скачать книгу бесплатно
«Фифа» замялась, закашлялась, а потом начала тяжело дыша, негромко объяснять:
– А я объявления разношу. Меня подруга попросила. Она заболела и… Вот я и стараюсь, чтобы к Первому мая успеть.
– Так давай я помогу.
«Фифа» решительно начала отказываться, но Вадим взял её за руку и, выйдя на улицу, добродушно спросил:
– Давай, показывай, какие ты ещё не успела обойти?
Дома в квартале были дореволюционные. Бывшие «доходные», предназначавшиеся для сдачи внаём небогатым постояльцам. Все они были многоэтажными. Без особых архитектурных изысков. С однообразными подъездами и с пристроенными позднее грубоватыми лифтами-пеналами, напоминавшими тюремные клетки.
Из-за похожести домов «фифа» тут же ошиблась подъездом и повторно стала запихивать сложенные пополам листочки в почтовые ящики. Чарышев заметил это и в дальнейшем всё делал сам. «Фифа» только доставала из разных карманов небольшие пачечки и отдавала ему в руки.
Познакомились они быстро. Девушку звали Валерией.
– А в том доме, возле которого я метлой махал, Маяковский жил, – с гордостью сообщил Чарышев, когда они вышли из очередного подъезда. – Помнишь? – Чарышев неожиданно приостановился, одним движением пригладил вихор на голове и начал выразительно читать стихи:
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочёл я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
«Фифа» неприязненно глянула на Чарышева, помолчала, и озлобленно сказала:
– Только он ещё и другое тогда же написал, – и она гневно и пафосно процитировала: «…Я люблю смотреть, как умирают дети», – и тут же закашлялась, но затем, глубоко вздохнув, желчно выдавила из себя. – Сволочь! – и молча зашагала рядом, что-то бормоча.
– Я вообще-то в «педе» учусь! – желая продолжить общение, сообщил Вадим. – А здесь просто дворником подрабатываю.
– А я Маяковского… – глядя себе под ноги, сказала, хрипя, «фифа», – вообще не воспринимаю. Не моё. Мне больше как-то Достоевский нравится.
– А Есенин… Есенин тебе нравится?! Представляешь, в комнате, в которой я сейчас живу, Есенин много раз бывал! – восторженно стал рассказывать Чарышев. – Я даже стул, на котором он сидел, себе выпросил. А наша баба Фая видела… Ты не поверишь! Его живьём видела. А потом одна из его любовниц… Она сюда, мне баба Фая о ней рассказывала, раньше часто приходила. Посидит-посидит и начинает… – Вадим смущённо заулыбался. – Матерные песни петь во всю глотку… – и он тут же показал рукой. – Вон моё окно, рядом с дверью в бойлерную… Видишь? У нас там ещё «баламуты» живут, – Вадим рассмеялся. – Ага! Ритка с Лёнькой. Молодожёны. Из Белоомута. Посёлок такой на Оке. А баба Фая не расслышала и зовёт их «баламутами». Смешно, правда?!
– У вас там что – коммуналка? – с неприкрытой брезгливостью недовольно спросила «фифа» и поморщилась с таким отвращением, будто забулдыжные соседи прямо в эту секунду сунули ей под нос кухонное ведро с забродившими помоями.
– В общем, да! Коммуналка… – с какой-то растерянной обидчивостью пояснил он и тут же, улыбнувшись, радостно воскликнул. – Но только у нас там все дружно живут. Правда! Честное слово!
Очередную пачку листовок Вадим разбросал в своём подъезде быстро и ловко. И тут же добродушно предложил:
– Пойдём ко мне чаю попьём.
– Нет, я не могу, – ответила Лера. – У меня ещё две пачки остались.
– А я потом помогу тебе. Пойдём! – и Чарышев стал открывать ключом дверь квартиры.
– Спасибо тебе, что помог… Извини. Пока! – и Лера быстрыми шагами направилась к выходу. Чарышев устремился за ней, но тут же раздосадовано махнул рукой и поспешно вернулся, чтобы забрать ключ, торчавший из замочной скважины.
Лера приоткрыла дверь подъезда и тут же зажмурила глаза от яркого света фар. Из арки во двор стремительно въезжали четыре серые «Волги». Две из них резко остановилась прямо напротив дома. Моментально, как по команде, открылись дверцы машин. Несколько крепких моложавых мужчин выскочили и побежали в дальнюю сторону двора.
Из другой «Волги» вышли трое. Один из них, выглядевший постарше, огляделся и решительно скомандовал двум другим сотрудникам, указывая на дома, выходящие на Малую Бронную:
– Давайте вот с этих начнём. Вон с того подъезда!
Они спешно зашагали в указанную сторону, но вынуждены были тут же приостановиться. Их притормозил раздавшийся с переднего сиденья властный, негромкий голос:
– Вержицкий! Лучше с этого! – они обернулись и, увидев резкий указующий взмах руки в сторону дома с бойлерной, устремились теперь уже в этом направлении.
Лера бросилась обратно в подъезд и с разгона столкнулась с Вадимом. Получилось так, будто он её обнял.
– Хорошо… Хорошо… – отстраняясь от него, кротко сказала Лера с частым придыханием. – Давай, показывай… Показывай свой стул есенинский! – и тут же грубовато выпалила. – Быстрее только!
В коридоре квартиры тускло горела лампочка. Вадим провёл Леру к своей комнате и, открыв дверь, добродушно сказал:
– Сейчас мы с тобой такого чаю духмяного попьём с чабрецом… Я сам его собирал.
– Слушай, а ванная у вас где?! – тихим голосом спросила Лера и слегка притронулась ладонью к его руке.
Чарышев, несколько растерявшись, показал, и она, смущённо улыбнувшись, попросила:
– Ты только свет у себя не включай. Ладно? А я сейчас, быстренько.
Вадим, почувствовав доступность этой девушки, заволновался. Торопливо войдя в свою комнату, он тут же забыл о её просьбе и машинально включил свет. Затем быстро снял курточку и свитер. Побрызгал себя одеколоном. Сбросил покрывало с кровати. Отвернул уголок одеяла. Вновь набросил покрывало. Пригладил на голове волосы. И стал ждать её весь сияющий. Потом раздосадовано схватился за голову и поспешно щёлкнул выключателем.
Постояв, Вадим ещё плотнее задёрнул шторы, но через них всё равно пробивался свет уличного фонаря. Он блеклой полосой падал на пол и рассеяно терялся у противоположной стены.
Лера вошла в сумрак комнаты и, не обращая никакого внимания на двинувшегося ей навстречу Вадима, гневно произнесла:
– Скоты! Ур-р-роды! Достали уже!
Подойдя вплотную к окну, она слегка раздвинула шторы и стала внимательно наблюдать за происходящим во дворе.
– Кто? – еле слышно спросил удивлённый Чарышев, подходя к ней сзади и пытаясь обнять. – Боишься, что ли, кого?!
– Психушки на Столбовой! – неожиданно громко ответила Лера, тяжело дыша, резко отстраняясь от Вадима.
В дверь позвонили.
– Не открывай! – перепугано попросила она, как приказала.
Но кто-то продолжал и продолжал жать на звонок. В соседней комнате послышалось недовольное кряхтение. А затем – неспешные шаркающие шаги.
– Это наша баба Фая, – шёпотом пояснил Вадим.
Было слышно, как приоткрылась дверь, и кто-то снаружи строго сказал:
– Извините за столь позднее беспокойство. Комитет Государственной Безопасности.
– И что ты мне показываешь?! Крендель-мендель, – сердито отреагировала баба Фая, открывая дверь. – Тычешь мне своей бумажкой прямо в нос… Я всё равно ничего там у тебя без очков не увижу.
– Вам, гражданка, нужно подойти к своему почтовому ящику… Возьмите ключик от него. И паспорт захватите.
Было слышно, как на втором этаже другой сотрудник обращался к жильцам с такой же просьбой.
– Делать вам нечего… Крендель-мендель! – недовольно пробурчала баба Фая. – И зачем? Ты что, думаешь, я газеты выписываю? Разбудил меня среди ночи… Крендель… И письма мне никто уже не пишет! Давно писать некому… И ящик у меня без ключа открывается… Вот бери сам и открывай.
И тут же сверху, видимо, с площадки третьего этажа, вновь отчётливо донеслось: «Комитет Государственной Безопасности. Выйдите и откройте ваш почтовый ящик, пожалуйста!»
Чарышев стоял ни живой, ни мёртвый.
– Ты что наделала?! – дрожащим голосом спросил он Леру. – Что там было в этих…
– Ох, мальчик-то… – язвительно перебила она его. – Мальчик-то как перепугался, оказывается! – и тут же очень грубо, с пренебрежением добавила. – Ну беги! Что ж ты ждёшь? Не стесняйся! Давай! А то, знаешь, срок за недоносительство большой дают! А стукачей они пряниками сладкими кормят… Иди!
– Да тихо ты! – шикнул на неё Чарышев, услышав, как баба Фая поясняла в подъезде:
– Нет! Не слышала… Говорю же: нет! Крендель-мендель… И подозрительных никаких не видела…
– Так что там было написано в этих листовках? – подавленно спросил Чарышев.
– Какая теперь тебе разница… Всё равно, кроме них, это уже больше никто не прочитает… Здесь надо было ещё позднее опылять… Как-то в этот раз они очень быстро настучали…
Было слышно, как баба Фая вошла из подъезда в прихожую и закрыла за собой дверь.
– Ты диссидентка, что ли, какая-нибудь? – опять шёпотом спросил Чарышев.
– Скорее, революционерка!
Вадим хмыкнул от удивления:
– Зачем?
– Затем! – недовольно ответила Лера. – В игру играем под названием «Кто не побоится сказать, что ему в этой жизни не нравится». Тебя вот в ней всё устраивает?
– Ну не всё, но жить в общем можно… Преподаватели вот некоторые мне не нравятся, – стал с простодушной искренностью рассказывать Чарышев. – Не нравится, что в магазинах очереди. Но это же временно…
– Ага! Семьдесят лет уже «вре-мен-но»… – с грубоватой ехидцей отреагировала Лера. – Власть уродов в очередной раз начинает рассказывать сказочки про белого бычка. А ты веришь! Вместо «великого товарища Сталина» и «дорогого Леонида Ильича» теперь «дорогая перестройка», – Лера болезненно закашлялась и затем, с трудом дыша, недовольно продолжила с нарастающей яростью в голосе. – Только если это действительно «гласность», почему эти архаровцы на таких, как я, облаву устраивают? Я что убила кого-то?! Или с ножом по улицам бегаю?! Такую «гласность» они по своему телевизору не показывают… Ты Архипа, кстати, читал?
– Кого? – растерянно спросил Вадим.
– Солженицына, – пренебрежительно пояснила Лера. – Книга у него такая «Архипелаг ГУЛАГ».
Неожиданно в приоткрытую форточку с улицы донёсся урчащий звук моторов. А затем окно осветилось очень ярким светом фар. И этот свет становился все ослепительнее и ослепительнее. И вместе с ним нарастал приближающийся гул двигателей. А по стенам неторопливо поползли в разные стороны огромные расплывчатые тени.
Лера испуганно попятилась от окна. Тени быстро стали обретать резкие очертания и ускорились в движении. Стало отчётливо видно, что висевшие на окнах «шторы» на самом деле были постиранными обрывками транспарантов. На одном красном полотнище отчётливо читалось «СЛАВА», на другом – «ТРУДУ!»
Четыре «Волги», одна за другой, подъехали к дому. И тут же стали сдавать назад, припарковываясь возле бойлерной. Одна из машин остановилась прямо напротив его окна.
Гул двигателей стих. И в тишине какой-то мужичок с верхнего этажа истерично прокричал в форточку пьяненьким голосом:
– Разъездились, к чертям собачьим! Козлы долбанные! А мне, может, вставать завтра в четыре утра…
– А у тебя здесь как на демонстрации, – кивая на шторы, сказала Лера, с трудом пересиливая дрожание в голосе.
– А-а-а! Этим добром тут вся подсобка забита, – успокаиваясь, пояснил Вадим, показывая на дверь. – Там в каморке всякого хлама этого навалом… – и он, подойдя вплотную к Лере, шепнул на ухо. – Там даже портрет Сталина есть, – и он нежно поцеловал её в шею.
Лера безучастно отстранилась. За окном мелькнула тень, послышался резкий скрип опускаемого стекла в машине.
– Докладывай! – сказал кто-то, зевая.
– По описаниям – она!
– Новогорская?
– Так точно! И ещё с ней видели какого-то парня…
– Этот-то откуда ещё взялся?! Её же на Пушкинской потеряли… Одна была. Ладно, иди. Надолго ещё у вас?
– Мы уже всех почти здесь обошли…
– Хо-ро-шо…
– Только вот…
– Что ещё?!
– Некоторых жильцов нет дома или не открывают, и мы не можем… Не можем…
– Что ты мямлишь как…
– Листовки изъять не можем.
– Ну так взламывайте! Или этому тоже учить вас надо?
– Разрешите выполнять!
