Сезон комет

Валентина Назарова

Сезон комет

© Валентина Назарова, 2024

© Издание на русском языке, оформление. Строки, 2024

* * *

Пролог

В конце длинной петляющей дороги – там, где она подходит к самому краю обрыва, – стоит огромный темный дом. Он монструозен. Каждая его деталь будто создана для того, чтобы бросить вызов окружающему пейзажу. Узкие, как бойницы, окна; несимметричная, словно нарочно клонящаяся на один бок, конструкция подкреплена колоннами, с которых лохмотьями свисает облезшая штукатурка. Настоящее чудовище. Кажется, сама стихия ненавидит этот дом, потому что с каждым ударом волн о скалы океан откусывает по кусочку земли под его фундаментом, стаскивая в пропасть.

Но в то же время дом этот не лишен своеобразного пугающего величия. Возможно, дело в масштабе – в ницшеанском одиночестве он один возвышается над линией океана. Или в том, что в его круглой башне, где до сих пор иногда мигает свет, много лет назад написал свой легендарный роман знаменитый писатель. Но, скорее всего, причина – в жестоком убийстве молодой женщины, которое, как считают многие, произошло за этими угрюмыми стенами.

Иногда я все еще думаю о нем. Он до сих пор снится мне, хотя я и знаю, что этого дома больше нет. Впрочем, как и меня самой.

Меня зовут Саша Смирнова. Если вы читаете эти записи, значит, я умерла. Или решила, что будет лучше, если все посчитают меня мертвой.

Глава 1

Луна, Дьявол и Шестерка Мечей

Все началось по классике. С трех карт. Луна, Дьявол и Шестерка Мечей. Они лежали передо мной на розовой клеенчатой скатерти. Уродливые. Странные. По-своему красивые. И не сводили с меня глаз. Звуки музыки и пьяных голосов на кухне стали приглушенными и далекими. В тот вечер в конце марта я смотрела только на Дьявола, в его прозрачные голубые глаза: я еще не знала, что волноваться мне следует из-за другой карты. Тогда я решила, что это насмешка, послание из прошлого: посмотри, дурочка, зло всегда побеждает. Что ты можешь сделать против этого, кроме как напиться или впасть в депрессию? Я ошибалась. Карты говорили со мной не о прошлом, а о будущем. Близком и неизбежном.

Кто вообще сказал, что у всякой истории – лишь одно начало? Я думаю, это не так. Все зависит от того, кто рассказчик, а кто слушатель. История, которую поведаю я, принадлежит не только мне, поэтому у нее может быть множество разных начал. Для Фрэнсиса все началось с облака пыли, которое поднялось из-под колес грузовика и на миг заслонило от него солнце. Для Ростика – с воя собаки, протяжного и тоскливого, который разбудил его в три часа ночи. Для Иззи – со звезды с хвостом, зависшей посреди темного неба над пустыней. Для меня – с трех карт. Хотя, возможно, стоит отмотать еще немного назад.

Мне было шестнадцать лет, когда я опубликовала первую главу своего романа на «Ваттпад». Тогда он еще не имел названия, несколько позже его придумала моя лучшая подруга Ира. Я была абсолютно уверена, что никто эту историю не прочтет, и не рассказала о публикации никому из одноклассников и друзей. Даже Ире. Особенно Ире. Но она, как всегда, все выяснила сама.

Довольно скоро стало понятно, что я ошибалась. К сентябрю у моего текста в Сети было уже десять тысяч прочтений. Как так вышло? Не знаю. Клянусь, я ничего не сделала для этого. А когда на осенних каникулах наконец дописала финал, меня читали уже сотни тысяч человек. К лету цифра дошла до миллиона, и ко мне в друзья в социальной сети постучался издатель. Мой роман опубликовали, я даже получила за него гонорар – на мамин счет, конечно, своим я тогда еще не обзавелась. Я стала знаменитостью (правда, в узких кругах), и мне это очень понравилось. Встречи с читателями, автографы, восхищение по поводу того, что я, такая юная, написала столь пронзительную историю о взрослой и горькой любви.

А потом начались вопросы. Собственно, вопрос был всегда один, только формулировали его с разной степенью бестактности. «Саша, где новая книга?», «Саша, когда выйдет второй роман?», «Александра, вы понимаете, что срываете срок сдачи рукописи?»

Но ничего нового написать я так и не смогла. У меня был лишь тот, первый, текст, и со временем я выросла и из него. Цитаты из него, с которыми мое имя периодически отмечали в социальных сетях, в хорошие дни вызывали у меня смех, а в плохие – тягучий, едкий стыд. Просто подумайте: я, в жизни не выезжавшая за границу, сочинила книгу о подростках в Америке. Никогда не целовавшись, сумела описать лихие сцены секса. Я была фальшивкой. Но этого не замечал никто, кроме меня.

Сейчас мне немного за тридцать. Всю жизнь я прожила в тени своей книги.

За последние десять лет я сменила порядка десяти работ и столько же профессий. Да, так бывает: девушка, которая подавала большие надежды, эти надежды систематически не оправдывает. Я была личной помощницей, редактором, менеджером по продажам, фотографом, даже догситтером. А на последнем месте работы занималась маркетингом мобильного приложения. Как видите, ничего общего с писательством, ведь я не могла написать больше ни строчки. Почему? Сама не знаю. Просто не могла, и все. Не хотела. Да какая разница! Та книжка испортила мне жизнь.

Три месяца назад в силу обстоятельств, рассказывать о которых я сейчас не готова, я лишилась работы. Разлогинившись во всех социальных сетях, я несколько недель лежала на диване, пересматривая все выпуски «Криминальной России» в хронологическом порядке. Моим единственным временны́м ориентиром в тот период была соседка по квартире. По пятницам она возвращалась домой поздно и громыхала на кухне. По субботам к ней иногда приходили гости.

Так произошло и в ту субботу. Она, кажется, отмечала день рождения, на кухне собрались подружки. Меня не позвали. Когда соседка только въехала, она пыталась со мной подружиться, но я не поддержала ее инициативу. Она была намного моложе меня – года двадцать три или двадцать четыре, – и я, глядя на нее, думала о том, что в свои тридцать не могла позволить себе даже снимать комнату в этой квартире. Меня спасало лишь великодушие моей лучшей подруги Иры: уезжая в Америку, она разрешила мне временно там пожить. Находиться в роли неудачницы было стыдно, поэтому я и не желала дружить. Но в тот вечер мне очень захотелось пить, а девочки никак не расходились, так что я решила плюнуть на все и пойти на кухню за стаканом воды.

Маленькая кухня пропахла ананасовым ароматизатором от электронных сигарет, которыми без конца затягивалась соседка. Ее подружки, разрумянившиеся от вина и смеха, сидели вокруг стола, соприкасаясь плечами. Они рассматривали что-то лежащее в центре. Отбившись от назойливых предложений выпить, я налила себе тепловатой кипяченой воды из чайника и хотела уже вернуться в комнату, когда заметила, чем они были заняты. Таро.

Девочка с тугим конским хвостом и сережкой в носу раскладывала карты для одной из подруг. Первую из трех карт я не разобрала, а вот вторую поняла отлично: всадник с черепом вместо головы – смерть. Невольно я кашлянула. Сразу все глаза вдруг обратились ко мне. Соседка пояснила: смерть – это новое начало. А та девчонка, которой гадали, как раз скоро выходила замуж – значит, в своей старой жизни она умрет. Символически, конечно же, – чтобы воскреснуть с новым именем после первой брачной ночи. Эта мысль отчего-то вызвала у собравшихся восторг. Я лишь хмыкнула в ответ. Смерти молодых женщин, даже символические, – болезненная для меня тема. Видя мою неуверенность, гадалка предложила разложить карты и для меня. Я с ходу не нашлась, как отказаться, и уже через мгновение сидела за столом напротив нее.

Девушка выложила карты рубашкой вверх, а потом стала их переворачивать по одной, аккуратно подцепляя каждую остро заточенным перламутровым ноготком.

На первой карте были изображены луна, склонившаяся над водой, и два пса, которые выли на нее, симметрично устремив вверх гротескно гнутые пасти.

– Что-то связанное с каким-то секретом или обманом, – пояснила гадалка.

Вторая карта – Шестерка Мечей – означала переход в неизвестность. На ней я увидела широкую черную реку, подобие лодки и три фигуры, повернутые так, что лиц не разглядеть. Я ухмыльнулась, готовясь уже пошутить о том, насколько хороши предсказания, предупреждающие о тайнах будущего. Но тут гадалка перевернула последнюю карту. Дьявол. С копытами, рогами и двумя обнаженными грешниками, прикованными к основанию его черного трона. Я почувствовала, что голова моя кружится, а контуры предметов становятся блестящими. И вскочила с места.

– Карты – это просто проекция, – сказала девушка с пирсингом. Соседка тем временем всучила мне бокал розового вина и настояла на том, чтобы я сделала пару глотков. – Да, у них есть какие-то значения и смыслы, но прежде всего через них с тобой говорит твое подсознание, оно сообщает тебе, чего ты боишься. Нет никакой магии. Только наука. Психология.

Я кивала, глядя на метель, которая занималась за окном. Нет никакого дьявола, ага.

Мне хотелось объяснить этим девочкам, что я не испугалась их глупых игр. Дьявол выглядит иначе – вполне презентабельно: он гладко выбрит и пахнет дорогим лосьоном. Я встречала его раньше. Но у меня совсем не осталось сил, поэтому я послушно допила вино – такое кислое, что от него сразу же началась изжога, – и ушла к себе, сделав вид, будто не слышу шепот и смешки, которыми наполнилась кухня после того, как за мной закрылась дверь.

В комнате я обнаружила на городском телефоне, который Ира все эти годы сохраняла на случай апокалипсиса, мигающий красный огонек. Одно сообщение на автоответчике. Я нажала на кнопку, и мою неприбранную комнату заполнил знакомый до слез бодрый голос Иры, звучавший на фоне шума прибоя и криков чаек.

– Сашка, ты достала трубку не брать, выдра! От меня не спрячешься! Знаю я, что у тебя там случилось, хоть ты и пытаешься все от меня скрыть, как всегда. Зря ты в это ввязалась, не твоя это проблема. Но я не затем звоню. Я тебе билет купила, вылет через неделю. Виза у тебя есть – с того раза, когда ты три года назад к нам на годовщину свадьбы должна была приехать. Так что никаких оправданий. На мой день рождения будешь. На месяц. И не придумывай отмазок, поняла?

Отмазку я и правда не придумала.

Увидев Гамлета в аэропорту Сан-Франциско, я решила, что это галлюцинация. Видимо, он понял это по моим ошалевшим глазам, засмеялся, оскалив новые белые американские зубы, а потом привычным движением привлек меня к себе. Это даже не объятие – он просто прижал мою голову к своему плечу и держал так минуту или больше. Я закрыла глаза и моментально перенеслась в огромную заброшенную коммуналку в аварийном доме возле Биржевого моста, где он жил в последний год учебы в университете. Самодельная двухъярусная кровать, потолок, увешанный распечатками с немецкой грамматикой и демотиваторами.

Гамлет – мой лучший друг, он учился в университете на моем потоке. Это я познакомила его с Ирой. Мой день рождения – двадцатилетие – мы отмечали в баре «812». Гамлет угощал меня безумно дорогими коктейлями в тяжелых хрустальных бокалах, и я, напившись, разбила один (мне это показалось настоящим концом света) – до сих пор в ушах стоит тот звук.

Когда я, пьяная, сгребала руками с пола осколки, в зал вошла Ира. Ростик к этому времени уже подрос, и подруга снова начала ходить на тусовки. Гамлету от отца-армянина досталась тяга к служению прекрасной даме – желательно находящейся в беде. Я тогда наслаждалась славой и успехом, а Ира, мать-одиночка, перебивалась на двух работах. Мы с Гамлетом никогда не были парой, однако так сложилось, что в течение всех пяти курсов университета не разлучались. Физически. Спали в одной кровати. Носили одежду друг друга. А потом появилась Ира… Несколько лет спустя они уехали в Калифорнию. Моего Гамлета с волосами в хвостике, как у Лео Джонсона из «Твин Пикса», и в двубортном пальто из секонд-хенда заменил этот холеный загорелый мужчина с фарфоровыми зубами.

В последний раз мы виделись три года назад. Тогда он приезжал в Питер на похороны деда. Мы гуляли возле того самого дома, где тусовались в юности, и смеялись над тем, что теперь там, наверное, живут какие-нибудь скучные богатые люди.

Стоя посреди гудящего зала прилетов, я слушала, как знакомо бьется его сердце под футболкой, выстиранной незнакомым порошком.

На парковке мы погрузили мой чемодан в багажник, я забралась на переднее сиденье, и умная электрическая машина бесшумно тронулась с места. Я рассматривала пальцы Гамлета, лежащие на руле. Некоторые вещи не меняются. Он все еще грыз ногти. На них виниры не поставишь.

Гамлет молчал почти всю дорогу до дома, взглянув на меня только раз, когда я высунулась из окна посреди моста через бухту, пытаясь снять на телефон силуэты небоскребов Сан-Франциско на фоне заката. Из-за разницы во времени все казалось абсолютно нереальным, и я пыталась ухватить каждую деталь, чтобы осознать увиденное позже, когда останусь в темноте и тишине. Гамлет сбавил скорость.

– Ничего не выйдет, слишком темно, – сказал он, взглянув на экран моего телефона.

– Молчи, пессимист, – отозвалась я.

Он всегда был таким. И я любила в нем эту неизменную способность возвращать меня на землю. Мне хотелось верить, что и он, в свою очередь, скучал по безумию и хаосу, которые я неизменно вносила в его жизнь.

– Я реалист. Будет просто темнота и полоска заката, никаких красот. Оптика человеческого глаза…

Я повернула камеру на него, и он, замолчав на полуслове, отвернулся.

– Идеально. С новыми зубами потрясно смотришься в кадре.

– Ой, только вот этого не надо! Не хочу быть звездой твоих эфиров!

– Гамлет, звезда моих эфиров – это я, и никто другой! Для всех ты просто симпатичный таксист.

Я развернула камеру к себе и помахала в объектив, совершенно забыв, что это не прямой эфир, а обычное видео на память. Но Гамлету сообщать об этом не собиралась. Он всегда в шутку дразнил меня за то, что я выставляю жизнь напоказ.

– Я рад, что ты приехала, – произнес он, когда я убрала телефон в сумку. – Я знаю, ты не от хорошей жизни к нам пожаловала, и не обольщаюсь. Когда у тебя все прекрасно, ты нам даже не звонишь. Но все равно – я рад.

Я накрыла его руку своей.

– Мы оба рады, – добавил он. – Ира и я.

– Я скучала. Ты завтра работаешь? Куда поедем?

– Я… мне Ирка рассказала о том, что случилось в Питере. Почему тебя… почему ты без работы, ну и все остальное, – пробормотал он, когда на другой стороне залива мы свернули в лабиринт улочек, петлявших по склону холма.

– Не сомневалась даже, что проболтается. – Я убрала свою ладонь с его руки. Без соприкосновения с ним мне тут же стало холодно, несмотря на влажную духоту весеннего вечера.

– Но вообще мне как-то обидно, что ты со мной не делишься. Ты же… я же… ты мне не чужая, – буркнул он, не глядя в мою сторону.

Я тоже старалась не смотреть на него. Через стеклянную крышу машины я наблюдала за загорающимися над нашими головами звездами.

– Я и с Иркой не делилась. Она свое расследование провела. Мне вообще не хотелось вас этим грузить, – ответила я после долгой паузы.

– Н-да, что я могу сказать, Ира в своем репертуаре. Но, Саш, ты это… В общем, если хочешь поговорить, то пожалуйста…

– Не хочу… спасибо.

– Ну как знаешь.

Я обидела его – поняла это по тому, как напряглись его плечи.

– А Ирка чего не встретила меня? – Я попыталась сменить тему.

– А ты ждала делегацию? Дома, готовит для тебя какой-то безглютеновый веганский пир. Ты ведь все еще веганишь?

– Вообще-то нет. Я… я делала об этом пост. Думала, вы видели.

Гамлет взглянул на меня и закатил глаза – у него нет социальных сетей. Он один из тех странных типов, которые не испытывают потребности заявлять в Сети о своем существовании.

– Блин, только ты ей не говори, хорошо? – Он взглянул на меня озабоченно. – Она уже часа три возится, с работы специально раньше ушла.

– За кого ты меня принимаешь, Гамлет? – Я вскинула бровь.

– За кого? За тебя.

– Справедливо, – хмыкнула я в ответ.

Машина наконец остановилась у аккуратного бунгало с плоской крышей и зеленым газоном – как в кино.

Я не успела выйти из машины, как дверь дома отворилась и на пороге появилась Ира. Она заспешила через лужайку, со злостью пнув попавшийся на пути футбольный мяч. На ней был тот самый фартук, который она носила, еще когда жила в Питере, – с изображением плюшевых мишек с недобрыми маленькими глазками. Это и правда моя Ирка. Только теперь она блондинка с пухлыми губами. Я направила на нее камеру.

– Ну что вы так долго-то? Уже девять почти! Если бы я знала, то… Еще и камерой своей мне в лицо тычешь! Для фанатов своих снимаешь? – Она замахала на меня руками, на безымянном пальце левой руки сверкнул бриллиант помолвочного кольца.

– Как я уже объяснила твоему мужу, моим фанатам твоя бумерская жизнь не интересна.

– И слава богу.

Она остановилась в шаге от меня. От нее пахнуло знакомым парфюмом – The One от Дольче и Габбана.

– Ирка, да харе уже ворчать, давай обнимемся! – Я сгребла ее в охапку. – А исхудала-то как!

– Осторожно, у меня руки в муке, а ты вся в черном! – Она подняла ладони над головой, я уткнулась ей в плечо. – Ты что, ревешь?

– Нет. Мы ж еще не выпили!

– Ну, понеслась, – рассмеялся Гамлет, вытаскивая из багажника мой чемодан.

Их дом походил на картинку из «Пинтереста»: все бежевое, диваны с миллионом подушек, ворсистый ковер, семейные фотографии в рамках. Это было странно – Ирка всегда любила яркое, такое, чтобы в глазах рябило. Где это все? Куда подевалось? Очевидно, годы работы риелтором заставили ее измениться. На первом этаже с открытой планировкой гостиная плавно перетекала в минималистичную, чисто прибранную кухню. Длинный стеклянный стол был накрыт на троих.

– А Ростик где? – спросила я, нахмурившись.

– Не изволили ужинать-с, – отозвалась Ира, цокнув языком.

– Значит, насчет трудного возраста – это все не сказки?

– Да пипец вообще, Саш! Настоящий монстр! Его главное хобби – портить мне жизнь. В последний год он выходит из комнаты, только чтобы мне нахамить, и тут же прячется обратно. Честное слово, не знаю, чем я заслужила такое.

– Ничего себе! А был такой милашка, – ответила я, рассматривая семейные фотографии, расставленные на полке в гостиной. На них хорошенькое круглое лицо Ростика понемногу, от снимка к снимку, становилось все более похожим на физиономию его отца. Неудивительно, что он так сильно раздражал Иру.

– Ира драматизирует, – прервал мои размышления Гамлет. – Обычный подросток.

Тяжело вздохнув, подруга опустилась на краешек стула.

– Может, и так. Но сколько можно быть подростком? Да я в его возрасте уже…

– Мы тут все в курсе, Ириш, можешь не продолжать, – засмеялась я и села рядом с ней. А потом, после паузы, добавила: – Блин, ребята, как же классно, что у вас все по-прежнему. Вы – мой дом.

Не глядя на меня, Ира вскочила с места.

– Не обольщайся по поводу дома. Спать будешь на цокольном этаже.

Недоуменно подняв брови, я посмотрела сначала на Иру, потом на Гамлета.

– Идем покажу. – Он взял в руки мой багаж.

– Погоди, мне бы разуться. А то истопчу ваши ковры.

Гамлет взмахнул рукой – мол, можно не переживать по поводу обуви.

Я опять нахмурилась.

– Тут так не принято, – пояснил он.

– В смысле – у вас как в кино? По белому ковру ходите в уличной обуви?

– Пусть разувается, если хочет! Не учи ее плохому! Ребенка уже вон научил!

Я скинула с ног кроссовки, Гамлет вздохнул и открыл передо мной дверь в подвал.

Спустившись по скрипучей деревянной лестнице, мы оказались в большой захламленной комнате. Под потолком покачивалась одинокая лампочка, круглое пятно ее света выписывало круги на дощатом полу. В одном из углов, расчищенном от коробок, стоял раскладной диван, застеленный желто-розовым пастельным бельем. Я невольно улыбнулась – вот она, моя Ирка.

– Ты прости за хлам, – буркнул Гамлет, поставив мой чемодан.

– Хлам? Да это же история! – Я шутливо толкнула его в плечо. – О боги, это что, твой диджейский пульт? Ты его из Питера сюда привез?

– Ире только не напоминай о нем. Иначе заставит продать. Я ей сто лет назад поклялся, что избавлюсь от него.

– Я могила. – Я опять пихнула его в плечо.

Его взгляд задержался на моих глазах. Гамлет помнил все то же самое, о чем я думала в тот момент. Его недолгая карьера диджея в баре «Мишка» на Фонтанке. Последнее лето перед тем, как он стал встречаться с Ирой. Лето, когда мы оба думали, что, возможно, уже сделаем то, о чем твердили все друзья, и начнем, наконец, спать вместе.

– Ладно, давай, не копайся тут. – Гамлет резко повернулся ко мне спиной и поспешил наверх.

Есть два типа иммигрантов. Одни всегда стараются прилипнуть к своим, притворяются, словно никуда и не уезжали, едят пельмени и борщи, ворча на то, что настоящей сметаны за границей не найдешь, читают журналы для диаспоры с объявлениями о русскоязычных дантистах и гинекологах и с афишами концертов нафталиновых звезд из девяностых. Другие будто забывают язык в тот самый миг, когда их нога ступает на чужую землю; если спросишь их что-то на русском даже после пары месяцев иммиграции, они ответят с акцентом и будут щелкать пальцами: «Как же это по-русски?» Никогда не подумала бы, что Гамлет – из второй категории: обувь в доме при его чистоплотности и эти невозможно белые зубы вместо такой знакомой кривой прокуренной ухмылки! Видимо, люди все же меняются. Но от этого не любишь их меньше.

Я все-таки переобулась и даже переоделась в захваченный специально по этому случаю шелковый топ, который мне подарила Ира много лет назад. Сентиментальный жест. Я редко говорю о своих чувствах прямо, мой язык – такие вот детали.

Иркина еда на вкус оказалась ровно такой же, как и на вид: абсолютно омерзительной, и мы не сговариваясь налегли на хлеб и вино. Поэтому к моменту, когда Ира решила, что эксперимент можно считать завершенным, мы все, уже изрядно выпив, хохотали. С самого первого вечера, который мы провели втроем – я, она и Гамлет, – значительная часть ее разговоров неизменно крутилась вокруг всевозможных моментов нашей с ней совместной истории. И все они выставляли меня не в лучшем свете. Я понимала, зачем Ира это делала, – она всегда видела во мне конкурентку, хотя никогда не произносила этого вслух. Мы же с Гамлетом старались превратить все в шутку.

– А помнишь, как ты хотела поехать домой к тому мужику, у которого не было переднего зуба? Он еще говорил, что ты похожа на Кэмерон Диас, – хохотала она.

– Это не я хотела! Это ты! Кто из нас Кэмерон Диас? – парировала я.

– А потом мы пошли к тебе и решили разыграть по ролям «Русалочку». Но твоя бабушка проснулась и устроила нам скандал!

– Нет, девочки, вы все неправильно запомнили! Тогда я вас забирал из той бильярдной, и вы обе наблевали у меня в машине!

Нас с Ирой накрыла очередная волна хохота. Когда воздух в моих легких закончился и смех затих, подруга поймала мою руку и посмотрела в глаза, внезапно как-то очень серьезно.

– Сашк, мы же свои, – произнесла она, пытаясь сдержать икоту. – Может, расскажешь уже, что у тебя там в Питере стряслось? Ведь даже до полиции дело дошло…

– Ир, ну чего ты? Отстань от нее, – попытался Гамлет отразить неожиданную атаку.

– Мы ее друзья. Имеем право знать, – отмахнулась она.

– Ир, не надо давить. Захочет – расскажет.

Ира резко выдохнула и отпустила мою руку.

Затем произнесла с какой-то совершенно незнакомой мне улыбкой:

– Окей. Простите. Гамлет, нам, кажется, пора идти за второй бутылкой.

Воспользовавшись усталостью после перелета как предлогом уйти из-за стола, я отправилась в свой подвал. Там ничком легла на диван и закрыла глаза. Перед внутренним взором бешено вращался калейдоскоп из картинок: вид на города с высоты, терминалы аэропортов, улыбка Гамлета, фартук Иры… Но сон не приходил.

Дождавшись, когда все в доме утихнет, я выбралась из своего подземелья, надела кроссовки на босу ногу и прокралась на улицу. Мне требовался воздух. Я прошла через задний двор – там в просветах между разросшимися эвкалиптами проглядывало зарево огней бухты. Усевшись, я достала блокнот и начала писать.

Шороха шагов за спиной я не услышала, но кожей ощутила чье-то присутствие в темноте позади себя.

– Кто здесь? – прошептала я во мрак.

Из темноты на меня двинулась фигура. Невольно я вскочила на ноги.

– Напугал? – произнес смеющийся мужской голос.

Я прищурилась, стараясь разглядеть говорившего. Когда он сделал затяжку, на его лицо упал рыжий отсвет.