Эпизоды 2

Прервать общение с нытиками и просителями. Обнулить контакты с теми, кто тянет из тебя жилы и вечно гандонит.

Кого не получается отдалить прямо сейчас (а такое бывает) – достаточно вывести их в безэмоциональные «нейтральные воды» междометий.

Не ехать, не числиться, не слушать, не пить, не оставаться, не трогать, не смотреть. Список «не», которые сделают жизнь ровнее, проще и безопаснее – для нервной системы точно – довольно внушителен у каждого. Но самое главное, что эти «не» превратить в действие – дело одной секунды. Хорошо – двух.

От этого по итогу, будет зависеть уровень личного благополучия и процветания. Ведь, мы сами всегда выбираем свои кандалы и свое счастье. Но мало, кто задумывается, что усилия и для того, чтоб надеть первое и для того, чтобы ощутить второе – одинаковые.

Дать себе шанс

Часто ли мы позволяем себе плыть по течению ощущений? Побыть в плену своих желаний? Нет, не часто. А ведь это очень плохо. И я сейчас не о какой-то дури, вдруг вступившей в голову. Или о чем-то изначально диком или невозможном: поспать на работе, не лечиться от какой-то болезни, забить на обязательства по причине: просто неохота.

Я о том, когда время твое, и ты можешь позволить себе делать с ним все, что угодно.

Например, в выходной день, проснувшись и поняв, что вставать не хочется – не смотря на какие-то ранее построенные планы – не вставать. Натянуть на уши одеяло, повернуться на бок, прижать к себе любимого человека или кота, и остаться лежать. Во сне ли, в мыслях ли дремотных. Остаться.

Или, гуляя у озера, почувствовав желание остановиться и посидеть на берегу – сесть и сидеть, пока желание это не пройдет. Не смотреть на часы, не думать о том, что скоро обед, надо возвращаться в город, и ты себе на прогулку отвела полтора часа. Отведи еще полтора, мать твою! Это твоя жизнь.

Когда ты приезжаешь домой мертвой от усталости и хочешь просто полежать пару часов в тишине без телефона – сделай это. Отключи его! Никто не умрет за два часа.

Ты умрешь. Часть твоих нервных клеток – неизбежно.

Я уверена – это происходит каждый раз, когда мы «насильничаем» над собой – какая-то часть нас погибает. А еще… еще мы недополучаем от жизни чего-то важного и значимого. Ведь только в такие моменты, когда мы сами с собой или своими любимыми – медленные и расслабленные, мироздание начинает говорить с нами, выдавая нам какую-то «информацию» нашими же знаниями, чувствованиями, мыслями… откровениями и приходами.

Пока мы подгоняем себя, не позволяя остановиться – мы не даем Вселенной взять нас на руки, увидеть нас. Не даем ей поговорить с нами.

Хороший мальчик

Это было очень милое знакомство.

Мы повстречались какое-то время, и я, не особо раздумывая, перешла в «близкую» фазу, тянуть время – не моя история. Я никогда не играю «в долгую», не даю своим партнерам многомесячные (про многолетние – даже подумать не получается) вЫстойки, проверяя их на благородство, честность и лобковых вшей. Я всегда легко вступала в связи, которые мне приятны, но в которых не планируется дальних перспектив с кольцами, загородным домом и упитанной сукой лабрадора на фоне. Хотя, я ничего никогда не исключала.

Если ты достаточно взрослая и знаешь, чего хочешь, к чему разного рода ухищрения? Понравился человек? Так будь с ним, если ты ему тоже понравилась!

Мое правило: быть вместе, быть рядом. Не думая и не просчитывая, просто «пить отношения» до дна, каким бы горьким или сладким не оказался осадок – ехать куда-нибудь, открывать без штопора вино, смеяться, пачкать простыни черешней, которую рассыпали в постели, занимаясь сексом, говорить об интересных вещах, готовить завтрак. Проводить время. Вдвоем его проводить! Не в WhatsApp. Не в Viber. Не в WeChat и не в Skype. Живьем. Когда, для того, чтобы дотронуться не надо даже руку тянуть, достаточно повернуть голову и вот уже – его губы.

Жить сейчас – а когда еще? Быть честной с собой, быть, по возможности, честной с ним и, если все в порядке – наслаждаться каждой минутой бытия. Вот тогда-то и могут появиться разговоры про загородный дом… Только, получалось так, что расставалась я всегда задолго до возможного приближения этих разговоров.

Поэтому, наверно, до сих пор, переход к сексуальной близости не является для меня чем-то сакраментальным. Это такая же – ничем не выдающаяся часть отношений – как, например, совместная еда или ссоры. В конце концов, мне всегда было легче снять с себя одежду, нежели оголять мозги, а уже про сердце и говорить нечего – увидеть его «участь» избранных. Второе в своей жизни я делала всего несколько раз, зато первое…

Его семья (это папа и мама) ничего не знала обо мне. Кроме того, что я существую в принципе, мы общаемся и у меня есть имя. О том, что у нас 18-летняя разница, не в его пользу, какое-то время знала вообще только я.

Если серьезно, я в него немного влюбилась – бывает такое и в зрелом возрасте. Жила я давно, как хотела, ничего не скрывая из того, что можно не скрывать. Скрывать приходилось ему. Его родители никогда не одобрили бы нашу связь – даже, как мимолетную. Всегда бы чувствовалось напряжение по всем фронтам, а кому это надо? Точно не ему. Даже так – скорее всего, он принял бы «удар», но точно его не выдержал. Консистенция слишком мягкая. Я уложила в своей голове наши тайные условия жизни – как норму.

Он хотел быть хорошим сыном. Удобным для отца и заботливым для матери. Всегда на телефоне, всегда тут, готов сделать все, что угодно, лишь бы заслужить молчаливую похвалу. У него были довольно мощные родственные узы. Наверно, и сейчас есть.

Моя жизнь с раннего детства шла по другой траектории. Я взрослела в более агрессивной среде – так сложилось, и поэтому «быть удобной» для меня противоестественно. Страшно подумать, сколько лет – мне не требовалось ничье одобрение.

Тогда я считала, да и сейчас считаю, что после определенного возраста родители должны оставить детей в покое, не лезть с советами, не контролировать их жизнь, не участвовать в ней, если те не просят. Не уточнять с прищуром, где они проводят время и кого трахают. Особенно, если этим детям под 30 и живут они отдельно. Если же элемент родительского «присутствия» имеет место быть, да еще включая ежевечерние часовые созвоны – сбой в настройках отношений налицо.

Примерно через месяц, я выяснила, с чем связано неусыпное внимание родителей и его такое «трепетное» отношение к ним – они до сих пор содержали его. Конечно, он любил родителей – я в этом уверена, но дело было в другом – полный пансион с рождения уже давно тек по его венам, и лишится существующих условий жизни, разгневав отца, он бы точно не хотел. Да, и зачем?

Он никогда не говорил об этом напрямую, и в жизни не признался бы в полной зависимости от семьи. Я это просто поняла.

Да, он работал в фирме отца, которая занималась запчастями к КАМАЗам и подобным машинам, но это была лишь фантазия. Он просто получал зарплату и делал вид, что помогает вести бизнес. На самом деле, он мешал отцу и раздражал сотрудников. Думаю, что он до конца мог и не понимать, что он – никто, и существует лишь, как придаток к родителям.

Мне стала понятна патология и объяснения не требовались. Родители до сей поры оплачивали его футбольные бутсы, бензин в баке машины и даже трусы – значит, его задница принадлежит им!

Я понимала, что в жизни ему ничего и никогда не совершить, не создать, не сделать. Не принять ни одного судьбоносного решения, не вынести никаких последствий оного. Он до бесконечности будет все согласовывать с папой и замерять с мамой. А в случае чего, спрячется «под крышей» родительского опыта и состояния. Когда-то ему сосватают нужную невесту, подходящую по экстерьеру и размеру приданого, родятся дети… А, он все так же будет ездить на BMW, сменит кроссовки на дорогие ботики, футбол на сквош или что-то другое, и будет изображать ту жизнь, которая для него запланирована. Так что зачем ему какие-то решения и поступки? Ужас, да? С одной стороны – еще какой! А с другой…

Деньги родителей делали его вполне респектабельным. Он был не по возрасту спокоен, рассудителен и даже мудр. Все это обеспечивали безграничные средства, в которых он вырос. Они придавали ему уверенности, силы и даже какой-то незыблемости.

Кстати, есть огромная разница между теми, у кого «золотая ложка во рту» с рождения и теми, кто «колотится» всю жизнь сам. Ему все было даровано после появления на свет. Поэтому, да не своим горбом заработанное – оно давало ему возможность быть тем, кем он был. МГИМО, английский, французский, испанский – свободно, 7-значный пополняемый счет в банке, дорогая одежда, BMW, манеры, мозги и наконец – внешность. Природа не отдохнула ни минуты. А еще, если говорить об энергии и прочих тонких вещах – у него, в отличие от меня, была целая «оболочка». Ни разу не порванная, не штопанная и ничем не замутненная. Вот, пожалуй, именно эта нетронутость говном и притянула меня к неожиданному роману с человеком, о котором надо было забыть сразу после знакомства.

Не смотря на все вышеперечисленное, я хотела быть с ним. И была.

Через год нашего романа, мать с помощью слежки или материнской интуиции выяснила, что ее отпрыск встречается с дамой бальзаковского возраста.

Вечером, краснея после каждого слова, он сказал, что мама про нас знает и желает со мной познакомиться.

– С удовольствием. – Ответила я. – Когда и где ей удобно?

– Она не сказала. – Сказал он.

– Ну, так спроси.

Переговоры с мамой и со мной в параллели, привели к договоренности о встрече.

– Я поеду с тобой. – Заявил он.

– Защищать меня от мамы? – Меня разобрал смех. – Даже не думай. Когда взрослые тети разговаривают, хорошие мальчики не мешают. – Я погладила его по плечу.

– Не хочу, чтобы этот разговор что-то изменил. – Сказал он.

– У меня он ничего не изменит. Возможно, у тебя?

– Никогда. – Он взял мою руку и поцеловал ладонь.

Во вторник мы встретились с Ириной Адреевной.

Она была старше меня на пару или тройку лет. Импозантная, ухоженная блондинка, очень ровная и сдержанная. От ее облика, манер и даже взгляда веяло холодом операционной. Кстати, по профессии она оказалась врачом.

Мы безошибочно узнали друг друга в кофейне по первому взгляду, я – от входной двери, она – от столика. Это секундное сканирование друг друга на расстоянии, помогло нам понять общую диспозицию, и упростило начало общения.

Нам было не комфортно только первые 10 минут, пока мы делали заказ, обмениваясь своими полными именами, видами профессиональной деятельности и светскими фразами об интерьере кофейни. Потом, я спросила ее без всяких преамбул:

– Ирина Андреевна, Вы хотели посмотреть, с кем спит Кирилл?

Она нисколько не смутилась и сразу ответила:

– Мне нравится Ваша откровенность. Давайте по именам, так проще.

Я кивнула.

– Да. Я хотела Вас увидеть, чтобы понять Рюсика.

Боже! Рюсик! Впервые слышу такое производное от Кирилла.

– Понять, чего ему в жизни не хватает и нет ли опасности для семьи?

– Вы правы. Папе Рюси я ничего не сказала об этой встрече. Он бы не позволил, он очень самонадеян. Я хотела сама разобраться.

– Что ж, смотрите и спрашивайте. – Я отпила кофе и приготовилась отвечать на вопросы.

Но мне не пришлось. Ирина сама начала говорить про Кирилла, мужа, свекровь, которая полностью избаловала мальчика своими деньгами и покровительством.

– А ему мало денег и покровительства от отца?

Так, там еще и бабуля есть!

– Бабушку не переубедить. – Ирина вздернула левую бровь и, улыбнувшись, продолжила рассказ о том, что они люди небедные (так называют себя долларовые миллионеры) и не хотят ненужных связей для своей семьи.

– Я не собираюсь в вашу семью. – Сказала я. – Неразберихи мне в своей хватает. Да, и побыла я дважды замужем, поверьте, обратно совсем не хочется. В статусе «свободна» мне легче и понятнее жить. А Кирилл мне просто нравится. Чистый, и пока что неиспорченный, хотя, уже вполне мог бы превратиться в мажорного упыря. Если Вы хотите спросить, надолго ли это у нас? Я не знаю. Пока не надоест. Мне от него – кроме него самого – ничего не надо.

– Я это вижу. И я успокоилась отчасти… Но, знаете, он к Вам привязан очень, даже влюблен, наверно. – Сказала, в раздумье Ирина. – Если Вы раньше наиграетесь, он будет страдать.

– Наиграюсь я, как Вы выразились, раньше – статистика моей жизни говорит об этом. Что ж… Сердечные переживания и раны мужчинам тоже полезны.

– Он еще мальчик. – Ирина сложила ладони, как будто собралась помолиться.

– Он мужчина. Я проверяла. Простите.

Разговор затянулся на три моих американо и четыре ее эспрессо. В переводе на время – примерно, полтора часа.

Монолог Ирины сменился диалогом. Мы говорили о жизни, о мужчинах, о браке, о сексе о том, чего же хотят женщины – о самых простых и самых глубоких вещах, хотя видели друг друга впервые, изначально находясь, как будто, в жесткой оппозиции разных сторон игрового поля. Но я этого не чувствовала, она тоже – мы просто болтали. В конце нашего продолжительного разговора мы вернулись к Кириллу.

– Вы – женщина прямая и даже жесткая, это сразу видно. – Начала Ирина. – Поэтому, прошу Вас, расстаньтесь с моим мальчиком поаккуратнее. Даже не верю, что говорю Вам об этом, ведь шла я сюда совсем с другими намерениями – отшить Вас…

– Я понимаю.

– Быть деликатной, Вам и сейчас-то ни к чему, а когда он вам наскучит, деликатничать совсем не будет смысла, но я прошу Вас.

У меня это вызвало улыбку. Но я пообещала Ирине не живодерить, когда придет время расставания с Рюсиком.

Через 5 месяцев слово я сдержала.

Уходи

Уходи, я тебя прошу.

Если можешь, то прямо завтра.

Я не выпью так много крафта,

Чтоб раздать себя по грошу.

И без жертвы на алтаре

Эти дни наполнялись солнцем,

По воде разбегались кольца,

Листья падали в сентябре.

Я любила тебя тогда.

Как история показала:

Уезжают всегда с вокзала,

Возвращаются – не туда.

Вот и я не вернулась вдруг.

Почему? Разве кто-то знает?

На подножке в пустом трамвае

Захотелось на новый круг.

Я не стану тебе чужой,

Но забуду тебя сегодня.

Это все – благодать Господня,

Видно, грех на мне небольшой.

Парфюм

Так странно носить на себе чужой парфюм. Когда на твоем теле или постельном белье остается запах любимого человека – это всегда приятно. Как будто он все еще немного здесь. Но я имею ввиду чужой аромат. Посторонний, никак не связанный со мной эмоционально.

Я сама постоянно нахожусь в облаке собственных духов, поэтому редко слышу чужие запахи. Даже, отработав целый день, намотавшись по десяткам разных адресов и кофеен, вечером, садясь к себе в машину, я слышу от себя «свой» запах. Возможно, это связано с качеством парфюмерии или с тем, что запахи я покупаю всегда шлейфовые и шипровые.

Вчера приехала подруга из Франции. Не виделись несколько лет. Поехали в ресторан, просидели 4 часа – как нечего делать. Привезла ее к дому родителей (они все так же, живут в моем городе). Вышли из машины, прощаемся. Она:

– Я так рада была тебя видеть!

– Я тоже. Хорошо, что среди семейной суеты ты нашла время увидеться.

– Дай, хоть я тебя обниму. – Подруга обхватила меня руками и прижала к себе.

Я тоже обняла ее, и мы чмокнули друг друга, по обычаю, в щеку.

Тут же я ощутила ее парфюм – знакомый с давних времен. Ничего не изменилось, подруга верна себе в этом вопросе, как ни в каком другом.

Thierry Mugler Angel. Помню, давным-давно, еще на заре нашей дружбы, когда я впервые пришла в гости и попала в ее комнату, меня сразу окружил этот парфюм. Я еще не знала, что это, но на туалетном столике стояла единственная стеклянная звезда с духами. Догадаться было не трудно.

Прошло без малого «триста» лет, а пахнет подруга ровно так же.

Мы попрощались окончательно, пообещав поужинать вместе еще раз пока она здесь, а уж следующую весну встретиться втроем в Париже, прихватив в компанию еще одну «эмигрантскую» подругу из Германии.

Я села в машину и вдруг поняла, что «взяла» на себя парфюм подруги. Не мудрено – французский розлив. Пока я ехала до дома, кондиционер гонял по салону прохладный запах мандарина, пиона, яблока и еще чего-то древесного.

Оказавшись дома, я приняла душ, залезла в любимую футболку, сварила кофе и села на подоконник, подогнув под себя ноги – смотреть, как засыпает город. Живу я довольно высоко, и мне нравится усаживаться в этот своеобразный «кинотеатр». Смотреть, как мигают светофоры, мчатся по каким-то своим делам машины… Я всегда так делаю, когда хочу послушать себя, о чем-то поразмышлять или принять поворотное решение.

Прошло минут 15 прежде, чем я поняла, что отзвуки Thierry Mugler Angel все еще здесь.

Запахи способны управлять эмоциями и воспоминаниями, часто заставляя нас взламывать заблокированные файлы памяти.

Мне вспомнился вечер, когда мы втроем, тогда еще с не думавшими никуда уезжать девочками, сидели в комнате моей будущей «французской» подруги и пили красное вино или что-то очень на него похожее, лет 20 назад. Какие мы тогда были беззаботные и счастливые! Господи, как мы ржали… Слово «смеялись» не подойдет. Это было не хихиканье из вежливости или потому что в «это месте» всем смешно. Это было ржание на всю квартиру и во все горло.

Был декабрь, до нового года оставалась пара недель, и мы решаем провести вечер вместе до того, как грянут праздники и разного рода «отсидки» на мероприятиях – от родительских до рабочих.

За окном валит снег, шторы отдернуты, в комнате довольно свежо, а голубые обои на стенах и витающий в воздухе запах духов еще добавляют холода в атмосферу. Мы сидим в свитерах и джинсах на заправленных кроватях (действо творится в спальне подруги и ее, по счастью, отсутствующей сестры). На стуле, в проходе – бутылка вина и разломленная шоколадка. Нам хорошо. Наш уровень «счастливости» просто зашкаливает.

Откуда он? Не знаю. От нас самих. Той пошлости, которую мы перебираем и на рыло по две бутылки вина. От возраста и от того, что домой переться пешком по сугробам, падая через шаг. От того, что не видно никакого конца фантазиям, желаниям, намерениям… От того, что все бесконечно. Мы даже не думаем об этом. Мы просто в этом уверены.

Через 5 лет нас на тысячи километров растащила жизнь. Обе они уехали за своими мужьями заграницу, а я осталась в своем городе, продолжая упражнения в любви – как привыкла.

Видимся мы редко, точнее, невозможно редко.

Каждый раз теперь, встречаясь, мы почему-то тратим часть нашего – и так быстро «стекающего» времени – на светские разговоры и обмены любезностями. Только после двух часов бессмысленного трепа, мы начинаем общаться, как раньше.

Почему? Жизнь? Появившаяся привычка принимать позы? Нежелание показать, как соскучились и хотим, по обыкновению, перетирать «сиськи и письки», только уже под бокал дорого конька? Думаю, всего понемногу.

Главное, что мы сохранили наш дух дружбы. Пусть нам и требуется на разгон пара часов, зато потом никто не чувствует, что с того декабрьского вечера прошло больше 20-и лет.

В моей вселенной

Ты обитаешь в моей вселенной,

А я, наверно, в твоей живу.

Мы приближаемся постепенно,

И выясняем, по существу.

Уже не хочется быть «на страже»,

И я теперь рассказать могу,

Как на белилах рисуют сажей

И чинят весла на берегу.

Как остаются следы на коже

От поцелуев и от кнута?

О том, что с тобой не похожи,

Как крик истошный и немота.

Чем пахнет август в моей квартире?

О чем, то – порванное письмо?

И лапы красные, растопырив,

Кивает клен у каких холмов?

Куда истории сновидений,

И звуки джазовой хрипоты

Приводят рядности совпадений? –

Туда, где я и туда, где ты.

Библиотека

Когда я была совсем маленькой, бабушка работала в библиотеке. Оставлять меня дома по понятным причинам не было никакой возможности, поэтому бабушка забирала меня с собой. Вытерпеть целый день, сидя на стуле – задание для трехлетнего ребенка невозможное. Поэтому, бабушка, как могла развлекала меня среди книжных стеллажей, архивных ящиков с формулярами, коридорного полумрака, запах книг и тишины.

Мне нравилась библиотека. Там было страшно. И хорошо.

Мне даже сейчас не смочь объяснить – чем хорошо? Возможностью играть в непривычном месте? Ощущением какой-то «интимной» защищенности? Пожалуй. Тогда я понятия не имела о таком словосочетании. Но сейчас я думаю, что именно это чувство – абсолютной безоблачной и безусловной защищенности от всего на свете – так сильно нравилось мне.

А почему страшно? О, тут все просто. Бабушка говорила, что там – в самом мрачном углу библиотеки, в конце заплесневелого темного коридора у обтянутой черным дерматином двери (за которой, как я сейчас полагаю, размещались фонды) живет колдунья. Старая, страшная, сгорбленная. С одним глазом, который светит в темноте мутным зеленым светом. Она ходит в черном длинном платье, черном платке, натянутом так, что не видно лица. С крючковатой палкой вместо посоха и большим старым вонючим мешком в сморщенных руках. И если я буду шалить или бегать к той двери, она обязательно поймает меня, посадит в мешок и унесет с собой.

У бабушки была отличная фантазия! И у меня тоже, потому что я боялась этой колдуньи до одури.

– А куда унесет? – Спрашивала я.

– Не знаю. Никто не знает, где она живет и что она со своей добычей делает. – Отвечала бабушка.

– Добычей?

– Ну, тот, кого она добыла – достала, похитила, он – ее добыча.

День в библиотеке начинался суматошно. Много посетителей именно с утра. Возня, сдача и поиск книг, разговоры, заполнение карточек, телефонные звонки. Бабушка была занята по горло. И я тоже – бегала между стеллажами, кидалась под ноги посетителям, вскарабкивалась на стул, лопотала какую-то ерунду, открывала обложки книг, чтоб бабушка быстрее доставала карточки и что-то писала на них.

К обеду становилось спокойнее. Когда мы оставались совсем одни, то играли в прятки. Мне было гораздо проще из-за моего маленького размера, но трудно в плане стратегических решений. Бабушке – наоборот. Было весело. Когда бабушка понимала, что я ее сейчас обнаружу, она резко выскакивала из своего укрытия и говорила:

– Кто меня нашел? – Хлопала в ладоши и немного приседала, чтоб меня обнять.

Не тут-то было! Я, визжа и хохоча от восторга, неслась от нее вдоль стеллажей. Она догоняла меня, брала на руки, прижимала к себе, и целуя в висок или щеку, всегда говорила:

– Ты моя звездочка.

Потом игра начиналась сначала. Бабушка ставила меня на пол и закрыв глаза, считала до пяти – но я этого не знала, только как можно быстрее пряталась или под большим письменным столом, или между стульями с высокими спинками, или за узкими торцами стеллажей – главное до слов «иду искать». И затаив дыхание, ждала, когда же бабушка меня найдет? Искала она меня долго. Это сейчас ясно – что специально, а тогда – из-за того, что бабушка не может меня найти и очень сокрушается по этому поводу – счастью моему не было конца.

После игр, бабушка всегда разговаривала со мной о каких-то вещах, терпеливо отвечая на мои вопросы. Например, почему ночью темно? Или, где хранится дождь на небе? Почему люди умирают, а когда их закапывают, им не холодно под землей?

Потом она кормила меня разогретым обедом и укладывала спать.

За стеллажами была оборудована небольшая коморка с чайником, маленькой плиткой, нехитрой посудой и старинной мягкой мебелью, где можно было спокойно поесть или просто передохнуть от посетителей.

Бабушка зашторивала тяжелые бархатные шторы и соединяла два массивных кожаных кресла сиденьями внутрь. Стелила старое байковое одеяло, устраивала красную плюшевую подушечку и укладывала меня, накрывая потертым «коралловым» пледом.

Библиотека располагалась в старинном особняке со сводчатыми потолками, маленькими окнами, похожими на бойницы и толстенными стенами. Там всегда было очень прохладно, а зимой – просто холодно, поэтому ни кофточка, ни плед, ни даже валенки – не бывали тут лишними.

Бабушка садилась на стул рядом с моей импровизированной кроватью, брала в руки книжку и говорила:

– Поворачивайся на бочок и закрывай глазки.

– А ведьма сюда не придет? – Спрашивала я, поворачиваясь к окну и засовывая сложенные ладошки под щеку.

– Не придет. – Успокаивала бабушка. – Спи спокойно.

Она начинала читать негромко и монотонно о заморских чудовищах, принцессах и удивительных превращениях, а я слушала ее, разглядывая заклепки в каретной обивке кресел. А еще, в узкую щель между незакрытыми шторами – фиолетовые куски витражного стекла. Мне казалось, что я вижу в его скошенных бликах и медных швах все волшебство, о котором читает бабушка. Через несколько минут я засыпала от ее тихого голоса, запаха духов, полумрака, отблесков витража и от того, что ведьма со своим мешком не придет сюда…