Она – моё табу

Мамочки, он… Он…

Мысли и слова путаются, переплетаются, спотыкаются друг о друга, сбиваются. Я вязну в этой тине из неподходящих ему определений.

Красивый? Нет, не то. Идеальный? Шикарный? Офигенный? Божественный? Атлетический? Понятия не имею, какое из этих слов можно применить к парню. Разве что все сразу.

Трясу головой, раскидывая по плечам и спине уложенные волосы. Они щекочут кожу, но я не рискую даже почесаться, бегая глазами по чётко очерченному мужскому профилю. Жёсткие и, как я уже знаю, требовательные, горячие, будоражащие губы плотно сжаты в тонкую побледневшую полоску. Чёрные густые ресницы такие длинные, что даже я ему завидую. Кустистые брови, которые так и тянет пригладить пальцами, соединяются на переносице. Лоб нахмурен, его прорезают три глубокие изломистые складки. Кончики пальцев начинает покалывать от желания провести по ним подушечками, расправить, заставить их исчезнуть. На той части мощной шеи, что видна над воротом кителя, часто бьётся тёмная вена, выказывая частоту пульса. Мой шкалит по понятным причинам. Длинные мозолистые пальцы свёрнуты в плотные кулаки.

Одному Богу известно, насколько сильно моё желание притронуться к нему. Накрыть ладонями крупные кисти, завести пальцы под манжеты, проверить наощупь, остались ли на предплечьях шрамы от моих ногтей. А самое пугающее, что я хочу, чтобы они там были. Как память, когда мы окажемся на разных континентах и больше никогда не встретимся. Это ещё одна причина, по которой боюсь сближаться с Андреем. Все аргументы против.

Если быть откровенной самой с собой, то всё куда серьёзнее, чем зов плоти. Сердечная тоска сильнее. И опаснее. Именно в сердце появляются незаживающие раны, в то время как на теле они медленно затягиваются, оставляя лишь рубцы и напоминания. Что будет с вздуревшим органом, если наша игра затянется и зайдёт слишком далеко? Я не стремлюсь это выяснять. Лучшим решением будет просто уйти, а встретиться с Пашкой позже, но рвение услышать глубокий голос и захлебнуться в плотной черноте его глаз берёт первенство, и я шагаю вперёд.

Губы плывут в милой улыбке, волосы развиваются при ходьбе. Ткань платья мягко скользит по ногам.

– О, Андрюша. – выбиваю бодрячком, но сразу немею.

Столько сказать хочется. Признаться. Объясниться. Но всё это будет неверным решением. Роковой ошибкой по завышенной цене.

Парень вздрагивает, будто я только что его разбудила. Его веки, сопротивляясь, подрагивают. Кажется, что секунды растягиваются на бесконечность, пока он открывает глаза и впивается тяжёлым, убийственным взглядом в моё лицо. Не перестаю улыбаться как дурочка. Прячу руки за спиной, сцепив пальцы в мертвецкий замок. Он смотрит на меня. Смотрит и смотрит. Мне становится не по себе от такого пристального внимания и изучения. Обсидиановые котлы курсируют по моему лицу. Под его взглядом ощущаю себя без косметики голой. Платье плавится вместе с кожей. Мне становится до невозможности жарко. Лёгкие перегреваются от усиленной работы. Сердце изо всех своих сил стремится вырваться из груди, превратившейся в жерло действующего вулкана. Вскипает всё нутро. Ладони потеют. Пальцы дрожат от усилий, с которыми я напрягаю жилы, призывая тело оставаться на месте и не шевелиться. Подворачиваю губы, когда от тёмного взгляда их начинает печь. Щёки распаляются, словно я голову в включённую духовку сунула. Силюсь хоть что-то из себя выдавить, пошутить, сказать какую-то колкость, дабы разрядить обстановку, но горло сжимается настолько, что даже дышать получается с огромным трудом. Судорожно тяну заряжённый, будто во время грозы воздух, широко раздувая ноздри. Зря. Стоит ему оказаться внутри, как он расходится болезненным электричеством от грубого голоса Андрея.

– Чего тебе? – рыкает недовольно психопат, отводя взгляд в сторону.

Короткое мгновения эйфории сменяется куда более привычной злостью. Чего я в самом деле ждала? Что встретит меня с распростёртыми объятиями? Скажет, что скучал? Я ведь… Ну уж нет! Никто не будет так со мной разговаривать! Вулкан бурлит. Начинается извержение. Но Дикий даже за все деньги мира не узнает, что делает со мной его холодное безразличие. Не узнает!

– Ничего. – отсекаю скучающе. – Шла к Пашке поздороваться и увидела тебя. Решила сказать привет.

Он становится мрачнее грозовой тучи. Грудь надувается колесом. Шея краснеет. Зубы скрипят. Но вот здесь не уверена, чьи именно.

– Сказала? Молодец! Иди, куда шла. – рыкает, маша раскрытой ладонью в направлении жилой части казармы.

Язык закусить не успеваю. Слова летят раньше, чем затыкаю рот:

– Фуф, да что с тобой не так? – ненамеренно завышаю тональность голоса. – Я просто поздоровалась, а ты ведёшь себя как помешанный!

У меня за рёбрами начинается гневный колотун. Руки чешутся вцепиться в наглую физиономию психопата. Без царапин на щеке он выглядит не таким мужественным!

– Я в наряде стою. А если бы и не стоял, то не хочу, чтобы парни думали, что у меня есть какие-то дела с дочерью Царёва! – полукриком-полушёпотом добивает он, размахивая лапами так, что между нами ветер гуляет. – Так что давай топай! До свидания!

Грудная клетка в секунду сжимается. Бедному, сумасшедшему сердечку становится тесно. И, damn, больно. Оно забивается в дальний угол и, притихая, скулит от разочарования и обиды. Так и подмывает притиснуть руки к груди и утешить его. Глупое-глупое сердце. Такое наивное, доверчивое, влюбчивое, выбирающее не тех.

Со мной происходит что-то максимально странное. Злоба тухнет под ледяным дождём ненависти, которой меня поливает Андрей. Холодной воды становится так много, что она переполняет глаза. Все слова и желания тонут в этом потопе. Сдуваюсь, как дырявый шар. Только чтобы не потерять достоинство, иду в посланном направлении. По дороге есть туалет, и плевать, что туда может зайти кто угодно. Мне нужна всего минута прийти в себя.

За следующим поворотом нужная дверь, но нырнуть я туда не успеваю. Гул быстро приближающихся шагов останавливает. На обороте утираю рукой навернувшиеся на глаза солёные капли. Не успеваю даже понять, как мне реагировать, как крупные ладони сминают мои плечи, дёргают вперёд, а терпкие губы припечатывают мой рот поцелуем.

Выставляю перед собой ладони, хватаясь непослушными пальцами за военную форму, но даже не знаю, с какой целью: оттолкнуть или удержать. Сотни мыслей лихорадочно мечутся по черепной коробке.

Он меня целует! ОН! После всего… Сейчас…

Давлю руками на крепкую, ходящую ходуном грудь, вынуждая Дикого отпустить меня. Задыхаясь, падаю в закручивающуюся бездну его глаз. Бездумно облизываю губы, собирая языком сводящий с ума вкус мужчины. Он следит за этим действием, подаётся вперёд, наклоняясь. С силой отталкиваю его, сама отступая.

– Нет… – шепчу убито, делая ещё шаг. – Не надо…

Психопата мой слабый протест только раззадоривает. Он бросается на меня, сгребает за талию и вдавливает в каменное тело. Голод, вкладываемый в этот поцелуй, невозможно сдержать. Шевелю губами, отвечая на безмолвное требование. Снова отталкиваю.

– Фурия… – хрипит Андрей, опять наступая.

– Не здесь… Тебе влетит… Шею свернут… – трещу на грани потери сознания, когда его губы скатываются по подбородку, клеймят жадностью шею. Огромные, жаждущие руки мнут, гладят, трогают, изучают, ласкают, требуют. – Андрей… Андрюша… Пожалуйста… – он впивается в горло, всасывая кожу. Во мне разгорается первая искра безумия. Желание толкнуть дверь за спиной, затащить его туда и позволить сделать со мной всё. Но я тушу её чем-то, что гораздо сильнее. Сжимаю его голову ладонями, в прямом смысле отрывая от себя. Смотрю прямо в безумные глаза. Мягко касаюсь своими губами его и шелещу: – Остановись. Если кто-то заметит, что тебя нет на посту, тебя убьют.

– Похуй. – хрипит он, подтягивая меня вплотную и покрывая шею новой волной коротких, но невозможно горячих поцелуев.

Я схожу с ума! Крыша едет в стену на полной скорости. Ещё немного, и мы все превратимся в человеческий фарш.

– Андрюша, пожалуйста… Подумай, что ты делаешь. – выталкиваю слова между рваными вдохами и выдохами. – Ты и так наказан. Я не хочу, чтобы всё стало ещё хуже. Андре-е-ей. – тяну умоляюще с отчаянием человека, обречённого на смерть. – Тебя убьют. Остановись. Прошу тебя.

Он нехотя отпускает меня. Отшатывается назад, будто получил удар под дых. Собирает пальцы в кулаках с такой силой, что они приобретают мертвенно бледный оттенок. Мощная грудина скачет от частого дыхания. Он склоняет голову, стоя ровно, как по команде. Я поднимаю свою, всматриваясь в потерянное лицо. Между нами сантиметров двадцать, но обжигающее горячее дыхание Дикого колышет мои волосы, волоски на шее становятся дыбом, всю кожу стягивает миллиардами щекочущих мурашек. Пальцы сами тянутся к нему. Ладонь накрывает сжатый кулак. Парень дёргается, но руку не убирает. Только расслабляет немного и прихватывает большим пальцем мои. Его руки в два раза больше. Огромные, хранящие в себе силу, которую я уже испытала на себе.

– Исчезни из моей жизни, Царёва. – выпаливает на выдохе.

Моя очередь вздрагивать от отчаяния в осипшем голосе. Убираю кисть, но он прижимает чуточку крепче.

Понимаю, что происходит. Я влюбляюсь в него. Быстро и безрассудно. И закончится это плохо. Я ломаю жизни людей, которые мне дороги. И нельзя забывать о том, что будет, когда закончится лето. Всё, что уже случилось и случится в будущем, останется в прошлом. Только воспоминания не исчезнут, мучая меня одинокими тоскливыми ночами. Лучше обрубить всё на корню, пока всё не зашло слишком далеко. Пока мы не прошли поворот, из-за которого не будет возврата. Когда у тебя есть выбор: сжечь мост до того, как ты шагнёшь на него, или после, ответ очевиден. Но мне так не хочется бросать спичку. Пусть горит, пока не обожжёт плоть, а потом сама спалит всё к чертям.

Встаю на самый край пальчиков, перебросив руки на широкие плечи. Медленно подбираюсь ими к затылку и тяну на себя, заставляя Андрея наклониться и принять мой поцелуй. Последний. Прощальный. Пощипываю его губы, прихватываю, ласкаю языком. Он стискивает талию. Тянется своим языком, встречая мой. На долю секунды и я забываю, где мы находимся и что в любой момент нас могут застукать. Я целую его самозабвенно, с полной отдачей. Подушечками пальцев оглаживаю шею и короткий ёжик волос. Собираю больших мурашек и капли пота, выступающие на его коже. Вбираю каждый оттенок запретного вкуса и запаха, каждую эмоцию, вызванную нашим искрящим контактом.

Когда запас кислорода иссякает, размыкаю руки и опускаюсь на пол. Или, скорее сказать, с небес на грешную землю. Ухватываю новую порцию воздуха и напускаю на лицо излюбленную стервозную улыбку. Лучше так, чем потом страдать и терзать себя тем, что не смогла остановиться вовремя.

– А теперь беги, мальчик, на пост, пока тебе голову не открутили.

– Ты, блядь… – шипит Дикий, скрежеща челюстями.

– Та ещё. – подтверждаю легкомысленно. – Я предупреждала, что сведу тебя с ума. Ты настолько обезумел от похоти, что сбежал с поста за мной. Если не признаешь поражение, то я тебя добью, сотру в порошок, уничтожу. – режу ледяным тоном, вцепившись в его глаза своими.

– Какая ты всё-таки мразь. – выплёвывает Дикий.

– Вот такая. – развожу руками, качаясь на пятках.

На самом деле с трудом держусь, чтобы ему на грудь не броситься. Не обнять. Не обжечься новым поцелуем. Не сгореть в жаре, что он выдаёт.

– Хуй ты угадала, Царёва. – рыкает глухо, оборачиваясь через плечо на пустующую тумбочку. Делает шаг вперёд. Грубо, до боли сдавливает пальцами мой подбородок, поднимая вверх. Опускается так низко, что задевает мои губы своими, когда выбивает гневным сипом. – Я тебя выебу как шлюху, которой ты так упорно прикидываешься. Буду драть тебя, пока не взвоешь о пощаде. Ты превратила меня в чудовище и стала добычей. Теперь ходи и оборачивайся, потому что я готов пойти на насилие.

– И что ты сделаешь, Андрюша? Побьёшь меня? Или изнасилуешь? – иронизирую едко, делая вид, что меня совсем не пугает то безумие, что исходит от него. – Возьмёшь девушку силой?

– Ты, блядь, не девушка. Даже не человек, Царёва. Ты дрянь. Пустоголовая кукла. И я, мать твою, покажу тебе, что такое жизнь. Я тебя в ней утоплю.

Сердито, с откровенной грубостью, жестокостью и ненавистью стирает мои губы яростным поцелуем, всё сильнее давя на челюсть. С той же резкостью отталкивает меня. Восстановив равновесие, вынуждаю себя засмеяться. Мой скрипящий смех эхом разбивается о бетонные стены, врезаясь осколками в остановившееся сердце.

– Зубы обломаешь, чудовище! – ору ему в спину, отворачиваясь.

Забрасываю волосы на спину. Гордо вскидываю голову. Походка от бедра. Знаю, что он смотрит. Чувствую его взор на спине. Расслабленные перепады шагов. Поворот за угол. Горькие слёзы боли. Первые за долгое время, но уже знаю, что далеко не последние.

– Прости. – всхлипываю, пряча лицо в ладонях. – Прости, Андрюша.

Глава 10

Кому, как не мне, знать, насколько глубоко ранит чужое безразличие

Когда-то очень давно существовала теория, что вулкан после извержения превращается в ледник. Я – обледеневшая, замёрзшая, одинокая глыба. Нельзя взорваться и при этом сохранить целостность. Рассыпавшаяся на части, со скулящим во льдах сердцем, с внутренней пустотой в потухших глазах.

Как бы странно и глупо это ни было, но я умудрилась влюбиться в Дикого с первого взгляда. Думаете, так бывает? Нет? Я тоже была уверена, что это всего лишь сказки, в которые верят наивные девочки. Так кто же я: наивная идиотка или сумасшедшая? Третьего варианта не дано. Взгляды, касания, поцелуи – всё это стало привычным и даже родным всего за несколько дней. Это полное, беспросветное безумие, но изменить ничего не могу. Единственная возможность не свихнуться окончательно и не сдаться долбанутым чувствам – держаться от Андрея настолько далеко, насколько это вообще возможно. Но как это сделать, если для того, чтобы выйти из казармы, мне надо пройти мимо него? Я даже представить не могу, как выполнить поставленную задачу. Не торчать же мне тут до ночи.

Мамочки, если бы я могла хотя бы предположить, как обернётся встреча с психопатом, то в жизни сюда бы не пришла!

Смываю дорожки влаги, оставившей ожоги на щеках. Со злостью на собственную слабость и неумение держать себя в руках тру горящие от соли глаза. Шмыгаю носом. Смачиваю ладони и привожу в порядок волосы. Прикрываю ими красно-синее пятно на шее, оставленное жёсткими губами. Ещё секунда, и никто никогда не догадается, какой шторм бушует внутри меня. Маска на лицо. Улыбка на губы. Только в зрачках ничего не отражается, как ни стараюсь запихать туда веселье. Невозможно посмотреть в зеркало и увидеть там кого-то другого. Так и с глазами. Если внутри не горит, то и они отзеркаливают пепел.

Набираю в лёгкие тяжёлый кислород до отказа и собираюсь выходить, как в туалет входят два солдата. Задираю голову и, сделав вид, что ничего сверхъестественного не происходит, иду к выходу.

– О-го-го! Кто это тут? – с вопросительными интонациями ржёт один из них, схватив за запястье.

Резко дёргаю рукой, выбираясь из хватки. Я не боюсь, что они мне что-то сделают, но если папа узнает, что я шляюсь по казарменным туалетам, то шею мне свернёт.

– Заблудилась? Тут военная часть, а не торговый центр. – поддерживает второй, проходя склизким взглядом по голым ногам.

Вдоль позвоночника сползает дрожь. Берусь за дверную ручку, но первый перекрывает образовавшийся проём. Вскидываю на него гневный взгляд и цежу сквозь зубы:

– Во-первых, я буду орать, если ты хоть пальцем меня тронешь. Во-вторых, я здесь по просьбе майора Спиридонова. Если есть проблемы, то поинтересуйся у него. – на этих словах глаза парня округляются, но от дверей он не отодвигается. Окей, хотела разыграть партию без козырей, но он сам виноват. – А в-третьих…

– Она моя девушка, Фиронин. Если не хочешь получить по ебалу, то испарись.

– Вам тут ресторан? – злобно шипит второй, стоя позади меня.

– Сюрприз. – улыбаюсь, подныривая под рукой солдата и бросаясь Пашке на шею.

Он оборачивает поясницу, прижимая плотнее к себе, и прибивает парней ледяным взглядом. Наклонившись к самому уху, шипит едва слышно:

– Какого хера ты здесь, Крис? Мне из-за тебя пиздец будет.

– Выйдем и расскажу. – так же тихо отбиваю, оставляя поцелуй на щеке.

– Я тебя убью, Царёва. – с теми же шипящими интонациями высекает, поворачиваясь в сторону лестниц.

Знаю, что будет намного лучше, если пройду мимо Дикого с Пашкой. Не думаю, что он скажет или сделает что-то при друге, но просто не могу этого сделать. Мне надо время на восстановление душевного спокойствия и равновесия. Дёргаю парня за руку, припадая спиной к стене, и быстро тарахчу:

– Подожди минуту, дай отдышаться. Только не ругайся на меня. Сегодня папа приезжает, и я хотела его встретить. А пока жду, решила заскочить к тебе. Дядя Саша дал добро.

– Дядя Саша, это который майор Спиридонов? – уточняет Макеев, хоть и сам прекрасно знает.

Быстро киваю головой, невинно хлопая ресницами.

– Я встретила его на плацу. Сказала, что хочу навестить друга детства, а то мы даже не поговорили нормально, как я из Америки приехала. Ты со своим дружком укатил, а про меня совсем забыл. – наиграно дую губы в обиде, делая вид, что не замечаю нутряных раскатов грома при упоминании Андрея. – К тому же я о тебе позаботилась, привезла пиццу и бургер.

– Не вижу.

– Что? – толкаю растерянно.

– Заботы, пиццы и бургера.

– П-а-а-аш… – вздыхаю с усталостью, закатывая глаза. – Они внизу. Оставила на входе, иначе до тебя даже донести не успела бы. Пойдём.

Сжимаю его пальцы крепче, чтобы скрыть дрожь в своих. Если я не выйду сейчас, то не сделаю этого никогда.

Промокашка смотрит на часы и обречённо матерится.

– Блядь, мне через двадцать минут Андрюху сменять.

Резко веду плечами. Друг заинтересованно сканирует меня глазами. Ёжусь и растираю открытые плечи ладонями, делая вид, что в помещении без единого кондиционера и дуновения ветерка гуляет сквозняк.

– Только не говори, что замёрзла. – спокойно просит он.

– Немного. Меня знобит. Наверное, приболела. Пойдём на солнышко. У тебя осталось всего двадцать минут, чтобы уничтожить вреднейший фастфуд. – смеюсь приглушённо, когда мимо проходят три незнакомых солдата, бросая на нас вопросительные взгляды.

Не часто они видят девушек в этих стенах. Такие привилегии есть только у тех, кто держит в кулаке половину города.

Быстро перебираю ногами и не отрываю глаз от Пашки, когда подходим к посту. На том месте, где мы с Диким целовались, до сих пор витают гулкие отголоски напряжения и желания. Каждый миллиметр кожи, даже пальчики на ногах, атакуют мурашки. Я уже не могу прятать дрожь. Рывком отворачиваюсь от Макеева, чтобы столкнуться с притягательной густой темнотой сощуренных глаз Андрюши. До него ещё остаётся около трёх-четырёх метров, а я уже физически ощущаю тяжесть его гнева. Он давит так сильно, что колени подгибаются. Спотыкаюсь на ровном месте. Пашка ловит за локоть на лету. Повисаю головой вниз. Друг поднимает меня, но ноги не слушаются. Хватаюсь за предплечья, пытаясь удержаться в вертикальном положении.

– Крестик, ты чего падаешь? – с беспокойством выбивает он, заглядывая мне в лицо. Не знаю, что замечает, но со свистом вдыхает сквозь зубы и, придерживая за спину, ведёт меня к лестницам, бросив на ходу:

– Дюха, буду вовремя.

– Ещё бы. Пока, Фурия. И смотри под ноги, а то лоб расшибёшь. – выталкивает ехидно.

Меня начинает трясти. Визуально. Зубы вдруг принимаются клацать. Пашка выводит меня на лестничную клетку и сгребает ладонями щёки. Резко поднимает грудную клетку и толкает с нескрываемым удивлением:

– Ты плакала?

Накидываю на себя маску недоразумения. Хлопаю глазами.

– Плакала? – фыркаю раздражённо. – Крис Царёва не плачет, Паш.

– У тебя глаза красные.

– Сплю плохо. Мне акклиматизация всегда тяжело даётся. Все эти перелёты, смены часовых поясов… Ну, ты понял.

Парень в одно касание убирает мои волосы через плечо и притрагивается к свежайшему засосу. Любой более-менее опытный человек поймёт, что ему не больше нескольких минут.

– Это тоже от акклиматизации?

– А это не твоё дело. – режу зло, вырываясь и слетая по лестнице вниз.

Злость придаёт мне сил и унимает трясучку, вызванную нахождением в непосредственной близости от Андрея. Скрипя мозгами, придумываю, как выкручиваться из этой непростой истории. Макеев нагоняет на последней лестнице. Схватив за плечи, на ходу притискивает к стене.

– Ты мне как сестра, Крис. И не надо делать вид, что нихуя не происходит…

– А ничего и не…

– … между тобой и Андрюхой…

– … происходит. – только заканчиваю прошлую фразу, как слова Паши оглушают меня обухом по голове. – Что?! – взрываюсь, толкая его в грудь. – Ты с ума сошёл, Паш?! Нет ничего! Он меня бесит! Так сильно, что зубы сводит, стоит его увидеть! Трясёт от желания по его надменной роже чем-то тяжёлым съездить.

– Ты хорошая актриса, Кристина, но эта роль точно не твоя. – качает головой, давая понять, что не верит ни единому моему слову. – Когда мы мимо проходили, даже меня ознобом пробрало. И когда ты нас до части подвезла, Дикий задержался, а потом пришёл злее чёрта. И теперь постоянно бешеный какой-то. Или ты думаешь, что никто не заметил укусы, которые вы друг другу понаставили спустя час знакомства? – всё сильнее вскипает Макеев, держа меня не только физической силой, но и суровым взглядом. – Вы взрослые люди, и это ваши дела, но если ты из-за него плачешь, то я не посмотрю, что он мой друг. Что он сделал?

Пламя злости быстро угасает, оставляя пепел сожаления и грусти. Льда нарастает больше.

– Пашка. – шелещу, ткнувшись лбом ему под подбородок и сминая в кулаках идеально наглаженную форму. – Ничего он не сделал. Это всё я. Только я.

– Что ты начудила, Кристинка? – спрашивает полушёпотом, приобняв за плечи.

Шастающие туда-сюда срочники создают гул и гомон. Брошенные ими фразы и вопросы успешно игнорируются нами.

– Затеяла игру, которую не должна была. Специально злю его, потому что… – подворачиваю губы, боясь произнести вслух.

– Говори. – ровно требует Макеев.

– Догадайся сам, Паш.

Он давит на шею сзади, поднимая пальцами подбородок. Глядя чётко в глаза, с очевидным шоком выписывает:

– Ты влюблена в Дикого?

– Молодец, Макеев. Садись. Пять. – поливаю иронией, лишь бы как-то пережить этот факт.

Пока он заторможено обрабатывает информацию, выскальзываю из капкана и сама стараюсь справиться со своей правдой. До тех пор, пока это не было озвучено, не казалось таким реальным. Признаваться себе в мыслях и произнести вслух другому человеку совсем не одно и то же.

Я влюблена в Андрея. Теперь это моя реальность. В парня, которого едва знаю. В парня, которому за короткое знакомство наделала больше говна, чем сказала нормальных слов. В парня, который меня ненавидит. В парня, который грозился меня изнасиловать, ведь я сама его спровоцировала на такую жестокость. В парня, с которым у нас ничего нормального не получится. И дело не только в том, что он меня на дух не переносит, но и в расстоянии, которое нас вскоре разъединит. Вот такая она – моя правда. Жестокая и мрачная. Отношения, зашедшие в тупик раньше, чем…

– Крис. – обрывает Паша мысленный монолог, нагоняя меня на ступенях крыльца.

– Что? – отбиваю, даже не делая попыток окрасить голос хоть какими-то эмоциями.

– Когда? – выдыхает он.

Потеряно развожу руками и пожимаю плечами. Что я могу ему ответить?

– А он?

– Не знаю. Спроси у своего друга, но уверена, он ответит, что я его бешу. А если и нет, то в любом случае это дохлый номер. Просто забудь об этом и всё. Пожалуйста, Паша. – умоляю, остановившись и вперившись взглядом в его глаза. – Я всегда рублю сгоряча, но больше этого не повторится. Пора поумнеть. И начну прямо сейчас. Я буду держать дистанцию, а потом вернусь в Америку. И закроем тему. – обрубаю ускоренно, не давая ему продолжить.

Друг согласно кивает, но недовольство оседает на его лице. Забыв о пицце, прогуливаемся по территории части, где я буквально выросла. Я тут каждый закоулок знаю. Паша рассказывает о службе, но я впервые, наверное, почти всё время молчу. Нет настроения говорить. Даже мысли тают под напором осознания. Мой самый страшный кошмар стал явью.

Когда Макеев уходит, чтобы сменить на посту Андрея, присаживаюсь на лавочку, стоящую в дальнем краю штаба, чтобы не привлекать к себе внимания марширующих на обед солдат. Глаза сами выискивают в ровном строю высокую, точёную фигуру моего помешательства. Словно ощутив мой взгляд, Дикий поворачивает голову и растягивает рот в хищном оскале. Меня перетряхивает, но, скривив рот в улыбке, доброжелательно машу ему рукой. С пустотой, расползающейся внутри, легко улыбаться.