Она – моё табу

– Кончился бы, будь это Гафрионов или Савельский. Не спи, а то поселишься тут.

Выдав это, направляюсь к лестницам, но товарищ окликает:

– Дикий, ты куда собрался? Совсем ебанулся? Спалят, и тебе, и мне пизда.

– Не спалят. – обрубаю тихо, но жёстко.

Так как голоса мы не повышаем, никто не замечает, как я бесшумным призраком вываливаюсь на улицу. Пригнувшись, пробираюсь вдоль стены к бойнице. Плюхаюсь прямо на бетонный пол, вытянув ноги. Выбиваю из кармана мобилу и зависаю, гадая, когда я её туда засунул. Вытягиваю сигареты и зажигалку. Слабый огонёк разгоняет темноту всего на секунды, а после тухнет. Сейчас чувствую себя так же. Перегорел. Затягиваюсь никотином до тошноты. На пустой желудок крепкие сигареты самое то. Башка мутнеет. Растаскивает знатно.

Упираюсь затылком в кирпичную стену и прикрываю веки. Подношу фильтр к губам и медлю. Разобраться в себе оказывается куда сложнее, чем думал. Но ещё сложнее преодолеть желание написать Фурии. Мои моральные резервы истощены. Физические силы в виду отсутствия нормально сна близятся к нулю. Функции мозга затормаживаются. Включается последний генератор. Насколько его хватит? Но есть вопрос получше: насколько хватит установки оставить Крис в покое? Ответ уже знаю. Моё помешательство сильнее тренированной годами силы воли. Моя отравленная любовь сильнее.

Ухмыльнувшись, бросаюсь грудью на амбразуру. Зажимаю в зубах сигарету и делаю, мать его, селфи. И отправляю фотку Царевишне. Гениально? Нет? Я тоже так думаю. Но просто не знаю, что ей написать, как начать разговор. Да и вряд ли она ответит. Время близится к утру, наверняка Крис спит, а после подъёма меня отпустит. Армейский распорядок дня не даёт скучать и творить хуйню.

Опускаю телефон на бетонный пол экраном вниз, прижимая его рукой. Затягиваюсь до дрожи в лёгких. В пару тяг приканчиваю сигарету. Достаю и подкуриваю новую. Смартфон вибрирует. Альтер эго вопит, я стону, понимая, какую ошибку совершил.

Царёва не присылает фото, как я надеялся. Она пишет. Сообщения сыплются одно за другим.

Крис Царёва: Почему ты не в казарме?

Крис Царёва: Тебе жить надоело?

Крис Царёва: Вали спать!

Крис Царёва: Зачем?

От последнего в чёрной дыре происходит какое-то шевеление. Столько всего в одном слове выдаёт, что я дымом задыхаюсь. Если бы у меня только были силы сопротивляться, остановить себя, но их нет. Отвечаю Царёвой, затаив дыхание.

Андрей Дикий: Затем, что ты победила, Фурия. Я не могу спать. Я думаю о тебе. Ты в моих снах. В моих мыслях.

В моём сердце.

Только этого не пишу. Отсылаю четыре предложения. Курю. Закрыв глаза, жду ответ. Не долго. Но открывать совсем не спешу. Был уверен, что моей тупости есть предел. Оказывает нет. Я снова и снова наворачиваю круги по минному полю, но рано или поздно один из снарядов рванёт, и тогда не останется ничего.

Итак, список заданий на эту жизнь.

Пункт один: Жениться на Алине.

Провалено.

Пункт два: Отслужить срочку без происшествий.

Провалено.

Пункт три: Не писать Крис.

Провалено.

Пункт четыре: Выиграть войну и проучить стерву.

Ну, вы уже и сами догадались. Я признал поражение.

Пункт пять: Ни за что на свете не признаваться Фурии в том, что со мной творится.

Интересно, когда и около этого пункта появится хештег "провалено"?

Сжимаю смартфон и разблокирую. Свет от экрана слепит. Но ещё сильнее ослепляет единственное слово.

Крис Царёва: Прости.

Это сожаление? Искреннее извинение?

Андрей Дикий: За что?

Крис Царёва: Я не должна была это начинать. Мне правда жаль.

Мотор срывается с цепей, на которые я его посадил, стремясь избежать проблем. Металл с лязгом и звоном рвётся и проваливается в желудок. Злость и непонятная мне печаль смешиваются в адском вареве, бурлящем в груди.

Андрей Дикий: Знаешь, Кристина, я тебя ненавижу.

Поднимаюсь на ноги, слегка шатаясь от упадка сил и четырёх сигарет кряду. Придерживаясь за стену, выхожу из бойницы, как новая вибрация рвёт последние нервы.

Крис Царёва: Я тебя, кажется, тоже ненавижу, Андрюша.

Вот только от ненависти до любви всего один шаг. Я свой уже сделал.

Пункт пять: ПРОВАЛЕНО.

Глава 13

Весь мир сошёл с ума или это мой бред?

– Поговорим?

– Нет.

– Я всё равно спрошу.

– Я всё равно не отвечу.

– Что с тобой творится?

Молчу. Как и последние три дня. Макеев задаёт вопросы, я на них не отвечаю. Замкнутый круг. Но товарищ с завидным упорством продолжает безрезультатные попытки.

– Андрюха, скажи уже хоть что-то! – гаркает в отчаянии, дёргая меня за плечо.

Словно закрученный ураганом, останавливаюсь и оборачиваюсь. Сузив глаза, обдаю друга холодным бешенством. Он с таким же выражением лица и непоколебимой решимостью добиться от меня хоть чего-то смотрит. Замираем посредине плаца, давя друг друга тяжёлыми взглядами. Сдаться значит принять поражение. С меня хватит и одного.

– Не хочешь говорить, окей. Тогда слушай. – хрипит Паха сквозь зубы. Закатываю глаза, только чтобы показать, как мне похуй на его речь. Прокручиваюсь и возобновляю движение в сторону парка военной техники. Он быстро нагоняет и вышагивает рядом. – Молчи, если тебе так хочется, но перестань вытворять эту дичь. – я только хмыкаю и вопросительно выгибаю бровь. – Отрицай, не отрицай, но после встречи с Крис у тебя свистит фляга. – делаю вид, что за рёбрами не происходит очередной обвал, стоит только сослуживцу упомянуть её имя. – Опустим очевидные факты того, что случилось у меня дома. Не стану спрашивать и о следующем утре. Но как у тебя хватило мозгов съебаться из части, когда весь командный состав на месте? И с каких, блядь, пор после отбоя можно выходить на прогулки? Ты плюёшь на все правила и законы. Нарушаешь устав так, будто это правила детской игры и их можно переписать. Нельзя, Дикий! Ты не только сам подставляешься, но и остальных подводишь под трибунал! Пацаны молчат только потому, что не хотят быть стукачами, но если им влетит, каждый будет спасать свою шкуру.

– Ты тоже? – высекаю безразлично.

Макей ведёт плечами назад, раздувая грудную клетку.

– Андрюха, мы друзья, и я в жизни тебя не предам, но реши уже свои проблемы с Крис и перестань подставлять сослуживцев.

– У меня нет с ней никаких проблем. – цежу со свистом сквозь скрипящие челюсти. – И вообще никаких дел. Всё, что было, решил ещё когда свалил в самоволку.

– Тогда на кой хер каждую ночь сваливаешь? – не отступает друг, пристально сканируя мою раскрасневшуюся от жары и наращиваемой скорости передвижения рожу.

– Паха, – выдыхаю и беру паузу, дабы перевести слетевшее ко всем чертям дыхание, – тебе больше заняться нечем, кроме как палить меня?

– Лучше тебя буду палить я, а не Гафрионов. Давай откровенно.

Только откровенности мне и не хватало. Вот очень сильно мне хочется выслушивать его теории о наших с Фурией "отношениях". Их нет. В ту же ночь оборвал все контакты, заблокировал её в соцсети и удалил номер. А что было до, уже не имеет значения. Даже если и был бы шанс нормально поговорить и попробовать выстроить что-то, в этом нет смысла по нескольким весомым причинам. Он генеральская дочка с запросами, которые я не смогу удовлетворить, как и сказал взводник. И всё то же расстояние. Америка, Карелия… Прям вообще херня. Да и я понятия не имею, есть ли у Царёвой ко мне что-то, кроме ненависти.

– Расслабься, брат. – отсекаю прохладно. – Если меня поймают, то всю вину возьму на себя. Из-за меня никому не влетит.

– Андрюха. – толкает тихим сипом. Скатываю взгляд в его сторону. – Побег – не выход.

Говорит он явно не о самоволке, и я прекрасно это понимаю. А толку-то от этого?

– Для меня выход. Нихуя не получится. Где она, а где я. – да, я признаюсь в том, что помешался на Царёвой, но не чтобы облегчить душу. Это крик о помощи. Если я сам не могу себя остановить, надежда, что это сделает Макеев. – И хватит об этом. – предупреждаю новые попытки вывести меня на чистую воду. – Можешь не париться, дичь больше творить не буду. Никаких ночных прогулок и съёбов. И никакой Кристины Царёвой. Не говори мне о ней. Я не хочу ничего знать и слышать.

Паха притихает и подкуривает сигарету, нырнув в тень забора. Следую его примеру, прокручивая в пальцах папиросу. Смотрю, как медленно тлеет табак. Как вспыхивают и гаснут листья. Проблема в том, что если подуть, они разгорятся сильнее, но и быстрее истлеют. Где же тот ветер, который погасит мои чувства к Фурии?

Всю пятницу работаем с техникой. Я и ещё трое техников занимаемся обслуживанием, а остальные намывают и полируют до блеска броню.

– Надо было идти в танкисты. – брякает Иридиев, выныривая из-под башни Т-64. – Кайф же, катайся и стреляй.

– Ага, кайф. – отбиваю, не отрываясь от изучения сложной схемы транзисторов и резисторов. – Торчать целыми днями в консервной банке, а пострелять тебе будут давать раз в полгода, потому что снаряды дорогие. И не забывай, что вся обслужка машины на его экипаже.

– Так какого хера этим занимаемся мы? – трещит Гребенский снизу, начищая гусеницы.

– Спроси чего попроще. – рыкаю, прикрывая глаза.

От всей этой херни башка трещит. Бессонница тоже аукается. Никак не могу сообразить, как подключить чёртову лампочку. А в придачу ко всему, генерал Царёв лично проверяет нашу работу. Вот только когда вижу его, накатывает не благоговейный страх перед главнокомандующим, а мысли о его дочке. Видимо, мне понадобится ещё немало времени, чтобы избавиться от неё.

В коротком перерыве падаем на бордюр в тени высоких тополей.

– Диксон, сигаретой поделишься? – сечёт кто-то справа.

Молча протягиваю пачку, уже не ожидая возврата. Травлю кровь никотином. В последние две недели запасы курева быстро кончаются.

– Кто завтра в увал? – лупит Ванёк, откинувшись на руки и вытянув вперёд ноги.

Стягиваю кепку и подставляю морду солнечным лучам.

– Мы с Диким. – отбивает за меня Макей.

– Герыч, ты тоже?

– Ейс ав коз. – коверкает язык Гребенский.

– А может, толпой в киноху завалимся? – с энтузиазмом предлагает Иридиев, туша окурок об асфальт. – Там какой-то трешовый триллер вышел.

– Посланники смерти? – сечёт Гера.

– Ага. Читал анонс, публика в восторге. Пишут, что мозг сломать можно.

– Дикий, это по твоей части. – ржёт Ваня.

У меня нет ни капли настроя и желания торчать весь день в окружении рож, которые приходится лицезреть ежедневно в течении года, но и тут Паха свинью подкладывает. Чеша затылок, бомбит, не давая мне возможности отказаться:

– Дюха, ты же у нас мозговитый. Спорим, что до конца фильма не разгадаешь загадку.

– На косарь? – толкаю лениво.

– Да хоть на пять.

– Я в теме. – поддерживает Даниил.

Не то чтобы мне нужны были деньги, но лишними они никогда не бывают.

– Делайте ставки, парни, и готовьте деньги. – рублю, подтянув уголки губ в усмешке. – Ещё до половины фильма я разгадаю, кто убийца.

– Не заливай, Дикий.

– Отсоси, Гребень. – поднявшись на ноги, показываю "балалейку" и уворачиваюсь от летящего в меня кирпича. – Ну ты, Герыч, и мазила. Тебе в роту снайперов надо. Вместо мишени.

– Уёбок! – вопит сослуживец, подрываясь следом.

– Ноги как у Дикого сначала отрасти, а потом в догонялки играй! – орут ребята.

Этой ночью снова изучаю криво побеленный потолок, но не делаю попыток нарваться на неприятности. Макей прав, и я это прекрасно понимаю. Парни не сдадут, но из-за меня подставляться никто не станет. До конца службы осталось меньше четырёх месяцев, и заработать себе "чёрное" дело не самая лучшая перспектива. К тому же, рассматривания потолка не такое уж и скучное занятие.

Утром все навеселе. Поддерживаю шутки смехом. Кажется, я начинаю понимать, почему Фурия ведёт себя так, будто ей на весь мир похую. Вот в чём заключается игра: прятать внутренний пиздец, никому не показывать, что происходит у тебя на душе. Достаточно и того, что Пахан в курсе.

– Во сколько там сеанс? – выбивает Гера.

– В четырнадцать сорок.

– Есть планы, что делать до этого времени? – толкает Макей.

– Жрать! – во всё горло оповещает Ванёк.

После кафехи, убивая время, прогуливаемся по одному из проспектов Владивостока, поглядывая на синюю полосу залива вдалеке. Пацаны присвистывают и вываливают глазные яблоки, стоит пройти мимо хоть одной симпатичной девчонке. К некоторым откровенно пристают. Нимирову даже удаётся выбить у одной номер телефона.

– Как с голодного края. – гогочет Макеев, когда сослуживцы дружно поворачивают головы на высокую брюнетку в коротком белом платье.

– А ты не пизди, Макей. К тебе вон какая красотка заезжала на днях.

С моего лица сползают все краски. С Пахиного улыбка. Глаза сужаются. Он заталкивает руки в карманы армейских брюк и передёргивает плечами.

– Есть такое.

– Ты так и не сказал, кому душу продал, чтобы она к тебе попала.

Друг бросает на меня быстрый взгляд и отводит глаза в сторону. Блядь, неужели всё настолько очевидно? Я не говорил, что у меня к Кристине, но он будто и так знает. Сначала Гафрионов, теперь Макей. Кто ещё в теме, что я помешался на Фурии? Окидываю парней настороженным взглядом, но они не обращают на меня никакого внимания, продолжая расспрашивать Паху о Царёвой. Незаметно сглатываю плотный нервный ком и перевожу потерявшее стабильность дыхание. Как мне избавиться от неё, если всё кругом напоминает? Даже блядские декоративные маки, высаженные на клумбах, так и кричат, что хер у меня это получится.

Несмотря на начало лета и непосредственную близость Восточного Босфора, жара стоит запредельная. Столбик термометра на одном из магазинов показывает двадцать восемь градусов в тени. Из-под кепки за шиворот скатываются раскалённые капли пота. Умываю лицо и поливаю голову в одном из городских фонтанов.

– Я бы сейчас в него нырнул. – ноет Гера.

– Могу помочь. – полушутя предлагает Ванёк, толкая того к бортику.

Гребень ловко уворачивается и, зачерпнув ладонью воды, поливает Нимирова.

– Дети малые. – бубню, отходя в сторону.

Паха в стороне с кем-то звиздит по телефону. Падаю спиной на ствол дерева, мечтая хоть о лёгком ветерке. Из-под полуопущенных век наблюдаю, как бесятся парни. Они во многом напоминают мне младших братьев. Такие же бесящие, но родные. Жаль только, что после службы мы, скорее всего, больше не встретимся. Нимиров живёт в Краснодарском крае, Гребенский в Астрахани, а Иридиев вообще из Уссурийска.

В торгово-развлекательном центре на полную мощь пашут кондиционеры. Как только минуем главный вход, в одночасье выдыхаем с очевидным облегчением. Холодный воздух пробирается под влажную ткань военной формы и оседает не особо приятными мурашками на покрытой потом коже. Ёжусь, маршируя к эскалаторам. Несколько девушек, одетых слишком откровенно, становятся на ступеньки перед нами. Ребята, толкая друг друга плечами, стараются заглянуть под короткие юбки.

– Ну увидишь ты её трусы, и что с того? – рычу с ярым раздражением. – Понимаю, когда страдаешь такой хернёй в четырнадцать, а не в двадцать.

– Диксон, а ты с каких пор таким душнилой стал? – рыкает Нимиров, повернув на меня морду. – Не порти всем настрой своим тухлым видом.

Вывалив товарищу фак, переключаю внимание на ходящие внизу толпы народа. В какой-то момент мозги покидают меня окончательно, ибо мне кажется, что я вижу проплывающую по коридору Фурию.

Заебись, блядь! Теперь она мне и наяву мерещится. Если в ближайшем будущем это не прекратится, то я добровольно обращусь к армейскому психологу за помощью. Так не может больше продолжаться. Я скатываюсь в безумие.

– Какой поп корн кому? – выбивает Даня, занимая очередь.

Мнения, естественно, расходятся. Макей опять висит на трубе. Закончив разговор, выглядит мрачнее тучи. Скрипя зубами, сжимает и разжимает кулаки.

– Пацаны, я вас покидаю. Предки срочно вызывают. Андрюха, держи ключи от хаты. – протягивает мне связку. – Если чё, располагайся, будь как дома. Я подкачу, как только появится вариант. Пока, парни. Всех люблю. – ржёт он, рассылая воздушные поцелуи.

– А как же засосаться перед расставанием? – орёт Ванька вслед.

Пока все ржём, народ кругом в тотальном ахуе. Только те, кто сам прошёл службу, понимают армейские приколы.

Занимаем свои места в полутёмном зале. Рядом садится красивая девушка, но я едва задеваю её взором. Скидываю китель и вешаю на спинку сидения. Откидываюсь на сидушке, занимая удобное положение для просмотра фильма.

– Я так боюсь всех этих ужастиков. Не обращай внимания, есть буду визжать. – смеётся та самая девушка.

Поворачиваю на неё голову, впервые проявляя интерес к кому-то, кроме Царёвой. И дело не в том, что она мне нравится или вызывает какие-то другие реакции. Просто я должен любыми способами выбросить из головы Фурию. Так почему бы не с ней?

Принуждённо расслабляю мышцы и улыбаюсь ей:

– Я никому не скажу. – подмигиваю, задевая пальцами её руку, типа случайно. Тёмные глаза шатенки вспыхивают. – А если будет очень страшно, готов подставить плечо.

Пухлые губы девушки растягиваются шире. Я же с трудом заставляю себя держать лыбу.

– Таня. – тянет тонкие пальцы с длинными наращенными ногтями.

– Андрей. – на секунду сжимаю кисть.

– Не думала, Андрей, что остались в наше время рыцари. – нараспев тянет она, прижимаясь голым плечом к моему.

Свет гаснет. На белое полотно выводят рекламу и анонсы новинок. Кладу руку на подлокотник, а Таня сверху опускает свою. Семи пядей во лбу не надо, чтобы понять намёк. Вот только следом прилетает ещё один. Ещё одна девушка пробирается сквозь забитые ряды и занимает место рядом с шатенкой.

– Sorry, Киреева. Такое чувство, что всем придавило. В туалет не пробьёшься.

От звука этого голоса меня переклинивает. Резко дёргаюсь вперёд, поворачиваясь в сторону девчонок. Забыв о шатенке, впериваю остекленевший взгляд в янтарные глаза Фурии.

– Какого?.. – хриплю прихуевши.

– И ты здесь, Андрюша? С моей подругой Таней уже познакомился?

– Дикий, ты чё взбесился?

– Сядь!

– Царёва. – выдыхаю отупело. – Ты здесь откуда?

– Пришла кино посмотреть. – холодно отбивает стерва, закидывая в рот поп корн. – Расслабься, Андрюша, и присядь. Фильм начинается, а ты людям мешаешь.

Кроша зубы, паркуюсь обратно. На мобилу прилетает сообщение.

Макей: Соррян, предупредить не успел. Надеюсь, не будет никаких проблем, если Крис подтянется?

– Никаких проблем? Я тебя, суку, убью. – шиплю беззвучно. – Я тебя, блядь, убью.

Глава 14

Это нельзя остановить

Виснущая на Диком Киреева.

Это всё, что я улавливаю в процессе киносеанса. В моменты самой трешовой жути, происходящей на экране, крашеная сука, типа подруга, льнёт к нему. Едва ли не верхом забирается, пряча размалёванный face на мощной груди. Так и психопат не лучше. Обнимает. Что-то говорит ей со снисходительной улыбкой, говорящей: успокойся, дурочка, тут нечего бояться.

Мне тоже хочется вопить, как та самая фурия, но только от сжигающей ревности. Ничего не могу с собой поделать. Держала дистанцию из последних сил, пусть и тянуло каждую ночь написать Андрюше. Но увидела, что он меня заблочил, и поняла, что он, как и я, старается избегать любого, даже самого невинного контакта.

"Знаешь, Кристина, я тебя ненавижу."

Эти слова до сих пор преследуют меня во снах и наяву. Иногда мне снится, что буквы с телефона оживают, выбираются с экрана, растут, преобразуются и превращаются в клоны Дикого. Они окружают меня и повторяют: я тебя ненавижу. И куда я не бегу, где не прячусь, ледяной, промораживающий до костей, густой голос мужчины преследует меня.

Сейчас я тоже ненавижу! Ненавижу его! Ненавижу шлюху-Таньку! Ненавижу предателя-Пашку!

Если бы он хоть словом обмолвился, что другом, с которым он собирался в кино, будет Андрей, то я бы в жизни не пришла! Даже сам предложил подругу с собой взять, чтобы "товарищ не скучал". Промокашка, блин, не друг, а bitch. И свалил под шум волны, пока мы не столкнулись с психом. Знал же, скотина, что я его в фундамент закопаю за такие выкрутасы. Он же в курсе, что я влюблена в Андрея. Зачем тогда так поступил?

Очередной визг Киреевой привлекает моё внимание. Она вжимается лицом в шею парня, цепляясь пальцами в плечи. Я скалю зубы, сцарапывая ногтями подлокотники. Его крупная ладонь медленно скатывается с лопаток на поясницу и… ниже. Прокусываю губу. Ротовую полость заливает кровь. Забив на физическую боль, добиваю себя сердечной. Смотрю на то, как Дикий обнимает Таньку. Гладит спину. В яркой вспышке прожектора мне даже видится, что он целует её в лоб.

Я не могу на это смотреть. Не могу!

Хорошо, что в зале темно, а в пляшущих отсветах с экрана не рассмотреть моё лицо. Так сложно держать маску, когда болезненные вибрации сдуревшего сердца оглушают. Отворачиваюсь в противоположную сторону, высасывая кровь из разгрызенной губы. Там же прячу непрошенную соль.

Мамочки, почему я не могу с этим справиться? Со всем могу, а с этим нет!

Но я никому не позволю увидеть своих слёз. Тогда… В машине… Я не смогла сдержать их. Целовала Андрюшу и плакала, уже тогда зная, что этот поцелуй будет последним.

– Убийца – первая жертва. – громко извещает Дикий.

Резким движением возвращаюсь в нормальное положение, делая вид, что меня не интересует разговор парней, но всё равно обращаюсь в слух.

– Не заливай, Диксон.

Диксон?

– Эта ненормальная? Она даже ложку держать не может, не то, что мужиков валить.

– Это она. Обычно убийцей оказывается тот, от кого меньше всего этого ожидаешь. – победно выписывает Андрей.

– По твоей логике, так убийцей должен быть попугай.

Они дружно смеются. Киреева так вообще заливается. Так и тянет прихлопнуть ей рот. С ноги.

– Крис, а ты как думаешь? – льёт Таня.

– What? – выбиваю бездумно.

– Кто, по-твоему, убийца?

– Собака. – ляпаю первое, что приходит в голову.

– Но там не собаки. – непонимающе восклицает Танька.

– Мне насрать. – рявкаю раздражённо.

Хватаю стакан с колой и тяну из трубочки, едва не давясь напитком, уткнувшись глазами в полотно. Делаю вид, что кровавая резня самое увлекательное, что мне приходилось лицезреть. Боковым зрением подмечаю, как сука роняет голову на плечо Дикого. Как пальцами поднимается от колена выше. Как его ладонь сжимает её чуть ниже плеча. Они выглядят как настоящая влюблённая пара, пришедшая вместе посмотреть фильм. И я не могу это выносить!

Поднимаюсь и, не отвечая на вопросительные взгляды посетителей и совзводников Пашки, выхожу из кинозала. Андрей и Танька даже не замечают моего ухода. Едва ли не бегом мчу в уборную и бросаюсь к раковине. Сжимаю пальцами фаянсовый выступ, пока костяшки не краснеют, а после не приобретают бледно жёлтый оттенок. Тяжело, надрывно дыша, впериваю взгляд в блестящие слезами глаза своего отражения. Неужели то, что я там вижу, сейчас происходит со мной? Столько в них горького отчаяния и боли, которую ни один анестетик не берёт, что не верится, будто они мне принадлежат.

У нас даже ничего не было. Немного соблазнения, пара бешеных поцелуев, сумасшедшее желание и один короткий, относительно нормальный разговор, а я выть готова от сердечных мук, что терзают несчастный орган, замедляющийся при виде этой парочки. Ещё чуть-чуть и совсем остановится.

Прокушенная губа ноет. Кровь выделяется мелкой каплей. Собираю её языком, но чувствую совсем другой вкус. Не своей крови. Его… Он другой. Более терпкий, крепкий, пьянящий. И вдруг понимаю, что не хочу, чтобы Танька попробовала его. Этот мужчина мой. Только мой.

Я не стану думать о том, что лето кончится, и мне придётся вернуться в Америку. Пусть так. Но это случится не сегодня и не завтра. Впереди два с половиной месяца. Достаточно ли этого времени, чтобы вкусить запретный плод и насытиться им? Не знаю. Но знаю кое-что другое. Он манит слишком сильно. Я больше не могу противиться притяжению. Для чего нужны запреты, если не для нарушения? Есть сегодня. А завтра… Завтра тоже будет новое сегодня. И я буду жить в сегодняшнем дне. Кажется, я свихнулась достаточно, чтобы поставить на кон всё ради джекпота. Шансы на выигрыш минимальные, но они не равны нулю. Один шанс на миллиард, и я его использую.

– Ты мой, Андрей. Если ещё нет, то будешь. Ведь я так сильно тебя ненавижу. – извещаю отражение в зеркале с хитрой улыбкой.

Собираю края свободной чёрной футболки и завязываю под грудью, оголяя плоский живот. Немного приспускаю шорты на бёдрах. Провожу по губам кисточкой, придавая им блеска.

– Вот так! – вскрикиваю шёпотом, улыбаясь полученному результату.

Если не возьму его этим, то у меня есть план "Б", а ещё "В" и "Г". Разобраться с Танькой проблем не составит. Сложность заключается в том, что я не могу предугадать реакцию Андрея на свои действия. Из прошлого опыта уже знаю, что от него можно ждать чего угодно. Прекрасно помню, что давала себе обещание держаться от него как можно дальше, чтобы потом не стало больнее, но просто, мать вашу, не могу с собой справиться. После… Будь что будет, но сейчас он нужен мне.