Седьмое небо

– Надо бы тебя с Люлькой свести, он двигателями для нас занимается. И с Климовым. Вот им и расскажешь, что видел. Давай к планеру вернемся.

Я согласился, это, действительно, была не его проблема. В первую очередь, меня интересовала пушка, ствол которой торчал чуть ли не на метр от кромок воздухозаборника.

– Здесь она стоять не должна. В любом случае будет оказывать воздействие на двигатель, он может дать помпаж, а потом его запускать забабахаешься. Убрать ее под заборник и отвести газы тормозом.

– Как?

– Что: как? Вот эти две спарить со сдвигом назад-вправо, а саму на правый борт под фюзеляж. Она же с ленточным питанием. Подвести сверху, из того же места, где сейчас стоит. И, как я уже говорил, удлинить сопла, и дать возможность сужать диаметр, как у Хейнкеля. Проблема у немцев была в том, что каждая компания решала эти вопросы самостоятельно, впервые их вместе собрали в Ростоке. Плюс, у каждого решения – свой патент, в Германии за них платить надо, и много. Нам же всё это досталось в виде трофеев. Поэтому никому ничего платить не придется. BMW мне очень понравился, как и JUMO, Хейнкель чуточку запоздал, но тот вариант, который он спрятал ото всех, решает проблему с гироскопическим моментом. Он, конечно, останется для одномоторного самолета, но будет направлен в другую сторону и гораздо меньше по величине.

– Наш главный идет. Не спеши раскрывать все карты перед ним. Ты меня понял? Говорим о воздушных тормозах. Миша ему должен был доложить только это. Понял?

– Понял. И не буду лезть со своим уставом в чужой монастырь.

Мило поболтали с Артемом Микояном, я ему рассказал, по воспоминаниям Андрея, как проходил бой, в котором я не участвовал. Сам от себя могу сказать одно: выиграть вчистую бой у двух «Бэ-29-х», в топовой комплектации, и привезти домой только три пробоины, это – класс, высочайший класс летчика-истребителя «пулеметно-пушечной эпохи». Но запись об этом есть, там, правда не написано о том, что бой велся одиночным истребителем. Он рассматривался, в том числе, и в Америке, но не в 1947-м году, а в 1951-м. Американцы приземлились на территории Союза и на обмен попали поздно. На снимках, сделанных ими, была территория Советского Союза в районе станции Хасанская. Они все получили 10 лет, выпустили их через четыре года. Их информация о том, что произошло, стала известна Сенату и комиссии Конгресса после «черного четверга» 1951 года. А дело стремительно катилось к войне между Северной и Южной Кореями. Наша разведка докладывала о том, что существует план «Totality», написанный еще в 1945-м году. Еще до этого, сразу после успешного испытания атомной бомбы в Аламогордо, Трумен «потерял интерес к тому, чтобы СССР принял участие в войне с Японией, по решению Тегеранской и Ялтинской конференций». 12-го марта 1947-го года стало известно о «новой смене курса». Теперь Америка брала на себя всю полноту ответственности за судьбу Кореи. В этом ее поддерживала «Организация Объединенных Наций», заседания которой СССР игнорировал из-за признания государства на острове Тайвань – Китаем. То есть, на кону стояла та самая Победа в Великой Отечественной войне. В Европе стояла американская армия, и дело шло к созданию «Федеративной Республики Германия», в которой подразумевалось создание Бундесвера. В Японии – стояли американцы, у них было два «непотопляемых авианосца»: Окинава и Тайвань, и сеть аэродромов на самих Японских островах. США имели, и начали крупносерийное производство атомных бомб. Нашу бомбу еще только предстояло испытать в августе 1949-го. Именно эти обстоятельства вынудили Верховного Главнокомандующего приказать Военно-Воздушным Силам СССР начать ускоренную подготовку гвардейского истребительного корпуса на реактивной технике. Именно поэтому в секретном приказе звучало: «направлять на переподготовку лучших летчиков, имеющих опыт войны, сбитые самолеты противника, и имеющих высокую политико-нравственную подготовку для таких боев». Они должны были «закрыть небо». Собой. Я, поневоле, стал первым летчиком, который будет направлен в этот корпус. После завершения переподготовки в Липецке.

Пока нахожусь в Москве, знакомлюсь, более глубоко, с той техникой, на которой придется воевать. Попросил показать чертежи «форсированного» РД-20, в чем Микоян мне не отказал. Он очень гордился тем, что «выиграл» у Яковлева с его «Як-15»! Я, нисколько не стесняясь, весьма положительно охарактеризовал машину. Двое уже знали мою оценку, а Артем Иванович прямо расцвел, услышав похвалу.

– Я уже говорил, что по сравнению с немецкими машинами, она выигрывает в компоновке и в маневренности. Есть отдельные недостатки, плохо размещено оружие, мала тяга, из-за этого могут здорово придираться. Но это – придирки. В сравнении с «Не-162» и «Ме-163», это – истребитель. Что касается «Ме-262», обеих модификаций, он более живучий, хотя солидно уступает по скорости «МиГу».

А вот тут вот, – я показал на разрез РД-20Ф, – есть серьезные ошибки. Хотелось бы встретиться с людьми, которые его делали.

– Делают их в Казани, ведущий конструктор Глушко, главный конструктор Климов. А в чем дело? – спросил Микоян.

– Они, действительно, форсировали его, по оборотам, как поршневой двигатель, может быть, часов 20-25 отработает. Существует формула Мещерского для тел переменной массы. Сам Мещерский уже умер, двенадцать лет назад, но смерть отменить формулу не может. Реактивный двигатель дает тягу за счет массового секундного расхода топлива. Вы видите здесь дополнительный топливный насос?

А что делать! Так было! Вместо того, чтобы «включить форсаж», с 1938 года разгоняли компрессор. А он начинал бросаться лопатками. Три конструктора недоуменно смотрели на чертеж, видимо, искали еще один топливный насос.

– И как? – спросил Ромодин.

– Сделаем, еще немного доработаем турбину, и сделаем. Здесь каскадов много, а тут только два.

– И что?

– Давайте будем говорить с Глушко или Климовым.

– Ты еще с Люлькой хотел поговорить. Он здесь, только его двигатель забраковали. Собирается в Англию, там тоже есть работающие реактивные двигатели.

С ним мы встретились через полчаса, но ушли в такие дебри, что остальные ребята от нас отклеились, сославшись на срочные дела, а мы с 39-тилетним Архипом Михайловичем обговорили два варианта компоновки: с форсажной камерой и без нее. На бумаге изобразили отбор воздуха из воздухозаборника, для отрыва факела от стенок, и механизм изменения сечения сопла. В общем и целом, я совершенно не зря потратил время. Более того, оставшееся время до прибытия в часть, в основном, проводил в лабораториях 8-го главного управления МАП, вместе с Архипом Люлькой. Потом он уехал не в Англию, а в Уфу. Увы, я в армии, поэтому мы поехали в разные стороны. Тем не менее, вариант РД-20ф-2 встал на испытания и прошел их через два месяца. Короче, посадил Глушко в люльку. Фактически, замечательный конструктор Валентин Петрович Глушко, немного доработав BMW-003, уехал в Германию и переключился на ракетные двигатели. BMW долго был бесхозным и о нем благополучно забыли, так как из Англии привезли Nene.

Борис Аркадьевич Сумароков, комэск «первой», даже посмотрел на календарь и на часы. Я выбрал всё отведенное мне на командировку время и прибыл вовремя, до конца «отпуска» оставалось четыре часа. Билет был заказан заранее, но из Москвы я уехал, взяв предварительно отзывы о командировке в ОБК-155 и в 8-м Управлении МАПа.

– А мы думали, что ты пристроился в хвост какой-нибудь московской вдовушки, службу забросил и наслаждаешься внеочередным отпуском.

– Отпуск мне за этот год положен, но год еще не кончился.

– Я в этом году тоже без отпуска. Занятия начнутся завтра, после развода. Пойдем, доложимся о прибытии Кочеткову, а то он уже волноваться начал: «Где там наш «приморец»». Тобой дважды интересовался Селезнев, но я сказал, что тебя «миговцы» в Москву утянули.

– И как реакция?

– Сказал, что пусть отдохнет, после трудов праведных.

– А в чем дело?

– Завтра узнаешь.

К генералу мы не попали, был занят, Кочетков тоже где-то отсутствовал. У нас издревле так было: новое дело всегда начинается с раскачки. Утром на построении Селезнев вручил Андрею еще один орден. Орден Ленина за тот бой у Хасанской. Я, пока, такой не заслужил. Плюс «порадовал», что первая эскадрилья будет демонстрировать советскому народу полную готовность к отражению атак противника на параде, посвященном дню авиации в Тушино. Поэтому эта неделя зачетная для всех, особо это касается тех, кто еще не сдал зачета по знанию района полетов, куда теперь включена и Москва. И началась зубрежка. Единственное, чем это действо отличалось от подобных полковых зачетов, что к нему готовили шесть штурманов восьми эскадрилий будущего учебного полка. В линейных полках к нему никто не готовит, а принимает тот самый штурман эскадрильи. Здесь дело было поставлено таким образом, что готовит тебя один человек, а сдаешь «чужому». Затем еще неделю отрабатывали полет в плотном ряду, крыло к крылу. Носы серебристых машин покрасили красной краской. Самолеты все были разношерстными: разных серий, с разными двигателями. Их еще и меняли, с завидной регулярностью. Затем прибыли новые, второй серии, которые эскадрилья облетала, и вечером после облета перелетела в Монино. Конфуз произошел именно 18-го августа, когда «лучшие представители советского народа, принимавшего парад», решили своими руками потрогать серийные самолеты. По радио приказали садиться в Тушино. Я в эскадрилье был самым младшим по званию, чего не скажешь о возрасте, были летчики и 25-го года рождения, но в званиях и в должностях выше, чем я. Мое дело последнее. О том, что что-то не так мы поняли еще в воздухе. Три машины горело на земле. На второй серии МАП распорядился использовать покрышки Рыбинского Шинного завода, а тормоза были колодочными, они клинили на посадке, и на трех машинах колеса задних стоек сорвались и загорелись. Я сел без происшествий, так как был уже готов к подобному, видел с воздуха. Впрочем, «разносили» не нас, а представителей МАП, даже не бюро Микояна. Одна машина сгорела полностью. До этого была попытка ставить нашу резину на эту машину, которая закончилась именно так. Ко мне подошел Владимир Александрович:

– Как слеталось? Шины на месте? Мысли: как этого избежать, есть?

– Немцы намотку делают из проволоки, а американцы какой-то кевлар используют, и только натуральный каучук, не синтетику. Но гореть начинает у барабана. Думаю, что требуется всю систему менять, делать что-то вроде многодискового сцепления и разносить нагрев на внутреннюю поверхность, а не на внешнюю. А так – зажигалка получается.

– Сегодня или завтра подъеду, поговорим.

– Самолет комэска сгорел, так что ехать мне домой поездом. Я заеду на Беговую, если это произойдет.

Так оно и случилось. История с шинами для «МиГа» мне была известна еще и потому, что в моем детстве на всех машинах нашей семьи всегда использовались только авиационные покрышки-слики. Несмотря на отсутствие протектора, они ходили в десятки раз больше, чем автомобильные. Жили мы тогда в Средней Азии, поганые дороги, сделанные из битума с песком и гравием. Летом они становились жидкими. Автомобильные шины более двух-трех месяцев не работали. А колеса с самолета, с переделанным, более широким, диском, могли несколько лет пробегать. Резина там стояла весьма качественная! Именно в то время на самолетах появилось «шило»: 70% этиловый спирт в специальных емкостях над обеими задними стойками. Которым обливали колесо в момент касания им земли или бетона. Проблема была настолько серьезная, что, несмотря на то, что рота охраны постоянно «выпивала» эту смесь, а для пущего эффекта, и чтоб не пили, в нем еще и сырую резину растворяли, этот технический спирт пользовался огромной популярностью у солдат и техсостава.

Дальнейшая учеба шла не шатко не валко: огромное количество писанины, вычерчивание схем маневров, различных построений, и все пешим по самолетному, не считая подготовку к параду, на это ушел целый месяц, с парадом – полтора. Я продолжал исполнять в эскадрилье роль «самого молодого», до 20 сентября 1947 года.

Глава 4. 20 сентября 1947 года

Вечером 19 сентября меня заставили выполнить несколько «па», а «Танец маленьких лебедей» я изобразить не мог, Мариус Петипа мной не занимался в детстве, но письмо я забрал, его написал гвардии полковник Петр Иванович Муравьев, которого, наконец, поставили командиром нашего полка, без всякого ИО. Мой бывший основной ведущий и его «гвардейцы» попали в очередной переплет 1-го сентября, уехав на охоту по перелетной птице. Отдохнули они качественно, и привезли трем женам «подарки от безвестной жительницы» лесной глуши в районе озера Ханко. Дамы, обнаружившие у себя венерическое заболевание и лобковых вшей, долго тянуть с этим вопросом не стали и накатали «телегу» на супругов, но немного перестарались, всех троих уволили из армии, разжаловав до рядовых, с лишением всех наград, и выгнали из партии. Так что, в полку праздник, и Муравьев вполне серьезно предложил после окончания курсов возвращаться в полк и передавать свой «новый опыт» там, тем более, что их обещали до конца года перевооружить на «МиГ-9». Предложение было очень заманчивым, реально, именно Муравьев, заместитель командира по летной подготовке, знал лучше всех своего «первого помощника». Он и предлагал свое место, заместителем командира полка. Что проведем быстренько по необходимым должностям и станешь замполётом. В общем, я озадачился не на шутку. Но, утром прибыл Ромодин, который привез две машины, оборудованные воздушными тормозами, и, у которых стояли, прошедшие Государственные испытания», РД-20Ф-2. Машине предстояло пройти войсковые испытания для запуска в четвертую серию в качестве серийной. Еще утром я об этом не знал, вместе со всеми готовился по теории воздушных боев, изучал те строи, которые использовала 8-я Воздушная Армия USAF в Европе в WWII. Перед обедом объявили о построении полка. Слушатели были только в первых трех эскадрильях, ещё пять имели только летчиков-инструкторов. Слушатели подъедут в начале следующего месяца. На трибуне новые лица, большую часть из которых я не знаю. Еще тепло, бабье лето, стоим в летних летных куртках коричневого цвета, в галифе и в сапогах. Из «лишних людей» узнаю Ромодина и полковника Кожедуба. Последнего «не узнать» было сложно из-за трех звезд на гимнастерке. Их было всего двое на всю страну. Говорили много, речь шла, в основном, о провокациях в Приморье и в Северной Корее. Вдруг, генерал Селезнев вызывает меня.

– Я!

– Ко мне!

Пришлось пробежаться до трибуны.

– Товарищи, среди нас есть человек, у которого в летной книжке есть два сбитых новейших американских бомбардировщика, в разведывательных комплектациях RB и FB-29, сбитых в одном бою. Оба самолета упали на территории СССР. Бой проходил неподалеку от наблюдательного пункта авиации 5-го флота. То есть, случай достоверно зафиксирован. Тем интереснее будет нам послушать: как это произошло. Соберемся после обеда в клубе, товарищи. Тем более, что на основе его рассказа, конструкторы основного самолета нашей школы воздушного боя, построили две машины, предназначенные именно для уничтожения бомбардировщиков, носителей атомного оружия. Нам предстоит проверить то, как поведут себя эти машины в бою и провести войсковые испытания этой серии машин.

Полк прошел торжественным маршем, и направился в столовую.

– А почему мне не доложили, лейтенант? Развили тут, понимаешь, бурную деятельность, а начальство об этом ни слухом, ни духом!

– Я же рано приехал, первым из слушателей. А вы так грозно меня встретили, дескать, не гожусь, боевых вылетов мало. Я и притих, чтобы не нервировать начальство.

– Не совсем так, я и с Папивиным переговорил, и с Преображенским, и с Томашевским. За действиями твоими наблюдал лично начальник летной инспекции ВВС 5-го флота. Он и отметил, что рисунок боя ты построил сам, стрелял с очень больших дистанций и попадал. Благодаря этому рядом с нами идешь, а не лежишь в сырой земле. Хотел я с тобой поговорить на эту тему, да выяснилось, что ты в Москве. Владимир Александрович, хвастался он там сильно?

– Он не хвастался, он сказал, что наш самолет не годится для боя с «Бэ-29», что его надо переделывать. Чем мы и занялись, а он с Люлькой, два двигателя сделали. Сегодня покажет. Специально ему и привезли.

– Даже так? – улыбнулся еще один генерал-майор, очень молодой, темноволосый и курчавый, на вид – моложе Андрея. Когда в столовой он снял фуражку, стало понятно, кто это: Василий Сталин. Липецк входил в Московский военный округ, а Василий был заместителем командующего ВВС округа по строевой части. Слава богу, «МиГ-9» ему освоить не давали. Начальство меня от себя не отпустило, столы для него были сдвинуты и место мне нашлось, хотя я бы с удовольствием отсюда слинял.

Выступление – не бой, и длилось достаточно долго. В первую очередь пришлось рассказывать летчикам о «целях».

– В первый раз об этом самолете я услышал в Берлине, на аэродроме Темпельхофф, в казино на втором этаже. Мы там питались, а рядом был организован бар для союзников, но было и несколько наших старших офицеров с переводчиком. Из услышанного я понял следующее: имеет встроенную систему ориентации с использованием какой-то системы «Лоран», что это такое сказать не могу, но по словам того американца, может бомбить по площадям даже через облака. Имеет кучу огневых точек с Браунингами 12,7 мм, полудюймового калибра, две башенные установки имеют четыре ствола, американец назвал их «помелом». Все огневые точки могут управляться централизованно, увы, место, где находится этот центр управления он не указал.

Тут младший Сталин взял в руки микрофон и сказал:

– Это уже не загадка: за верхней носовой башней, между ней и антенной «Лоран». – и поставил микрофон, показав, что он в курсе. Я взглянул на него, тот одобрительно кивнул.

– Все огневые точки снабжены гиростабилизированным прицелом, с вычислителем угловых поправок в зависимости от угловой скорости движения цели и дальности до нее. Типа немецкого EZ-42. Каждый пулемет имеет 500 выстрелов на ствол. Все кабины и места размещения экипажа бронированы. Имеет мощную систему пожаротушения. Топливные танки протектированы. Защищен гораздо сильнее, чем Либерейтор. И имеет большой потолок: 12 000 метров. Для перевозки атомного оружия используются специально построенные самолеты. Часть В-29 переоборудованы в авиа и фоторазведчики. С парой таких машин мне и пришлось вести бой. Обычно, при нарушении наших границ, как только в воздухе появляются истребители, они отворачивают в сторону границы. Но было воскресенье, день, когда обычно разведчики не летают, но из Союза, в адрес нашей группы войск, направлялся эшелон с новой техникой. Американцы откуда-то это знали. Нам объявили тревогу, но, по медицинским показаниям, взлететь мог только я. Местность там со сложным рельефом, посадочные площадки там есть, но размещены самолеты ВМФ, истребители есть, но маловысотные. У нас в полку тоже несколько типов самолетов, но я летал, с сорок пятого, на «Kingcobra Р-63», с высотным двигателем, у которого установлен третий свободный нагнетатель. Наш аэродром – ближайший к этому месту, и мы часто вылетали туда. Собственно говоря, ведущий этой пары имел надпись на фюзеляже «Замужняя дама», с рисунком этой дамы в весьма фривольной позе. Трусики стягивает.

Полк, естественно, грохнул, зашумел, потом дал возможность продолжить.

– Я, честно говоря, больше всего надеялся, на то, что они отвернут, но они меня не испугались, сошлись в плотную пару и продолжили полет, так как облака кончились над морем, над землей их не было, и была возможность получить качественные снимки. Плюс, посмеялись надо мной. Я переспросил наземного наводчика, что они сказали, обиделся, и пошел в атаку. Сложность была в том, что подходить близко к ним было нельзя. Пулеметы у них довольно дальнобойные, прицелы позволяют стрелять даже по цели, движущейся под значительным углом, но у «Кобры» пушка 37-мм, с 58-ю снарядами, и такой же прицел, но без системы подсчета углового упреждения. Сама система есть, но почему-то не работает, упреждение он не выставляет. Пришлось вспоминать, что зиму 41-42 годов я провел снайпером под Ленинградом. Бил одиночными с большой дистанции, несколько раз давал двухпатронные очереди. После шестого попадания, «Замужняя дама» загорелась, и я обстрелял из крыльевых пулеметов ведомого, с корректировкой огня по трассе, но ведущий сбросил ход и начал сближаться со мной, пришлось нырять под трассы и уходить на косой петле вверх, не доводя машину до переворота, выполнил боковое скольжение вправо, тормознул шагом винта и опустил нос. Чуть разогнался, но следил за дистанцией через выставленный прицел на дистанцию в 1000 ярдов. Достал ведомого тремя снарядами в район центроплана, тот прибавил, чтобы выйти из-под обстрела, пара распалась, атаковать стало удобнее. Ведомого я добил первым, восемь, из 12 человек экипажа, выбросились, но машина продолжала лететь на автопилоте в направлении Владивостока. А вот ведущий повернул в сторону границы. Пожар он погасил. Но организовать большую плотность огня с носовых курсовых углов он не смог: прицельно бил только пулемет бомбардира, один из двух, остальные точки были рассогласованы. В момент прохода, он слегка меня цеплянул, из верхней задней башни. Но после разворота я увидел, что шесть человек покинуло машину, а сама она крутится в плоском штопоре. Так как ведомый еще летел, и кто его знает, зачем он это делает, пришлось добавить ему из пулеметов и выпустить последние четыре снаряда из пушки. В принципе, все. Машины очень живучие и опасные. Выручил прицел, который позволяет определять дистанцию до цели, и возможность мягко изменять шаг винта, пользуясь им то как тормозом, то как газом. Это и послужило поводом для того, чтобы я сказал товарищу Ромодину, что «МиГ-9» не годится для борьбы с «В-29». На нем можно было бы работать только с проходом над или под целью. Они бы меня в клочья разодрали.

– И какие изменения вы внесли? – задал вопрос Сталин, поднявший перед этим указательный палец. Я молча показал на Владимира Александровича.

– Помимо доработки системы вооружения, убрали мы пушку из воздухозаборников на правый борт, правую пушку сделали левой-нижней, вес залпа не изменился, но пороховые газы больше в воздухозаборник не попадают, установлены четыре щитка воздушных тормозов. Но так, чтобы не препятствовали обтеканию рулей глубины. Удлинили сопла двигателей за газовой турбиной, ввели еще две ступени на турбину и установили систему газового форсажа. При его включении обороты двигателя слегка повышаются, но не превышают разрешенного взлетного режима по оборотам, а тяга возрастает до 3200 килограммов. Для сравнения, те машины, которые сейчас в вашем полку, имеют суммарную тягу 2250 килограммов. И это еще не все, что оказалось можно вытащить из машины! Двигатель Люльки на стенде дал 3100 килограммов без форсажа. Возможность установить форсажную камеру имеется, но по заданию Люлька делает двигатели для бомбардировщика.

Через два часа после этого, два человека облетали новые машины в раздельной паре. Я и гвардии полковник Кожедуб. Как и я, он имел допуск на машину первой серии. Взлетали мы с разрывом в две минуты. Мне он вопросов не задавал: че там лейтенант знает?! Мы сели, нас дозаправили, и Василий Сталин поставил задачу на учебный бой. А человек не может сразу освоить те новшества, которые мы там накрутили. Я только попросил зарядить пушки, хотя бы холостыми.

– Для чего?

– Покажу несколько новинок, придуманных именно для такого исполнения машины, мне важно знать дистанцию, с которой товарищ полковник открывает огонь. Покажет это пламя выстрела.

Оруженцы воткнули два ящика на левый борт обоим. Взлет, расходимся, чтобы сойтись через минуту, я дал возможность сразу зайти мне в хвост и наблюдал за ним в панорамное зеркало, как на кобре. На них полковник еще не летал, а теперь и вряд ли сядет. Он подошел на дистанцию в триста метров, и чуть ли не одновременно с появлением пламени выстрела слева, я ушел в правый вираж с набором высоты и использовал первую ступень форсажа, почти мгновенно оторвавшись на 150-200 метров, снял дубляж с воздушного тормоза и поднял только правые. С одного виража оказался у него за спиной. Задрал машину вверх и дал вторую ступень форсажа, оказавшись выше него метров на 500. Большего из машины было не вытянуть, перевалился через правое крыло, разогнался на первом, тормознул и пристроился сзади. Огня я не открывал. Этого делать не стоило.

– Лихо! Все, посадка! Извини, я так не умею.

– Научитесь, товарищ гвардии полковник. И я, с удовольствием, у Вас поучусь, и вам покажу, как это делается. Это – другая машина.

Он включал форсаж, дважды, но не менял сечение. Ускорение было, но не такое стремительное, как у меня. Я на бесфорсажных никогда не летал, кроме вертолетов. Мы сели, я подошел получить замечания, но мне рапортовал сам Иван Никитович: