Седьмое небо

– Это не наш, наш – молодой, только-только в полк прибыл из ЗАПа. На запросы не отвечает.

– Самолет ушел в залив, больше не видели.

Бензина у «Як-3» хватало на сорок пять минут, на сорок третьей минуте старшина коснулся земли на «родном» аэродроме. Зарулил на стоянку, и увидел, что самолет ведущего раскапочен, и в нем ковыряются механики. На КП узнал, что «закладную» на него уже подали, что потерял ориентировку, ушел со связи, и подлежит суду военного трибунала, если жив. Он стоял живой, а «сурок» его костерил последними словами.

– «Не знаю, товарищ командир!» – передразнивал его майор. Оказалось, что выпала антенна рации, она не в кабине, она за бронеспинкой в другом отсеке. И что задание он выполнил, не заплутал и прошел по маршруту, большую часть которого прошел в «слепую», чтобы привезти снимок. А у майора Муравьева отказал «М-107», который обломил привод нагнетателя. Команду на возвращение он ведомому дал, но тот ее уже не услышал. Прилетевший командующий армией, а несколько полков успешно перекопали всё поле под Рудой бомбами и снарядами, сам вручил «Красное Знамя» старшине. Замполет Муравьев доложил начальству:

– Из молодых – он лучший. Уверенно держится за хвост. Хорошо ориентируется. Прекрасно стреляет. Умело использует РУД и активно пользуется изменением шага винта. Где он этому учился – не знаю. Я ему несколько раз проигрывал в учебном бою, именно за счет его неожиданных маневров. У молодых ведь как: полный газ и к ручкам управления они даже не прикасаются. Только то, что между ног, даже педалями почти не работают. У него двигатель активно используется при маневрах. Интересный мальчишка.

Именно благодаря этим словам, через пару дней «сурок» поставил его план полетов своим ведомым. Летели в тыл. Сам командир летал не очень часто. В начале войны начальство требовало от командиров «не оставаться на земле», затем эти приказы практически перестали отдаваться. Одно хорошо, чисто на земле не держал, вскоре старшина стал вводить молодежь, подтягивать им пилотирование, стрельбу и тактику. Времени у него было несколько больше для этого. Муравьев ему доверял, хотя далеко не сразу. А «сурок» стал «сурком» тоже в сорок четвертом. Виной тому был командир полка «Нормандия-Неман», входившего в 1-й ГИАК. В бою тот получил повреждение, и ему на хвост сел «фоккер». Ролан де ла Пуап запросил помощи, и «сурок», имея преимущество по высоте и скорости, пошел на немца, но промахнулся и проскочил. А вот его ведомый заранее оттянулся, успел облегчить винт, прицелиться и сбить «фоккер», затем прибавил и догнал на вертикали своего командира. Если бы не этот маневр, то француз был бы сбит. Но это «сурок» крепко запомнил и до сих пор простить не мог. В результате, несмотря на всякие разные приказы, и шесть сбитых, четыре из которых были «японцы», уже в сорок пятом, старшина подлежал увольнению из рядов РККА именно в этом году. Документы на это уже готовятся в штабе, куда он и направлялся.

– Здравия желаю, товарищ подполковник.

– И тебе не хворать. Можешь не рассказывать, уже знаю. Через семь минут сядет Папивин. Второе февраля, увы, не наступило. Он спит, и пьян в дымину. Так что, ждем командование. Учти, Папивин всегда ему благоволил.

– Я знаю.

Громадный DC-4, второе название «C-54 Скаймастер», сел без коробочки. Начальство может себе это позволить. Естественно, последовал разнос. Хотя сами придумали доплаты за боевое дежурство. С супругой у «сурка» сложные отношения: на фронте он с 1942-го, целомудрием особо не страдал, и продолжал заниматься этим и на ДВ. Плюс любил залить за воротник, а жена обожала «включить пилу» по этому поводу. И «сурок» нашел способ! Он назначал себя, замполита и парторга полка на боевое дежурство, обычно в ночь с субботы на воскресенье. Американцы в воскресенье практически никогда не летали. Но вот именно сегодня на ту сторону пошел внеплановый эшелон, с танками «ИС-3» для Кима. Командиру полка об этом, естественно, никто не сообщил. Старшина, тоже, понятия не имел ни о каких танках. В результате состоялся этот бой с нарушителями воздушного пространства. Святую троицу увезли в комендатуру Уссурийска, после этого генерал-полковник обратил внимание, что рядом с Муравьевым ходит «Старшина».

– Твоя работа, что ли?

– Моя, тащ генерал-полковник.

– Кто тебя выпустил?

– Штурман полка, он был дежурным.

– Ему самому надо было в «кобру» сесть!

Старшина отрицательно покачал головой. Маношин – он тоже Герой, но летает на «Як-9У», на «кобру» не переучивался.

– Не было никого, тащ командующий, тревогу объявили, но на сбор ушло время, я уже над Хасаном был. Но справился же.

– Слушай, а ты почему с буковкой «Т» до сих пор ходишь? Демобилизоваться решил?

– За меня решили. Когда в 43-м приказ вышел, я в госпитале лежал, и было не совсем понятно: выживу или нет, и буду ли летать. Потом ЗАП. Там очень хорошо учили, инструктором у меня был Серегин, Владимир Георгиевич, летчик-испытатель. Летать он меня научил. А потом, вы, наверное, помните, когда я третью группе «Зеленой задницы» нашел.

– Да-да, помню.

– А когда ее добивали, то де ля Пуапа они довольно сильно повредили. Мы были выше, и командир откликнулся на его просьбу о помощи.

– Это я тоже помню. – усмехнулся генерал-полковник.

– После этого боевых вылетов у меня не было. Только сопровождал командира в тыл и обратно. И вводил молодежь. Повоевать удалось только во время войны с Японией. Четыре сбитых. Командир ВЛК проходил и задержался в Иркутске. Меня Муравьев брал с собой на свободную охоту.

– И ты решил уволиться?

– Нет. Кроме 2-й Одесской авиашколы во Фрунзе, другого образования у меня нет, тащ генерал. И там: ускоренный курс 1942-1943 годов, шесть месяцев, зимой. Выпустился в марте, и сразу в этот полк, минуя ЗАП.

– Почему?

– Есть хотелось, кормили очень плохо, кожа да кости были. А в ЗАПе фронтовой нормы не выдают. Здесь откормили, и успел два боевых выполнить. Стрелял, даже попадал, но как сел практически не помню.

– Я тебя понял. Со здоровьем как?

– Не жалуюсь.

– Сколько пробоин привез сегодня?

– Три.

– Дай-ка летную книжку! Угу, подходишь! Вот что, лейтенант. Поедешь в Улан-Удэ. Там переучишься на реактивную технику, и оттуда в высшую школу воздушного боя, в Липецк. Сегодня отдыхай, завтра жду тебя в штабе.

Разговор был при исполняющем обязанности командира полка, так что в штаб 10-й ВА приехал новоиспеченный лейтенант. Три ордена и три медали. Плюс две желтых и одна красная полоски на правой стороне кителя.

Все это я умудрился «раскопать», как только удалось вывести парня из комы. Я ему не слишком понравился, говорю и думаю не так, как он привык. Но куда деваться, если сам он голоса лишился. А не фиг смолить в тамбуре и ночью! Но главное было не в этих сведениях, а в том, что он помнил о тех машинах, на которых он летал. Я ведь к такой рухляди даже не прикасался. И шанс провалиться был просто огромным. А так: еще повоюем! Мне даже легче, чем ему, ведь он не знает: почему трое его предшественников ушли в беспосадочный полет. А я немного в курсе. Вот завтра мы и начнем удивлять комэска Прохорова, что зря он так относится к интеллекту. И Марину тоже удивим, она ведь, чисто по-женски, пожалеть нас решила. Дескать, такой же смертник, как и трое до него. А нас жалеть не надо! И хоронить, тоже, рановато. Здесь были, такие же, как Андрей, «летуны», с неполным средним образованием, а я – военно-инженерную академию имени Жуковского заканчивал. На реактивной технике. Да и стараться будем не для себя, а, чтобы их меньше погибло. Я же с детства помню, как вдруг прекращались полеты, и дети между собой начинали переглядываться: кто и сколько? Живы или нет? А в воздухе находились не самолеты первого поколения. То, что Андрей пришел в себя и мне стала доступна его память – многое меняет! Точнее, должно изменить, ведь кроме моих желаний есть еще приказы и инструкции, против которых придется воевать.

С такими мыслями и прошел этот выходной день, чтобы рано утром, еще затемно, освободившись от рук и волос Маринки, встать, одеться и пробежаться по утренней прохладе до спортивного городка. Там позаниматься на снарядах, заскочить в столовую на завтрак и встать в строй неполной эскадрильи. Летчиков в ней всего шестеро, при штате восемь. Короткий развод. У меня первый вылет, я же новенький. Для этого в эскадрилье есть старенький Як-7. У меня первая кабина, а во вторую втискивается Прохоров. Даже не запутавшись, запускаю двигатель, прикрыв заслонки, быстро прогреваю чахленький и старенький «М-105А». Его работа мне не очень понравилась, технику надо руки оторвать и отправить служить куда-нибудь на Чукотку.

– Чего башкой мотаешь? – послышалось через СПУ.

– Вернемся, если сможем, руки технарям поотрываю: два из четырех карбюраторов чистить давно пока, и настроить трамблеры.

– Выруливай! У технарей и без этой рухляди работы по самое горло!

Получил добро на взлет, прошел по коробочке, пилотаж на этом «Яке» лучше не показывать.

– Давай домой, за ручку держаться умеешь. – буркнул комэск. Сели, я подошел получить замечания.

– Ты вот, что, гвардеец, это – ЗАП, здесь свои порядки. «Як» – первый на списание, ему два летных часа осталось. Не приставай к технарям. Из-за этих гробов, их особист наизнанку выворачивает.

– А в чем дело?

– Три двигателя взорвалось за два месяца и шесть отказов в воздухе. Дело шьют, в том числе, и мне.

– А можно поподробнее и с документами? Меня же на новую технику прислали переучиться.

– А ты что, в «свистунах» понимаешь?

– Было дело, еще в сорок пятом. Мы в Ростоке базировались, там три машины освоили, без записи в летные книжки, чтобы по заднице не получать от командования. Еще тогда было ясно, что дальше на таких летать придется. Но нас перевели на Приморский фронт. Здесь такой техники не было.

– Во как! Ну пошли!

И, вместо того, чтобы начать изучать «МиГ-9» по книжкам, я его начал изучать руками. Нюхнул топливо, чихнул, и повернулся к командиру.

– А топливо не то, оно пахнет иначе.

– А другого нет, с ним прислали и вот результаты испытаний. Топливо именно это, только в НИИ ВВС и в Москве летали на немецком топливе, но его больше не выпускают.

– А где его с присадкой смешивают?

– Ну как где? Вон станция ГСМ.

И уже трое: я, инженер полка и комэск направились туда, где химичили технари.

– У меня все по инструкции!

– Покажи инструкцию.

Она у него была, для немецкого бензина «В-4».

– А какой у вас бензин.

– Какой привезут, такой и есть.

– Показывайте накладные.

Их было много, и бензины там были совершенно разные, от Г-70 до американского Б-120.

– Вот вам и разгадка: бензины разные, а таблица одна. Задача присадки получить детонационную стойкость 110. Это я хорошо помню по Ме-163. Он, как раз, летал на этой смеси. Надо делать детонационную камеру.

– Че её делать, она есть. – ответил инженер. Я не стал у него спрашивать: «Почему она не стоит в этом помещении?». Не было надобности ссориться с ним. Надо сделать так, чтобы топливо проходило нормальный контроль. К вечеру для всех восьми сортов топлива я посчитал пропорции. Заверил это дело у инженера, и подошли к начальнику штаба полка оформить все это приказом. Тот уперся.

– Это должна прислать Москва. Вы занимаетесь не своим делом.

– Товарищ подполковник, Москве абсолютно все равно, что делается в 117-м ЗАПе. Есть инструкция по эксплуатации двигателя: в летних условиях детонационная стойкость смеси должна быть 110, зимой 98. Это вы видите?

– Вижу.

– Вот результаты проверки: все партии показали 109-111. Оформляйте приказом, или я пойду к особисту. Они как раз ищут виновных в гибели трех человек и в потери семи истребителей.

– Твою мать, лейтенант!

– Не надо упоминать мою маму, тащ подполковник.

Все это повторилось и у командира. Но приказ оформили, и я поплелся по пыльной дороге в Иволгинск. Зашел в хату, а там Прохоров сидит, самогон маринкин гоняет.

– Садись, Андрюха. Степан, зови меня Степаном. Мне звонили, обругали тебя последними словами, сказали, что ты грозил пойти в особый отдел, но, чтобы приказ был. Ты знаешь, какой грех с души ты у меня снял! Я ж себе места не находил, когда троих подряд на кладбище увезли, точнее, то, что от них осталось.

– Доля нашей вины, Степан, в этом есть. Не любим мы инструкции и читаем их наискосок. Авось вынесет. Меня другое интересует: в Германии этот двигатель работал на другом топливе. Тяжелом керосине. А здесь целая инструкция, куча испытаний. Видимо для того, чтобы тягу поднять. Три трупа.

– Пей, не нашего ума дело, Андрей.

– Вопрос я этот подниму, не сейчас, когда машину освою.

– Зачем?

– Так, понимаешь, бензин – взрыво и пожароопасен. Керосин – нет. Поджечь его ой как сложно! А по нам еще и стреляют, иногда.

– А я все у тебя хотел спросить: а что это за «РБ»?

– Американский разведчик и фоторазведчик. Они у нас часто летают. А здесь – нет?

– Нет, сюда никто не летает. Большой?

– Большой, четырехмоторный бомбер. Они Хиросиму и Нагасаки бомбили.

– Вэ-29, что-ли?

– Да, только они называются «Би-29», «Боинг-29», а пишутся через нашу «Вэ». По-английски она «Би» читается.

– Все не как у людей! И как?

– Их двое было, двадцать четыре «Браунинга», а я в воздухе один оказался. У меня четыре «Браунинга» и пушка – 37 мм.

– А почему один?

– Так получилось.

– Колись! – но я отрицательно помотал головой.

– Так получилось, больше никого не было.

– Ладно, замнем вопрос. – ответил комэск, и вопросов более не задавал. Дескать, сам потом скажешь. 117-й ЗАП входил в 10-ю армию, и откровенность здесь была лишней. Но отношение ко мне комэск изменил на 180 градусов. Через две недели я сдал все зачеты по «МиГ-9» и выполнил свой первый полет на нем. А еще через неделю плачущая Маринка провожала меня на вокзале в Улан-Удэ.

– Адрес-то помнишь? Я скучать и ждать буду.

– Ждать меня не нужно, в этот ЗАП я уже больше никогда не попаду. Прощай, спасибо за всё. Все было замечательно! – В этот момент скорый поезд тронулся, Андрей успел вскочить на подножку, а бывшая хозяйка осталась на перроне.

Глава 3. Учимся летать, и учим других

В тот год офицерский состав иначе как в купе не ездил. Слухи ходили совершенно разные, готовилась денежная реформа. То говорили, что надо изъять все деньги со счетов, то наоборот, положить все в банк. Поэтому, получив 4000 рублей за два сбитых бомбардировщика, лейтенант не стал «мелочиться», и купил до Москвы купейные билеты, тем более, что воинское требование учитывалось, доплачивать пришлось совсем небольшую сумму. А ехать, не мало не много почти 6 суток! Выплаченные милицией НКПС 700 рублей он потратить еще не успел: где их было тратить? И на что? Питался в полку, в город ни разу так и не выехал. Пару раз сходил в сельмаг за всякими мелочами. Все. Квартиру оплачивала КЭЧ полка, этих денег он и не видел. Вагон был набит офицерским составом и членами их семей. Большинству требовалось попасть в Москву, а оттуда в места отдыха. Начало июля, самый «сенокос». Семейство, ехавшее из Владика, уже освоилось и в вагоне, и в купе. Ему, естественно, досталась верхняя полка. Глава семьи – достаточно пожилой полковник-артиллерист, с молоденькой женой и дочуркой трех-четырех лет. Через некоторое время Андрею предложили обменяться с женщиной-военврачом, и перебраться в купе, где ехали молодые офицеры, лейтенанты, 26-27 годов рождения, впервые направляющиеся в отпуск после окончания училища. Все стали офицерами в прошлом году, после различных училищ. Он был единственным летчиком и единственным командированным. Все ехали отдыхать. Так как пока еще не отменяли приказа на ношение личного оружия, то «некоторые товарищи», которые нам вовсе не товарищи, обходили такие вагоны стороной. Ехать было и весело, и безопасно. Перезнакомились все, настоящих фронтовиков было совсем немного. Сезон только начинался, сейчас в отпуск выгоняли тех, кто в частях не слишком нужен. Ресторан, хоть и считался «коммерческим», принимал талоны на питание по летной и армейской норме, но из всех пассажиров этого вагона этой привилегией пользовался только он, как командировочный. Остальные получили деньги вместо суточных. Кормежка значительно уступала по качеству кормежке в полку, но «куда ты денешься с подводной лодки». Скоро и этого не станет, как говорят. 2400 рублей месячного содержания было значительно больше того, что получали люди на других рабочих местах. И в два раза больше, чем у лейтенанта из пехоты. Чтобы сэкономить, молодежь активно скупала «обеды» на многочисленных остановках. Я хотел было сэкономить время, но скорый поезд шел севернее, и быстрее всего в Липецк было попасть через Москву. В общем, на восьмые сутки я попал, наконец, в кабинет генерал-лейтенанта Селезнева, Николая Георгиевича. У нас генералы ВОВ представляются эдакими старперами, с брылями, увешенными орденами, как Брежнев. Ничего подобного! Генералу еще не исполнилось сорока лет. Кроме небольшой колодки из трех рядов, с весьма серьезными орденами Суворова, Кутузова, Невского и несколькими БКЗ, на гимнастерке ничего лишнего не было. Даже нашивок за ранения. Я представился и передал ему направления.

– Вы прибыли первым, курс только объявлен. Придется немного подождать. Летную книжку дайте. – сказал начальник Высшей летно-тактической школы ВВС, поправляя зачесанные назад темно-русые волосы, не тронутые сединой.

– Не понял, вы же двадцатого года, почему училище в сорок третьем закончили?

– В октябре сорок второго поступил, в марте сорок третьего закончил.

– А где были до того?

– С конца июня 1938 года проходил службу в горнострелковых частях РККА. В сорок втором, после излечения в Алма-Ате, прошел ВЛК и был направлен в летное училище, по 246-му приказу от сентября 1942-го.

– А почему на боевые летали так мало? Черт знает, что творится! Вы посидите в приемной. В моем приказе ясно говорится, что направлять на переучивание лучших летчиков.

– У меня восемь сбитых, товарищ генерал. Два, из них, месяц назад.

– Иди, посиди, я уточню.

Я пожал плечами, мне ведь так и не сказали ни слова ни о каком приказе, по которому меня направили в ЗАП. Номер я видел, остальное было покрыто мраком секретности. Прошло минут десять, когда адъютант снял трубку и показал мне, что надо вновь посетить человека, который сейчас выставит меня вон с этих курсов. Тот не сказал мне ничего из того, что я ожидал услышать.

– Ваши документы приняты, Вы назначены в первое звено первой учебной эскадрильи переменного состава. Проверять Вас буду лично.

«Нашел, чем испугать!» – подумал я, забрал бумагу, подписанную генерал-лейтенантом, и попросил разрешения выйти. Расспросил адъютанта: где найти первую переменного состава. Из-за этих дурацких записей в летной книжке столько проблем! Но деваться было некуда. Того городка, который здесь раньше был, Вы уже не увидите. Место было шумное, известное, но меня направили не совсем туда. Там жил постоянный состав, нам же, слушателям школы, отводились места «согласно купленным билетам». Совсем недалеко от штаба. Буквально метров 150-200, и домик, где размещался штаб эскадрильи. Рядом – трехэтажные здания казарм, правда, с комнатами на двоих. Две спортивные площадки. За шоссе – несколько прудов, с пляжами и даже вышками для прыжков в воду. Хорошо сделанный городок. По этому типу многие летные военные городки были построены, давно, правда. Сейчас таких не строят. В эскадрилье вопросов не возникло, летную книжку никто не смотрел. Ко мне особо не приставали. За ужином сказали, что со мной хотели бы встретиться инженеры из Москвы. Так получилось, но курсы я закончил первым из строевых летчиков. После ужина майор, командир эскадрильи, представил меня двум москвичам, одного из которых я знал, не лично, звали его Михаил Иосифович Гуревич. Второго я не знал, его звали Владимир Ромодин. Отчество он так и не сказал. Одет был в летную куртку, я посчитал его летчиком, из-за специфических вопросов.

– Нам сказали, что вы прошли переподготовку для полетов на «МиГ-9», первым из строевых летчиков.

– Наверное это так, я не в курсе: заканчивал до меня кто-то или нет.

– Где Вы проходили эти курсы?

– В Улан-Удэ, в Забайкалье.

– Нам тут всю плешь проели из-за кучи аварий в этом центре!

– Да, аварии были, были взрывы двигателей и их остановка при сбросе газа на посадке. Документация поступила только на синтетический бензин «В-4», а его в тех местах просто нет, а таблицы для других бензинов мне пришлось составлять самому. Провели переоборудование лаборатории ГСМ и сделали девять таблиц для бензинов разных марок. У меня вопрос по этому поводу. В Германии мы подлетывали на трех типах немецких реактивных самолетов. Два из которых летают на этой адской смеси, а один, самый массовый, летает на керосине. Он не взрывается и не так легко воспламеняется, как высокооктановый бензин. Судя по всему, на BMW надо ставить топливную аппаратуру с Jumo, и использовать это топливо.

– Тяга падает, бензин более энергоемкий. – ответил Владимир.

– На тех высотах, где предстоят будущие бои, выгоднее использовать керосин.

– А вы вели бои на большой высоте?

– Да, на «Кинг кобре». На вашем «МиГе» будет очень сложно вести бой с бомбардировщиками типа «Б-29»

– Почему?

– У Кобры пушка длиннее, она позволяет стрелять с большой дистанции, как на «Як-9У». «Б-29» очень неплохо вооружен оборонительным оружием. 12 пулеметов 12,7. Дальность эффективной стрельбы 600-650 метров. Я пользовался шагом винта, чтобы не накатываться на огневые точки. На «МиГе» почти автоматом окажусь под огнем. И пушка стоит явно неудачно. Пороховые газы летят в двигатели.

– Какие будут предложения? Критиковать умеют все.

– Видимо, аэродинамический тормоз. Щитки в задней части фюзеляжа.

– Это будет, но не на этой модели. Считайте ее промежуточной. Новый самолет мы уже готовим, в следующем году он уже будет.

– Так ведь щитками еще научиться пользоваться надо…

– Это, да. Можно попробовать их применить и сейчас, как Вы считаете, Михаил Иосифович? – задал вопрос Ромодин.

– Овчинка выделки не стоит, нас и так рубят по набору скорости и недостаточной маневренности.

– Недостатка маневренности я как-то не ощутил. Единственное «но»: сами двигатели получились очень короткими. Им бы удлинить сопло и иметь возможность изменять его сечение.

– Чем охлаждать его?

– Обдувом, воздухозаборники довольно большие, часть воздуха можно пропустить между корпусом и соплом.

– Посчитать надо. А что это даст?

– Как мне кажется, даст машину нереданной схемы. И увеличит скорость истечения струи.

– Все равно, все затормозит крыло. Оно – прямое. У вас, когда занятия начинаются?

– Пока не говорили, но несколько свободных дней есть. Я пока один.

Комэск был гонял рядовой состав, которые весьма лениво убирались в комнатах общего пользования, и еще домой не уходил. Гуревич говорил с ним один на один, затем оба подошли к Андрею и Ромодину.

– Андрей Васильевич, говорят, что у Вас еще две недели занятий не будет, так что, предлагаю выехать в Москву, если не возражаете.

Я посмотрел на командира, мы еще толком и познакомиться не успели.

– Я не возражаю, но за свой счет, так как начштаба уже ушел, а Михаил Иосифович хочет сегодня же быть дома. Командировку выпишу, иначе в Москве замордуют, но… Сам понимаешь.

Я пожал плечами, болтаться в части хотелось гораздо меньше, чем побывать в златоглавой. На поезд мы успели, у ОКБ 155 была бронь в гостинице для переменного состава при Центральном аэродроме, так что, разместился бесплатно, и талоны здесь котируются. С утра, после завтрака, за мной заехал Ромодин, и мы поехали на 1-й завод, головной по производству «МиГ-9», там же готовится встать на крыло и их новая модель, зашифрованная под номером «И-320». Пока с двумя форсированными РД-20Ф. Внешне он фактически не был похож на те самолеты, которые пошли в серию под номером «15».

– Владимир Александрович, что хочется отметить, так это расположение двигателей. Я пробовал «Ме-163», очень напоминает полет на «этажерках» с «Роном» и «Гномом». Вираж вправо – машина разворачивается на пятке, только головой бьешься о фонарь, а влево не идет, хоть убейся, потом как рванет, и стремится нос в землю опустить.

– Гироскопический момент.

– Я в курсе. У вас этой проблемы нет, радиусы почти одинаковые. Вот это надо каким-то образом сохранить.

– На таком радиусе турбины не создать высокое давление.

– Создать, как раз, можно, снять проблема, но решаемая, через планетарный редуктор.

– Так, Андрюша, а ты где таких слов набрался?

– Видел у Хейнкеля в Ростоке, в день, когда перелетели в Росток. Потом еще пару раз заходил, этих двигателей там уже не было. Он открытый стоял, я его покрутил, а турбина с компрессором в разные стороны крутятся.