Наследница. Право выбора

Надежда Салихова

Наследница. Право выбора

Пролог

Молодой мужчина уверенным шагом шел к тронному залу, сквозь сражающихся то тут, то там, его воинов с защитниками замка. Теперь это его дворец. Полыхающий, гудящий, звенящий железом и не стихающий, утонувший в воплях.

Бой не стихнет до рассвета. Пока все, кто еще защищает прежнего правителя, не сложат оружие или головы. Лязг железа, стоны, крики и хрипы ждали его впереди и оставались позади, но не прекращались. Черный плащ за спиной тяжело развевался, приводя в движение вышитого на спине дракона с развернутыми крыльями. Встречные на пути противники жались к стенам, только столкнувшись взглядом с прослывшим безжалостным воином. Они провожали его с ужасом в глазах, глядя на развевающийся, словно крылья дракона, плащ, ловивший при каждом движении отблески факелов.

Теперь д’Оворты будут править Сайтаром, принадлежащим им по праву.

Нынешний правитель, Торрунт Благодушный, убив его отца, занял трон, и за пятнадцать лет привел империю к краху. Нищета, разруха и холера правили бал, в то время как дряхлый император просиживал на троне свой костлявый зад, а Совет, прикрываясь его волей, разбазаривал казну.

Торрунт допустил одну ошибку – сохранил жизнь бывшей императрице – своей родной сестре и пятерым детям убитого им правителя. Эсилиор так не оплошал. Он сделал все, чтобы сегодня род Торрунта перестал существовать, чтобы это имя и этот род остался в истории Сайтара несмываемым пятном позора.

Он спешил по коридору, не обращая внимания на то, что творилось за окнами, хотя не замечать полыхающий в ночи двор императорской резиденции было непросто. На улице сражения были еще жестче, раскуроченные ворота полыхали и из огня, как призраки, выскакивали наемники, разбивая охрану дворца быстро, точно и без жалости. Все мысли молодого воина сейчас были поглощены другим. Он – Император. Мужчина свел темные брови в переносице, выругался сквозь зубы и прибавил шагу, придерживая рукой край развевающегося за спиной плаща.

– Господин Эсилиор, – у тронного зала ждал лейтенант и двое стражников в красно-черных латах и в шлемах с изображением родового герба д’Овортов. Они держали под руки бывшего императора, едва державшегося на ногах. Худое сморщенное лицо было перепачкано кровью. Седые всклоченные волосы, в свете горящих факелов казались огненно-рыжими. В глазах, наполненных злостью, мелькнуло узнавание. – Империя ваша.

Эсилиор едва не скрипнул зубами от досады, сжав до хруста в суставах кулаки. Империя должна была перейти по праву к его старшему брату, который часом ранее отправился на тот свет от руки паладина его величества. Эсилиор до сих пор помнил в мельчайших деталях, как отсекал своим мечом ту самую руку. Поздно. Оуэн уже был мёртв.

– Благодарю, Нарувир, – чуть кивнул в ответ.

Он не хотел этого, не мыслил себя на троне. В этой громоздкой мантии, принимающим решения и сражающимся с Советом Тринадцати. Все это должно было лечь на плечи старшего брата, а он лишь занять место первого паладина, командовать армией и приносить Сайтару новые земли и растить свою славу. К своим 25 годам Эсилиор уже достиг величия. Его имя с придыханием произносили все леди империи, мечтая, чтобы он обратил на них свой взор, а о славных сражениях лорды, воины и рыцари, говорили, не смолкая, со времен трехлетней войны с Лиройей. На ней восемнадцатилетний юнец вывел целый отряд в тыл врага и выжил, и привел армию к победе.

Теперь он – старший дома д’Овортов, ответственный за двух младших братьев и сестру, которой едва исполнилось 15. Он, герцог Эсилиор IV д’Оворт, правитель Империи Сайтар.

Коротким жестом Эсилиор велел отпустить старика. Стража отступила, и тот разом уменьшился в росте почти вдвое. Сгорбился, словно выдохнул из себя весь воздух, сдулся, подобрал сухие руки, зыркнув на Эсилиора из-под торчащих жесткой щетиной седых бровей.

Эсилиор шагнул ближе, окинул внимательным взглядом с прищуром, чуть склонив голову на бок. Старик, охраняемый смертью уже давно, даже не шевельнулся, продолжая буравить узурпатора злым взглядом. Выступающий кадык ходил вверх-вниз по сухой, сморщенной шее, обычно прикрытой тяжелой мантией, впалые глаза в тусклом свете казались пустыми глазницами, блестящими ненавистью. Рядом с ним Эсилиор выглядел юным. Слишком юным, чтобы занять трон. Брат, старше на десяток лет, смотрелся бы здесь уместнее.

Этот переворот они планировали несколько месяцев. Оуэн жил тем днем, когда сможет скинуть с трона надоевшую всем власть Торрунта, потопившего империю в нищете и разрухе.

– Ты устал, дядюшка. Власть тяжелое бремя. Я возьму его на себя. Твое имя бесславное забудут уже завтра, я позабочусь, – сказал Эсилиор, не узнавая своего голоса, звенящего неведомой доселе сталью.

Старик затрясся всем телом, лицо исказилось гримасой ярости. В подбородок Эсилиору прилетел плевок.

Утирая вязкую слюну с лица перчаткой, свободной рукой махнул лейтенанту, приказывая убрать бывшего императора и покончить с ним, и вошел в распахнутые двери тронного зала, не обращая внимания на возню за спиной, сопение, а затем вопли обреченного на смерть старика.

Молодой мужчина прошелся по гулкому необъятному залу с высокими колоннами, держащими куполообразный потолок с искусными гравюрами и замысловатой лепкой. Этот зал хранил секреты всех повелителей, что были до него и сохранит тайны всех, что будут после. Посреди пустого зала, величественно возвышаясь, стоял высеченный из черного камня трон, к которому вели три широкие, такие же холодные каменные ступени

Он шагнул на первую из них, резво перескочив через две предыдущие, и сел на трон, всматриваясь в пустоту между белых необъятных колонн. Красная императорская мантия была распластана на темном мраморном полу чуть поодаль от трона и притягивала задумчивый взгляд уже не воина, но императора.

– Быть по сему, – тихо проговорил Эсилиор, принимая вызов, брошенный превратностями судьбы. – Быть по сему.

Глава 1

Взмах мечом. Еще взмах.

Палящее солнце выедало глаза, ослепляя, выжигало влагу из легких. Бисеринки пота покрывали лоб и щекотали нос. Льняная рубаха липла к телу, темнела от соленой влаги на спине, животе и в районе подмышек.

Резкий разворот, снова взмах мечом. Сталь, отражая лучи, скрестилась. Резкий металлический визг огласил тренировочную площадку к восторгу наблюдавшего за поединком парнишки лет пятнадцати. Всклоченные рыжие волосы забавно топорщились на затылке, сколько бы он их не прилизывал.

Мерелин бросила на него лукавый взгляд, усмехнулась уголком губ и резко ушла вправо от рубящего удара боевого двуручника.

Отец давно перестал брать на занятие тренировочные мечи, и девушка гордилась оказанным доверием. В ее руках красовался тонкий блестящий меч, выкованный кузнецом специально для нее из черной стали, крайне редкой и очень дорогой, которая добывалась в молчаливой пустоши. Для их обнищавшего опального рода – целое состояние.

Девушка тут же перешла в атаку, тесня прихрамывающего, уже немолодого отца к ограждению. В бою она давала себе волю. Резкие броски, точные, быстрые удары. Отец всегда ругал ее за неуместную агрессию.

– Мерелин, – предупреждающий укор. Значит, снова забылась, отдалась эмоциям. Порой она боялась, что в пылу тренировки не сможет вовремя остановиться и тогда… Что будет тогда, старалась не думать, но мрачные сны догоняли раз за разом и наутро, глядя на отца, вспоминала кровавый меч в руках и умирающего от многочисленных ран у ее ног старого рыцаря. Страх вгонял девушку и угрюмое задумчивое состояние. Мерелин замыкалась в себе и не общалась ни с отцом, ни с Торном, который сейчас так ждал ее поражения, чтобы вновь дразнить этим до конца дней.

– Я в порядке, – пропыхтела девушка между рваными выдохами, сбавляя пыл.

Она скользнула вперед, разбрызгав сапогом песок и попыталась провести укол снизу, но старый рыцарь и тут был начеку. Легко отразил удар, перешел в быструю атаку и осыпал девушку короткими ударами, оттесняя к центру площадки. Обманный выпад и вот клинок двуручника упирается ей в солнечное сплетение. Мерелин замерла с занесенным над головой мечом и, выдохнув, недовольно поджала губы, отступила на шаг и опустила оружие, признавая поражение. Торн заулюлюкал, хлопая в ладоши. Они были ровесниками, но чем дальше, тем больше Мерелин казалось, что она старше этого вечно дурашливого мальчишки на целую вечность. Девушке захотелось кинуть в него чем-нибудь тяжелым, но под рукой был только меч.

От досады девушка едва ли не швырнула меч в песок, но, памятуя, как в прошлый раз отец за такую выходку наказал работой в кузнице под командованием угрюмого кузнеца, лишь крепче сжала рукоять.

Стерев свободной рукой пот с лица, девушка подергала за ворот рубаху, надеясь хоть как-то остудить разгоряченное боем и нагретое солнцем тело. Третий день стояла такая удушливая жара. Ни ветерка, ни облачка на небе. Кормилица сетовала, что на ее памяти это первая весна с такой небывалой духотой. Продержится еще пару дней – урожай уже будет не спасти.

– Ты слишком суетлива, – мягко укорил отец, подходя к дочери ближе. В бою его хромота не бросалась в глаза так сильно, как сейчас. Когда-то этот высокий стареющий мужчина был лучшим рыцарем. Чем попал в немилость к императору, за что тот лишил его земель, титула и рыцарства и отправил доживать жизнь в забвении на загнивающей окраине империи, Мерелин понимала очень смутно. Отец не любил говорить об этом и все, кто были в курсе, избегли этой темы и отговаривались ничего не значащими фразами. Все, что знала девушка – его величество не прощает неповиновения. Но императора любили. За справедливость и за то, что тот сумел за несколько лет вернуть Сайтару былое величие.

Великая Империя славилась своими богатствами, союзами с Аргхаоном, Островным государством Террак, с вольным народом, занимающими степи за Гномьими Расщелинами, и даже налаживанием торговых отношений с воинственной Лиройей, а также большим портом, расположенном в столице империи Шархаре, принимающим в день сотни кораблей и невероятными запасами золота, драгоценных камней и, конечно, выработкой черной стали.

Но на окраине империи ее величие превращалось в жалкое подобие жизни. Полуразрушенные деревни, выжженные солнцем и высушенные засухой поля и бесконечный неурожай, который не спасали ни маги, нанимаемые жителями деревень на последние кровные медяки, ни упорная работа. Весь труд сгорал либо на солнце, либо уничтожался налетом насекомых. Нищета правила бал.

Небольшое поместье отца, которое его величество милостиво разрешил оставить, едва сводило концы с концами, но, по сравнению с соседними, держалось уверенно. Мерелин пару раз в год могла позволить себе появиться на балу в Низменном графстве и даже сшить себе платье на заказ, а не покупать его в лавке с плеча зажиточных дам графства. Отцу за это она была благодарна и любила его такой же безмерной любовью, как и он ее.

И так же заветно ненавидела императора за все, что он сделал ее отцу и за все, что не сделал для окраины. Отец всегда жестко пресекал ее критику в адрес его величества, и девушка не могла понять, почему старый рыцарь, обделенный своим повелителем, все еще защищает его.

– А я давно говорил: мечом махать бабы не научены, – вставил свои два медяка Торн, спрыгивая с забора на площадку. Упершись в ограждение лопатками, парнишка сложил ногу на ногу и скрестил руки, наблюдая, как девушка покрывается пятнами от ярости.

– Сказал сопливый мальчонка, подбирающий навоз за лошадьми, – озлобленно бросила Мерелин, пронзив его яростным взглядом. Она уже знала, что последует за этими словами, но сдержать себя не смогла.

– Леди Сэвент! – одернул отец. Мерелин упрямо вскинула подбородок, взглянула на отца снизу вверх.

– Я не леди, – огрызнулась девушка, – я дочь опального графа, которая водится с сыном конюха и кухарки.

– Мы не делим людей по титулам и рождению, – добродушное лицо отца, покрытое пепельной щетиной, стало жестким, глаза – колючими, не сулящими ничего хорошего. – С этого дня я запрещаю тебе водить дружбу с Торном, с кем бы то ни было, пока ты не научишься вести себя, как подобает леди, а не трактирной девке, – слова били наотмашь. Девушка почувствовала, как пылают щеки и жжет в глазах. – Ты будешь сидеть в своей комнате днями напролет, сама себе готовить завтраки, обеды и ужины, сама себе их подавать, и сама подбирать навоз за лошадьми. И никакого весеннего бала, забудь.

– Что? – опешила девушка, мигом забыв о том, что секунду назад была готова бросить очередную реплику, усугубившую бы и без того суровое наказание. – Ты не можешь!

– Могу и сделаю! – отец отобрал у нее меч, – и это тебе тоже не понадобится.

– Господин Норберт, – неловко попробовал встрять Торн, почувствовав себя вдруг виноватым в наказании юной госпожи, но короткого взгляда мужчины хватило, чтобы парнишка растерял и без того не слишком большой пыл. Сын конюха быстро ретировался с тренировочной площадки в направлении конюшни.

– Верни, – почти прошептала девушка, глядя на отца со смесью удивления и обиды. С оружием она не расставалась с шести лет, с того самого момента, как впервые взяла в руки собственноручно выструганный деревянный клинок – корявый, шершавый, изрезав при этом все руки и вонзив под кожу с сотни заноз. И тогда отец, посмеиваясь, провел с ней первую тренировку. Чуть позже подарил настоящий тренировочный меч, и на тринадцатилетие подарил поистине королевский подарок, который сейчас так легко и безжалостно отобрал.

– С этого дня наряды, подобающие леди. Никаких штанов, рубах и прочего срама. Слишком много я тебе позволил, – бросил он с горечью и, развернувшись, быстро, насколько позволяла поврежденная в одном из несчетных боев нога, направился к выходу с тренировочной площадки. – марш в конюшню, – добавил на ходу, не глянув на дочь.

Он ждал в спину возмущений, обвинений в несправедливости или хотя бы плача, потому как видел застывшие в серо-зеленых глазах слезы. Но мир утонул в молчании. Казалось, сама природа смолкла, раскаленный воздух сгустился, с трудом проталкиваясь в легкие. Мужчина, уже достигнув края площадки, остановился и в недоумении повернулся к дочери.

Хрупкие тонкие плечи были напряжены, руки зажаты в кулаки, грудная клетка ходила ходуном, и без того бледное лицо можно было сравнить с выбеленной простыней.

– Мерелин, – настороженно произнес Норберт, чувствуя, что что-то изменилось. Девушка задрожала всем телом, хрипло задышала, упав на колени и крючившись словно от немыслимых болей. Сердце старого воина остановилось, больно ударившись о грудную клетку, и застучало набатом в ушах. Мужчина в два длинный прыжка оказался рядом с дочерью, но был остановлен ее яростным криком.

– Не подходи! – взревела в ужасе девушка, отгораживаясь рукой. Поток тугого воздуха сбил Норберта с ног, приложив спиной о крепкую ограду площадки. В глазах мгновенно потемнело.

Глава 3

Восьмой день наказания Мерелин встречала в комнате. Стены, выкрашенные в светло-розовый, наводили тоску и вызывали стойкое отвращение к помещению, служившему убежищем все эти годы. Третьего дня заточения, девушка разметила большое кресло рядом с распахнутым днем и ночью окном и рассматривала двор, иногда высовываясь по пояс, но чаще сидя в кресле и подтянув под себя ноги.

Жара так и стояла, необычная для весны. Но эта весна во всем казалась необычной. Сегодня во дворе стоял шум, люди готовились вечернему торжеству по случаю Благоденствия. Его отмечали широко во всей империи. Чем пышнее его отметить, тем удачнее и богаче будет урожай и год в целом. А в этом году он совпал еще и с победой в трехлетней войне с Лироей – одной из самых кровопролитных в истории Сайтара. Люди бегали и суетились, отец ровным голосом раздавал команды, а из кухни доносились умопомрачительные запахи.

Сильда готовила невероятные вкусности. Среди прочих запахов выпечки хлеба, небольших мясных пирогов по особенному рецепту кухарки и жаркого из конины и овощей, Мерелин чутко уловила запах готовящегося пирога, традиционного для праздника благоденствия, с морками, первыми ягодами этой весны. При воспоминании об этих маленьких розовых ягодах размером с бусину, взрывающихся во рту приятной кислинкой, желудок требовательно заурчал, напоминая, что нерадивая хозяйка пропустила завтрак.

Девушка недовольно поерзала на кресле, пытаясь устроиться удобнее, но любое положение не приносило должного удовлетворения. Объемное бирюзовое платье с обилием оборок и воланов раздражало, корсет стискивал ребра. Широкое кресло, в котором спокойно помещался отец, когда рассказывал ей на ночь сказки и небылицы, казалось слишком тесным. И было жарко. Ворох нижних юбок, думала девушка, придуман для того, чтобы сводить с ума всех леди. Но леди, отчего-то, напротив, все увеличивали и увеличивали их количество.

Нарушить слово отца Мерелин не смела никогда. Потому, каждое утро наводила туалет, подобающий леди и даже приучила себя к румянам и пудре. Кормилица, все же приносившая тайком завтраки, первое время испуганно вздрагивала при взгляде на разрисованную румянами госпожу, но молчала. А девушка не находила себе места от безделья и отсутствия в жизни каких-либо вестей о том, что происходит в поместье и в деревне. Источником информации для нее всегда был бесконечно болтающий Торн.

Пару раз за тренировочной площадкой, на которую выходило окно спальни, мелькала его сухопарая фигура. Шел он, как обычно, в направлении небольшой конюшни отца, насчитывающей трех лошадей, две из которых использовались для вспахивания небольшого поля, принадлежащего опальному рыцарю.

В первый день ее заточения парнишка забрался по крыльцу к окну, но, получив пару тумаков и огрызком яблока по носу, быстро передумал извиняться и больше не появлялся. Мерелин потом сожалела об этом, умирая со скуки, но каждый раз, когда видела издали его силуэт, внутренне закипала и с упоением вспоминала сопение, сдавленное «ай», и впечатывающийся в конопатый нос яблочный огрызок.

С горечью девушка отмечала, что жизнь вокруг ни капли не изменилась от ее отсутствия.

Отец зашел единожды после того случая, как она потеряла сознание на тренировочной площадке и сообщил, что оправил письмо в столицу в Ковен Магов, как того требует закон, уведомил, что в его поместье появился маг. Со дня на день должны появиться комиссары, чтобы убедиться, что она не ведьма.

Мерелин не знала, ведьма ли она или все же маг, хоть и отец твердо произнес «маг», от девушки не утаилась тревога во взгляде. Он не мог знать наверняка, и не было поблизости мага, который подтвердил бы, что ее аура – аура мага. Она ничего не знала и смутно помнила, что случилось в тот день. Помнила только, что грудную клетку словно опалило изнутри, а по венам, казалось, течет лава, выжигая сосуды и жилы.

Обычно магия просыпается до десяти лет, но Мерелин никогда не задумывалась о том, что этот дар может быть сокрыт в ней, потому что в роду отца не было магов. Были воины, высокие лорды, были даже разбойники, но не маги. Никогда.

А в пятнадцать лет в силу входят ведьмы. И если учесть, что со дня на день ей исполняется пятнадцать, то вывод напрашивается сам собой. При мыслях об этом сердце замирало, парализованное страхом.

Если она ведьма, то путь ей один – в закрытую колонию для ведьм. После инициации их тут же ссылают на Туманный остров. Они считаются опасными, поскольку чаще всего не растрачивают свой дар во благо, а напротив, пытаются приобрести могущество, используя при этом не самые гуманные методы. С детства Мерелин помнила холодящие душу истории о ведьмах, которые рассказывала кормилица длинными зимними вечерами.

Мерелин не чувствовала в себе тяги к господству и желания сокрушить весь мир и подчинить себе. Хотя, каждый раз как грудь обжигало огнем, чувствовала, что то, что спрятано в ней – невероятной силы и способно уничтожить все вокруг. Девушка пугалась и пыталась запрятать просыпающееся пламя как можно глубже, запереть внутри и не выпускать никогда. Если понадобится – готова поклясться комиссарам что никогда-никогда не будет использовать Силу – ни во вред, ни во благо. Она не желала, чтобы жизнь превращалась в подобие существования среди ужасных тварей, мнивших себя всемогущими. При мысли, какое пятно позора ляжет на помятую репутацию отца, к горлу подступал тяжелый ком.

Другое дело, если она, все же, маг. Быть магом – почетно. Конечно, если ты маг обученный, а еще лучше – если в столице, при Ковене, тогда ждет почет, уважение и прибыль. Женщин чаще всего учили врачевать и быть полезными в быту, мужчин обучали боевой магии, особенно выдающиеся обучались рунической и ритуальной магии и оставались при Ковене.

В глубине души девушка надеялась, что она маг. Представляла, как войдет в большой зал Ковена и ее встретят жрецы во главе с верховным магом. Как легко она пройдет все испытания и будет назначена обучаться при Ковене. Может даже зачислят в школу боевых магов и она навсегда избавится от ненавистных платьев с ворохом нижних юбок, будет путешествовать по всей империи и даже за пределы, а ее имя станет известно каждому не только магу, но и простому человеку. И Мерелин, пользуясь своей славой, сможет вернуть отцу титул и былые земли.

Девушка почувствовала уже ставший привычным легкий жар в груди, медленно выдохнула, разжимая вцепившиеся в атласную ткань платья пальцы, оставив на смятом участке юбки влажные следы.

Поднявшись с кресла, высунулась в окно, наблюдая, как двое селян грузят в повозку завернутые в промасленные тряпки окорока рожшовок. Мясо этих некрупных рогатых забияк Мерелин не любила, зато молоко пила с удовольствием. Помимо этого, в повозку складывались пару свертков с закопченными конскими ребрами и несколько бочонков. Два, что побольше, были наполнены вином и три небольших – соленьями, оставшимися с прошлой зимы. Отец стоял рядом, опираясь на короткую палку. Мерелин пыталась с высоты своей темницы рассмотреть его лицо, но не удалось. Зато слышимость была прекрасной. С людьми он всегда разговаривал доброжелательно и спокойно, но сегодня в голосе девушка улавливала нервозность и замирала. Его настроение всегда понимала очень чутко. И внутренний голос подсказывал, что не стоит даже пытаться отпрашиваться на праздник вместе со всеми. Отец, вероятнее всего, тоже не пойдет, и они останутся вдвоем во всем поместье. Мерелин надеялась, что удастся растопить его сердце и отпроситься на ежегодный весенний бал в Низменное графство. И это будет самым лучшим подарком на пятнадцатилетие, которое случится ровно через три дня после бала.

Она готова даже терпеть эти неудобные платья, мучительное туфли и пудру, от которой чешется все лицо, лишь бы увидеть молодого графа Морриса, который совсем недавно занял место своего отца. Конечно, он никогда не посмотрит на нее – граф старше на целых семь лет и красив, и, к тому же в невесты к нему набивается виконтесса Джелли Милдридт, дочь неприлично богатого виконта, по слухам, водившего дружбу с самим императором. А Джелли уже исполнилось 17 и она очень красива, особенно невероятно длинные и густые волосы. Завистливые леди пускали слухи, что она их подбеливает, но Мерелин так не думала. Не могла девушка такой красоты быть лицемерной.

Когда Мерелин исполнилось тринадцать, отец впервые вывез ее в титулованное общество, и весенний бал был как нельзя кстати для представления юной девушки. Граф, только принявший бразды правления, пригласил ее на танец, был вежлив и обходителен и покорил доброй улыбкой и пронзительными голубыми глазами.

С тех пор она грезила о молодом лорде и переживала тайную любовь, о которой не рассказывала даже Торну и в тайне надеялась, что на этом балу лорд точно ее заметит, она ведь подросла, и в целом не дурна собой, хоть до Джелли, конечно, далеко.

Ударившись в мечты, девушка не сразу обратила внимание, что во двор влетели три всадника, сопровождаемые лаем собак. Двор замер. Страх поглотил горячий воздух, мгновенно ставший вязким, прилипающим к легким. За спинами всадников развевались темно-бордовые плащи, а на черных кожаных нагрудниках были нарисованы два меча, скрещенные над книгой. Один из всадников, остановив лошадь, поднял голову, безошибочно глянув в окно, где торчала Мерелин, почти наполовину высунувшись во двор. Девушка, опомнившись, нырнула в недра спальни, споткнулась о кресло и упала на мягкий ковер, и уставилась в потолок, уже который год не видевший свежей краски. Розовые стены с тонкими трещинами закружились перед глазами.

Сейчас за ней придут и ее жизнь навсегда изменится. Она больше никогда не увидит отца, не увидит молодого графа Морриса, и даже Торна больше не будет в ее жизни. В голову закралась трусливая мысль сбежать через окно. Она ведь не раз убегала так и отправлялась с Торном на деревенские пляски. Прямо под подоконником небольшой выступ, хорошо вмещающий ступню, затем зацепиться за крышу крыльца и на руках доползти до добротного столба, обхватить его руками и ногами и съехать вниз. Просто нужно избавиться от этого ненавистного платья.