Уходящая натура

скачать книгу бесплатно


– Боитесь?

Лёв промолчал. Она резко свернула вправо, и они влетели в сплошную стену дождя. Лёв перестал видеть дорогу. Внезапно его бросило вперед. Он ударился головой в ветровое стекло и вылетел из машины…

Фрагмент второй. ИДА И ВАРЯ.

«Не женитесь вы ни на еврейках, ни на психопатках, ни на синих чулках, а выбирайте себе что-нибудь заурядное, серенькое, без ярких красок, без лишних звуков…»

А.П. Чехов «Иванов».

Глава пятнадцатая.

Полтора года назад Лёв приехал в Александров на каникулы. Предстоял дипломный год. Ничто не предвещало ничего судьбоносного.

Лето 1992 было горячим, но что Лёву до жары? Он целыми днями валялся в своей, уже битком набитой книгами каморке, и запоем читал. Лёв мало вникал в окружающее. Изредка-изредка кто-то в семье обращался к нему за помощью. Лёв с готовностью откликался. Но умел мало, и практической пользы от него не ждал никто. И, поэтому, услуги от него хотели малой и простенькой: подержать, когда кто-то что-то прибивает; зашнуровать туфли тёте Оле; вынести мусор. Это отвлекало на минуты. Анна – вот главное событие для Лёва тем летом 1992 года. Анна Каренина. Эта придуманная Толстым женщина вовлекала Лёва в безумные мечты, не меньше, чем Вронского. И в рабское боготворение, не менее, чем Левина. Его воображение вот уже несколько часов витало все над той же страницей. Не Вронский, а Лёв снова и снова шел по влажной дорожке желтого песка к господскому дому. К господскому дому, будто бы к греческому храму. По обе стороны дорожки гиацинты и тюльпаны. Над головой смыкаются ветви черемух. Все влажно после недавнего дождя. И все настояно многими ароматами. Три деревянные ступеньки, и перед ним Анна. Сидит в углу террасы, опершись локтем о перила, обхватив своими маленькими руками садовую лейку. Прижалась лбом к лейке. В белом платье и на пальцах множество колец. Прекрасная черноволосая курчавая голова ее жертвенно наклонена. Рамой ее фигуре служит решетка, плотно увитая темно-зеленым плющом. Анна Каренина. Разбившая сердца Алексею Александровичу Каренину, Левину, Вронскому и самому Льву Николаевичу Толстому. Лёв измучился. Он видел Анну так ясно, что, казалось, может дотронуться до нее. И все эти капли дождя вокруг, и бледные тюльпаны, и плотный плющ – это было сильнее и реальнее, чем его комнатка и все эти книги вокруг. Но все-таки он знал, что никогда ему не дотронуться хотя бы до шитья по низу ее платья, хотя бы до пола, где только что ступала ее ножка… Нет Анны. Анна ушла в сумерки, где ее уже не найти. И его охватывала настоящая, живая тоска по Анне. Горечь невозможности. Он был словно околдован ею. Призраком. Выдумкой.

Ничто не предвещало, что вот-вот Анна совершенно утратит свою власть над ним. И он впервые ощутит реальность как нечто пленительное.

А вообще, что касается реальности, то в начале 90-х добывать продукты стало непросто. Новых и дорогих – сколько угодно! Горожане рассматривали их через витрины, но покупали редко и понемножку. Только из любопытства перепробовать новинки. А продукты по доступным ценам оказались в дефиците. За ними приходилось охотиться: разузнавать информацию; искать полезные знакомства; караулить в торговых точках. Не позавидуешь тем, кому пришлось в те годы добывать продукты для большой семьи! Сколько Лёв помнил, покупала продукты для всей семьи всегда тетя Оля. Каждое лето Лёва приставляли к тёте Оле как носильщика продуктов, «носчика», как выражались его женщины. Или, «ассистента», как посмеивались они же.

Тётя Оля за время учебы Лёва сильно сдала. Располнела, подурнела. И потолстела-то как-то нелепо. Грудь, плечи и спина оставались тощими и обвисли, словно бы опустели внутри и ссохлись снаружи. А, довольно объёмистый живот грузно и вольно раскинулся во все стороны. Животище удерживали ноги, столбообразные, но, словно бы трухлеющие, заляпанные яркими синяками и оплетенные вздувшимися венами. Выглядела тётя Оля теперь гораздо старше своих лет. Лицо обвисло, оплыло. Тот, кто впервые видел Ольгу и Машу, удивился бы, что они родные сёстры. Маша в свои сорок с небольшим сохраняла совершенно девичий стиль. Лицо без морщин, подтянутое и с сияющей кожей. Глаза всегда блестели и искрились весёлой насмешливостью. Губы яркие, пухлые, с капризным изломом. Она много и заразительно смеялась.

У тети Оли в комнате висела фотография. Три сестры у крыльца этого самого дома. На фоне забора, которого уже не было, когда Лёв родился. Сама тётя Оля, лет двадцати, в крепдешиновом платье, юбка солнце-клёш. Косы короной. Худое горбоносое лицо, исполненное чувства собственного достоинства, умное и холодноватое. Удивительное сходство с поэтом Ахматовой. На стройных ногах босоножки на высоких каблуках. Рядом Маша, лет десяти. На ней платье, тоже с широкой юбкой в оборках, немного цыганистое, а поверх байковая кофта. И виден кармашек, на котором вышиты землянички. И на ладненьких красивых ножках сандалики. На грудь перекинуты две косички с большими бантами. Тут же – Ирунечка, так тогда звали сестры Ирину. В клетчатом платьице с плиссированной юбочкой. От воротничка два помпона на шнурочках. Косички заплетены так туго, что даже глаза чуть разъехались. Заплетены от висков и уложены «баранками», и увенчаны бантами совсем уж огромными. Все три сестры старательно смотрят в объектив. Ветер играет юбками, но волосы, закованные в тугие косички, неподвижны. И как все три похожи! У Иры и Маши просто одно лицо. У Оли же черты иные, и даже сам тип лица другой. Пожалуй, и не русский вовсе. Но сходство, все-таки, между ими тремя очевидное. За спинами сестер на подоконнике патефон с трубой. И никто уже не вспомнит, кто и что пел тем летним утром 1959 года. Где та пластинка с томным тенором: «Вдыхая розы аромат тенистый вспоминаю сад и слово нежное «люблю», что Вы сказали мне тогда. Моя любовь – не струйка дыма, что тает вдруг в сиянье дня, но Вы прошли с улыбкой мимо и не заметили меня…»? И розы были, и струйки дыма, и проходили мимо, не заметив, и были молоды, и не верили в старость.

Сама тётя Оля не сокрушалась по поводу перемен в своей внешности. И похоже было, что она сейчас считает себя более привлекательной, чем десять или даже двадцать лет назад. Однажды, оглядывая себя в зеркале, она при всех сказала: – Надо же, раньше я выглядела немного простоватой, а возраст наградил меня импозантностью!

Сопровождать тётю Олю Лёва не затрудняло. Он был к ней привязан. Лёву нравилась огромная корзина для продуктов, которая была в их доме всегда. Удобная, замысловатого плетения и с крышкой. Умиляли лоскутные сумки, пошитые самой тётей Олей вручную. Нравилось, как тётя Оля выбирает в магазине продукты, торгуется на рынке. «Просто министр какой-то! Министр снабжения!» – посмеивался про себя Лёв.

У тёти Оли появилась одна особенность, из-за которой родные стали уклоняться от того чтобы ходить с ней куда-то. Под разными предлогами тётю Олю теперь старались не взять с собой в гости, или даже в кино. Сёстры стали избегать совместных прогулок по городу, столь любимых раньше. Но тётя Оля вряд ли это замечала. Во всяком случае, не видно было, чтобы её хоть что-то удручало. Дело в том, что тётя Оля теперь постоянно пукала. Довольно громко и часто. И звуки были самые разнообразные: то урчание, то басистое утробное бормотание, то хлопки, то свист, то шипение, то скрип, то трубный звук, то артикулированное бульканье.... Сама тётя Оля была глуховата, и не подозревала, что звуки эти могут услышать окружающие. И даже не делала попыток принять хоть какие-то меры, чтобы себя контролировать. Маша иронизировала над этим, иногда нервничала, раздражалась, но сказать сестре откровенно и прямо не решалась. А кто решился бы?