Другая сторона стены

– Все вы слова какие-то непонятные говорите, – молодой мужчина лет тридцати, один из тех, что таскали раскладушки, остановился около нас, – вы на похороны собрались, что ли?

– Да нет, – Паша засмеялся, – мы тут… как бы попроще сказать, – записываем местные традиции и все такое. Ну а похороны – это тоже набор традиций. Я вот, например, сегодня хочу про деревенских колдунов и ведьм с кем-нибудь поговорить. Вы, кстати, не знаете, есть тут какие-нибудь шептуньи, ведьмарки и прочее?

– Юра, – мужчина немного невпопад протянул руку и назвал себя.

– Паша, – он пожал руку и повернулся к нам, чтобы представить, – это Полина, Ира и Дима.

– Очень приятно. Конкретно ведьм не знаю – поумирали уже, – продолжил Юра, – Это вам в соседнее село надо, там мой брат живет. Вот его жена – чистая ведьма.

– А может, знаете кого-то, кто с этим всем сталкивался? – спросил Паша.

– Ну…это да, – он закивал, – хотите, к своей матери вас отвезу? Я на машине. Она вам это всё расскажет. И про ведьм, и про местного колдуна, и про своего отца – моего деда.

– А что с вашим дедом? – Паша, очевидно, учуял интересный рассказ, – колдовал?

– Не совсем. Да поехали, – Юра махнул рукой, – тут пару улиц проехать, мать с отцом на Советской живут.

– Это случайно не тот дом, где самые высокие ворота? – настороженно спросил Паша.

– Ну, тот самый, – кивнул Юра, – а что?

– Просто… как бы это помягче сказать, – в прошлом году наши пацаны туда пошли, а ваш отец их послал. Ну, они и сказали, что больше туда ни ногой.

Юра рассмеялся – было видно, что он понял, о чем говорит Паша.

– Ну да, батя у меня такой, к нему лучше не лезть, когда он не в духе с утра. А эти ваши пацаны еще пришли, наверное, в то утро, когда у него корова должна была отелиться. Пришли бы девочки – он бы впустил. А пацанов – нет.

– А почему? – Диму заинтересовал критерий, по которому происходила дискриминация мужского пола.

– Ну как, – Юра похлопал глазами, – примета такая. Если утром, в тот день, когда корова телится, к тебе в ворота первой зайдет женщина, то будет телка. А если мужик, то бычок. Бате моему телка была нужна. Если ваши пацаны в тот день приходили, то мог поэтому и послать.

– Резонно, – хихикнув, заметила Ира, – и кто родился в прошлом году?

– Телка, – Юра почесал в затылке, – Это значит, он их на подходе к воротам еще отшил.

– Ну, то есть, если бы парни все-таки зашли в ворота, то детеныш внутри коровы за пару часов успел бы себе новый орган отрастить, – прошептала Ира мне на ухо. Я постаралась сдержаться, чтобы не засмеяться в голос.

Что ж, от такого предложения отказаться было нельзя. Мы натолкались в темно-бордовую «восьмерку», где я моментально почувствовала себя маринованным грибом в стеклянной банке. Однако это было гораздо лучше, чем тащиться по всему поселку под дождем. Паша сидел впереди и развлекал водителя умной беседой, мы с Ирой переглядывались через Диму, который расположился между нами.

Проехав до конца улицу, на которой находилась школа, Юра свернул направо, налево и снова направо. Все это время мы видели только косой дождь и очертания домов: высоких и добротных, приземистых и покосившихся. Все они, как правило, находились за воротами высотой метра в два, и обычно слева или справа от ворот у каждого дома был палисадник. Словом, все было так же, как в моей деревне. Я вот, например, своего палисадника – мрачного и всегда заросшего крапивой и высокой вишней – всегда боялась.

– Приехали, – радостно объявил Юра, заворачивая к дому, который выбивался из обычного ряда. Ворота его были высотой в три метра – не меньше. Палисадник, за которым в тени прятались два окошка, был еще мрачнее, чем тот, что ждал меня дома. На завалинке никого не было – впрочем, при таком дожде, как сегодня, это было объяснимо.

– Пойдемте, – махнул нам Юра, и мы вывалились из машины, как семечки из кулька. Паша вдруг хлопнул себя по карманам штанов и воскликнул:

– А мы с собой даже ничего к чаю не взяли! Так не принято в экспедиции.

– Взяли, – вдруг подал голос Дима. Удивленные, мы обернулись на него и увидели, как он запустил руку в карман черной толстовки и извлек оттуда пачку сырного печенья, –мне в столовой повариха дала. Сказала, что я слишком худой.

– Это она просто в тебе коллегу учуяла, и поэтому ты ей понравился, – сказала Ира.

– Эх, надо было ей помощь предложить… – Дима грустно вздохнул, – но что теперь поделаешь.

– Да могли бы обойтись и без печенья, – Юра махнул рукой, – ну да ладно, пошли.

Было десять часов утра, но для деревни это уже приличное время. Для тех, кто работает по хозяйству, или, как говорят, «управляется», уже могло наступить время обеда.

В ограде было тихо. Слева в ней за завесой дождя угадывался высокий сеновал, набитый под самую крышу, коровник и, кажется, гараж. Дальше по левой стороне я различила загон для овец, потом шло стойло для теленка – бычка, ну а дальше – забор, за которым – уже в огороде – возвышался, как сторожевая башня, деревянный туалет. Дом стоял по правой стороне ограды. Он был небольшим, внутри должно было быть не больше трех комнат, если считать вместе с кухней.

– Проходите, проходите, – Юра подталкивал нас к деревянной двери. Отворив ее, мы попали в полумрак сеней; главную позицию в них занимала громада старинного деревянного шкафа, в центре которого, словно призрачное озеро, угадывалось затуманенное патиной зеркало.

– Мамуль, – Юра открыл дверь, ведшую из сеней в дом, – ты дома?

– Тошно мне! – донеслось оттуда. Голос был добрым и приятным, он напомнил мне мою бабушку, и на душе сразу стало легко. – Юрка, а ты что, не на работе, что ли?

– Дела делал, – многозначительно отозвался Юра, – я к тебе гостей привел. Ты не занята?

– Ну, заводи гостей, что стоишь? – добродушно откликнулась женщина, и в ее голосе не было слышно ни малейшего намека на вопрос или сомнение в уместности нашего присутствия в ее доме, – Сережка с Димкой в магазин побежали – за хлебом. А отец занят, так что я пока одна тут. Заводи-заводи, давай.

Юра обернулся и поманил нас за собой. Я почувствовала себя немного неловко, входя в чужой дом, который и внутри оказался не очень просторным, но зато сиял чистотой и опрятностью. Нужно было снять обувь.

Сама хозяйка дома встретила нас, сидя за круглым столом, придвинутым к светлому, крашенному в белый, окну, выходившему, как я разглядела, на пилораму и дровник. Женщине было лет семьдесят – так что Юра явно был, скорее всего, самым младшим ее ребенком – она была одета в симпатичный цветастый халат, на голове красовался светлый платочек, повязанный на затылке. В молодости она явно обладала яркой внешностью – хотя из-под платочка выглядывали короткие седые пряди, было видно, что когда-то она, скорее всего, была жгучей брюнеткой. Об этом говорили живые черные глаза и чуть смуглая кожа.

– Здравствуйте, – сказал Паша, – мы студенты, которые приехали…

– Да, слышала-слышала, – она повернулась к нам, и я заметила, что у нее чуть искривлена правая нога. Очевидно, какая-то болезнь суставов, – вы садитесь, сейчас чаю попьем и спросите, что вам нужно. Руки вон там можете помыть, – она указала на рукомойник, от вида которого Дима чуть содрогнулся. Должно быть, он, выпорхнувший из своей городской квартиры, видел такое в первый раз.

– Да мы завтракали, – ответил за всех Паша, подходя к столу и располагаясь напротив женщины, – меня Павел зовут. А это Полина, Ира и Дима. Я историк, мы сюда приехали, чтобы собрать и записать всякие приметы, обычаи и традиции.

– Это я слышала. Я, хоть и далеко по селу не хожу гулять, но мне соседки уже наболтать успели. Говорят, что вы книгу будете писать.

– Ну, – Паша пожал плечами, – это если получится. Если много информации соберем, тогда напишем.

– Вы поболтайте тут, – прервал их разговор Юра, – я пока во дворе кое-что сделаю.

Он вышел из дома и оставил нас наедине с женщиной.

– Меня зовут баба Надя, – сказала она.

Паша попросил ее представиться полным именем и, узнав, согласна ли она на то, чтобы ее рассказы были записаны и, возможно, опубликованы, приступил к опросу. Поскольку сама баба Надя не подходила под категорию «знающих людей», опросник был сокращен до тех вопросов, которые касались других, а не лично информанта.

– Знакомы ли вам «знающие люди», то есть, те, кто как-то связан с колдовством, лечением заговорами, наведением порчи или чем-то подобным? – спросил Паша, неизвестно откуда являя миру диктофон и одновременно берясь за ручку с вездесущим блокнотом.

– Да всех сразу и не вспомнишь, – баба Надя задумалась и облокотилась на стол, – сейчас здесь вот прямо чтобы колдунов или ведьм нет. Есть одна соседка – как зовут – не скажу – но она старая уже и по ночам выходит в одной рубашке и наметает на дорогу мусор от своего дома. Это точно колдовство. Она одной из моих дочерей однажды мусор через забор закинула.

– А ваша дочь что сделала? – спросил Паша.

– Да надо было собрать в совок и сжечь, но не дотрагиваться ни в коем случае, а она не стала.

– «Собрать и сжечь, не трогая. Апотропей» – записал Паша в блокнот.

– А еще что о ней известно? – спросил он.

– Не смейтесь, но она моего деда хотела увести. Это сейчас может показаться, что он никому не нужен, а то, видимо, был. Когда он был молодой и на тракторе работал с другими мужиками, она ему яйца вареные принесла – гусиные. Ну, он пришел домой, начал чистить, а там… – она махнула рукой. Паша заинтересованно придвинулся ближе, мы с Димой уставились на бабу Надю, а Ира зажала ладонью рот – и, как оказалось, не зря.

– А там? – нетерпеливо спросил Паша.

– А там птенцы.

К горлу подкатил ком, однако, я сдержалась. Паша, кажется, ликовал.

В этот момент дверь в кухню резко распахнулась, и в дом влетели двое мальчишек – одному на вид было лет четырнадцать, другой выглядел на пару лет младше. Мальчишки были похожи друг на друга, темноволосые и черноглазые, и были одеты одинаково – в оранжевые футболки и спортивные штаны. У каждого в руках было по белому пакету.

– Ой, здрасьте, – пробормотали они одновременно и вопросительно посмотрели на бабу Надю.

– Сережка, Димка, разувайтесь и мойте руки, и подождите, пока я разговариваю, – скомандовала она и, поворачиваясь к нам, объяснила: мои внуки.

Тут и объяснять было не нужно – внуки были похожи на бабушку как две капли воды, особенно старший, которого звали Сережей. Разувшись, он перехватил у младшего, по виду более застенчивого, брата пакет и водрузил все покупки на стол.

Младший – Димка – тем временем успел сбегать куда-то в сенки, вернулся с маленьким ведерком и тряпкой и принялся вытирать порог, у которого стояла обувь: наша, его и брата. Мы удивленно переглянулись.

Затем оба брата юркнули в большую комнату, которую от кухни отделяли занавески и молча засели там. И если Дима просто сидел на диване, то Сережа, достав из кармана толстую деревянную палочку сантиметров пятнадцать длиной, принялся виртуозно вертеть ее в руке и заинтересованно поглядывать на нас. Паша с бабой Надей говорили, а мне казалось, что ухо Сережи с каждый словом вытягивается и увеличивается все сильнее.

– А были ли в вашем роду знающие люди? – спросил Паша, – и если да, то кто это?

Баба Надя помолчала пару секунд и, метнув короткий обеспокоенный взгляд в сторону комнаты, кивнула:

– Были. Мой отец. Только не уверена, что его можно назвать, как ты говоришь «знающим», потому что он так и не доучился.

– Не доучился? – заинтересованный Паша уже едва ли не лежал на столе – так сильно он наклонился, боясь пропустить хоть одно слово.

– Да, – баба Надя нахмурилась, – это страшная история, если не хочешь, то не записывай.

– Страшные как раз лучше всего, – осторожно сказал Паша, боясь потерять сенсацию.

– Кхм, ну ладно… Моего отца звали Сергеем – у нас в семье много кто носит это имя. Внуки мои, сын, племянники. И он был цыганом – вся их семья занималась гончарным ремеслом. Не Бог весть что в наше время, конечно, но прежде, до революции, к примеру, можно было и на этом продержаться. Так вот, однажды в деревню как-то попала та книга. А может, не попадала, а уже была, раз колдун ему ее дал. В общем, в деревне был местный колдун – какой-то старик, и имени его я не знаю. Как он сошелся с отцом – тоже не скажу, потому что не помню, чтобы отец об этом что-то говорил, но было вот что. Старик этот дал отцу книгу в черном переплете – понятно, какую…

– Какую? – спросил Паша. Мы молчали, затаив дыхание. Ира снова зажала себе рот рукой, наверное, чтобы на этот раз не заорать от страха.

– Книгу по черной магии, – баба Надя пожала плечами, – дал эту книгу и сказал читать ее один год. Или три. Я забыла.

– И ваш отец…

– Он ее читал. Иногда дома, сидя перед лампой или свечой, но мать ругалась – тогда они уже поженились, и у них я родилась, а я самая старшая. Мать у меня была из Польши – они пришли сюда беженцами по время большой войны.

Я увидела, как Паша быстро нацарапал рядом со словами «большая война» другие слова и знаки «IМВ» и «Польский мешок», а еще слово с вопросительным знаком «русины?».

– Ваша мать была православной? – прервал он бабу Надю.

– Да, была, хотя и из Польши.

Паша зачеркнул вопросительный знак.

– И… ваша мать ругалась…? – сказал он.

– Да… И если мать ругалась, он уходил читать книгу в Кологривовский дом. Где еще сидеть? Там было спокойно, и никто не ходил, потому что все боялись. Ну, разве иногда появлялась Татьяна Жданова – да вы про нее, наверное, слышали. У нее пару дней назад правнучка пропала. Вот горе-то… Иногда болотовские туда бегали.

– Да, слышали про девочку… – тихо произнес Паша, – и ведь до сих пор не нашли.

– Участковый сказал, будут у всех погреба смотреть, – ответила баба Надя, – по мне, так пусть смотрят. Я чувствую, что она где-то здесь, в деревне. Но мне кажется, что ее нет в живых.

Мы вздрогнули, как мне показалось, совершенно одновременно. По коже побежали мурашки – мне было страшно думать о девочке, которая и правда могла быть уже мертва. Кто мог сделать это с ней? Обычная девчонка, которая еще и школу окончить не успела и, скорее всего, до пропажи вполне могла бегать и кататься на великах вместе с внуками бабы Нади, которые все еще подслушивали весь наш разговор из комнаты.

– Да что я… пока непонятно ничего. Не дай Бог, конечно! – воскликнула баба Надя, – но чувствую, что это закончится плохо. А участковый наш новый все равно молодец, делает, что может. Хоть бы нашел живую!

Она помолчала несколько секунд, а потом продолжила.

– Так вот, мать моя это все не одобряла, и отец иногда ходил в дом Кологривовых.

– Та-аак, – протянул Паша, – и он там что-то видел?

– Однажды, когда он там сидел, с улицы послышался голос. Такой громкий шепот: «Сережа, выйди… Сережа, выйди…». А потом кто-то невидимый стал вырывать у него книгу из рук. Он убежал оттуда. А вскоре этот местный колдун сказал ему, что подошел срок заканчивать с книгой.

– И что-то от него потребовал, да? – спросил Паша так, будто уже заранее знал, что.

– Да, – баба Надя кивнула, – потребовал выпить кровь собственного ребенка. То есть, мою.

Я посмотрела на Иру и Диму. Оба уже были почти в обмороке, и я подумала, что как только мы отсюда выйдем, они понесутся на вокзал за билетами на первую же ракету.

– И что сделал ваш отец? – спросил Паша, старательно записывая все, что ему говорили.

– Он сжег книгу. А колдун потом превратился в свинью и бегал за ним по деревне.

Я видела, как Паша с восторженным лицом вписывает в блокнот каждое слово и не верила своим ушам. Со стороны могло показаться, что баба Надя нас разыгрывает – слишком уж много совсем странных и неправдоподобных деталей было у всех этих историй.

– А ваш отец… он… – начал Паша, но баба Надя поняла и договорила:

– Погиб на войне в сорок четвертом. А зачем он с этим колдуном связался – я не знаю. Молодой был совсем – всего девятнадцать лет, может, ради интереса, вот и все.

Тут Паша встрепенулся, словно вспомнил кое-что еще.

– Вы сказали про болотовских. Ну, что они около дома Кологривовых появлялись. Они имеют отношение к этому предпринимателю, который выделил деньги на восстановление дома?

Баба Надя кивнула и указала на диктофон. Паша выключил его.

– Все-таки односельчане, – женщина наклонила голову, – это я вам так скажу, чтобы вы знали. Вы как-никак этот дом помогаете восстанавливать. Сам Игорь – он здешний, но семья их так себе… С его отцом как кто ни свяжется, обязательно что-то случится. То какой-нибудь его друг во время ночной рыбалки пропадет, то еще что. У Игоря два брата, но они постоянно в тюрьме. Выходят только для того, чтобы снова сесть. Хотя вот сам Игорь, вроде бы, парень ничего. Он в городе учился, потом какую-то строительную фирму открыл, вот оттуда и деньги.

– А что те Болотовы в двадцатые годы в доме искали? – спросил Паша.

– Ой, я ведь вам не сказала. Вы же историю про комиссаршу знаете, так ведь?

Вы все одновременно кивнули.

– Ну, так вот, это бабка Игоря.

– Бабка? – я подпрыгнула на стуле.

– Ну да. Лариска Болотова, та самая комиссарша.

– Так ведь это так давно было… А он молодой! – удивленно воскликнула Ира.

– Ну как – давно, – баба Надя покачала головой, – не так уж. Комиссарше было лет под тридцать, и у нее уже двое детей было, правда, совсем маленькие. Это отец Игоря и его тетка. Игорь у них самый младший, как Юрка у меня. Ну вот, а комиссарша замужем была за местным парнем, он, говорят, тихий был такой, никто и понять не мог, как они сошлись. Она ездила по Пореченску и агитировала всех вступать сначала в красную армию, потом в партию, потом во время Гражданской от белых скрывалась, потом снова откуда-то из леса на тачанке всплыла и уже никак не исчезала. До той истории в доме. Но отец мне в детстве говорил, что она вообще очень часто там бывала до того, как ей голову размозжило.

– А почему она туда ходила, не знаете? – с надеждой спросил Паша.

– Отец говорил, что думала, будто у Кологривовых где-то золото спрятано, но так его и не нашла. И еще говорил, что она очень много времени проводила с теми предметами, которые нашли в запертом кабинете самого Кологривова – эти склянки его, черепа, чучела. Но оно и понятно – она ведь создавала музей атеизма, а все эти вещи… какие-то колдовские, что ли. В общем, я тоже думаю, что она искала сокровища, но так ничего и не нашла. А что ее дети там делали – не знаю. Хотя в деревне люди любят языками почесать. Наверное, кто-то сказал им, мол, вашу мать в этом доме зашибло, вот они и ходили, хотя и не помнили ее, наверное. Да что там помнить. Конечно, какая бы ни была, но все-таки мать – это понятно. Но каково детям знать, что она вот такая была… Она ведь священника местного приказала расстрелять – отца Гавриила. Да много чего наделала, прости ее Господи. Вот вам и вся история, – баба Надя встала со стула и поковыляла к газовой плите.

– Сейчас чайник поставлю, а вы подождите меня несколько минут. Надо у сына кое-что спросить. А Болотов этот… который Игорь – я его мало знаю, но плохого о нем не слышала. А вот с его семьей лучше не связывайтесь, а то мало ли. В общем, к его отцу с расспросами не ходите.

Ира, Дима и я сидели, не шевелясь, в то время как Паша все еще быстро дострачивал что-то в своем блокноте. Наконец, у меня хватило сил повернуть голову и посмотреть на друзей.

– Не говори ничего, – выдавила Ира, – я еще от рассказа о яйцах не отошла.

– А по-моему, прикольно. Ужасно, но прикольно, – сказал Дима, – раньше я думал, что такое можно только в американских ужастиках увидеть. Ну, там, «Зловещие мертвецы» и все такое.

– А у вас случайно нет этой кассеты? – откуда-то справа вдруг послышался голос, и мы все обернулись. В дверях стоял Сережа, его брат Дима выглядывал из-за его плеча.

– С собой нет, к сожалению, – наш Дима пожал плечами, – а у вас здесь есть видик?

– Неа, – Сережа мотнул головой, – но в городе есть. А сюда мы к бабушке и дедушке приехали на месяц. А вы кто? Мы сначала думали, что вы из милиции, по поводу Ксюшки.

– Нет, мы студенты, – откликнулся Паша, – я вашу бабушку расспрашивал про местные легенды и страшные истории. Я вот историк, а Полина, Ира и Дима – архитекторы.

– Я, правда, хотел стать поваром, но мне не разрешили, – сказал Дима.

– Я тоже хочу стать поваром, – воскликнул второй внук бабы Нади.

– Лебедев, ты раздвоился и уменьшил свою копию? – засмеялась Ира, – его тоже Димой зовут.

– Вот и не слушай никого, – сказал Дима, – хочешь стать поваром – становись им. А то будешь как я мучиться.

– Так вы говорите, что страшные истории собираете? – Сережа подсел к нам за стол и слегка опасливо поглядел на дверь, словно ожидая, что сейчас зайдет кто-нибудь из взрослых, и ему влетит. – А мою запишете? Только не думайте, что я вру! Я это всё в начале июля видел, за несколько дней до того, как дождь начался.

– Что ты видел? – Паша вновь вооружился своими ручкой и блокнотом, а Сережа, еще раз посмотрев на дверь, начал торопливо излагать.

– Видели наши ворота, когда заходили? Вот я две недели назад как-то ходил по ограде – мне было скучно, потому что бабушка и дед уснули в доме, а Димка был у дяди в гостях – это дом, который за нашим огородом. Это было днем, и на улице было очень жарко. Раз все спят, то телевизор никак не включить, читать мне было лень. Я сбегал в огород, там у нас турники стоят, и я на них немного покрутился, а потом снова зашел в ограду. И вот, в какой-то момент я слышу за воротами стук – знаете, такой, как будто лошадиные копыта стучат. Я решил посмотреть, кто там за воротами. У нас тут в деревне еще один дядя, и у него есть лошадь, и я подумал – может, он приехал в гости? Но дед и бабушка не разрешают открывать ворота, когда они спят или их нет дома. Нужно сначала узнать, кто там. Я подумал: странно, что дядя молчит. С лошади не слез, даже не сказал ничего и не постучал. И я решил лечь на землю и посмотреть под воротами – там просвет есть между ними и землей. Я лег и увидел… – тут он осекся, черные глаза расширились, – увидел… два лошадиных копыта.

– Ну и что? Лошадиные копыта – это что-то сверхъестественное? – спросила Ира.

– Два, – напомнил Сережа, – их было два.

– Челюсть Иры медленно поползла вниз. Мы сидели ни живые, ни мертвые, а Сережа, вопросительно глядя на Пашу, ждал его ответа, словно в нем видел эксперта по подобной чертовщине.

– Секунд через десять я встал и даже открыл ворота, чтобы увидеть, что это было – но улица была пуста. Я закрылся и забежал в дом.

Паша не шевелился, глядя на мальчика. Я поняла, что он почему-то поверил ему. Он положил руку на плечо Сереже и тихо сказал:

– Правильно сделал, что сразу не открыл. Если еще раз такое увидишь – вообще не открывай, никогда.

– Хорошо, – Сережа кивнул, – а что это было? Черт?

– Не черт, но тоже ничего хорошего, – Паша покачал головой.

– То есть, вы нам верите? – с надеждой и удивлением в голосе спросил Дима, – мы просто никому не рассказывали, потому что боялись, что не поверят.

– Я верю. И Полина верит, правда? – он повернулся ко мне, и я быстро закивала, хотя, признаться, не могла этого утверждать, но жаль было разочаровывать мальчиков.

– Мы тоже верим, – твердо сказал Дима, – ну вы смотрите: если вдруг что-то такое еще увидите, зовите нас. Мы днем около Кологривовского дома все время, а вечерами – в музее.

– Идет, – согласился Сережа и протянул руку сначала Паше, потом Диме и, вдруг как-то совсем посерьезнев, спросил: а вы про Ксюшку ничего не знаете?

– Ничего нового, – я пожала плечами, – а вы с ней дружили?

– Ну, иногда общались, – сказал младший Дима, – она же немного старше нас, поэтому у нее компашка другая, но иногда могли вместе погулять.

– А вы как думаете, почему она могла потеряться? – спросил Паша, – может, сбежала куда-нибудь, могло такое с ней случиться?

– Не, не могла, – помотал головой Сережа, – она нормальная. И семья у них нормальная, ее никогда не ругали ни за что. Так что думаю, бабушка права – с ней что-то плохое случилось, хотя хотелось бы, чтобы это было не так.

– Говорят, ее в последний раз видели, когда она с вокзала шла – уже был поздний вечер, – протянула Ира, – что могло случиться?

– Ну да, поздний, – закивал Сережа, – но все равно же светло еще. Да и кому она что плохого сделала в деревне? Как вы думаете, это маньяк? – вдруг спросил он, поочередно оглядывая каждого из нас.

– Не знаю, – честно признался Паша, пожав плечами, – но вы оба пообещайте, что поздно не будете гулять, а то вон бабушка беспокоиться будет, а она у вас хорошая. Да и дед тоже будет волноваться. Он же у вас тоже добрый? – с сомнением в голосе спросил он.

Мальчики активно и, похоже, очень искренне закивали.

Через несколько минут баба Надя вернулась в дом, и мы стали пить чай, а через полчаса ушли. Она вышла провожать нас, попросила обязательно зайти еще и долго махала вслед, а по обе стороны от нее виднелись две темноволосые головы ее внуков.