Другая сторона стены

***

В воскресенье мы наконец-то сменили локацию – оторвавшись от привычного маршрута, отправились в давно обещанную Пашей прогулку. В то утро мы разрешили себе поспать подольше и выбрались из музея только к одиннадцати утра, тепло одетые и укрытые дождевиками.

Дождь в те дни был еле заметен, но все же иногда мелкие капли казались едва ли не противнее крупных, так что без дождевиков было никак. Паша взял с собой полароид, Дима сбегал в магазин за минералкой, а еще умудрился с утра запастись бутербродами, и теперь тащил это на себе в рюкзаке.

– Удивительно! – восклицал он, втягивая длинным носом свежий прохладный воздух, – за всю неделю я ни разу не уходил так далеко от музея, школы и дома Кологривовых.

– Ох уж эти приключения! – усмехнулся Паша, – Так еще сто метров пройдем – и эльфов недолго встретить. «Опасное это дело, Фродо, перешагнуть порог!»[1].

От неожиданности я резко остановилась и едва не потеряла равновесие.

– Ты читал?! – не удержавшись, воскликнула я и вперилась взглядом в Пашу.

– Ха – читал! – довольно усмехнулся он, поворачиваясь ко мне и, довольный произведенным эффектом, припечатал меня новым фактом, – я еще и на ХИшку[2] ездил в позапрошлом году.

– Правда?! – я схватила его за руку, – расскажи, кем ты там был!

– Да просто эльфом из Ривенделла, – он улыбнулся и пожал плечами, – волосы так и оставил с тех пор длинными.

– Откуда? – удивленно просила я.

– А… – Паша улыбнулся, – вот и встретились разные переводы. Из Раздола, имею в виду. Я в трех переводах читал. А Ривенделл – это же настоящее название на английском.

– Я не читала в оригинале, – я покачала головой, – И на игре ни разу не была, но мне всегда очень хотелось, – горячо сказала я, – ты не представляешь, как! Но не с кем ехать, а одной как-то неудобно – боюсь не влиться в компанию и все такое.

– А Иру и Диму ты спрашивала? Они не захотели? – спросил Паша.

– Вы о чем вообще? – одновременно спросили ничего не понимающие Ира и Дима, – о каких шишках и эльфах вы тут говорите?

– Это, наверное, что-то про Санта-Клауса, – предположил Дима, – Паша же занимается фольклором. А шишки на рождественских елках. Знаешь, украшения такие делают.

Я пожала плечами и, улыбнувшись, посмотрела на Пашу. Он чуть придвинулся и, сжав мое запястье, сказал:

– Тогда мы с тобой съездим, обязательно, – сказал он, – в следующем году, идет?

– Идет, – я живо кивнула, – и только попробуй забыть об этом!

Мы скрепили нашу договоренность рукопожатием и пошли дальше, на ходу обсуждая любимую книгу, а озадаченные Дима и Ира направились следом, в молчании наблюдая за странным диалогом, наполненным не известными им словами.

***

Паша вывел нас к лесу и реке, но не к большой, по которой мы почти неделю назад прибыли в поселок, а к ее довольно узкому притоку, который, очевидно, в отсутствие особой фантазии у местных жителей, назывался незатейливо – Поречка. Справа за лесом, в том месте, где Поречка делала небольшую излучину, виднелись в зарослях рогоза маленькие домики – Паша объяснил нам, что это дачи тех местных, которые жили не в частных домах, а в двухэтажках, что были раскиданы по поселку. Слева река лежала на открытой местности, над ней был перекинут добротный деревянный мост, конец которого скрывался в высоком темном лесу.

Вдали над рекой угадывалась едва заметная ускользающая дымка – утром стоял густой туман. Я поневоле остановилась, завороженная этим зрелищем: серо-голубой гладью воды, лесом, следующим за делающей изгиб рекой, тонкой прозрачной завесой, медленно рассеивающейся в наступающем дне.

Паша уже стоял на мосту, он поманил нас за собой, указывая на лес, в котором мост заканчивался. Я послушала его, сделала несколько шагов и вскоре подошвы моих резиновых сапог глухо застучали по ровным доскам. Дима и Ира отстали – Лебедев имел неосторожность сказать вслух, что он так до сих пор и не понял, как строят мосты. Ира едва не залепила ему затрещину, в очередной раз сказав, что не поможет ему сдать конструкции, а потом схватила его за рукав, наклонила над водой и стала что-то объяснять.

– Родители у него мостовики! – донеслось до нас.

Мне хотелось спросить у Паши, что там, за лесом, но я боялась нарушить молчание. Казалось, что мир затих, хотя в нем все еще были шелест листьев на деревьях, еле слышное журчание воды, звуки наших шагов и пение далеких, не видимых нам птиц – где-то вдали они сидели в ветвях, потом вспархивали и улетали. И совсем уж далеко – в самой чаще леса была слышна извечная его стражница – одинокая серая кукушка.

Услышав ее, Паша грустно улыбнулся сам себе и посмотрел в небо, а потом, повернувшись ко мне, остановился и сказал:

– Ты знала, что кукушка – это девушка, которая тоскует по погибшему возлюбленному и вечно зовет его? Это она так плачет. Как ты думаешь, сможет ли она когда-нибудь… не забыть его, конечно. Но сможет ли она отпустить его?

О ком он тогда говорил? О птице ли?

– Я не знаю, – ответила я, – но я бы хотела, чтобы она смогла.

– Я тоже, – тихо сказал он.

Ира и Дима, все еще переругиваясь, наконец, нагнали нас.

– Когда вернемся в город, заставим его пойти в деканат и написать заявление на отчисление. Я больше не могу, – говорила запыхавшаяся Ира.

– Я же сказал тебе, что понял всё про мосты. Даже начертить теперь смогу. И дом какой-нибудь рядом.

– Знаю я твои чертежи. «Заместо нашей избушки поставьте как бы королевски палаты. И от нашего крыльца до царского дворца – мост. Хрустальной!»

Я так и не поняла, почему Иру привело в бешенство Лебедевское незнание очередных строительных фактов, но решила, что выясню все потом.

Нас встретил прохладный сумрак леса. Сразу от моста в темно-зеленую его громаду вела узкая тропинка, укрытая толстым пружинящим слоем игольника. Она шла прямо, не змеясь и не прерываясь, и терялась в ровных рядах деревьев.

– Это что-то вроде дендрологического парка, – Паша нарушил тишину, – он очень длинный, можно гулять сколько угодно, там дальше в паре мест река делает повороты, и тоже есть мосты.

– Если что, у меня нет польских корней, – оповестил Дима, – а то ты каждый раз нас заводишь в какие-то опасные дебри.

– «Снег чистый чистейшая кровь обагрила: она для России спасла Михаила!» – откликнулся Паша. Я вздрогнула – так было всегда, когда я слышала это имя.

– Хорошее стихотворение, хотя личность автора доверия не внушает, – продолжил Паша.

– Чем тебе Пушкин плох? – удивленно спросила Ира. Что-то подсказывало мне, что автором сих строк было вовсе не солнце русской поэзии, но я умолчала о своих догадках, дожидаясь продолжения дискуссии.

– Ну, хотя бы тем, что это не Пушкин, – усмехнулся Паша, – а Рылеев.

Ира почесала в затылке, очевидно, силясь вспомнить, кто это такой. Надо признать, что я тоже не сразу соотнесла эту фамилию с исторической личностью. Пришлось немного поднапрячься, чтобы вспомнить.

– Рылеев. Ну, декабрист, – сказал Паша. – Я вообще не люблю декабристов – мне травму нанесли еще в школе. Учительница литературы постоянно все произведения без разбора считала отсылкой к восстанию, хотя на истории мы его еще не проходили, и, соответственно, не понимали, о чем вообще речь. «Это произведение проникнуто духом декабризма!» Каким там духом? Ну да ладно. А на истории в школе из меня вообще душу вытрясти пытались, когда я сказал, что они поделом получили. Но нет – по логике учительницы, Николай должен был, наверное, в ноги им упасть за то, что они его детей хотели убить. Вот и Рылеев – еще один борец за свободу и справедливость. Одной рукой пишет про Сусанина и «она для России спасла Михаила», другой в своих программах строчит список тех Романовых, которых, как он считает, нужно убить.

– А может, у него это было… как его… биполярное аффективное расстройство, во! – предположил Дима. – Ну, раз в нем две личности жили.

– Нет, биполярное расстройство – это не то, – отрезала Ира, – две личности, которые друг другу противоречат – это диссоциативное расстройство идентичности.

– Ага, – усмехнулся Паша. – Ну да ладно, мы отдыхать пришли, а не политические диспуты разводить, так что давайте.

– А может, обсудим наше дело? – с нажимом спросила Ира, – неделя уже прошла, осталось всего две, а у нас из достижений только альбом, пара вылазок в особняк и информация о том, что доктор Розанов дружил или, по крайней мере, общался с Софьей. Ах да, еще пока мы были на практике, пропала местная девчонка, которая по идее вообще никому не была нужна. Но это к нам, скорее, совсем не относится.

– С девчонкой вообще непонятно, – кивнул Паша, – я все вспоминаю тот вечер, когда был день поселка, и я забрался в дом. Болотов так активно узнавал у Хвостова, нашли ли Ксюшу.

– Да что этот Болотов-то? – удивилась Ира, – обычный мужик при бабках. Ну а то, что его братья сидят – кого этим удивишь? Он-то не сидел? Нет. Ну и какие вопросы?

– Вопросы, например, к его отцу, – задумчиво проговорил Паша, – ты же помнишь, что баба Надя говорила. Там какая-то странная семейка. Хотя меня, признаться, больше удивило родство с комиссаршей. Вот где тот еще пердимонокль.

– Активная была комиссарша: и туда и сюда успела, – усмехнулась Ира, – Агитация, побеги от белых на тачанке, между этим всем еще как-то муж и дети завелись. Еще и ушла эффектно – в лучших традициях борьбы за заветы Ильича. И на могиле наверняка написали что-нибудь типа «Вы жертвою пали в борьбе роковой…», ну и так далее.

– Да уж, – я улыбнулась, ковыряя носком резинового сапога размокшую от дождя земляную кочку, – как-то раньше все люди успевали.

– Не то что сейчас. Проснулся, поплакал – вот уже и спать пора, – сказал Дима, вглядываясь в темную лесную даль.

– Ну ладно, с Болотовым понятно, хотя не то чтобы всё, – я махнула рукой, – Ты говоришь, что он напоминал Хвостову о том, что нужно активнее вести поиски, – я повернулась к Паше, – возможно, то, что ты слышал позавчера вечером, имело отношение к поискам мифического золота, о котором мечтала комиссарша. Это вполне укладывается в картину мира таких людей. Кроме того, может, он хочет бабкину мечту исполнить. Ну, чтобы получилось, что она не зря рассталась с мозгами в доме Кологривовых. Ну и пусть ищет – черт с ним, с этим золотом. Нам-то что?

– Возможно, все так, – Паша пожал плечами, – но нашему делу это не поможет, потому что дом под неусыпным оком Хвостова.

– А что у нас еще есть из каких-то новых зацепок? В альбоме есть записи Внуковых. Здесь живут их потомки?

Паша покачал головой.

– Там был еще Розанов! – воскликнула Ира, – тот симпатичный врач с такими милыми усами.

– Точно! – Паша кивнул, – но как мы узнаем еще какие-то детали о его дружбе с Софьей? Может, сходить в местную библиотеку? Есть, конечно, еще пара вариантов…

– Каких? – спросила я.

– Архивы. Городской и тот, который в Таре.

– До города двести километров через дождь, а до Тары – сто.

– Ну, куда-то точно придется ехать. И я думаю, что не в город, – он пожал плечами.

– Пока ты будешь ездить, ждать документы и что-то там искать, практика закончится.

– Да нет, – он махнул рукой, – у меня один приятель работает в городском архиве. Я сегодня позвоню ему из музея и попрошу найти архивное дело Розанова. Вы не забывайте, что он – личность известная. Приятель мне поищет документы в городе, а в Тару я сам съезжу. Там все должно быстро получиться – запросов там гораздо меньше, чем в городе, так что через пару дней я вернусь, а вы тут проследите за Хвостовым и Болотовым. И вообще, – вдруг спохватился он, – мы сюда отдыхать пришли или снова загадки разгадывать?

***

Через час после блуждания по бесконечному сумраку леса мы проголодались, и Паша повел нас к месту, где можно было сесть и перекусить. Пятнадцать минут – и мы вышли к деревянной беседке, которая стояла чуть в стороне от прямой тропинки, пересекающей весь дендропарк.

– Мне кажется, что этот лес бесконечен. Интересно, сколько ему лет? – проговорила я, жуя бутерброд.

– Поменьше, чем лесу Фангорна, – усмехнулся Паша.

– А я запуталась вот в чем, – вмешалась Ира, – никак не пойму, где мы сейчас, в какой стороне от музея?

И правда – мы так долго шли и петляли между деревьями, стараясь, правда, не выпускать из вида тропинку, впрочем, это никак не повлияло на ситуацию – запомнить, в каком направлении мы удалились от музея, я так не смогла, потому что тропа сама по себе извивалась, дважды обрывалась там, где река вновь делала повороты, и нам приходилось идти по мостам. На одном из них мы, сняв дождевики, устроили фотографирование на Пашин полароид. Я боялась спрашивать, сколько у него осталось кассет для фотографий – штук двадцать мы уже извели на свои строительные нужды, и вот, где-то десять ушло на фотографии в лесу. Паша фотографировал нас троих, потом, повозившись с таймером, мы сделали общую фотографию. В какой-то момент, пока Паша копался у себя в рюкзаке, Ира схватила фотоаппарат, отогнала Диму и заставила нас с Пашей встать на мосту вдвоем. Результат не заставил себя долго ждать – меньше чем через минуту полароид выстрелил нашим портретом. Так мы и вышли: Паша в толстовке и кепке, с рюкзаком в одной руке и дождевиком в другой, и я – в олимпийке деда, джинсах, резиновых сапогах и с мечтательным оленьим взглядом. Красавица – нечего сказать.

Паша забрал фотографию себе и сказал, что сделает мне копию. Пока он засовывал ее в рюкзак, Ира, поймав мой взгляд, показала мне поднятый вверх большой палец и активно задергала головой. Я пообещала себе разобраться с ней позже – месть нужно было обдумать и подать холодной.

Из леса не хотелось уходить. Когда мы шли назад, я старалась разглядеть каждое дерево, высмотреть грибы и ягоды, поймать взглядом какую-нибудь птицу или зверька. Прохлада под сенью деревьев мягко обволакивала, казалась каким-то спасительным покрывалом, листья тихо шелестели в такт ветру, а паутина на деревьях серебристо посверкивала каплями дождя. Но нужно было возвращаться – пообедать, немного отдохнуть перед завтрашним ранним подъемом. Я вспомнила о том, что Паша засобирался в архив в соседний областной город Тару, – мне вдруг стало не по себе, захотелось как-то отговорить его от этой поездки, но внятных аргументов против нее я придумать никак не могла.

***

Ночью я пошла на наше привычное место – села на бревно, закутавшись в свою вечную толстовку и стала дожидаться Пашу. Он не задержался – появился ровно через пару минут, улыбнулся и сел рядом.

– Чего не спим? Не холодно, кстати?

– Да вот что-то… Немного прохладно, – я дернула плечами и через пару секунд увидела, что Паша снимает с себя кофту, чтобы накинуть ее мне на спину.

– А сам-то…? – удивилась я.

– Любовь греет… к Родине, – улыбнулся он. – Ты же не просто так сюда пришла. Хотела что-то сказать?

Я поежилась и заерзала на бревне. Говорить о том, что у меня неспокойно на душе, казалось странным – непонятно, как отреагирует Паша, к тому же, оснований для страхов не было.

– А тебе точно нужно в Тару? – выпалила я, – тебе же твой приятель из города уже обещал найти Розанова.

– Надо съездить, – он покачал головой, – там гостиница есть, я во вторник постараюсь вернуться. Ты прости, что вам придется без меня поработать день – тут я свинья, конечно.

– Да я не об этом, мы справимся как-нибудь. Просто…

– Будешь скучать по мне? – усмехнулся он. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но он меня опередил, – раз так, то уж точно вернусь как можно скорее. Своих этнографов я предупредил, так что с этим проблем не будет.

***

Утром я вызвалась проводить его на автобус, который отходил в сторону Тары в семь часов. Пришлось проснуться еще раньше, чем обычно. Я оделась как можно теплее, выпила кружку чая, нагретого на плитке, съела вчерашний бутерброд с маслом и сыром и заставила себя выйти на улицу. Паша уже ждал.

– Ира и Дима пусть спят, – я махнула рукой в сторону музея.

– Да и ты могла бы не беспокоиться за меня, – он слегка улыбнулся, – но все же идти одному на вокзал было бы неприятно, так что я рад.

Мы двинулись в путь – Паша показывал дорогу до местного автовокзала, которого я ни разу не видела, по дороге он вещал о местных знаменитостях: говорил о купцах Внуковых, о чаеторговле и разбойниках-чаерезах, об управлении Сибирью в XIX веке, о царях. Дождь в последние несколько дней совсем сбавил обороты – это не могло не радовать и вселяло надежду на то, что он может закончиться совсем.

По дороге нас нагнал уже знакомый характерный УАЗик. Мы сместились ближе к обочине, машина сбавила скорость и поравнялась с нами.

– Утро доброе, товарищи…господа студенты, – из окна высунулось добродушное лицо Соболева, который, судя по его выражению, все еще собирался спасать мир, – куда путь держите?

– Доброе утро, товарищ лейтенант. На вокзал, – ответил Паша.

– Уже уезжаете? – присвистнул участковый, – так практика же на три недели?

– Это Павел ненадолго уезжает, – ответила я.

– Завтра вернусь, – добавил Захарьин. – Еду в архив по историческим делам.

– Ох уж эти ваши дела, – задумчиво проговорил Соболев, – ну садитесь, до вокзала довезу.

Мы не стали долго думать и препираться с представителем власти. В таких случаях отказывать не принято. К тому же, он был приятным человеком и лучился какой-то неподдельной добротой.

– А я вот катаюсь по все тем же делам. Сегодня и завтра будем погреба и дома смотреть. Девчонки все нет – ни следа, ни одной вещицы, которая на ней в тот вечер была – ничего не нашли. Знаете ведь, как бывает – пропадет человек, а потом находят хоть какие-то его вещи. А тут – ничего. Я уже, конечно, понимаю, что ничего хорошего с ней не случилось, если только вдруг не ушла гулять в лес и не заблудилась – что вряд ли. И все же… Может, Бог миловал, – он вдруг размашисто перекрестился.

– Чего удивляетесь? – он улыбнулся, глядя на нас в зеркало, – это у меня прадед священником здесь был, да и я в Бога верю.

– А ваш прадед – не отец Гавриил случайно? – осторожно спросил Паша.

– Он самый, – Соболев кивнул, – тот, которого комиссарша расстреляла.

Мы с Пашей переглянулись. Я вдруг подумала о том, что по всем законам жанра Соболев должен был испытывать, по меньшей мере, неприязнь к Болотову. Казалось бы, сколько лет прошло со времен Гражданской войны, а вот они – внуки и правнуки людей, которые жили в этой кровавой драме. А порой, сами ее творили.

Соболев довез нас до вокзала – одноэтажного квадратного здания, рядом с которым уютно примостились недавно выкрашенные скамейки. Мы выскочили из машины.

– Спасибо за то, что подвезли, – поблагодарил Паша, уже отходя от машины – и да, – он вдруг снова повернулся к участковому, – если вам вдруг будет нужна помощь… не знаю…пойти поискать, прочесать лес, еще что-нибудь – зовите меня.

– Благодарю! – Соболев улыбнулся, – приятно видеть такую молодежь, – он махнул нам рукой и вскоре скрылся за поворотом.

Автобус под кодовым названием «пазик» пришел через пять минут. Откуда ни возьмись появились люди – очевидно, они все сидели в самом здании вокзала и высыпали оттуда как только услышали звук мотора. Паша встал, вслед за ним поднялась и я.

– Ну, я поехал. Скоро остальные пассажиры набегут. Еще место успею занять.

– Хорошо, – сказала я, чувствуя, что сейчас начну стучать зубами – то ли от прохлады, то ли от накатившего внезапно волнения.

– Скоро вернусь, – он вдруг подошел ближе, протянул руку к моему лицу и, легко коснувшись щеки, поправил выбившуюся из косы прядь, – до завтра, Поля.

– До завтра, – я закивала и подняла руку в прощальном жесте.

Через несколько секунд Паша скрылся в полумраке автобуса, сев в самом конце салона, а я так и стояла на вокзале. Потом автобус вздрогнул, вывалил в утренний воздух облако серого дыма и, набрав скорость, помчался дальше на север. Я все стояла и смотрела на него до тех пор, пока не увидела, как Паша обернулся и помахал мне рукой.

[1]Дж.Р.Р. Толкин «Властелин колец, Братство кольца», Глава III «Втроем веселее», пер. Н. Григорьевой, В. Грушецкого.

[2]Ежегодная ролевая игра по вселенной Арды английского писателя Дж.Р.Р. Толкина. С 1990 г. проводится на территории СНГ.

Sub rosa