Энеида. Эпическая поэма Вергилия в пересказе Вадима Левенталя

Мы слышали, что критский царь Идоменей был изгнан своим народом после того, как вернулся из-под стен Трои, что царство его опустело, и берега Крита безлюдны, а жилища стоят пустыми. Ободрённые пророчеством, мы покинули Делос. Наш путь лежал мимо Наксоса, по берегам которого танцуют вакханки, и мимо Пароса, где берут белоснежный мрамор, сквозь россыпь Кикладских островов и вдоль зелёных берегов Донусы. Гребцы радостно налегали на вёсла, будто соревнуясь друг с другом, и спутники подбадривали их весёлыми криками – мы спешили на родину предков, и попутный ветер налетал с кормы.

Когда мы прибыли к берегам Крита, я стал возводить стены, назвав новый город Пергамеей. Народу полюбилось это имя, и люди стали привыкать к очагам своих новых жилищ. Давно уже наши корабли сушились на берегу, народ распахивал нивы, молодёжь справляла свадьбы, я же строил город и устанавливал законы. Всё было мирно, когда вдруг на нас и наш новый город налетел смертоносный мор. Зараза погубила злаки в полях и деревья в садах, в лугах выгорела трава, и ни одно зерно не давало всхода – люди без сил влачили свои тела, умирая от болезней и голода.

Тогда родитель Анхиз велел мне снова отправиться на Делос и снова искать милости оракула Феба, просить у него ответа – где искать помощи в горькой беде? Где найти конец нашим мытарствам, куда бежать с охваченного заразой острова?

Я уже собирался вновь выйти в море, но ночью, когда сон объял всё живое, мне явились изваяния богов – священные пенаты, что я спас из огня, покидая Трою. Во сне они предстали передо мной как живые, я ясно видел их в свете полной луны, лившей своё сияние в широкие окна. Подойдя к изголовью моего ложа, они сказали мне:

– По воле Аполлона принесли мы тебе ответ, который Феб сам дал бы тебе на Делосе. Мы последовали за тобой из сожжённой Азии, и на твоих кораблях мы отправились в бурное море, не сомневайся же – мы до звёзд возвеличим твоих потомков и городу, в котором они будут жить, даруем вековечную власть. Ты должен возвести стены для этого города, так не отчаивайся и не бросай своих трудов. Но не про эту страну говорил вам Феб, не на Крит велел он вам отправляться. Есть страна на западе, которую греки зовут Гесперией, – в этой древней и плодородной земле жило когда-то племя энотров. Теперь потомки энотров по имени их вождя зовутся италийцами. Там-то и есть ваша родина, ибо там появились на свет Дардан и его брат Иасий, от которых произошли все дарданцы. Так встань и передай наши слова отцу – надлежит вам искать земли Авзонии и древний Корит. Пашни же у подножия Дикти Юпитер уготовил другим!

Вещий голос и видение богов поразили меня – казалось, не во сне, а наяву, вблизи я видел их лица и стянутые священными повязками кудри. Градом катил по мне холодный пот. Я поднялся с ложа и сразу же, взяв неразбавленное вино, совершил возлияние над очагом и стал благодарить небеса, поднимая к ним раскрытые ладони.

После этого я немедля рассказал о видении отцу, и тут Анхиз признал, что ошибся, когда говорил нам о Крите, ведь две ветви предков были у нас, и про вторую он позабыл. Он сказал:

– О сын мой, всё дальше гонит тебя горькая судьба Илиона. Теперь я вспоминаю, как Кассандра предрекала мне всё это – она называла и Гесперию, и край италийцев, но я не слушал её. Кто мог бы тогда поверить, что тевкрам придётся искать берегов Гесперии! Никто не верил Кассандре! Что ж, теперь сам Феб указывает нам путь – так последуем же туда, куда он зовёт нас!

Так он сказал, и мы, ликуя, спустили на воду корабли. Оставив на берегу лишь немногих соотечественников, мы подняли паруса и снова отправились в путь, длинными килями разрезая морские волны.

Едва берег Крита скрылся за горизонтом – только бескрайние небеса и морской простор были вокруг нас, – как над головами нашими стали собираться тучи. Небо потемнело, и волны вздыбились в наступившей среди дня ночи. Ветер поднял валы стеною, разбросал во все стороны наши корабли и погнал их по широкому простору. Молнии разрывали небеса, в темноте мы ослепли, сбились с пути – и даже Палинур, наш кормчий, признал, что потерял дорогу. Три дня мы блуждали в непроглядной мгле и столько же беззвёздных ночей носились по бурному морю – и лишь на утро четвёртого дня увидели землю, горы и поднимающийся у их подножия дым. Тогда мы налегли на вёсла и, вспенивая лазурные воды, поспешили к берегу.

Увы, мы спаслись из пучины, чтобы оказаться на страшных островах посреди Ионийского моря, которые греки зовут Строфадами. Там, после того как из дома Финея во Фракии их изгнали аргонавты, поселились гарпии – чудовище Келено и её ужасные сёстры. Нет гнуснее тварей, и Стигийские воды не рождали монстров омерзительнее. Язва богов, хищные птицы с девичьими головами и крючковатыми пальцами на лапах – щёки их всегда бледны от голода, но всякая пища, которой они коснутся, оказывается осквернена смрадными извержениями их мерзкого чрева.

Войдя в гавань и высадившись на берег, мы увидели на равнине вольно пасущееся стадо коров с другим мелким скотом. Взяв добычу, мы принесли часть её в жертву Юпитеру и великим богам, чтобы они были благосклонны к нам, и сели пировать, поставив столы и ложа на берегу залива. Но только мы расселись, как, к нашему ужасу, с гор слетели гарпии. От взмахов их громадных крыльев поднялся ветер, а воздух мгновенно был отравлен их зловонным дыханием. С гнусными воплями они стали расхищать яства с наших столов, а оставшиеся осквернять касанием своих нечистых лап.

Тогда мы переставили столы в глубь скалы, в надёжное укрытие, вновь разожгли огни алтарей и улеглись, приготовившись к пиру. Но снова откуда ни возьмись, из тайных своих убежищ налетела шумная стая и стала хватать и осквернять нашу пищу. Тогда я приказал спутникам взять оружие и вступить в бой с проклятым отродьем. Повиновавшись мне, тевкры обнажили мечи, спрятались в высокой траве, и стоило мерзкой стае с дикими криками зайти на новый круг над берегом, как Мизен с высокого утёса затрубил в медную трубу, подавая знак воинам. Вступив в небывалую битву, мы набросились на чудовищ – но самый острый меч не мог поразить их оперения, и самый сильный удар не мог даже ранить их. Они унеслись вверх, в поспешном бегстве оставляя за собой гнусный след содержимого своих внутренностей, и только одна Келено, усевшись на высокой скале, заговорила с нами:

– Глядите на себя, потомки Лаомедонта! За быков и за тёлок готовы вы вступить в битву, за кусок мяса готовы вы изгнать ни в чём не повинных гарпий из их дома. Так слушайте же меня и запоминайте! Я скажу вам то, что мне поведал Феб-Аполлон, а ему сказал то всемогущий Отец богов. Вы держите путь в Италию – что ж, однажды, умолив попутные ветра, вы пристанете к её берегам. Но город, обещанный вам пророчеством, вы окружите стенами не раньше, чем жестокий голод заставит вас пожирать сами пиршественные столы, впиваясь в них зубами. Такова будет ваша плата за обиду, нанесённую гарпиям!

Закончив свою речь, Келено расправила крылья и унеслась в непролазные леса. У нас застыла кровь в жилах, ужас охватил упавших духом людей, и один за другим стали говорить они, что не мечом, но мольбой и смиренными просьбами следует нам добиваться мира – будь то хоть нечистые уродливые птицы, хоть бессмертные богини. Отец мой Анхиз, стоя на берегу, простёр к небесам руки, взывая к милости богов.

– О боги! Молим вас отвратить от нас беды! Смягчите гнев свой и ради нашего благочестия спасите нас!

Мы сразу же отвязали канаты и покинули злосчастные берега Строфад.

Нот наполнил наши паруса, и корабли побежали по пенным волнам. Мы держали путь туда, куда звал нас ветер и вёл наш кормчий. Мы миновали лесистый Закинф, Саму и Дулихий, потом увидели вершину Нерита и обошли стороной берега Итаки, проклиная страну, где был рождён беспощадный Улисс. Потом перед нами встал гористый Лефкас, мы увидели на мысу храм Феба, внушающий трепет проходящим мимо морякам, и поспешили к берегу, где наконец бросили якорь.

Выйдя на сушу, мы принесли жертвы Юпитеру, разожгли алтари и совершили очистительные обряды. Там, на мысе Актиум, мы провели игры, будто у себя на родине. Друзья соревновались в честной борьбе, масло стекало с обнажённых тел – и на душе становилось легче. Позади был трудный путь среди опасных земель и вражеских греческих городов.

Меж тем солнце совершило полный круг: прошёл год, как мы покинули родную гавань; миновала ледяная зима, что ураганами вздымает ввысь тяжёлые волны. Тогда я повесил на дверь храма выпуклый медный щит, что когда-то носил пращур Геракла Абант, и велел написать: оружие грека в дар принёс греками побеждённый Эней, – после чего скомандовал вновь занять места на скамьях кораблей и покинуть гавань.

И опять гребцы ударили вёслами по волнам, и мы пустились в путь вдоль берегов Эпира. Скоро мимо нас пронеслись высокие горы Керкиры, острова феаков, но мы держали путь в гавань Хаонии, к твердыне Бутрота, и там остановили бег кораблей.

Там дошли до нас странные слухи. Будто бы греческими городами здесь правит теперь Гелен, сын Приама. Будто у Пирра Неоптолема отнял он и царство, и жену – Андромаха будто бы теперь снова жена троянца. Эти вести разожгли моё любопытство, и я поспешил, оставив флот, в город, чтобы там найти Гелена и обо всём расспросить у него.

Но по дороге в город, в роще на берегу реки, я встретил саму Андромаху – она справляла тризну и погребальные обряды на пустом холме. Праха Гектора не было в нём, но она возвела и посвятила погибшему супругу два алтаря, чтобы плакать над ними. Она увидела нас, узнала троянские доспехи, и тут же холод сковал её тело, она без сил упала на землю, думая, что перед ней не что иное, как смертное видение. Долго молчала она и потом сказала:

– Тебя ли я вижу, сын богини? И какие вести принёс ты мне? Ты жив? И если ты лишь тень из царства мёртвых, то где же, скажи, мой Гектор?

Сказав это, Андромаха залилась слезами.

Меня тоже душили слёзы, и голос мой срывался. Я так отвечал ей:

– Отбрось сомнения, это я, и я жив, хотя жизнь моя и протекает на краю бездны. Но расскажи о себе. Какие ещё горести изведала ты после того, как потеряла величайшего из мужей? Каково делить Пиррово ложе той, кто была женой самого Гектора?

Тогда она опустила взгляд, и голос её стал глуше.

– Только одна из троянских дев была счастлива – та, которой повезло быть принесённой в жертву на могиле Ахилла у троянской стены. Никто не разыгрывал её по жребию, она не была рабой и не всходила невольницей на ложе победителя. Нас же увезли по водной глади кого куда те же самые воины, которые перед тем дотла сожгли нашу родину. Все эти годы я терпела Ахиллесова сына Пирра, этого спесивого и надменного юнца, в рабстве рожая ему детей. Потом он уехал в Спарту, чтобы жениться там на Гермионе, внучке Леды, а меня отдал Гелену, ещё одному своему рабу из числа троянцев. Но случилось так, что мучимый фуриями Орест настиг Пелида и бездыханным поверг его на могилу отца. После его смерти власть здесь перешла Гелену, и эти земли он назвал Хаонийскими в честь троянца Хаона. Город назвал он Илионом, на вершине высокого холма воздвиг твердыню Пергама и эту реку назвал именем Симоента – но родины эта земля мне не заменила. Однако скажи о себе. Какой судьбою заброшен ты сюда? Какой бог привёл тебя к нам, хотя ты и не знал, где нас искать? Где твой сын, Асканий? Жив ли он? Помнит ли свою мать? Знает ли, что братом его матери был сам Гектор? Мысль об этом должна зажигать в его сердце мужество и пробуждать в нём старинную троянскую доблесть.

Так говорила Андромаха и долго рыдала, не в силах унять слёзы. Но вот мы увидели, как от городских ворот, окружённый толпою, спешит к нам Гелен, сын Приама. Он тотчас узнал нас и повёл к воротам – обрадованный, он лил слёзы и болтал без умолку. Подойдя к городу, мы увидели малое подобие великой Трои: небольшой Пергам на невысоком холме и скудный ручей, который назвали Ксанфом. Я в слезах целовал порог, напоминавший о родном пороге, и створы ворот, сделанных в память о Скейских вратах. Вместе мы вошли в город друзей, и царь принял нас в своих просторных палатах. Там, в чертогах Гелена, мы пировали, поднимая чаши с вином и держа золотые блюда с яствами.

Пролетел день, а за ним и другой, и вот уже лёгкие ветры стали звать нас в путь, и Австру не терпелось наполнить паруса наших кораблей. Тогда я обратился к царю-прорицателю с такой просьбой:

– О Приамов сын! Глашатай богов! Тебе дано зреть волю богов в движениях светил, и в огне треножников, и среди лавров священных рощ Аполлона. Тебе ведом язык птиц и ведомы знаки, которые они чертят в небесах. Все приметы сулили мне и моим спутникам удачу. Боги велели нам держать путь к Италийской земле и там пытать счастья. Одна лишь Келено, мерзкая гарпия, сулила нам горе и предсказала небывалый голод. Скажи же, чего нам следует опасаться и как избегнуть грозящих нам бед?

Тогда Гелен совершил священный обряд, принёс жертвы и стал молить богов о мире. После он распустил на лбу жреческие повязки и повёл меня к порогу храма Аполлона, куда заказан путь простым смертным. Я трепетал, когда его вдохновлённые богом уста разверзлись и он молвил:

– О сын богини! Воля великих богов пребывает с тобой, ибо твоя участь суждена тебе Отцом всех богов, и его закон непреложен. Ныне мне дано поведать тебе немногое – лишь то, что поможет пройти по морю и безопасно войти в гавани Авзонии. Остальное сокрыто от меня Парками и великой дочерью Сатурна. От Италии, которую ты мнишь такой близкой, и от гавани, в которую ты надеешься скоро войти, отделяет тебя долгий путь. Прежде чем ты окажешься на безопасной земле, где сможешь воздвигнуть свой город, тебе предстоит гнуть вёсла в морях, омывающих берега Сицилии, пересечь равнину Авзонийского моря, увидеть воды подземных озёр и берега острова Цирцеи.

Далее Гелен сказал:

– Один знак я открою тебе, чтобы ты прочно сохранил его в своём сердце. Твой город тебе надлежит заложить там, где, томимый тревогой, на берегах потаённой реки под сенью прибрежных дубов ты встретишь огромную белую веприцу. Тридцать белоснежных детёнышей будут сосать молоко своей чудесной матери. Там, в основанном тобой городе, ты обретёшь покой. Не бойся предсказанного Келено голода, тебе и твоим спутникам не придётся грызть столы – Аполлон снизойдёт к вашим молениям. Но избегай восточных земель Италии, что лежат так близко, по ту сторону нашего моря. Там построили свои города и обвели их высокими стенами могучие и воинственные греческие цари. Саллентинской равниной овладел критянин Идоменей, Петелию держит Филоктет из Фессалии, а на других землях царит племя локров.

Ещё скажу тебе, – продолжал царственный прорицатель. – Когда корабли твои, измерив моря, остановят свой бег и на берегах обретённой земли ты возведёшь алтари, чтобы у них возносить молитвы богам, в молитве тебе надлежит накрывать волосы пурпурным покровом. Ты, твои друзья и ваши потомки должны свято блюсти этот обычай, который ныне предписывают вам боги.

Далее он говорил так:

– Когда ты покинешь наши берега, ветры отнесут тебя к берегам Сицилии – туда, где перед вами расступятся теснины Пелорского мыса. Берегись Пелора! Держи путь влево, кружным путём, подальше от берега и омывающих его волн. Там землю, которая когда-то была единой, всесильное время обрушило в морскую бездну, отделив Гесперийскую землю от Сицилии. В страшный провал хлынули, кружась в ужасном водовороте, мощные волны, оставив лишь узкую расселину. Справа там ждут тебя скалы Сциллы, а слева – Харибды. Там трижды в день бездна засасывает в себя бурные воды и трижды в день исторгает их из себя, поднимая до самых звёзд. Там, в кромешной тьме огромной пещеры, таится Сцилла – чудовище, высунув голову из щели, влечёт к себе проплывающие мимо корабли. Лицом она прекрасная дева, и у неё нежная девичья грудь. Но ниже груди у неё тело рыбы, мохнатый волчий живот и громадный дельфиний хвост. Чем идти напрямую и хоть раз себе на погибель узреть среди мрачных скал безобразное чудовище, лучше обогни остров с юга, у мыса Пахин.

И ещё скажу тебе, сын богини. Если Гелен и впрямь прозорлив, если можно верить моим пророчествам, если дух мой наполняет истинным знанием сам Феб – верь мне, и я повторю тебе снова и снова одно лишь, но самое важное. Прежде всего духом своим преклонись пред божественной силой Юноны. Твори ей молитвы, приноси жертвы и блюди обеты, чтобы смирить гнев владычицы богов. Только так ты сможешь покинуть берега Сицилии и достичь Италии. Там, у священных озер Аверна, в мирно шумящей роще, под скалой ты найдёшь пророчицу. В вечном исступлении она вещает людям их судьбу, записывая предсказания на листьях растущих вокруг деревьев. Эти листья она оставляет в глухом гроте, складывая один на другой. Они лежат неподвижно по порядку до тех пор, пока ветерок из приоткрывшейся двери не разметает их по всей пещере, но она не заботится о том, чтобы вновь собирать их, и люди, пришедшие к вещунье за предсказаниями, уходят ни с чем, проклиная Сивиллу. Но ты не бойся потерять время и не досадуй на друзей, что будут торопить тебя и звать в дорогу, говоря, что попутный ветер наполняет паруса. Запасись терпением и мольбами добейся, чтобы она добровольно раскрыла уста и дала своё предсказание без угроз и насилия. Она расскажет тебе об италийских племенах, и о будущих войнах, и о том, как вам избежать грядущих бед. Будь почтителен с ней, и она укажет вам безопасный путь. Что ж, теперь отправляйся в дорогу. И возвысь славу великой Трои подвигами!

Вот что сказал мне Гелен, открыв мне мою судьбу. А после велел отнести к кораблям дары, нагрузить их золотом, серебром и резной слоновой костью. Он подарил нам множество медных додонских котлов и оружия, коней и возниц и ещё дал нам новых гребцов. Анхизу он дал доспех Пирра, золотую тройную кольчугу, и его островерхий, увенчанный косматой гривой шлем. Тогда отец велел поднять паруса, чтобы не упустить попутный ветер, и глашатай Феба так обратился к нему с величайшим почтением:

– О муж, удостоенный славного союза с Венерой! Дважды боги спасли тебя из гибнущей Трои – в первый раз, когда она была разрушена Геркулесом, и теперь, когда она сожжена греками. Ныне свершается судьба, которую боги готовили тебе и твоим потомкам. Так близки Авзонийские берега, и тебя тянет повернуть паруса напрямую к ним. Но край, обещанный вам Аполлоном, неблизок, и вам придётся избрать кружной путь. О счастливейший из отцов, гордый сыновней любовью, – в путь! Не дело мне долгой речью мешать крепчающим Австрам!

Но тут на берегу появилась Андромаха. Опечаленная нашим отъездом, она тоже, не желая отставать от мужа, принесла нам дары – множество разноцветных одежд, украшенных золотой пряжей. Чудесный фригийский плащ преподнесла она Юлу, сказав:

– Мальчик, прими этот дар от той, кто когда-то была женой Гектора, твоего дяди. Пусть этот плащ напоминает тебе о руках той, кто его выткала, будет залогом моей любви, последним подарком родных. Твой образ один напоминает мне о моём собственном сыне, Астианакте. У тебя те же кудри, те же руки, глаза и лицо. Он был бы тебе ровесником, если бы был жив.

Отплывая, я, не в силах сдержать слёз, так обратился к ним:

– Будьте счастливы, друзья! Ваша судьба уже свершилась, наша же зовёт нас в путь. Вам нет нужды бороздить просторы морей в поисках убегающих Авзонийских земель. Здесь у вас есть подобие Ксанфа, и город, построенный вами, напоминает об Илионе. Вы возвели его при лучших знамениях, и этим стенам не придётся повстречаться с яростью греков. Если же я достигну Тибра и прилегающих к нему долин, если дано мне будет возвести там стены нового города, что обещан нашему роду, тогда оба наши народа будут вовеки братьями. Ведь у нас один предок, Дардан, и судьба наша всегда будет общей. Пусть же и наши потомки никогда не забудут этого!

Мы вновь вышли в море и держали путь мимо скал Керавнии, ближе к Италии. Солнце зашло, горы окутались тенью, и мы пристали к берегу на ночлег, выбрав по жребию гребцов, чтобы сторожить корабли. Мы устроились на желанной суше, на ложе из сухого песка, и сон освежал наши уставшие тела. Ещё не свершили свой круг Оры, ведущие по небосклону Ночь, а наш кормчий Палинур уже встал. Праздная лень была незнакома ему. Он чутко ловил ток ветров, наблюдал светила, молча скользящие в небе созвездия Гиад, Арктура, двойных Трион и Ориона, несущего свой золотой меч. Увидев безоблачное небо, он дал с кормы звучный сигнал, пробуждая нас к новому дню. Мы сняли лагерь и снова пустились в путь, расправив крылатые паруса.

Вот, прогоняя ночные светила, заалела заря, и мы увидели очертания холмов Италии, её берега.

– Италия! – вскричал юный Ахат, и все мы приветствовали её радостным криком.

Сам родитель Анхиз наполнил чашу до краёв чистым вином и, встав на высокой корме, поднял её, призывая богов:

– О боги, о властители морей, земли и быстрокрылатых бурь! Даруйте нам лёгкий путь и пошлите попутный ветер!

Ветры подули сильнее, и мы подошли к гавани. На вершине холма показался храм Минервы. Сняв паруса, мы повернули корабли к изогнутому дугой берегу и увидели бухту, преградой скал защищённую от пенных и солёных восточных волн. Тогда я увидел знамение: вдали, на высоком берегу, паслись четыре белоснежных коня.

– О приветливый край, – сказал тогда отец Анхиз, – увы, ты сулишь нам войну. Кони грозны в бою, и эти кони грозят нам жестокими сражениями! И всё же порой кони, запряжённые вместе в повозку, покорно терпят узду – лишь в том я вижу надежду на желанный мир.

Сойдя на берег, мы сразу же вознесли мольбы принявшей нас звонкодоспешной Палладе, а затем, помня завет Гелена, покрыли головы фригийскими тканями и заклали жертвы великой Юноне, соблюдя все обряды. Но времени медлить не было, и, окончив моления, мы тотчас же отчалили от берега и повернули паруса к югу, покинув обиталище греков. Вот показался вдали основанный Геркулесом Тарент, за ним мы увидели Лакинийский храм, а затем твердыни Скилакея и Кавлона. Наконец из волн поднялась Этна, и мы услышали грозный грохот волн, с великой силой бьющих в прибрежные скалы, и грохот этот отражался от них стократным эхом. Воды бурлили и клубами поднимали со дна пески.

– Воистину, это Харибда! – воскликнул Анхиз. – Та, о которой говорил нам Гелен. Это её смертоносные утёсы и её обиталище в острых изрезанных скалах. Друзья, держите же вёсла ровнее!

Гребцы налегли на вёсла, со скрипом поворачивая корабль влево, прочь от берега. Следом устремился направленный проворным Палинуром флот. Трижды, вздыбившись, поднимала нас до небес пучина, и трижды схлынувшие валы опускали нас к теням преисподней. Трижды меж сдвинувшихся скал слышали мы стенания утёсов, и трижды морская пена, взлетев, орошала небеса. Мы спаслись от грозных скал с живущими в них страшными чудовищами, но солнце между тем зашло, ветры стихли, и силы покинули нас. Мы сбились с пути, и течением отнесло нас к берегам циклопов.

Там есть огромная бухта, покой которой никогда не тревожат ни ветры, ни бурные волны. Но в вышине над ней непрестанно грохочет грозная Этна. Она то извергает из своего жерла до самого неба тучи чёрного дыма, смешанного с белёсым пеплом, то жарким пламенем лижет светила. То выбрасывает из своей утробы огромные скалы и с силой бросает их ввысь, то с гулким рёвом изрыгает потоки расплавленного камня, и тогда они горячими языками облизывают её крутые склоны. Там, как гласит предание, лежит тело гиганта Энкелада, поверженного самим Зевсом. Придавленный горой, сын Тартара там дышит огнём через горные расщелины. Когда же он поворачивается с боку на бок, вся Сицилия содрогается и небеса застилаются дымом.

До утра мы не сомкнули глаз, спрятавшись в прибрежном лесу и не зная причин ни страшного грохота, ни огненных всполохов, ведь ночь не была озарена ни светом луны, ни даже сиянием звёзд – ненастная тьма скрывала от глаз всё вокруг. Лишь только занялся день и, поднявшись с востока, прогнала тени Аврора, из лесной чащи появился странного вида незнакомец. Худой, измождённый, в жалком рубище, весь в грязи и обросший бородою, он шёл к нам, в мольбе протягивая руки. Плащ его был изорван в лохмотья колючками, но в нём ещё можно было узнать грека – видно, из тех, что когда-то покинули свою отчизну, чтобы воевать у стен Трои. Увидев нас издали и узнав наши доспехи, он сперва замер в испуге, но после, помедлив, ещё быстрее устремился к нам и стал с плачем молить нас:

– Заклинаю вас светилами, властью богов и светом небес, что дарят нам своё дыхание, тевкры, возьмите меня с собой и увезите в любые земли прочь отсюда! Да, я грек и признаю, что был среди данайцев, что шли войною на вас и ваших пенатов! Если обида на наше злодейство и поныне сильна в вас, что ж, тогда бросьте меня в волны и потопите в пучине. Если суждено мне умереть, то пусть я умру хотя бы от человеческих рук!

Сказав так, он склонил колени и долго припадал к нашим ногам, рыдая. Отец Анхиз протянул ему руку и ободрил залогом дружбы. Мы стали расспрашивать его о его судьбе. Тогда он отбросил страх и поведал нам о себе.