скачать книгу бесплатно
– Не слишком ли ты самонадеян? И почему на тебе черные одежды? Разве тебя не радует встреча с нами? – надменно поинтересовался правитель.
– У слуги Господа нашего каждый день, дарованный им, праздник. А одежда моя пускай тебя не обижает. Так мы выражаем свою смиренность перед Господом нашим.
Ванея услышал, как за спиной зашептались мужчины. Присутствующие, все без исключения, были облачены в светлые одежды.
– Ты пришел в нашу страну по приказу или собственному соизволению? – опять задал вопрос Киаксар.
– Мое сердце не знает никаких приказов, кроме веления Божия.
– А я вот принимаю тебя по своему разумению, так как хотел убедиться, не тот ли ты одержимый пришелец, что наведывался уже однажды, чтобы смущать умы людей наших? – Киаксар улыбнулся, но улыбка его таила больше угрозы, чем дружелюбия. За спиной Ванеи при этом пронесся возмущенный гул. Егише промолчал в ответ.
– Значит, ты готов сложить здесь свою голову, и пример твоих предшественников для тебя не наука? – возвысив голос, рявкнул царь. Егише продолжал молчать. – Я хотел лично встретиться с тобой, чтобы узнать о твоих намерениях. Признаюсь, твоя настойчивость граничит с наглостью или… глупостью. Кто ты есть?!
– Я служитель Церкви Иисуса Христа…
– Прежде всего ты – преемник Варфоломея и Фаддея, – с заметной долей лукавства произнес мужчина, сидевший по правую руку от царя, судя по всему, священнослужитель, – И так же, как они, наверное, считаешь, что все мы здесь безбожники, и только и ждали того, кто откроет нам глаза на истинную веру?
В зале воцарилась тишина, а затем присутствующие начали возмущенно переговариваться. Егише оглядел собрание, затем сказал как можно дружелюбнее. Но при первых же словах его гул в зале усилился.
– Бог един, а Церковь наша никогда и никого не вовлекала в свои ряды против воли…
– Для нас отступление от веры – самый тяжкий грех, – не меняя интонации, опять произнес мужчина, который являлся главным жрецом. Имя его было Эштар. – Ты хочешь ввергнуть наших верующих в грех?! – грозно произнес жрец. – Ты, как и твои предшественники, хочешь посеять раздор между братьями – приверженцами единой маздаяснийской веры?!
Егише молчал и больше не собирался отвечать на вопросы, в которых все ответы были предопределены. Ибо знал, что излишнее оправдание только укрепляет собеседника в его недоверии и подозрениях. Скорее всего, главный жрец решил устроить что-то вроде показательного суда, догадался и Ванея, чувствуя внутри себя нарастающее волнение.
– Каково твое слово, главный жрец? – сдвинув брови, обратился к жрецу Киаксар, правитель Атропатены.
– Я предлагаю предать его казни немедленно, – не меняя позы, ответил Эштар.
В лице Егише ничего не переменилось, глаза по-прежнему излучали спокойную уверенность, что ничего плохого с ним произойти не может, во всяком случае, сейчас. Ванея, взглянув на учителя своего, только сильнее стиснул зубы.
Часть II
Верх счастья на вершине доброты
Одержимый пришелец
Если в тебе недостаток веры, то и бытие не верит в тебя.
Лао Цзы
– Но мы не можем проявить подобное негостеприимство, – неожиданно смилостивился Киаксар. – Римский император подумает, что мы поступаем так из-за своей дикости. Великий император Август[62 - Нерон Клавдий Цезарь А?вгуст Германик] всячески благоволит к нам, не будем же мы пренебрегать его расположением и без подробного разбора казнить его людей.
Егише с облегчением подумал, что, судя по всему, местный правитель не вполне осведомлен о том, с какой ненавистью император Август относится к тем, кто связан именем Христа.
– Присядь, – неожиданно предложил царь царей иноверцу, указав на место перед собой. Правитель, как правильно догадался Егише, был более осведомлен в делах большой политики, нежели в религиозных пристрастиях сильных мира сего.
По лицу жреца Эштара можно было понять, насколько его возмутила неожиданная перемена в повелителе. Хотя оно оставалось непроницаемым, в глазах заметались молнии. Только что Киаксар продемонстрировал перед всеми, насколько мнение главного жреца ему безразлично, и что правитель волен единоличным решением вершить общее дело, не считаясь даже с главным духовным саном. Последние слова правителя вызвали глухой ропот в зале. Егише между тем поклонился и опустился на ковер на почтительном расстоянии от царя.
– Мой народ очень гостеприимен, даже слишком, – продолжал властитель, – тому пример, что твои люди нашли себе занятие на моей земле. Атропатена – великая страна и дает приют многим. Но торговые люди, мастера и умельцы, тем более, ученые мужи приносят нашему государству только пользу. Какую пользу могут принести нам твои намерения? – он приподнял руку, и слуга, взбив шелковую подушку, подложил ее под локоть своего хозяина.
– Люди должны чтить свою веру, это главная заповедь зороастрийца, – все же вмешался жрец, явно недовольный тем, что правитель перешел с иноверцем на доверительный тон. – Наши люди в отличие от других не подвержены разврату и праздности, слишком крепка их вера, и мы прилагаем к тому все силы, – не преминул Эштар напомнить царю о своих заслугах. Затем обратился к чужестранцу, и интонация его опять стала угрожающей.
– Наша вера не допускает смешения с другой религией, а грех вероотступничества – самый тяжкий грех для зороастрийца. Что тебе здесь делать? Лишь из своего почтения перед Римом мы не разделались с тобой еще при въезде в наш город. Уходи в свою страну. Завтра же. Иначе тебя постигнет участь Варфоломея.
Егише, казалось, нисколько не испугался угроз.
– Смерть не страшит меня, – спокойно отвечал он, – ибо за нею следует жизнь вечная.
– Недаром царь Киаксар упомянул о твоей наглости! Значит, ты по-прежнему отказываешься подчиниться приказу властителя покинуть Газаку?! – решил подлить масла в огонь Эштар, дабы царь поскорее принял предложенное им решение. Егише на этот раз даже не удостоил главного жреца взглядом. – Ну что ж…
В это время двери распахнулись и в зал вбежал запыхавшийся юнец. В глазах его стояли слезы. Увидев заплаканное лицо сына, Киаксар встревожено поднял голову.
– Отец, – мальчик бросился к ногам правителя, – наша мать умирает! Сделай же что-нибудь!
Киаксар с недоумением посмотрел на своего восьмилетнего отпрыска.
– Что случилось?! – вместо него задал вопрос Эштар. – Разве Иотапа не разрешилась благополучно от родов еще в благословенный харватат?[63 - шестой день месяца]
– Да, да, – мальчик от волнения путал слова и заикался, – брат мой, слава богам, жив и здоров. Но мама… когда я подошел к ней, она не узнала меня, она мечется и произносит какие-то странные слова.
– Он приближался к матери в такое время?! – негромко возмутился один из присутствующих мужчин.
– Этот ребенок привык своевольничать, – заметил кто-то еще тише.
– Отец!.. – мальчик понял, что выдал себя. Смущенно пряча красные от слез глаза, так же скоро он покинул зал.
Киаксар растерянно посмотрел ему вслед. Затем с тем же недоумением взглянул на главного жреца, ответственного за благополучие, духовное и физическое, в его семье.
– Все во власти богов… – уничтожающий взгляд царя заставил запнуться Эштара на полуслове, но, выдержав его, жрец все же продолжил. – Необходимо принести богам в жертву белую верблюдицу, пока вездесущие дайвы не завладели окончательно телом и душой прекрасной Иотапы.
– Сейчас же приступай! Не медля! – тихо, но грозно повелел Киаксар. Главный жрец поднялся со своего места и стремительной походкой вышел из зала. Вслед за ним поспешили несколько священнослужителей и люди из его охраны. Все присутствующие в зале также встали и склонили головы в почтительном поклоне перед вторым человеком власти. После того, как за Эштаром закрылись двери, царь сделал знак слуге:
– Пускай все оставят меня одного…
Искусный мастер
Горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы.
Ветхий Завет. Екклесиаст
По прошествии положенных дней домашнего заточения Махлиатены, Эдае потащила племянницу в обувную лавку.
Стоял полдень. Яркое светило застыло высоко в небе без единого облака. Правда, солнце уже охладило свой пыл. Удалившись от лета, но еще не совсем приблизившись к зиме, оно дарило природе свое нежное всепроникающее тепло, ровно столько, чтобы люди, в своих молитвах восхваляя всесильное светило за его щедрость, были более благодарны, откровенны и лишены всяческого лицемерия.
Эдае сразу заметила пару необычных чарыхов. По форме и тому, как они были украшены, она догадалась, чьих рук была работа.
– Эти чарыхы очень красивы, – указала на них Эдае, – таких в твоей лавке раньше я не видела.
Довольный Ашан прищурился.
– Это работа моего нового работника.
– Тебе нравятся? – Эдае сдвинула брови и толкнула плечом племянницу.
Махлиатена, мечтавшая поскорее вернуться в ювелирную лавку, мимо которой они почему-то сегодня проскочили, стояла с безразличным видом, кусая губы. Ей не хотелось никаких чарыхов, она мечтала лишь о новом браслете с круглыми бирюзинками, как у двоюродной сестры. Но попадут ли они сегодня к ювелиру – это во многом зависело от настроения ее своенравной тетки. Поэтому Махлиатена, стерев с лица недовольство, с готовностью ответила.
– Нравятся! – Она вытянула руку и указала на пару издалека. – Только впереди можно пришить еще по две ракушки, было бы красивей…
– Можно и пришить, – с готовностью ответил мастер. Махлиатена приблизилась еще на шаг.
– А вот здесь, в середине – золотую бусинку!
Сейчас Махлиатена подражала своей тетке: та всегда была чем-нибудь недовольна и старалась в любом деле что-то добавить от себя. Так должна поступать каждая взрослая женщина, считала племянница.
– Умница, дочка! – с восхищением произнесла ее тетка Эдае. – Слышишь, что говорит госпожа?! Добавь, – капризно потребовала она от хозяина. – Сейчас же! Мы подождем.
– Зачем ждать? – пожал плечами удивленный странным поведением женщины Ашан. – Мастер все исполнит и вечером один из моих сыновей принесет чарыхы прямо к вам домой.
– Ладно, – с тем же важным видом сразу же согласилась Махлиатена, повернулась спиной к Ашану и перешла к следующей лавке, где торговали тканями.
Эдае с угасающей надеждой смотрела вслед племяннице. Неужели ей не удастся и сегодня увидеть красавчика, вкус губ которого сделал невыносимо душной не одну бессонную ночь.
– Нет! – непроизвольно вырвалось у Эдае. – Ты… ты можешь все напутать. Позови того, кто шил эти чарыхы! – потребовала она.
Ашан в который раз с удивлением взглянул на заартачившуюся вдруг постоянную покупательницу и скрылся в мастерской. Эдае внутренне ликовала. Она так долго мечтала об этом мгновении, что если бы юноши сегодня не оказалось на месте, ее сердце от тоски, наверное, просто раскололось бы на части.
Давид вышел из мастерской. Его прекрасные блестящие, словно сочные черешни в разгар лета, глаза были округлены от удивления или, скорее, счастья вновь увидеть женщину, одарившую его сладким поцелуем. Давид, по примеру Эдае, изо всех сил стараясь ничем не выдать своей радости, учтиво склонил голову.
Бодрствуй и жди
Дух добьется всего, что сам себе прикажет.
Сенека
– Я хочу купить эти чарыхы, – с трудом сдерживая улыбку, обратилась к нему Эдае.
Обычно местные женщины так запросто не заговаривали с чужими мужчинами. Но, во-первых, она была госпожой, а значит, вольна вести себя с простым людом как ей заблагорассудится. А во-вторых, этот парень был намного младше нее, поэтому ее замечание звучало вполне естественно и не вызывало подозрений.
– Однако тебе следует кое-что добавить. Подойди ближе.
Она указала пальцем, и Давид, взяв чарых в руки, поднес его заказчице.
– Вот здесь и здесь добавь по бирюзе, здесь – две ракушки каури, а здесь…
Неожиданно она коснулась пальцем ладони Давида. Ашан стоял за спиной своего работника и не мог видеть их рук. А тем более глаз своего работника, еще более расширившихся, словно при укусе змеи. Сама млея от прикосновения, хитроумная Эдае начала нежно водить пальцем по дрожащей ладони чернокудрого красавчика. Лицо ее при этом не изменило строгого выражения, и она продолжала отдавать указания все тем же капризным тоном.
– Здесь, смотри, чтобы было все очень ровно… большие золотые бусины…
Разволновавшись, Давид почувствовал, как мгновенно взмокли его ладони, лоб также покрылся испариной. Он испытал все те же почти забытые ощущения, что и при первой их встрече. Но в следующий миг рука его, словно потеряв чувствительность, разжалась, и чарых полетел на землю – из-за угла вышла та, что оставила первый шрам на его нежном, чувственном сердце – прекрасная Махлиатена с лазурным взглядом.
… «Махлиатена»… В степях ожил легкий ветерок и заволновались золотые колосья ржи… «Махлиатена»… С горных круч сорвались чистые как слеза, светлые звонкие ручьи… «Махлиатена»… Птицы расселись по ветвям и заструились тихие трели – зазвучала нежная песнь любви…
На девушке было одеяние желто-золотистых оттенков, стянутое на талии красивым бронзовым поясом. Ноги скрывали теплые шаровары из тонкой верблюжьей шерсти. Поверх платья тот же курди – безрукавка из белоснежной, хорошо выделанной козлиной шкуры. На голове шарф, схваченный на затылке бирюзовыми бусами. На запястьях и лодыжках – грубые золотые браслеты вперемежку с накрученными на тонкие запястья бирюзовыми бусами. Теперь, став взрослой, Махлиатена более тщательно подбирала украшения перед выходом из дома.
Девушка с тем же выражением, что и Давид, уставилась на него.
«Махлиатена, я люблю тебя!» – на Давида повеяло полевыми цветами, и он услышал, как вдалеке зазвенел знакомый лукавый девичий смех…
Ашану не понравилось поведение нового работника. Может, в его стране это было в порядке вещей, но разглядывать чужих женщин, не принадлежащих твоему роду, местным правоверным могло показаться оскорбительным. Тем более что женщины были не из простых, а старшая из них к тому же слыла ужасной скандалисткой. Еще не хватало, чтобы по ее наущению слуги могущественного брата разнесли лавку и оставили детей Ашана без куска хлеба. Он схватил оторопевшего Давида сзади за шею и втолкнул в мастерскую.
– Этот парень – хороший мастер, хотя и иноверец, – заикаясь от волнения, начал оправдываться Ашан, повернувшись лицом к женщинам и стараясь выглядеть как можно учтивее. Он по-своему истолковал удивление, написанное на лицах покупательниц. – Но если вам неприятно, что вашу обувь тачает иноверец, я сам сделаю, какую закажете, а его завтра же выгоню…
– Нет, нет, в Газаке иноверец сейчас не такая уж и редкость. Просто, просто…
Эдае не знала, чем оправдать глупое поведение своей племянницы. Насчет себя самой она была спокойна. Ашан вряд ли о чем-то догадался.
– Просто… можно ли доверять чужестранцу?
– За этого парня я ручаюсь, – Ашан улыбнулся, – он мастер своего дела.
– Хорошо, посмотрим, – Эдае опять недовольно сдвинула брови, – но чарыхы я хочу получить сегодня же.
– Будет исполнено, как вы пожелаете, – Ашан понял, что гроза миновала. – Новый мастер очень искусный, – он начал расхваливать Давида, – у него ловкие руки, и он выполнит в точности все ваши пожелания.
«У него ловкие руки, и он в точности выполнит ваши пожелания… так ли это? О боги, сколько же достоинств у этого богоподобного мужчины!» – с замиранием сердца подумала Эдае. Она схватила оторопевшую племянницу за руку, и они покинули лавку.
И создал бог женщину
…Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к сердцу женщины…
Притчи Соломона
Сотворив вечерю, Егише с учениками вышли во двор вдохнуть перед сном свежего воздуха.
Приближалось время сна. Егише вернулся в гостиницу и вскоре ученики услышали его мерный храп.
Сон праведника, во всем положившегося на бога, глубок и покоен. За время сна зреет ум и упорядочиваются мысли, сила небесная прочит запас физических человеческих возможностей еще на некоторое отведенное для него время и возводит хрупкий хрусталь души.
Кропотливо и заботливо выстраивается за ночь то, что иной сомневающийся и маловерный беззаботно и безоглядно начнет разбазаривать уже следующим же днем, так и не поняв своего истинного предназначения и счастья…
Давид последовал за Егише, а двое других учеников задержались за разговором во дворе.
– Давид стал какой-то странный, – сказал негромко вслед товарищу Рефаим.
– Он рассказал тебе, где поранил голову? – спросил Ванея.
– Я знаю то же, что и ты.
