Один из семидесяти

скачать книгу бесплатно


Зороастрийцы использовали для лечения болезней помощь своих богов – владык Вселенной: Огня – для разжигания внутреннего тепла и уничтожения проникшей внутрь заразы, Неба, Воздуха – через камни, минералы, Земли – лечение глинами, Растений – при помощи отваров лекарственных трав, Животных – лечение шерстью, Воды – ведь она присутствует в человеке всегда, поэтому и все лекарства создавались на ее основе.

Но не нужно было быть атхарваном, чтобы понять, что Иотапа из породы крепких и сильных женщин. Об этом говорил не только ее гороскоп, но и особенности фигуры: ровная спина, пышная грудь и широкие бедра. Ее стать и формы радовали глаз мужчин независимо от их желания – ведь она излучала женское здоровье, а медный цвет ее пышных волос роднил ее с образом Ардвисатуры-Анахити – Ардви, как любовно звали дочь Ахура-Мазды простые маздаяснийцы.

Родив здорового ребенка, Иотапа на этот раз пошла на поводу у хитроумной Араски – впала в отчаяние, нахлынувшее неизвестно откуда. А уныние – страшный грех, тем более что уж она-то была одарена милостью богов даже большей, чем может располагать иная женщина. Но впервые внутри проскользнуло чувство тревоги и сомнения, за что Иотапа тут же была наказана, хоть и небольшим, но недомоганием.

Главный жрец обязан был лично заниматься ее лечением, ведущим непременно к выздоровлению. Однако после его вмешательства Иотапа почувствовала себя хуже.

Как наилучший Господь

Пускай догорит светильник и никто его не увидит.

Бог увидит.

    Х. Л. Борхес

Народ стекался к храму. Оставив обувь перед входом, преклонив головы, правоверные входили внутрь.

Эштар оглядел собрание – народу набилось как обычно битком – все желали здоровья жене правителя. Пора было приступать к молитве. По отцу Эштар был из рода магов – особой высшей касты мидян, наделенных особыми способностями. Маги вызывали дождь, прекращали суховеи, могли заглядывать в прошлое и будущее, общались с высшими силами. Маги обладали поразительным врожденным чутьем, которое позволяло безошибочно угадывать как причины того или иного недомогания, так и способы борьбы с ним. По этой причине большинство из сородичей Эштара занимались врачеванием. Самые одаренные становились священнослужителями.

Главный жрец Эштар сегодня выступал в роли дастура[70 - руководитель молебна] в главном храме Газаки. Это было не только его священным долгом, но и просто делом чести.

Нужно воспользоваться случаем и еще раз напомнить всем верующим, что злоучитель-иноверец в Авесте считается наиглавнейшим врагом правоверных. С появлением такого иноверца может случиться главная беда верующего – его духовная смерть.

Пришедшие помолиться располагались чуть ниже алтарной ниши, которая к тому же была скрыта от молящихся перегородкой. Каменный пол храма был застлан овечьими шкурами, на которые верующие обычно садились. Восемь мобедов были отделены от основной массы верующих каменным желобом, в котором стояла прозрачная вода.

Перед началом ясны[71 - в данном случае – молебен.] все священнослужители совершили омовение рук и преклонили колена у жертвенника, на котором предварительно были сложены ветки хвороста. У алтаря лежали предметы, подготовленные специально для ясны: чаша с ключевой водой, барсом[72 - пучок веточек тамарикса], перевязь барсома, анар[73 - росток граната], топленое масло, дрон[74 - пресная лепешка с девятью насечками] и молоко. Причем, молоко было надоено собственноручно мобедом, готовящим хаому – при этом голова коровы была повернута на восток, а голова мобеда на юг.

Присутствующие в храме, омывшие лицо и руки перед входом в храм, также стали на колени. В правой руке каждого мужчины был зажат пучок веток тамарикса, количеством семь, с одним цветком в середине, у женщин веток было восемь.

Жертвенник был сооружен на небольшом возвышении в храме, у его южной стороны, потому как зороастрийцы всегда молились лицом, обращенным к югу.

Эштар сделал знак и атраван[75 - мобед, следящий за огнем] со словами молитвы поднес к сложенному на жертвеннике хворосту лучину, зажженную от священного негасимого храмового огня. Молитва в храме читалась на авестийском языке[76 - древнеиранский, язык Авесты, был распространен в древности на Востоке]. Атраван был завернут в ткань с головы до ног. Оставались открытыми только глаза. Его дыхание не должно было осквернить священного храмового огня. Руки также были замотаны в чистую ткань. Атраван медленно поворошил длинными щипцами горящее дерево.

Ветки хвороста укладывались особым порядком на большом медном блюде. Хворост был собран самый чистый, от здоровых и молодых деревьев, потому огонь весело и громко потрескивал на блюде, легко перескакивал с ветки на ветку и вскоре превратился в единое мощное и ровное пламя. После этого атраван отложил щипцы и поклоном дал понять, что можно переходить непосредственно к ритуалу очищения.

Фраберетар[77 - подносчик культовых предметов] передал аберете[78 - помощник фраберетара, держащий предметы], а тот Эштару поднос с необходимым набором предметов. Церемония началась как обычно с богослужения: литании и афрингана, в которых воздавалась хвала Богу Ахура-Мазде – Творцу всего сущего. Сраошавареза[79 - мобед, следящий за правильностью совершения ритуалов и исправляющий ошибки при чтении молитвы] занял свое место и сделал знак, что можно начинать. Ахунвар[80 - главная молитва, с которой начинается любое богослужение] прочитал сам Эштар. Молитва начиналась словами:

«Как наилучший Господь…»

Как в начале, так и в конце каждого гата[81 - абзац молитвы], произнося хвалу Богу, дастур Эштар поднимал голову и правую руку с пучком тамарикса и цветком, освящая таким образом всех присутствующих в храме. В ответ собравшиеся прикладывали руки с таким же тамариксом и цветком к глазам, лбу и голове. Сей жест означал подтверждение их преданной любви к Величайшему из богов – Ахура-Мазде. Между тем, астанар[82 - мобед, омывающий эфедру], омыв ритуальное растение, передал ее хаванане[83 - мобед, выжимающий сок эфедры для приготовления ритуального напитка хаомы], а тот в свою очередь – чашу с готовым соком раэтвишкару[84 - мобед, смешивающий сок растения с молоком и водой]. Последний привычным движением добавил туда молоко, воду и тщательно все перемешал. Эштар между тем воздавал хвалу священной хаоме:

…Молюсь ей, о, Спитама, Спитама-Заратуштра…

…Молюсь ей ради счастья я громкою молитвой…

С поклоном хаванана преподнес чашу со свежеприготовленным священным напитком дастуру Эштару.

…ибо Авеста предвещает: прими священную хаому, сильную и непобедимую, дающую силу всему телу, приносящую исцеление и победу над врагом…

Эштар пригубил хаому и передал ее атравану, тот фраберетару, затем родственникам больной. Хаому отведали царь Киаксар и все сыновья Киаксара и Иотапы, братья Иотапы и их сыновья, далее – все остальные дети, родственники и слуги. И так, по кругу, все отведали священного напитка трижды – каждый раз перед новым гатом молитвы. Несколько капель священой хаомы атраван добавил в огонь, охвативший поленья ровным красивым пламенем.

– …Прими эту священную хаому как дар родных Иотапы Ахура-Мазде, означавшее также желание умилостивить священные божества Митру, Рашну, Атара, праведного Сраоша, а также ангелов-хранителей праведной дочери нашей веры Иотапы…

Молюсь ради счастья

Под знаменем зависти шествуют ненависть, предательство и интриги.

    Гельвеций

Так чудесно гореть мог только хворост тамарикса.

Тамарикс считался священным деревом у зороастрийцев. Маленькое и неприхотливое, прекрасно прижившееся на солончаковой почве, большую половину года оно пребывало в буйном цвету, что являлось свидетельством его крепкого здоровья и силы. Древесная кожица деревца была нежной, и если насекомым удавалось ее повредить, из раны начинал сочиться сладкий и душистый густой сок, на который слетались дикие пчелы. Однако пользоваться медом, как и ломать ветки тамарикса имели право только служители храмов. Стойкий запах цветущего тамарикса, терпкий, горьковато-медовый, всегда присутствовал в храмовой службе. Фраберетар подбросил в огонь горсть сухих плодов. Пламя вспыхнуло новой страстью.

Каждый почувствовал, как новый чудный, чуть отяжелевший и дурманящий запах проникает в грудь, а затем вырывается наружу, словно выманивая и унося с собою во всеочищающее и избавляющее пламя жертвенного храмового огня всю душевную боль и грязь, скопившуюся незаметно, несмотря на ежедневное молитвенное усердие. Ведь грехов избежать так же трудно, как победить многочисленное войско Ахримана – человек не Бог, он только стремится стать таким, как Творец Ахура-Мазда. После того как хаома обошла присутствующих трижды, слова молитвы зазвучали громче. Пламя во время богослужения было ровным и мощным, и в этом Эштар тоже узрел добрый для себя знак и божье благословение.

В том, что Иотапа может поправиться, маг знал не хуже иноверца Егише. Однако этого он меньше всего и желал ей сейчас. Если бы Киаксар не был обуян своими чувствами как глупый юнец и меньше внимания уделял своей женщине, Эштару было бы довольно просто избавиться от этой на зависть жизнестойкой и плодовитой девы. Она успела произвести на свет подряд трех сыновей, не считая дочери, с такими же бронзовыми, как у нее самой, кудрями, которыми так умиляется слабодушный правитель.

Жена жреца Эштара, в отличие от Иотапы, с огромным трудом смогла разродиться всего-то одним мальчиком, да и то, как его не оберегали многочисленные служанки, ребенок не избежал неудачного падения с лошади и остался хромым на одну ногу. После этого бог наслал на Эштара настоящее проклятие – посылал год за годом одних дочерей.

По этой причине жрец в прошлый Новруз взял в жены двоюродную сестру, значительно младше себя годами, но та, вопреки предсказаниям, опять принесла ему дочь. Не помогли известные магические обряды. Судьба словно смеялась над жрецом. И хотя он прекрасно понимал, что таким образом боги хотят сбить спесь с возомнившего себя всевершителем жреца, напомнить о том, что не все ему подвластно, но не было сил смириться.

Ведь если так пойдет дальше, думал Эштар, род его может совсем угаснуть. Ждать полноценного потомства от хилого хромоногого сына Рашиана было бесполезно. Пока Эштар с Киаксаром по закону располагают почти одинаковой властью. Что будет, когда затем к власти придет один из сыновей царя? Будет ли Эштар и его семейство пользоваться прежними почестями и привилегиями? Не захочет ли кто-нибудь из подросших племянников-священнослужителей силой заполучить вожделенный сан, позволяющий быть наравне с правителем, сан главного жреца целой страны? За плечами Эштара не было силы, на которую принято опираться в случае угрозы роду – сыновей.