скачать книгу бесплатно
– Ну, если твой бог не всесилен, тогда я, пожалуй, лучше обращусь к священнослужителю, – разочарованно сказал Беньямин. – По крайней мере, дождусь правосудия. – Не удержавшись, он опять дал волю слезам. – Ты знаешь, какой виноградник был у меня?! Сколько навоза я перетаскал, сколько ведер воды! Вся семья трудилась в поте лица. Моя лоза давала по метрету[23 - 39, 46 литра] вина!
– А свидетельствовать против брата единородного все же грех, – не унимался Ванея. – Мы должны быть милосердными как Господь наш. И уметь прощать как Он…
…Не судите и не будете судимы; не осуждайте и не будете осуждены; прощайте и прощены будете… ибо какою мерою мерите, такою же отмерится и вам…
– Что-то я тебя никак не пойму. И слова твои мудреные. Бог един… но если не умилостивить всех остальных богов: всесильную Мах[24 - Луна], благостную Ардви[25 - Богиня влаги и рек], грозного Атара[26 - Бог Огня]… – всех, мы не можем рассчитывать на дождь, урожай и даже сочную траву в долине!
Беньямин оглядел чужестранца с головы до ног недовольным взглядом.
– Постарайся унять свой гнев, – сказал Ванея. – Господь наш сказал, что… если ты принесешь дар свой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь дар свой перед жертвенником, и пойди прежде помирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой. – Пойди, поговори с братом. Возможно, ты в чем-то заблуждаешься. А я буду молиться за вас…
Махнув в сердцах рукой, Беньямин с унылым видом побрел вниз по узкой улочке. Перед тем, как скрыться за поворотом, он несколько раз задумчиво оглянулся на парня в чудных длинных одеждах.
Митра – страж порядка и закона
Человек, у которого есть слабые родственники (то есть бедные, немощные), и он не проявляет к ним красивый нрав, расходует милостыню не на них, то Аллах не примет милостыню этого человека и даже не посмотрит в День Суда (лишит милости).
Коран
Ахура-Мазда окружил себя богами-помощниками, и каждый занимался делами, вверенными ему Всевышним. Самых приближенных было шесть амешаспентов, за ними шли не менее почитаемые боги-язаты, одним из которых был Митра.
Его, как и Ахура-Мазду, всегда представляли в короне из золотых лучей, обрамляющих голову[27 - похожая корона Митры украшает Статую Свободы – символ Нью-Йорка]. Солнечная корона Митры, распускающая на все стороны света всепроникающие лучи благодати, – напоминание о его всевидящем оке, оберегающем справедливость и свободу человека.
Даже в языческом Риме с недавних пор стали больше почитать Митру – в надежде, что он окажет им содействие в борьбе с заклятыми врагами – последователями учения Иисуса Христа. Ведь именно Митра был призван хранить раз и навсегда установленный миропорядок.
Праздник Митры начинался глубокой ночью и продолжался до восхода солнца. Тьма, как известно, есть время выбора – сознательного принятия или отречения от зла и заблуждений.
Каждый год в день праздника Митры все зардушти[28 - истинно верующие], начиная с мобедов[29 - главный священнослужитель храма], прилюдно клялись до самой смерти защищать Бессмертный Огонь и Чистую Веру Ахура-Мазды.
Праздник начинался неизменно в храме – святилище огня. На алтаре в медной чаше горел священный огонь. Здесь же стояла лорка[30 - ритуальный сосуд]. В праздник Ахура-Митры она была заполнена дарами из семи составляющих: миндаля, фисташек, грецкого ореха, хурмы, инжира, винограда и граната. В вазах, расставленных по всему храму, стояли букеты душистых полевых цветов, в кувшины налита прохладная родниковая вода, а на подносах лежал горячий хлеб.
В храме в этот день готовили специальную для этого праздника хаому[31 - ритуальный напиток на основе растения, содержащего эфедрин]. Каждый правоверный приносил с собой некоторое количество вина, в общий котел добавляли также приготовленную в храме заготовку хаомы, корицу и шафран и на треть разбавляли родниковой водой. Пропитавшись общей радостью и молитвами, хаома считалась полезной, особенно для стариков и тех, кто испытывал недомогание.
Дома в этот праздник мужчины и женщины подтверждали клятвой свое стремление быть верными друг другу в семейных узах и воспитании детей. Произнося клятву, становились на одно колено (мужчина на левое, женщина на правое), лицом на восток. Затем скрепляли договор действием: откусывали небольшой кусок от свежего хлеба и запивали глотком вина, и только тогда поднимались с колен.
А с восходом солнца натрудившиеся накануне правоверные, сморенные хаомой и ночным весельем, с легким сердцем возвращались в дома, прямиком на свои мягкие лежанки. Назавтра следовало продолжение праздника, а это для многих означало, что можно будет хорошенько выспаться.
В домах в честь Митры горело ровно пять светильников. В эти дни предписывалось употреблять больше сладкого, а вот мясо было под запретом. Тяжелая пища замедляет работу мысли, а дни праздника Митры – это время, когда стоило хорошенько пораскинуть мозгами.
С самого утра на открытых пространствах жгли высокие костры, но прыгать через них как в Новруз запрещалось.
Опытные сладкоголосые женщины соревновались в умении петь, молодые – петь и танцевать. Нередко к ним присоединялись мужчины. И тогда выстраивался большой праздничный веселый хор или хоровод. После домашних застолий и длительных возлияний, ограничивающихся легкой закуской, некоторые старики, как правило, чувствовали себя излишне самоуверенно и начинали всячески подтрунивать над молодежью, вызывая парней на рукопашный бой, а то и немедля сразиться в любимую игру човган[32 - древняя азербайджанская конная игра, внесена в список нематериального наследия ЮНЕСКО].
Човган – мерило достоинства и чести
Чтобы выигрывать, прежде всего нужно играть.
Альберт Эйнштейн
Это была командная игра, и суть ее заключалась в том, чтобы, сидя в седле, отнять у противника плотный шар – тряпичный или сваленный из шерсти, скатанный из камыша или ивовых прутьев, – а затем загнать его в большие деревянные ворота противника. Шар наездники гоняли при помощи длинной загнутой внизу палки.
Хотя поначалу човган был всего лишь упражнением для развития ловкости у военных, очень скоро игра стала захватывающим развлечением для всех без исключения мужчин, включая царских отпрысков и приближенных. Играли от мала до велика, богатые и неимущие. Безлошадные бедняки устраивали пешие турниры – с палками в руках гонялись за шаром по траве.
Говорят, човган завезли торговцы, побывавшие в Индии, но если и так, то произошло это достаточно давно. Целые поколения местных мужчин выросли на этой игре. Човган был так же неразделим с их жизнью, как конь и горы.
Для богатых родителей она была не чем иным, как мерой силы, ловкости и смекалки подросших наследников. В борьбе юнцам представлялась возможность проявить как свои достоинства, так и недостатки характера, что учитывалось при выборе кандидата на придворную или военную должность.
Особо отличившиеся игроки нередко наделялись разными прозвищами: Ловкач, Смельчак, Хитрец, а то и Лентяй, Косолапый или того хуже – Трус. Даже по прошествии лет, когда заговаривали о ком-то из своих соплеменников, в памяти прежде всплывало его прозвище.
Човган мог опозорить целый род или возвысить даже самого безвестного юношу, если тот смог проявить в игре чудеса смекалки и храбрости. В этой игре не имело значения, из какой семьи был игрок, здесь все были равны.
Однажды в игре между богатыми юнцами и их слугами хозяин, возмущенный исходом игры не в свою пользу, не удержался и огрел палкой противника, своего слугу. Да так, что тот скатился с коня.
Зрители освистали его поведение, а на следующий день впавший в ярость игрок получил предписание от правителя покинуть Газаку – его отправили служить в самый глухой угол государства, и больше никто о нем не слышал.
Чужие обычаи
Не спрашивай у того, кто много ходил, спрашивай у того, кто много видел.
Восточная пословица
Как-то за работой Давид и Ашан разговорились.
– В Атропатене много племен, и каждый народ говорит по-своему, – рассказывал хозяин о своей стране. – Но есть языки, которые объединяют людей.
Давид согласно покачал головой.
– Не знал бы ты, к примеру, арамейского, я бы тебе работу не дал. А вообще я кутий и с женой разговариваю только на языке своего племени.
– Твоя жена не говорит по-арамейски?
– А зачем? Разнородцы между собой договариваются на арамейском, мидийцы в Атропатене говорят на языке койнэ, а в домах каждый на своем. Жена редко выходит из дома, воспитывает моих сыновей, а они не должны забывать родного языка.
– Мудро.
А вот если бы ты знал и мой язык, я платил бы тебе целых два ассария вместо одного, – улыбнулся Ашан.
– У меня будет время научиться! – весело ответил Давид. – И я сделаю это с удовольствием, из уважения к твоему народу!
– Приятно слышать, – улыбнулся Ашан, продолжая работать. – Но со мной и моими сыновьями говори по-арамейски. Он им еще пригодится, когда они отправятся по торговым делам куда-нибудь на Восток. Когда у меня родится дочь, если это, конечно, угодно богам, – вознес он руки к небу, – она будет говорить только на родном языке. Чтобы затем учить своих детей, моих внуков. Сохранять язык и обычаи рода – женское дело.
Ашан был добрым человеком. Правда, не настолько богобоязненным, как того хотелось местным священнослужителям.
Совсем еще юный возраст, когда закладываются самые крепкие основы веры, пришелся на странствия, и Ашану часто было не до молитвы. По молодости, как и многие его сверстники, мечтал о богатстве, которое бедному человеку всегда грезится где-то в дальних краях.
Ашан бывал в разных странах, в некоторых подолгу работал. Но со временем понял одно – прекраснее места, где родился, не сыскать. Лучше быть небогатым, но жить среди своих единомышленников, единоверцев, которые тебя понимают лучше других.
– Мой род из южной Экбатаны[33 - современный город Хамадан в Иране], но мы давно облюбовали здешние места, – рассказывал он за работой. – Здесь более спокойно, тепло, да и земля плодородней. Парфия далеко, Рим еще дальше. У меня своя лавка, дом, хорошие соседи. У нас говорят: добрый сосед ближе, чем жестокосердный брат, и это так. В Атропатене не особо чинятся различия между родами, от того разноплеменники живут без ненависти друг к другу. Кстати, наш царь тоже из племени кутиев.
– Царь приходится тебе родней?! – присвистнул Давид.
– Наверное! Если хорошенько покопаться! – засмеялся Ашан. – Только царь наш из рода Аршакидов, который ведет свое начало от легендарного патриарха Аррана. Это тоже наша дальняя родня! – подмигнул он Давиду. – Для нас Киоксар – царь царей, хотя римлянам и парфянам, наверное, не нравится, как мы называем Киоксара. С ним мы не знаем особой нужды, ведь он правоверный маздаясниец и любит свой народ. Он не развязывает войн, но держит сильную армию и вовремя пресекает нападение. Он позволяет нам жить в мире, поэтому для нас он царь царей!
Правда, бывают времена, когда у кочевников – номадов или тех же гаргаров, тапиров, кадусиев, скажем, плохой год: скотина пала, приплода недостаточно, болезнь какая… но детей-то все равно кормить надо… вот они и устраивают набеги, – заметив тревогу в глазах нового напарника, решил его успокоить. – Но это, слава богам, бывает все реже. И Газаку обычно эта беда обходит. Бандиты знают, что у нашего правителя только конных воинов – целых два мириада[34 - 1 мириада – 10 000], поэтому в город нос не суют. Да и что им здесь делать. Им нужен лишь скот, а скот на пастбищах. Если и орудуют, то где-нибудь на дорогах, на дальних яйлагах[35 - высокогорные пастбища]. Ты же видел, стены города не такие высокие, да и особо не укреплены, как в тех же римских метрополиях.
– Откуда ты знаешь про римские метрополии? – удивился Давид.
– Бывал… – задумчиво ответил Ашан.
Давид уже успел отметить про себя недюжинный ум Ашана и его способность рассуждать как заправский государственник.
– Я бывал в восточных землях… вся твердь римлянами поделена на метрополии и провинции.
– Ты там жил? – не унимался Давид.
Обувщик заметно погрустнел. Со вздохом он отложил работу и начал свой рассказ.
Слава тем, кто ее достоин
Уважать всякого человека, как самого себя, и поступать с ним, как мы желаем, чтобы с нами поступали, – выше этого нет ничего.
Конфуций
– Вначале мы не желали принимать власть римского императора. Его несметное войско заставило нас сделать это. Сейчас нас пытаются, как прежде, опекать парфяне, от которых мы зависим все в меньшей мере. Для парфян и римлян наш край – лакомый кусок, который они так и норовят вырвать друг у друга из пасти, – Ашан слабо улыбнулся. – Я вот думаю: простому человеку ведь не так уж и много надо. Он счастлив тем, что его семья не голодает, а над головой не дырявая крыша. Война не нужна простому человеку, ее затевает тот, кого прельщает вкус власти. Хотя, в конце концов, кто-то ведь должен держать бразды правления в руках. Люди – разве не те же стадные животные? – усмехнулся Ашан. – Кто-то должен уметь сбивать их в единое стадо и вести за собой! У овец – это умный тур, у людей – умный царь. А иначе ни те, ни другие просто не выживут поодиночке: овец растащат волки, а люди, думаю, просто уничтожат друг друга из одной только зависти. Люди сильны только в сообществе и единомыслии. И еще – благодаря богобоязненности.
Но почему-то мир устроен так, что тот, кто вкусил хмель власти, никогда от нее не откажется и не остановится, подобно зверю, вкусившему теплой человеческой крови! Ради власти над остальными иной завоеватель готов класть чужие головы мириадами, только бы насладиться ею еще и еще раз. У зороастрийцев это называют болезнью духа. Она случается, когда пороки берут верх над человеком. Такой правитель болен неизлечимо, а грехи тяжелым бременем ложатся на весь род его, – махнул рукой Ашан. – Слава богам, наш правитель Киаксар – человек справедливый и в меру воинственный. Он мудро правит, а не упивается властью!
Живой интерес со стороны учтивого собеседника пробудил в Ашане обстоятельного рассказчика.
– И еще я скажу: человек не зря придумал деньги. Любую войну можно предотвратить, если правители договорятся о достаточном для всех количестве золота. Зная это, наш царь никогда не скупился на отступные: ни Риму, ни Парфии – во имя благополучия и спокойствия своего народа. Как правило, избегает кровопролития не сильнейший, а мудрейший. Нельзя договориться лишь с дикими племенами, которые не знают, как обращаться с деньгами, например, с дикими кочевниками, которых интересует только скот и сочная трава на ближайшем пастбище.
Давид удивился его логике. У Ашана между тем от долгого говорения пересохло в горле. Он подошел к столу, омыл руки над глубокой умывальной чашей, затем плеснул из узкогорлого кувшина молодого вина в чашу для питья. Хотел было уже поднести ко рту, затем вспомнил о Давиде.
– Хочешь? – предложил вина хозяин своему новому работнику.
– Ага, жарко! – Давид запарился в своей хламиде. Он с удовольствием осушил чашу прохладного густого виноградного сока, чуть тронутого брожением. – Хороший напиток, – поблагодарил он хозяина, возвращая сосуд.
– Ты не омываешь рук перед тем, как принять пищу или выпить благодатного вина из чистого винограда? – Ашан сказал это без злобы.
Давид на миг задумался. Затем вспомнил слова Егише.
– Господь наш Иисус сказал:
«Ничто извне входящее в человека, не может осквернить его. Потому что не в сердце его входит, а в чрево, и выходит вон, чем очищается всякая пища.
Увидев, что мастер не прерывает его, как это нередко случалось в беседе с другими людьми, Давид добавил:
Исходящее из человека оскверняет его. Ибо изнутри, из сердца человеческого, и исходят злые помыслы: прелюбодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, – все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека».
Ашан ненадолго задумался над сказанным Давидом.
– Наша религия не позволяет пить и разделять трапезу с иноверцем, – неожиданно произнес он. Давид с удивлением и некоторой опаской посмотрел на хозяина. – Но так может рассуждать лишь тот, кто не знал никаких лишений, – сказал Ашан. – Кого не спасали от верной гибели люди другой веры, даже другого цвета кожи.
Все же немного поколебавшись, хозяин налил себе вина в ту же чашу, из которой пил Давид, и торопливо поднес к губам. Давид бросил взгляд на детей Ашана и увидел, что в их глазах застыл настоящий ужас.
– Прости мою настойчивость, – Давид поспешил сменить тему, – но как же ты все-таки оказался среди римлян?
– Я бежал из плена, – угрюмо ответил Ашан, ставя пустую чашу на стол, – но успел побывать в шкуре раба.
– Сочувствую, – покачал головой Давид. – А что, в твоей стране не держат рабов?
– Здесь нет такого понятия, какой вкладывают в это слово римляне. У нас в некоторых семьях живут некогда плененные воины и женщины. Но с ними не обращаются так жестоко – их не заставляют работать до изнеможения, подгоняя плетью. У нас таких работников принято кормить и давать им отдых. Да, они бывшие враги, но они все же люди! Истинный верующий не станет обращаться с человеком как со скотом. Римляне – настоящие безбожники!
Давид вздохнул и углубился в работу, а Ашан – в свои тягостные воспоминания.
– Я тогда был чуть постарше Шенера, – указал через плечо мастер на старшего сына спустя какое-то время.
Затем Ашан тоже вернулся к своему занятию. Но то ли от хмеля, ударившего в голову, то ли при воспоминании о тягостном периоде своей жизни, выражение его лица стало злым, и он вдруг зашвырнул недошитую пару за гору шкур.
– Меня спас отважный муж, кстати, тоже иноверец. Он годился мне в отцы и помог бежать из плена. Как я добрался до дома, до сих пор не могу понять… – в его голосе зазвучала тоска. – Наверняка тот человек поплатился своей жизнью за мой побег… Слава ему! Слава всем, кто этого достоин!
Ашан вышел из-за стола и присел на пороге мастерской. Сыновья заметили перемену в настроении отца и ниже склонили головы над работой, стараясь ничем не привлекать внимания строгого родителя.
Все есть для счастья
Кто, покинув Отчизну, сможет убежать от себя?
Гораций
Егише сидел у дверей постоялого двора. Осеннее солнце входило в зенит. На узких прожаренных улочках оставалось достаточно тенистых уголков, где можно было спрятаться от его по-южному любвеобильных, палящих лучей. Из дверей вышел хозяин постоялого двора Арид. Он подошел к ограде, где понуро склонив головы, стояли лошади и ослы постояльцев.
– Загадили весь двор, – заметив Егише, недовольно проворчал Арид. – Надо с их хозяев брать дополнительную плату. А то из-за этой вони скоро мой двор будут обходить стороной.
– Плата за проживание и так не мала, – заметил Егише.
– Я беру не больше чем другие, – отрезал Арид. – Просто во всем должен быть порядок. Это же не яйлаг[36 - высокогорное летнее пастбище] какой-нибудь, а город!
– В римских городах тоже не всегда встретишь чистоту.
– Прости, чужестранец, но мне нет дела до того, что творится в чужих землях, – не очень зло отозвался Арид.
– Много ли городов в Атропатене? – не обращая внимания на его недовольство, все с той же дружеской улыбкой задал вопрос Егише.
– Немало. Фрааспа, Агназана, Шиз, Нуксуана[37 - город Нахчыван, Азербайджан]… не считая мелких селений. Но Газака – самое большое и важное, ведь здесь почти постоянно живут правитель, самые именитые его приближенные и главный священнослужитель Атропатены. На удивление быстро разрастается наша Газака, – с готовностью и заметной гордостью заключил Арид.
– Давно ли здесь город?
Арид с повышенным интересом осмотрел фигуру незнакомца.
