Почтальон vs Редактор

– Где мы сейчас, где тот дом, где мы были раньше? – спросил твёрдым голосом раненый, смотря как бы сквозь человека.

–…Да мы тута рядом, и, слышь, ваш благородь…, дом…, он там-то… вот,– запинаясь, ответил мещанин и махнул рукой куда-то в сторону. – Вынесли нас, стало быть, басурманы оттуда, квартируют там теперь, и склад у них там, так-то, ваше....

– Как звать тебя? – перебил его Кутайсов, смотря теперь в упор единственным глазом.

–Я… это…, Тарасовы мы, Владимиром величать и Андреевич по батюшке, ваш благородь! Губернии Пермской мещанин по происхождению, – был ответ.

–Так слушай меня внимательно, Тарасов Владимир, Андреевич по батюшке, – твёрдо и уверенно сказал раненый. Я граф Кутайсов Александр Иванович, начальник артиллерии русской армии, приказываю тебе оказать помощь Отечеству своему!

Но затем, менее уверенно, уже срывающимся голосом, но также смотря в глаза, сказал:

–…Не приказываю, но…, прошу тебя…, помочь мне, ибо один не справлюсь. Мы…, должны, …можем…, нам надо поджечь тот склад, и…, дом, дабы далее пожар сей разошёлся и выгнал из Москвы неприятеля!

Было уже почти три часа ночи, когда два человека, ступая неуверенно и пошатываясь, подошли к забору вокруг старого доходного дома. Внутри было тихо, окна не светились, во дворе виднелись только слабые отблески от фонаря часового. Сам он, сидя возле здания сарая на пустом бочонке, уже слегка закемарил, наклоняясь и опираясь на упёртое в землю прикладом ружьё. Кутайсов думал было наудачу атаковать его прямо от ворот, быстро добежав и надеясь, что французский солдат не успеет прийти в себя и отреагировать. Но мужик потянул его за собой вправо, тихонько без скрипа отворил одну из досок и они  прокрались во двор прямо позади сидящего человека. Так как оружия у них не было, голову часовому просто проломили ударом валявшегося во дворе обломка брёвна. Ржавый замок, повешенный на старую и хилую дверцу сарая, Тарасов выломал тоже очень быстро. Кутайсов обратил внимание, что, несмотря на немощь и не выходящий из головы хмель, его вынужденный помощник отличался большой физической силой. Внутри стояли три пушки на лафетах, стволы которых ярко сверкали, несколько ящиков с ядрами и гранатами, а в углу, к вящей радости графа, было расставлено около дюжины тридцатифунтовых бочонков. Александр Иванович провёл ладонью оставшейся руки по мокрому лбу и указал на порох Тарасову:

– Три штуки неси в дом, одну – к соседнему забору, быстрее давай!

Сам он, отмокнув от ружья часового острый трёхгранный штык, пробил и аккуратно раскурочил донце еще одной бочки, и, прижав ее к телу и обхватив здоровой рукой, медленно побрел от сарая к крыльцу дома, рассыпая по всему двору чёрный порошок. Дул сухой ночной ветер, и, повернувшись, Кутайсов оценил его направление: прямиком в сторону центра города, к Кремлю.

Может быть, удастся запалить не только один этот дом, если вдруг повезёт. А если нет – то он сделал все, что мог!

– Слышишь, все, что мог! – вдруг пылко воскликнул граф, тряхнув поседевшими кудрями и обратив изуродованное лицо прямо в небесную черноту.

Силы теперь оставили его окончательно, он опустился на голую землю рядом с входом в дом, тяжело дыша, пульс колотился, зубы скрипели от резко пришедшей боли. В голове вдруг закрутились все картины его жизни: беззаботное детство в батюшкиной усадьбе, первая любовь с юной черноглазой цыганкой, табор которой стоял на соседнем лугу, начало службы полковником в гвардии, темные бессонные ночные часы, когда он упорно штудировал книги по артиллерийской науке, променяв на это развеселые офицерские кутежи, первая блистательная встреча с императором, первые сражения: кровавая метель Эйлау и мясорубка Фридланда, Вена и Париж, запойное изучение языков и вечерние беседы с блестящими французскими генералами – прошлыми и будущими соперниками. Затем непрерывная, изнуряющая работа по артиллерийским преобразованиям: сотни бумаг, десятки инспекций, долгие часы раздумий, когда, чтобы отвлечься от очередной реляции, он метался к незаконченным четверостишиям, затем к геометрическим чертежам, а потом обратно, стремясь и успевая закончить все разом. Встреча с Берестовым, растопленный камин, зимняя ночь и тихий голос посланника, рассказывающий ему о природе и сути гласа грядущего. Бесконечная череда светских балов, брызги шампанского и шуршащие платья прелестных фрейлин. Гром, грянувший с первыми шагами врага по его родной земле, решительное отчаяние Островно, огнедышащий жар стен Смоленска и грозная ярость Бородино, наконец, жуткое ранение и плен. Это закрутилось в бесконечной воронке, как будто соединилось со всей Вселенной и растворилось в ней навечно, когда Александр Иванович в последний раз в жизни пришёл в себя и разлепил единственный воспалённый глаз. Мужик с удивлением смотрел на него, не понимая, что происходит, но тут же тьма, накрывшая двор доходного дома, вдруг раздвинулась, прорезанная скрипом входной двери и пляшущим лучом масляного фонаря: на крыльце, щурясь в ночную мглу, стояла старуха в чепце и ночной сорочке. Кутайсов и Тарасов на мгновение застыли на месте.

– Эй, а ну, чего вы удумали, эй-ей, тревога, пожар! – вдруг завизжала, заверещала она, сразу вцепившись хмельному в бороду и подбираясь к его горлу. – Запалить, спалить, мою собственность, да я все за неё отдала, жизнь отдала, чтоб в Москве жить, убью тебя…!– и стала наносить Владимиру Андреевичу тяжелые, увесистые удары по голове, никак несоизмеримые ни с ее малым ростом, ни с хилым телосложением.

– Гад, сука, тварь, не выйдет, убью-уууу…!– захлебываясь, едва не шипела она.

В доме, казалось, начали просыпаться, медленно, словно нехотя, загорелись свечи в двух окнах, да и с улицы уже раздавался топот бегущих ног и конское ржание. Ещё чуть-чуть – и весь план умирающего Кутайсова, а также чей-то высший замысел падет прахом! Но тут ошарашенный Тарасов, резко повернувшись, отбросил Юлию Алексеевну на землю, и, ухватившись крючковатыми пальцами, из последних сил сдавил ее горло, одновременно крича:

– Давай, ваш бродь, быстрее, жги, взрывай!

Удушая хозяйку, Тарасов даже в темноте разглядел, как выпучились в ужасе ее щучьи глазки, раскрылся в немом крике узкий змеиный рот, ища последнего глотка воздуха. Владимир Андреевич вспомнил, как почти тридцать лет назад он встретил ее во время своей поездки на уральские прииски, как она несколько раз избавлялась от рождённых ими детей, как стремилась, уговаривая его, продать все и поехать в столицу ради того, чтобы начать там новую жизнь, как уже здесь загнала его в долги, споила, отобрала дом и землю, бросила его умирать в грязной подворотне. Все это пронеслось в его голове, он ещё сильнее сжал руки на горле своей бывшей жены. Старуха Юлия Алексеевна, оскалившись как вурдалак, дернулась ещё раз, и затихла навсегда, упокоившись на земле своей московской собственности.

В этот момент ворота, заскрипев, отворились, и внутрь, стуча шпорами и размахивая факелом, вбежал де Кроссье с несколькими гвардейцами, и на мгновение замер – он увидел в отблесках огня лежащего бездыханным часового, два тела, сцепившихся у крыльца в яростной хватке, и своего пленника, медленно ползущего ко входу в сарай с тлеющим фонарем в уцелевшей руке.

– Нет, стой! – воскликнул шевалье, вырвавшись из оцепенения ужаса, но было уже слишком поздно. В своём последнем усилии умирающий Кутайсов упал вовнутрь склада, раздался звон бьющегося стекла светильника.

– Пора! – последняя мысль пришла извне в его мозг, он ещё успел увидеть в своём воображении желто-белый русский флаг с чёрным императорским орлом, развевающийся среди знакомых силуэтов ветряных мельниц Монмартра, а затем все вокруг потонуло в ослепительном сиянии.

Дощатый сарай, превращённый в артиллерийский склад, оглушительно бухнул огромным ослепительным разрывом, разбрасывая в стороны целый дождь горящих деревяшек, пылающих пучков травы, острых сверкающих кусочков металла. Де Кроссье отлетел назад, контуженный взрывной волной, и, поднимаясь, сразу свалился вновь, ибо стоявший перед ним доходный дом вдруг тоже взлетел на воздух со всеми там находившимися, поднимая кучи пыли и огненные брызги. По всему переулку посыпались пылающие головешки, они падали на крыши и стены других строений и мгновенно зажигали их в сухом ночном воздухе. Огнедышащее пламя начало быстро разгораться, и через полчаса уже пылал весь квартал, повсюду сновали испуганные, не знающие, что делать, солдаты и носились обезумевшие лошади. Бегущие языки огня подбирались прямо к ведущему к Кремлевским стенам узкому деревянному мостику через Яузу, превращаясь в большой пожар, заполняющий все пространство вокруг….23

Глава 29

2019 г., Максим Шмелев

То, что он изготовил, стояло прямо здесь же, на ковре у французского окна роскошного гостиничного номера, балкон которого выходил прямо на оживленную Тверскую. Длинный цилиндрический чёрный футляр, к нему прикреплены три бруска грязно-белого цвета, в каждом бруске – полупрозрачная палочка, а от неё идут провода прямо к лежащему тут же старому китайскому мобильнику, все выглядит просто и кустарно.

– Черт подери, ну неужели каждый дилетант может вот так сам сделать обыкновенную грязную бомбу, которая будет угрожать целому городу! – подумал я, и медленно, не опуская рук, повернулся.

Человек уже уложил на ковёр у двери трепещущее тело девушки, и, целя в меня из пистолета, с деланным любопытством спросил:

– Откуда ты узнал-то про это?

– Тяни время…,– буквально почувствовал я тот голос в затылке, – …жди момент!

– Я опущу руки, ладно? – осторожно спросил я. – Неудобно, блин!

Злата тихо простонала, буквально выдохнула. Кровь впитывалось ковром, насколько я мог судить, рана была тяжелая и она умирала. Лозинский покосился на неё, она стекленеющим взглядом смотрела в мою сторону.

– Опускай! – приказал он, качнув стволом в мою сторону. – Рассказывай!

– Думаю, ты мне все равно не поверишь…, ну ладно, спрошу вначале, насколько ты знаком с релятивистской физикой, червоточинами Кипа Торна, теорией квантовых струн…?

– Чего за хрень? – уставился он на меня и нетерпеливо дернул пистолетом.

Так и думал, далее 8 классов и техникума у тебя не дошло. Попробуем по-другому….

– Мне сказал Соболев Евгений Иванович, которого ты убил. Резерв отеля я нашёл у тебя там же, в Голицыно, – объяснил я.

– Так, – Лозинский закряхтел, присаживаясь в стоящее у двери кресло. – А он откуда узнал?

– Без понятия.

– Ладно. А эта шлюха? – кивнул головой в сторону Златы.

– Не знаю, только что её встретил, здесь.

– Ещё кто-то знает?

– Без понятия. Думаю, вряд ли. Что это ты хочешь взорвать? Что там такое у окна?

Он ухмыльнулся, дуло пистолета по-прежнему смотрело на меня, сливаясь с его самодовольным выражением лица в какую-то бесформенную массу. Я потряс головой, снимая с себя оцепенение. Было реально очень страшно.

– Ты все равно умрешь через минуту, так что скажу тебе, ладно. Там стержень из кобальта. Фонит о-го-го как. Завтра, в 15-00, как будет это идиотское шествие людей с портретами, на них рухнет отсюда облако радиоактивной пыли. Здорово я придумал? – и вновь ухмыльнулся.

Злата, кажется, уже перестала дышать, вся её блузка и махровый палас под ней были буро-красные.

– Не уверен, – как можно более равнодушно сказал я. – Не уверен, что рванет как надо, не уверен, что стержень твой взрывчатка испепелит в мелкую радиоактивную пыль, чтобы её переносило воздухом, не уверен, что энергия взрыва и обломки уйдут наружу, а не останутся здесь в номере. Думаю, всего несколько обломков будет, ну пофонят здесь немного и их заберут для утилизации. Слабовато, не впечатляет, если честно. Вопрос – зачем? Зачем надо было убивать трёх людей и пытаться убить ещё несколько тысяч?

Он смотрел на меня взглядом убийцы – я знаю этот отрешенный и доверительный взгляд, взгляд того, кто убил однажды и готов убивать дальше, или того, кто предал однажды и готов предавать дальше – таких людей никто и ничто в этом мире не изменит.

– Кто ты вообще такой? – спросил он, наконец. – ФСБ, ГРУ, ФСО или просто мент? На фига ты вообще в это ввязался? Ты же только с ней пришёл, я слышал через дверь, с вами нет группы захвата, ОМОНа и прочей швали. Вы что, вместе с этой телкой, в войнушку играете, чтоли? Ну-ка, осторожненько, двумя пальцами правой руки, достань и брось мне свой портмоне, живо!

Я медленно сделал это, и, не сводя с меня глаз, он пролистнул все отделения моего бумажника.

– Так, – сказал он, рассматриваю мою визитку. – Шмелев Максим Николаевич, менеджер по продажам. И что? А удостоверение сотрудника спецслужб – где оно?

– Его нету, – я развёл руками, следя за его реакцией. – Работаю в частном порядке. Она, – я сделал движение рукой, указывая на безжизненное тело Златы, – думаю, тоже так. Поэтому повторяю свой вопрос: зачем ты хочешь это сделать? Неужели не жалко людей, что завтра пойдут здесь, все красивые и нарядные, неся…

–…Дурацкие палки с рожами своих неполноценных дедок и бабок? И кто эти все люди – каловые массы, как недавно сказал один банкир, из Сбербанка, кажется. Да и кому они нужны – тем, кто жирует здесь рядом в квартирах за лимон баксов, отгородившись от них своими охранами да мигалками? Тем, кто каждый день имеет шлюх, вроде этой, в номерах крутых отелей, жрет икру и запивает ее икс-ошным коньяком, а потом тащится на мерсе с блатным номером на Охотный Ряд изображать, что блюдёт волю избирателей? Или, вот ещё, тому, кто крадет их мизерные пенсии, сидя в своей роскошной хате на Рублевке или Новой Риге, тыкая пальцем в экран последнего АйФона и перебрасывая бабло в офшор для покупки себе нового бизнесджета? Неа! Да никому из власть держащих они не нужны. А я сделаю так, что они сгорят на глазах всего мира! И все, что имеют для себя эти вышестоящие твари, станет уже никому не нужно. Их прущая изо всех щелей самодозволенность и наглость власти лопнет, лопнет вместе с этим поганым городом от одной радиоактивной инъекции!

– Ну, то есть ты этакий врач, лечащий всех нас облучением, типа все наше больное общество! Да, круто придумал, – я говорил с надрывом, поражённый его словами. – А ты вообще знаешь, что бывает от воздействия радиоактивного кобальта? Вначале хриплый, непрекращающийся кашель,  потом ужасная рвота, будут разрушаться все органы, и, наконец, лёгкие заполнятся кровью и наступит мучительная смерть. Ты бы такого хотел для себя, а, придурок? – и на этих словах я глянул не на него, по прежнему целящего в меня из пистолета, а на Злату, которая вдруг, на последнем издыхании, пришла в себя. Она смотрела в упор, как будто стараясь поймать мой взгляд, а пальцы на ее руке, там, где было то красивое кольцо, сложились в комбинацию, напоминавшую латинскую V.

– Ладно, – сказал Лозинский, – хватит тут нам болтать. Времени мало, а дел у меня еще много. Все равно ни за тобой, ни за этой блядью издыхающей, никто не придёт, положу вас прямо возле бомбы, чтобы даже от тел ничего не осталось. А там....

За десять секунд, пока он это говорил, я, наконец, осознал все ситуацию. Девушка, умирая, показала мне цифру 2, и я сообразил, что это значит. Вроде пистолет это ПМ, даже с заводским глушаком. Неужели она показывает число выстрелов, а их уже было 2, значит, она положила всего 2 патрона в обойму…!

И, напрягая все мышцы, я камнем бросился через весь номер к двери, туда, где сидел этот террорист-одиночка, ожидая в любое мгновение ослепительной вспышки перед глазами, а потом…, не знаю чего: яркого света, встречи с теми, кто шлёт звучащий в голове сигнал, или же просто забвения.

За эти пару секунд он успел нажать на курок только один раз и удивленно, непонимающе, глянуть на пистолет, почему нет выстрела. А в следующее мгновение я ногами и руками врезался в него, опрокидывая кресло, где он сидел, навзничь. Коленями я ударил ему в корпус, одновременно кулаками сокрушая голову. От резкого движения он не успел сгруппироваться и затылком ударился со всего маху в стену, я услышал ужасающий треск костей шеи. Он умер в тот же момент, когда спинка кресла коснулась ковра.

Я поднялся с его мертвого тела, глядя прямо в остекленевшие зрачки. Все было как в тумане, я понимал, что все кончено, но тихий стон девушки вновь вывел меня из оцепенения. Я подошёл к ней и увидел, как жизнь буквально гаснет в её прекрасных жгуче-чёрных глазах. Я так никогда и не узнал ничего про неё: как она родилась в богатой номенклатурной семье в одной из бывших южных республик Союза, как после распада страны лишилась почти всего и уехала учиться в Москву, как ещё совсем юной девочкой жила с бизнесменом, погибшим в лихие 90-ые при разделе собственности, как стала потом содержанкой у бандитов с Рублевки, как, перестав соответствовать их запросам по молодости и доступности тела, стала подрабатывать эскортом в лучших гостиницах Москвы. Именно там, в номере Шератона, буквально в момент оказания своих интимных услуг одному из клиентов, чуждый зов впервые ворвался ей в затылок:

– Он планирует страшное, его надо убить, – надолго впечаталось в её сознании, и повторялось в течении почти месяца, до этого самого решающего дня. Тем клиентом как раз и был начинающий адвокатишка средних лет Дмитрий Лозинский, для показа своей важности и значимости даже давший ей свою визитку, в которой он, правда, числился всего лишь помощником юриста.

– Ничего себе карьеру сделал, учитывая возраст гораздо выше среднего! – подумала она тогда насмешливо, хотя деньги за проведённую ночь он выплатил, посетовав, правда, что за такую сумму она могла быть и пострастнее. Она не понимала, почему слышит голос в отношении именно этого человека. Но в такие моменты вдруг начинало нагреваться на пальце её кольцо – подарок отца и наследство его отдаленного предка, русского живописца-баталиста. Папа подарил ей перстень в день окончания школы, вместе с историей про людей, которые слышат таинственный небесный глас, а через несколько дней безвременно ушёл в небытие.

Потом Злата еще несколько раз встретилась с этим адвокатом, благо, её услуги он готов был пользовать регулярно, даже начал считать её своей девушкой, пару раз устраивал сцены ревности. Она спокойно терпела, изображала страсть, и пыталась выяснить, что же он собирается сделать. И только два дня назад, когда он вырубился после трех рюмок водки и бурного секса (а на самом деле, очень слабенького), она, осмотрев его вещи, среди судебных бумаг нашла отдельно лежавший, нарисованный от руки корявый чертеж странного устройства, на деталях которого было написано «С4». А когда Лозинский сказал ей, что хочет устроить 8 мая прощальный вечер и уезжает, она, в очередной раз услышала голос:

– Пора, решайся, сделай это! – и, почувствовав теплоту перстня, позаимствовала у ещё одного своего постоянного клиента, бывшего бандита, пистолет Макарова с глушителем.

Я мог, глядя сквозь её уходящее сознание, только предположить, как все там было: может быть, она, ошарашенная нашей неожиданной встречей, двигалась не слишком быстро, а Лозинский, услышал случайно, ожидая её под дверью, наш разговор. Она не успела выстрелить в подонка, Дима перехватил её руки и первый её выстрел ушёл в сторону, вон в тот край роскошной дубовой кровати, где виднеется дыра, а потом он, пользуясь своей физической силой, направил ствол ей в живот. Но теперь он лежал у входа  мёртвый, и она медленно уходила, продолжая глядеть на меня в упор затуманенным, но спокойным взором. Злата ещё успела, протянув мне руку, пошевелить тонкими наманикюренными пальцами, указывая мне на кольцо, и тихо прошептать:

– Возьми…, – а затем у неё пошла кровь изо рта, и я увидел, как её бездонные глаза навсегда погасли.

Я остался в комнате один, как на поле только закончившегося сражения, среди бездыханных тел. Нахлынувшее отрешенное успокоение сменилось чередой идей, которые наполнили сознание. Голос в мозгу не звучал, но все мысли были связаны с ним. Вот я, кажется, предотвратил неминуемую катастрофу, грязная бомба в центре Москвы завтра не взорвется, люди не погибнут, страшное заражение не наступит. Никто, скорее всего, так и не узнает, что это могло случиться. Даже если я сейчас просто уйду, забрав бумажник с документами, завтра ФСБ так или иначе обнаружит устройство и два тела и зачистит номер, а с учетом праздника даже побояться передать это в новости, дабы лишний раз не баламутить народ. Может быть, какой-нибудь чин из силовиков секретным приказом получит несколько звёздочек и орденов за блестящую операцию по предотвращению теракта в Москве, они это могут устроить. Но разве я сделал это для них? Для тех, кто ездит на «майбахе» с мигалками по специально перекрытым для них трассам, чтобы успеть на семейный ужин в свой трехэтажный особняк, а все другие в этот момент толкутся в созданной искусственно пробке, матерясь и строча сообщения в Яндекс Навигатор? Или же Злата и я рисковали сегодня жизнью для тех немногих избранных, кто покупает на спрятанные в офшорах налоги простых людей роскошные квартиры с прислугой, дизайнерским двориком и французскими окнами от потолка до пола в центре города? Ведь сегодня их бахвальная собственность была спасена нами от прихода в негодность от радиации и обесценивания до нуля. А может быть, спаслись от мучительной лучевой болезни мажоры, которые всю ночь тусят в модных московских клубах, попивая за папины деньги алкоголь по 500 евро за бутылку и собирая лайки своим фотографиям за рулем нового «Ламборгини»? Или те, кто снимают на новый АйФон и радостно постят в Инстаграм, как их глупенькие смазливые девахи танцуют тверк на мемориале героям Войны или жарят шашлык у Вечного огня? Или те, кто нагло зарабатывает миллиарды на ежегодной перекладке асфальта и плитки в центре города, платя копейки за эту работу тысячам мигрантов, которыми наполнен когда-то хлебосольная и патриархальная столица, все окраинные районы которой теперь задыхаются от смога и миазмов, идущих со свалок и очистных сооружений? Ведь можно, как раковую опухоль, вырезать все это, точечно облучить радиоактивной пылью от кобальта, взорвать это устройство со стержнем прямо сейчас, пока на улицах нет людей, не допуская жертв, разом решить кучу проблем социального неравенства и нетерпимости. Вот ведь как получается! И это могу сделать я! Я – редактор истории, я тот, кто слышит голос наших далеких потомков и может, следуя ему, выполнить простое действие и навсегда все изменить!

Неужели упомянутый этим Лозинским банкир был сильно прав? Простые люди – экскременты, на которых наплевать власть имущим, тем, кто держит в руках всю собственность, все заводы, скважины, шахты, отели, магазины и стадионы, и тем, кто всеми ими управляет. А я сейчас разом лишу их самой дорогой части их состояния, той, что золотом огней пентхаузов и серебром хромированных дисков элитных автомобилей разлеглась вдоль широких московских улиц и проспектов. Стоит мне только аккуратно выложить взрывное устройство на балкон, как-нибудь его зафиксировав и накрыв, уехать куда-нибудь подальше из города и позвонить на прикреплённый к брускам С4 смартфон. И все! Если этот лежащий в углу в скрюченной позе с навсегда застывшим взглядом убийца и террорист Лозинский собрал бомбу правильно, над ночным городом взметнётся и сразу осядет облако невидимой радиоактивной пыли. Завтра, нет уже сегодня, ведь время без 15 минут час ночи, не состоится ни парад, ни шествие, ибо все вокруг будет фонить. Закроются торгующие по безумным недоступными для большинства москвичей шмотками и аксессуарами сверкающие магазины, дорого отделанные офисы компаний, смысл бизнеса которых состоит в основном в выкачивании ресурсов и переводе денег, прекратиться безумное и ничего не дающее простым людям монструозное строительство, перестанут работать министерства с жирующими на наши налоги чиновниками. Возможно, конечно, я утрирую и мощность устройства гораздо меньше, но все равно, Кремль рядом, такой удар может изменить историю города и страны. Итак, ведь и сам я такой же, никому не нужный обычный человек. И сейчас я сделаю это…!

Кольцо Златы, которое я неосознанно все это время держал в закрытой ладони, вдруг резко стало заметно теплее. От неожиданности я разжал руку и чуть не выронил его на ковёр. Я рассмотрел перстень: обычный серебряный, явно старинный, без надписей и гравировок, темно-красный плоский полупрозрачный камень, с несколькими неровностями, неограненный, но излучающий внутренний свет и тепло. Почему девушка в свой последний миг жизни заставила меня взять это кольцо? И вдруг я почувствовал, буквально ощутил всеми клеточками мозга, как открылся канал связи. Их сигнал на сей раз был сильный и разборчивый:

– Не делай этого! – услышал я, и убеждение, подобно сверхновой, засияло у меня в сознании. – Не надо, этого не должно произойти!

Ошеломлённый, как в тумане, я сел за стоявший тут же в номере стол, достал из ящика так кстати нашедшиеся там бумагу и карандаш и быстро написал:

«В номере 618 возле окна на полу – взрывное устройство с радиоактивной начинкой. Террорист и гражданское лицо убиты во время захвата. Вызывайте срочно ФСБ».