Задание на лето. Книга вторая

– Не, я упал, – Пётр вылезал из-под свалившегося на него серого матраца. Потом он поднялся на ноги, забросил матрац на верхнюю полку и, обернувшись к Михаилу, сказал:

– Ноги замёрзли, вот я их и согнул во сне…

– Понятно, – улыбнулся Михаил. А поспать всё же надо, и он снова закрыл глаза, мельком отметив, что старушки с собачкой в вагоне уже не было. Видимо, вышла…

Пётр присел рядом с Семёном, и через некоторое время Михаил сквозь дремоту услышал их разговор:

– Сёма, ты кошелёк мой не видел?

– Да он у тебя же в руках?

– Да нет, я не об этом хотел спросить.

– О чём ещё? – недовольно буркнул Семён.

– Да денег в нём почему-то совсем нет?

– Старушка с собачкой спёрла…

– Не, Сёма, не старушка.

– Ну и где же они тогда?

– А что с полки упало, то пропало, – тихо отозвался Пётр.

– Остряк-самоучка, ты сегодня спать будешь? – вмешался в разговор проснувшийся Сергей.

– Не, я тут тихо посижу, – отозвался Пётр.

– Ну и сиди тихо. Спать не мешай, – последнее, что услышал Михаил, теперь уже крепко засыпая.

Под стук колёс хорошо спится. Сны приходят и уходят, как остановки скорого поезда – мелькнут и всё, а дальше жди новой.

Новый сон Михаила был тёплым, как Обское море в июле, и добрым, как в детстве мама…

ВСТРЕЧА С ДЕДОМ

глава 4

Говорят, что время в поездах летит незаметно, может и так, только Михаилу последние полтора часа до Новосибирска показались целой вечностью. Он стоял в тамбуре напротив титана с кипятком и неотрывно смотрел на меняющийся за окном пейзаж, в основном это были широкие поля и берёзовые рощи, реже – хвойные массивы…

После многоликости Урала в этом была какая-то скупость художника на палитру и формы, но это были палитра и формы его детства, очень близкие его душе и сердцу…

1

Поезд прибыл точно по расписанию – в шесть тридцать утра. Михаил ещё в дороге решил, что никуда не будет торопиться, а позволит себе побродить по городу – пройдёт от железнодорожного вокзала до оперного театра, затем в Первомайский сквер, за которым скрывается Новосибирская консерватория, а уж потом возьмёт такси и поедет к деду.

Тех денег, что ему выделили на поездку, конечно же, не хватит на все его желания, ну да ничего – у него в кармане есть ещё заначка в двадцать рублей, что он тайком от родителей скопил за последние дни до выезда в Новосибирск, а ещё плюсом премия и стипешка за три летние месяца – целое состояние! Так-что можно сильно и не экономить.

Самый большой вокзал Сибири выглядел утром относительно спокойно, хотя люди уже вовсю сновали туда-сюда, спеша по своим делам.

Михаил встал недалеко от вокзала и долго рассматривал весь вокзал и большую привокзальную площадь. Да, таких масштабов и больших открытых пространств в Перми не было, но сегодня ни вокзал, ни площадь перед ним не казались ему такими огромными, как пять лет назад, когда они уезжали всей семьёй в Узбекистан на новое место жительства.

Да, он помнит тот холодный, очень снежный день и огромные отвалы сугробов на вот этой самой площади, и длиннющие вереницы людей на белом снежном фоне в бесконечных росчерках метели и сильного снегопада. Они уезжали вечером, и жёлтые фонари, пытаясь хоть как-то пробиться сквозь плотный снегопад, выхватывали эпизоды высоченных сугробов и небольших участков уже расчищенного от снега пространства.

И люди, люди, люди… Они то сливались в червеобразные очереди и ползли длинной чёрной змеёй по заснеженной площади, то рассыпались, как горох, и, казалось, метель их всех сейчас сметёт с этого огромного сюрреалистичного стола куда-то на пол.

И чемоданы… Тюки и чемоданы, длинные очереди к кассам и бесконечно влажно-сырой пол с месивом тающего снега у входов и выходов.

Сегодня же светило солнце, и судя по небу, на котором не было ни единого облачка, день обещал быть по-летнему тёплым.

– Да и как иначе, сегодня же первый день лета! – подумал Михаил, взваливая баян на плечо и направляясь к оперному театру. С лица Михаила не сходила радостная улыбка, а душа разве что не плясала…

Он уже больше двух часов бродил по городу, и баян в чехле уже изрядно натёр его плечо. Посидев в Первомайском сквере, съев две порции отличного новосибирского эскимо (да, в Ташкенте такого не купишь – в Узбекистане просто вообще не было хорошего мороженого), он вышел на остановку такси и поймал первую проходящую с зелёным огоньком «Волгу».

– Куда вам, молодой человек? – приветливо спросил таксист.

– С начало на Башню, а потом на пересечение Ватутина и Немировича-Данченко, только медленно, как можно медленней, – улыбнувшись в ответ, нараспев произнёс последние слова Михаил.

Таксист недоверчиво обернулся, ещё раз внимательно оглядел Михаила с ног до головы, поморгал глазами и только после этого недоверчиво спросил:

– Я не ослышался? Гастроли закончились, и мы никуда не спешим?

– Гастроли только начинаются… Я здесь давно не был, хочу, как можно больше увидеть.

– Так медленно будет дороже стоить, молодой человек?

– Сколько?

– Два рубля…

– До Затулинки – рубль, а тут сразу два, – улыбнулся Михаил. – Ведь ближе значительно!

– Так медленно же, – подражая Михаилу, пропел таксист.

– Да, мужичок-то не промах, своего не упустит, – улыбнулся Михаил и кивнул.

– Годится.

– А сколько не был-то? – спросил таксист, трогаясь с места и набирая ход.

– Пять лет! – вздохнул Михаил.

– Ого, для твоих годков действительно давно! Что так?

– Да сначала родители переехали в Узбекистан, потом в Пермь учиться поступил, – Михаил с удовольствием смотрел по сторонам, разглядывая знакомые с детства улицы и здания. Вот этой дорогой он иной раз ходил из консерватории домой, старясь сэкономить себе на карманные расходы. К старым знакомым местами уже присоседились и новые здания – растёт Новосиб, растёт.

– А родился?

– А родился здесь.

– Во как… А сейчас что, на экскурсию или с концертами? – пытается время от времени поддержать разговор водитель.

– Деда проведать, он у меня один остался, бабушка умерла недавно, а потом…. Там видно будет…

– Н-да…. Стариков одних бросать негоже. Деду сколько?

– Семьдесят два стукнуло.

– Молодой ещё, бегает небось.

– Инвалид он, всю жизнь на кузне работал, спину сорвал. Потом ноги отказали… – тихо отвечает Михаил, и очень хорошее утреннее настроение потихонечку начинает таять.

– Вот как оно… – в тон ему ответил таксист и больше уж вопросов не задавал.

Он проехал точно указанным маршрутом, действительно не особо торопясь, обгоняя только ползущие троллейбусы, и остановился недалеко от перекрёстка.

– Здесь дед живёт? – спросил он, указывая на ближней к перекрёстку дом.

– Нет, вот в той второй от перекрёста пятиэтажке.

– Так я подвезу, – таксист тянется к ручке передач, но Михаил останавливает его:

– Я пройдусь, родиной подышу, – протягивает два рубля и улыбается в ответ.

– Эх… – вырывается у таксиста…

Он крутит меж пальцев два чуть мятых рубля, и Михаил уже подумал, что вот сейчас он скажет, что надо бы добавить, ан нет —таксист возвращает один рубль назад:

– Гуляй… Дыши…

2

Дед живёт на первом этаже. Дверь его квартиры некрашена, наверное, со дня постройки этого дома. Ого, да она ещё и не заперта!

Михаил тихо открывает дверь и…

– О, Господи, как же здесь… – он долго мысленно подбирает слово, но так и не находит. Таких запущенных квартир он ещё не видел!

Ставит баян в маленькой тесной прихожей, где и двоим-то развернуться проблемно, и заглядывает в зал.

Сильно похудевший и осунувшийся дед сидит у окна спиной к нему и читает книгу, на носу у него две пары очков.

Михаил долго стоит, боясь испугать деда своим внезапным появлением, а тот перелистывает страницу и снова углубляется в чтение.

– Доброе утро, дед! – тихо говорит Михаил.

Дед не слышит.

Тогда Михаил подходит и встаёт с боку, чтобы попасть в боковое зрение деда, и тут только вспоминает, что правым глазом дед ещё и почти ничего не видит, присаживается на старенькую скрипучую с облезшей зелёной краской табуретку, ждёт…

Дед через некоторое время бережно откладывает книгу на пыльный подоконник, снимает две пары очков, трёт глаза и лишь потом поворачиваясь всем телом, скользит взглядом мимо, но уже в следующие мгновение его голова поворачивается, и взгляд упирается в лицо Михаилу:

– О! Ты уже здесь! А я тебя так рано и не ждал, мать телеграмму прислала – к обеду будет! Ну, здравствуй, что ли?! – он тянет к нему руку, но со стула не встаёт.

Михаил подходит к нему – крепко обнимает:

– Здравствуй, дед, я скучал по тебе! Сильно скучал.

У деда по лицу бежит слеза из левого глаза, а правый как-то неестественно глубоко провалился.

– Не плачь! – растерянно шепчет Михаил.

– Да, я стараюсь… – чуть срывающимся голосом говорит дед. Но уже в следующую минуту к нему возвращаются бодрые, чуть повелительные интонации – дед всегда был не прочь немного покомандовать, вот и теперь слышно командное:

– Марш на кухню, там борщ на плите, будем есть!

– Дед, так я ещё не голоден, перекусил на вокзале! – радуется Михаил тому, что дед так скоро взял себя в руки.

– Так я не ел, мне положи. Я вот только на лошадку сяду и мигом доскочу (Михаил уж и забыл, что дед сильно окает и поэтому «доскачу» у него звучит как «доскочу», с ударением на второе о).

Только теперь Михаил замечает стоящую тут же у окна инвалидную коляску, а рядом с ней – два костыля и палочка. Он немного теряется – что же такое на языке деда лошадка, что ему подать?

– Ты иди, иди – разогревай, наливай, я тут сам управлюсь – молодой ыщё.

3

– Растёт Новосибирск, хорошеет! – пытается Михаил завязать разговор за столом. Дед и раньше-то не отличался словоохотливостью, а сейчас, видимо, и того меньше. Да и с кем ему говорить?

– Н-да… – прозвучало привычное для уха Михаила слово. – Из окна в бинокль вижу, там за Тулой – о-о-о, какой микрорайонище бухнули, да во двор иногда выхожу, когда ноги спозволяют. Дальше не хожу. Да и глаз-то у меня один остался, второй, почитай, уж три года – стекляшка.

Трудно даётся Михаилу беседа, видать, не все обиды у деда улеглись за это время. Да и то сказать – за эти шесть-семь последних лет столько на его долю выпала, не приведи, Господи, никому.

Сначала спину парализовало, и мать забрала его с бабкой из Борового в тогда ещё маленькую двушку на улице Зорге. Там два года жили в тесноте: мать, отец, бабушка матери, дед и его жена – баба Валя, ещё и Михаил.

Потом им через полгода дали четырёхкомнатную квартиру на Степной: там деду стало чуть лучше, и он начал ходить с костыльком. Все радовались – вот-вот дед на ноги встанет, но две старушки в одной квартире не ужились – дело дошло не просто до скандала, а прямо до драки.

Тогда мать и решила разделить квартиры. Да искали квартиру так, чтобы дома рядом стояли, через полгода разъехались – дед с бабкой сюда, а остальные – на пятый этаж в соседнюю пятиэтажку. А ещё через пару месяцев они уж уехали в Узбекистан.

– Лида когда приедет? – спрашивает дед, промокая губы застиранным вафельным полотенцем.

– Мама не сможет пока приехать, она после операции плохо ходит. Папа должен приехать… скоро, а точно пока не знаю, ему отпуск не дали, но говорит всё равно вырвется.

– Как так не дали? По такому делу и не дали?! – удивляется дед.

– Он на военном заводе работает, там всё строго… – пытается оправдать отца Михаил и смягчить сердитые интонации, что вновь появились в голосе деда.

– А-а-а… Тогда понятно, – чуть остыв, говорит дед. – Там всё по звонку. Знаю, работал… Сам-то надолго?

– Завтра узнаю, позвоню Ксении Ефремовне и узнаю.

– Что узнашь-то? – дед не совсем понимает о чём речь, при чём здесь в делах Михаила Ксения Ефремовна.

– Я работать приехал, дед.

– Уже работать? О, как оно… Играть что ль будешь? А мне сыграш аль нет? – с непонятными интонациями в голосе говорит дед, но сердитость явно уже уступает место чему-то более родному и знакомому Михаилу с детства.

Дед на двух костылях возвращается в зал, ставит их, прислонив к подоконнику, оперевшись рукой о спинку коричневого стула, поворачивает его ловко на одной ножке, не теряя при этом опоры, и медленно и неуклюже садится на него.

– Ну, порадуй деда! – со строгостью на лице, но уже с теплом в интонации, слышит Михаил.

4

Михаил будет играть много. Он проиграет почти всё, что помнит и лишь потом поймёт, что сзади его тоже кто-то стоит, обернётся и увидит там двух пожилых женщин, что с открытыми ртами будут смотреть то, на него то на деда.

– Что, соседушки? Слыхали, как внучок-то на баяне шпарит, а? – с нескрываемой гордостью, чуть выпрямив спину говорит дед. – О, чё творит, сколь лет живу, а такого баяна отродясь не слыхивал, так и сыплет веером. Ух…

– Так-то Михаил, что ли, Сеня? – спрашивает та, что выглядит чуть моложе.

– А то… Внучок к деду приехал, радует! – с забытой хитринкой в глазах уже совсем тёплым голосом говорит дед и тут же закашливается.

– Ну, вы идите, идите к себе, дайте мне с Мишаней поговорить, я, надо будет, костыльком в стену-то стукну, – прокашлявшись, чуть хрипловатым голосом говорит дед, обращаясь к своим соседкам.

– Две сестры… Там живут, – машет он в сторону кухни. – Тоже одни остались, без мужей уж… Я, когда сильно надо, вот энтой палкой три раза в стену-то на кухне им стукну – они и приходят. Помогают мне, стирают. Готовят, когда силы есть – прибираются… За продуктами ходют… Так по-соседски живём. Иногда к ним хожу телевизор смотреть…

– А что твой? – Михаил кивает в сторону старенького телевизора, стоящего на тоненьких ножках и прикрытого старой, когда-то должно быть белой, вышитой ажурными узорами салфетки.

– Ты, Миш, громче говори, я тут ещё слышать плохо стал… Аппарат с собеса принесли, да сломался он скоро, а чинить я уже не мастак, пальцы не слухаются.

– С твоим-то что? – чуть громче обычного говорит Михаил.

– А бес его знает – не кажет!..

– Ладно, давай свой аппарат, а телик я позже посмотрю.

– Чево?

Тут только Михаил и понял, что дед раньше половину-то слов его и не слышал, может поэтому и сердился, а сказать не решался.

– Где слуховой аппарат? – снова чуть громче обычного говорит Михаил.

– А там, в шкатулке посмотри. Ты и это можешь?

Михаил отыскивает на старенькой облезлой этажерке пыльную шкатулку, открывает её и прямо сверху, на уже пожелтевших письмах, лежит довольно большой аппарат из телесного цвета пластмассы.

– Батарейка, наверное, села, – предполагает Михаил, осматривая уже довольно не новое слуховое устройство.

– Не, сосед тогда менял, да он так и не включился.

Михаил находит, как снять крышку, вытаскивает старую батарейку и кладёт её в карман.

– Дед, я скоро, закрывайся, – теперь уже предупредительно громко говорит Михаил.

– А чё закрываться? У меня что есть-то? Я да совесть моя – вот и вся моя семья. Нече здесь брать, значит, и бояться некого. Ты иди, коль надо, иди…

5

Михаил быстро отыскал магазин с батарейками, попутно купил тушёнки, свежей картошки, репчатого лука, потом, проходя мимо почты, вспомнил, что не отправил с вокзала телеграмму родителям, отстоял небольшую очередь и почти бегом вернулся домой к деду.

Дед снова читал книгу, лежащую на подоконнике.

Михаил тихонечко вставил в наушник батарейку, закрыл крышку и повернул махонький выключатель. Аппарат не работал. Он снова вытащил батарейку, затем прошёл на кухню и стареньким чёрным лезвием почти сточенного ножа попытался достать капсюль маленького динамика, капсюль не поддавался, чем сильно удивил Михаила.

– Да его разбирали и не так вставили обратно! – догадался он.

Кое-как достав капсюль, он перевернул его и сразу же увидел два крохотных погнутых контакта, которые должны были соприкасаться с контактной частью батарейки.

– Ну, если не раздавили, когда силой впихивали – заработает, подумал Михаил, собирая наушник заново.

Он тихонько подошёл к деду сзади и вставил ему слуховой аппарат в правое ухо, повернул выключатель. Дед замирает:

– Ну, скажи чево нето? – чуть сердится дед недогадливости Михаила.

– Работает! – тихо говорит Михаил.

– О! Слышу – работает! Ещё чё скажи?..

Дальше они будут говорить свободно, и у деда явно улучшиться настроение.

– Чего было-то? – спросил он.

– Пустяки, кто-то тебе капсюль динамика обратной стороной воткнул, контакта и не было.

– Кто-кто? Сосед сверху и делал, сказал – всё, отговорилось ухо твоё, дед. Выбрось!

– А мастера что не вызвал? – удивился Михаил.

– А чего зря людей гонять, если совсем сломалось, – спокойно ответил дед, чуть потряхивая головой в сторону слухового аппарата.

– Отвык уже! – улыбается он.

6

Михаил до самого вечера будет прибираться в квартире у деда: перемоет окна и подоконники, не найдя пылесоса, сметёт веником весь накопившийся за долгое время мусор и на два раза вымоет полы, попробует отмыть ванну и раковины, но это ему плохо удастся без специальных средств, а таковых у деда не найдётся. Потом вынесет мусор и уж только после этого плюхнется на старый диван.

– Соседки мои сильно хворают, не всегда могут помочь-то, – в конце дня скажет дед. – А уж когда могут, то малёхо прибираются… Сам-то уж не могу… Ты телевизор-то посмотришь?

– Сейчас, дед, картошку с тушёнкой приготовлю и возьмусь за телевизор, – чуть устало говорит Михаил.

– А чё готовить- то, кастрюля борща стоит! – удивляется дед. – Нечего продукты переводить!

Михаил не может обидеть деда, но и есть то, что находится в кастрюле он не может – это назвать борщом никак нельзя, даже сильно закрыв глаза и зажав нос, – запах с ног собьёт. Видимо, соседки готовят так же, как и убираются.

Поев картошки с тушёнкой, дед сильно повеселел:

– Давненько я так не ужинал-то!.. – взяв стоящие тут же у стенки костыли, дед медленно идёт сначала в туалет, потом так же медленно возвращается в зал.

– Слава Богу, сам ещё в туалет ходить может, – чуть кивает головой Михаил.

– Дед, а где у тебя инструмент лежит?

– Тама, в кладовке струмент найдёшь, в ящыке деревянном.

Ящик оказался Михаилу знаком – да, это из набора инструментов отца. В нём нашлась и отвёртка, и плоскогубцы, и (о, слава Богу) паяльник, канифоль и олово.

Михаил стирает пыль с экрана телевизора, открывает заднюю стенку:

– Здесь бы продуть пылесосом не мешало, пыли много!

– Так где ж его взять-то? Нету у меня пылесоса, да и не было никогда. А так смахнуть не получится? – с надеждой в голосе спросил дед.

Деваться некуда – пришлось продувать так…

Включив телевизор, Михаил долго ждёт, когда экран засветится. Да, кинескоп-то уже изрядно подсел, звук есть, но пропадает, а картинки и вовсе нет.

Михаил не силён в телевизорах, ну, если уж совсем честно сказать – слабак, но деда расстраивать не хочется. Долго вспоминает, что же тогда делал мастер, пришедший ремонтировать к ним точно такой же телевизор – вот почти с точно такими же проблемами. Ему было тогда лет двенадцать —тринадцать, и мастер разрешил ему посмотреть, как он будет работать. Работал и комментировал:

– Звуковая лампа – вот здесь, видишь? Она у вас сильно нагрелась от запыления и отошла от контактов. Достаём, протираем, ставим на место, одеваем прижимной хомут. Всё, проверяем звук.

Звук появился, Мишка тогда радостно хлопал в ладоши.

Сейчас он ищет звуковую лампу и проделывает с ней те же операции, что и мастер – звук появился и больше не пропадал.

Теперь дальше.

Дальше мастер говорил:

– При таких проблемах с изображением чаще всего либо летит лампа «ТХ-4-б», либо на ней надо заново пропаять контакты, у вас скорее всего второе – перегрели вы телевизор, чаще продувать надо и не гонять целыми днями.

Михаил помнит, что на лампе алюминиевый чехол-цилиндр с небольшим отверстием сверху, его надо снять. Ищет торчащую на задней панели лампу – вот она, снимает цилиндр: сама лампа выглядит, как маленькая ракета. Берёт уже нагретый паяльник, отводит вправо всю заднюю панель и тщательно пропаивает лампу.

Чудо – телевизор заработал! Правда, показывает он тускло, и как только Михаил не крутил настройки, радикального изменения контрастности и чёткости добиться ему не удалось.

– Кинескоп, дед, подсел, лучше уж не сделаю, – говорит он.

– Где научился-то? Иль на музыке этому тоже учат? – с откровенным удивлением спросил дед.

– Да нет, у нас такой же был, так я подсмотрел, что мастер делал. Вот и пригодилось. Правда, долго не протянет – вот эту лампу всё же придётся купить и заново впаять, ну, месяца два, от силы три, а потом ей всё равно хана, – Михаил пишет на бумажке название лампы и кладёт под антенну, стоявшую на телевизоре.

– Всё, дед, я спать, умаялся я что-то за сегодня, – говорит Михаил.

– Бельё вот тама возьмёшь, на диване стели, а я на кровати всегда сплю, так привычней. Я тут немного телевизор посмотрю да и тоже лягу… Тебе не помешает?

7

Уже устилаясь, Михаил вспомнил, что мать передала деньги для деда, достаёт кошелёк и, отсчитав тридцать рублей, протягивает деду.

– Это мать передала, сказала – скоро отец приедет и все вопросы решит.

– Мне не надо!

– Дед, а что я маме скажу?

– Так и скажи – не взял дед твоих денег!

– Так не годится – деньги твои, я их вот сюда положу!

– Мои… Знашь, как мы с ними поступим, – спрашивает дед, оторвавшись от телевизора.

– Как? – ждёт решения неожиданно возникшей проблемы Михаил.

– Деньги мои?

– Твои!

– Значит, я волен ими распоряжаться?

– Конечно, они же твои! – удивляется Михаил

– Ну вот я тебе их и отдаю, бери Миша, это мой тебе подарок.

– Нет, дед, деньги тебе нужней, – упирается Михаил.

– Нужней говоришь? – дед вновь отрывается от телевизора. – Ну-ка, подай мне вот энту коробочку, что на трюмо! А теперь открой.

Михаил открывает коробочку и видит там небольшую пачку трёх и пяти рублёвок, перевязанную чёрной резинкой от разрезанной велосипедной камеры, рублей сто пятьдесят, не больше.

– Энтого мне хватит до отца, а там видно будет. Да и что мне старику надо? А вот ты молод – тебе и пригодится, так что забирай и не спорь.

Михаил убирает тридцать рублей обратно в кошелёк.

– Спасибо дед!

– А… Кушай на здоровье!..

Сон у Михаила молодой, крепкий, не слышал он ни того, как дед выключил телевизор и лёг спать, не слышал он и того как дед утром встал и что-то там гремело и постукивало на кухне, не слышал он и того, как кто-то заходил и что-то приносил деду, только утром его ждали на столе свежая яичница и крепко сваренный кофе…

ЗДРАВСТВУЙ, ЛЕТО!

глава 5

Летнее утро…

Солнце чуть выглядывает из-за крыш домов, и длинные тени клёнов и тополей почти полностью накрывают дворы. Ещё на рассвете прошёл короткий дождь, и запах мокрого асфальта чуть щекочет нос. Свежесть утра постепенно уступает место тёплому дню – асфальт парит…

1

Служебный «ГАЗ-51», стоящий у крыльца детского сада, уже загружен продуктами и тюками с бельём и с минуты на минуты тронется в дорогу. Впереди – Боровое, детские дачи.

– Ну что, ты в кабину или наверх? – спрашивает водитель Михаила.

Михаил подходит и что-то шепчет ему на ухо.

– А что так?! – удивляется водитель машины. Михаил снова шепчет ему на ухо.

– Хозяин-барин! – говорит водитель и стадится за руль.

Михаил быстро обегает машину и садится рядом с водителем на пассажирское место. Заведующая садиком Ксения Ефремовна машет водителю, что всё готово, можно ехать, после чего скрывается за высокой дверью крыльца детского сада. Она приедет позже.

Михаил не решился спросить Ксению Ефремовну, но до последнего момента надеялся, что этой же машиной поедет на дачи и Ольга, ан нет – Ольга почему-то так и не подошла, и машина тронулась без неё.

Машина не новая, но явно после капиталки – свежевыкрашенная, с новыми сиденьями в кабине, что ещё пахнут дерматином.

Двигатель легко завёлся, и машина, выбравшись из двора дома на центральную улицу, быстро набрала ход и уже минут через пятнадцать покинула город, но прежде остановилась на остановке, что на выезде из города, и Михаил пересел в кузов, уступив своё место пожилой нянечке.

– Ехал бы до конца, тебя ж старшим назначили, – встаёт на подножку водитель и кричит Михаилу вслед.

Михаил уже из кузова стучит по крыше кабины водителя, кричит:

– Поехали!

Особое отличие машины от тех, что были на дачах раньше – брезентовый тент на кузове, но как только машина тронулась, стало ясно, что ремонт прошли только двигатель и кабина. Тент гулял из стороны в сторону, то там, то тут ветер открывал его рваные раны, и в них проникали лучи уже яркого солнца и бросали пыльные световые полосы, которые ползали туда-сюда по серым тряпичным тюкам с бельём, по лицам персонала дачи, сидящих на двух дощатых скамейках, расположенных ближе к кабине.