Задание на лето. Книга вторая

– Те, что вчера уехали? Да что ж они их годами копили что ли? – крестясь на ходу, зашаркала ботами бабка, спешно покидая место, где, по её словам, диавол спустился на землю.

Так что и этот переезд лёгким назвать можно было с большим натягом, хотя перебрались они всего за один день – рекорд для них.

Уже этим же вечером мать опять ворчала, что Михаил не ценит их заботу, мол, именно из-за него они переезжают, чтобы ему было удобнее ходить в училище, но что-то Михаил последнее время в это уже не верит, уж больно часто у них случаются переезды, и всё меньше и меньше у него друзей на новых местах, а здесь – так и совсем ни одного знакомого. Тоска зелёная… Да и добираться до училища отсюда приходиться на перекладных, а потом от автовокзала ещё и идти пешком до училища, таская баян на плече – получается минут на пятнадцать дольше, и ходить больше…

За окном протрещала сорока, загалдели испуганные кем-то воробьи и стаей пронеслись мимо кухонного окна. Михаил увидел, что забыл закрыть форточку, быстро поднялся, прошёл на кухню, хлопнул форточкой, обернулся на газовую колонку, потом на плиту – всё выключено, можно ехать…

– Нет, тут причина другая, – думает Михаил, открывая двери. – Бабку дожидаться не буду, у неё ключи есть. Небось, опять пошла в соседний двор к своим новым знакомым.

Ветерок почти просушил асфальт, но луж налито прилично.

Так перепрыгивая через небольшие лужицы, в которых отражалось солнечное небо и скользящие по нему серо-белые низкие облака, Михаил довольно-таки бодро побежал на остановку.

Там его ждут детские мечты…

Здесь его просто терпят…

В ПОЕЗДЕ

глава 3

Прошёл быстрый летний дождь, что лишь слегка смочил асфальт, сделав его смолисто-чёрным и по-городскому пахучим.

На вокзале мусорщик метлой загнал последние соринки в большущий совок и высыпал их в здоровенную корзину на колёсиках.

Солнце уже перевалило за зенит и на него можно было смотреть, не прикрывая лицо ладонью, чуть прищурившись. Воздух за день прогрелся, и пришло время скинуть курточку…

1

Узнав всё об отправлении своего поезда, Михаил, сдав вещи в камеру хранения, решил пешком прогуляться до училища, попрощаться с однокурсниками, да и с городом, ведь возможно, что он сюда уже больше не вернётся.

Новые ощущения, что пришли к нему этим утром, усилились. Впервые он едет в другой город самостоятельно! Впервые на вокзале он будет один, и его никто не будет провожать!

Минут за тридцать он добрался до места. Здесь с однокурсником Олегом Здоровенко, что решил сбежать по такому поводу с уроков, они договорились заглянуть в музей деревянных фигур. К ним присоединилась Елена Еговкина, положительно смотрящая на маленький отпуск перед большой сессией. Затем они сходили в кино и почти до вечера просидели в парке, болтая о пустяках.

А в девять вечера Михаил приехал на троллейбусе на железнодорожный вокзал и присел на деревянную скамейку недалеко от центрального входа. Стал ждать объявления на посадку. Проходящий скорый «Ленинград-Новокузнецк» задерживался на час. Можно было, никуда не торопясь, спокойно помечтать. Но мечтаний не получилось, а вместо этого пришли картинки из прошлого и сразу так много, что одна стала теснить другую, слегка путаясь…

Первая, как они с родителями ещё неделю жили в Новосибирске на вещах. Билеты на поезд до Ташкента было не достать. Был октябрь, они только что справили его день рождение, и к большой радости Михаила, к ним в гости приехали Ксения Ефремовна с мужем, с дочерью Ольгой и сыном Михаилом, его тёзкой. Больше всего его радовала Оля!

Они вышли с ней на заснеженный балкон пятого этажа и долго болтали, пока их не заставили вернуться в тёплую квартиру. А вот о чём они тогда говорили, Михаил так и не вспомнил. Но вспомнил то чувство тревоги и близкого расставание с дорогим ему человеком. Вспомнил и то, что так и не решился взять её адрес, чтобы писать письма.

А дальше была суета сборов, погрузка контейнера, пустая квартира с несколькими громадными тюками со спальными принадлежностями и кучей чемоданов ручной клади, и долгая неделя ожидания отъезда. Документы из школы отец уже забрал, и Мишка коротал свободное время на улице, катаясь на стареньких недавно купленных ему коньках, которые в день отъезда с горечью повесил на гвоздик и оставил новым хозяевам квартиры – отец сказал, что в Узбекистане они не пригодятся.

На улице свирепствовала лютая зима, и ураганы менялись с вьюгами местами. Снега навалило аж до первого этажа.

А потом всё завертелось.

Пришло сразу три такси, которые забили носильными вещами до отказа так, что с трудом втиснулись сами.

Железнодорожный вокзал с высоченными потолками и огромным подземным помещением. Длиннющая очередь в кассы, что тянулась извивающийся змеёй почти через весь зал. Мокрый пол, который бесконечно подтирали уборщики, но через пять минут его снова затаптывали внесённым с улицы тающим снегом. И буран. Сильный, холодный, снежный, он в одно мгновение превращал человека в нечто белое, сказочное. Люди почти бегом сновали туда-сюда, прикрывая лица рукавицами, оставляя только щёлочку для глаз. Буран не давал высунуть на улицу нос, и Мишке так и не удалось рассмотреть Новосибирский вокзал снаружи.

А потом монотонный стук колёс и долго неменяющийся за окном душного вагона пейзаж казахстанских степей.

А потом начались чудеса.

Утром, проснувшись, Мишка первым делом со второй полки выглянул в окно и увидел серую, местами зеленеющую траву – снега не было!

Ташкент встретил их тёплым, безветренным днём и высоко стоящим ещё жарким солнцем. Пока отец бегал, ловил такси – все вспотели и начали переодеваться, доставая из чемоданов лёгкие курточки…

2

«Скорый поезд Ленинград-Новокузнецк прибывает на первую платформу. Нумерация вагонов начинается с головы поезда» – картаво пропел громкоговоритель с высокого бетонного столба, что стоял рядом со скамейкой, на которой сидел Михаил.

– Да, вот так же тепло было тогда в Ташкенте, как сегодня… – мелькнула у него в голове. – Пожалуй, даже ещё теплее…

Стараясь быть степенным, Михаил медленно поднялся, привычно закинул за правое плечо чехол с баяном, чемоданчик с вещами взял в одну руку, а сумку с продуктами в другую и медленно пошёл в хвост предполагаемого поезда.

Сразу за ним в плацкартное купе протиснулась группа весёлых студентов, едущих на сессию в Омский университет.

– Привет, я Пётр! – сказал самый высокий из них, что был явно выше двух метров и очень худой. Он постоянно слегка горбился и пригибал голову, но всё равно о что-нибудь ударялся. Вот и теперь, садясь рядом с Михаилом, он стукнулся затылком о верхнюю полку:

– Ох, говорила мама, не расти в длину, расти в ширину! – выпалил он скороговоркой, потирая сильно ушибленный затылок.

– Ещё раз так шиндарахнитесь, сэр, и все теоремы выпадут! – хихикнул его друг, явно несхожей с Петром наружности, и присел напротив, сразу заняв собой почти всю нижнюю полку.

– Не выпадут, они у меня вот тут, – хихикнул Пётр, похлопывая большущий чёрный дипломат с алюминиевым кантом посередине и никелированными замками. Диковинная вещь! Михаил видел такой только в кино!

– О-па! Так ты их ещё не переложил? – улыбнулся парень, похожий комплекцией на Страшилу из «Изумрудного города» и протянул Михаилу руку. – Сергей!

– Тоже сэр? – попытался попасть в тональность Михаил.

– Тоже стьюдент! – парировал, гордо встряхивая головой, Сергей.

На Сергее всё свободное – не свободно, а во что-нибудь, да и упирается. Вон, на животе – пуговичка на последней ниточке болтается.

– Куда переложить надо было? – удивлённо спросил Пётр.

– Да туда, чем ты только что знакомился с этой деревяшкой! – улыбнулся Сергей.

– Туда ему нельзя, – сказал третий, крепкого, спортивного сложения парень в летней майке кирпичного цвета. – Там у него не задерживается.

И дальше без паузы:

– Так, с нами – музыка! – сделал он ударение на «ы», потом вскинув правую руку к груди, резко, как робот, направив ладонь в сторону Михаила, а потом также механически в три движения приблизил её для пожатия. – Семён, можно просто Сеня, без «сэр»! А вас маэстро как величать, я что-то не расслышал?

Михаил жал Семёну руку и думал: – Вот, такая же крепкая, как у деда, и звать так же. Да, весёлая поездка намечается. Новые знакомые явно не собираются отлёживаться, как он, на верхней полке.

– Ладно вам, – наигранно обиженно пропел Пётр. – Посмотрим, что покажут экзамены! Некоторым глухим и лекции не помогут!

– Пётр, ты не прав, мне ещё отец в вот таком возрасте говаривал, – показал он своей огромной ладошкой рост предполагаемого малыша…

– Сеня, не преуменьшайте великого! – поправил его Сергей, значительно приподняв над уровнем пола здоровенную ладонь Сени, одним мягким, чуть прогнувшимся под этой тяжестью пальцем.

– Так я и говорю, – попытался исправиться Семён.

– Ты не говоришь, ты показываешь! – перебил его Пётр.

– Не-не, не так, – поспешил вставить Сергей.

– А как? – совсем сбился с толку Семён.

– А вот так, – быстро перемигнулись Пётр с Сергеем и уже на счёт «три-четыре» дуэтом выпалили:

– Говорит и показывает киностудия «Семьёнфильмз»!

И тут же, без перерыва на обед, Пётр отдельно пояснил Михаилу:

– Сеня у нас на киношника учится! Режиссёрище!

– Да ладно вам, – хихикнул Семён, – О чём это я хотел сказать…

– Ах, а память-то мы упаковать забыли, где это мы её сегодня оставили, что-то я не вижу её у нас в вещах, – быстро перебирая кучу сумок, засуетился Сергей.

– Вот она! – разом крикнули трое, и на столе появилась бутылка красного вина.

Теперь уже весь вагон понял, что поездка до Омска будет ещё и шумной.

3

На столике быстро появилась куча снеди. Михаил тоже засунул руку в холщовую сумку и достал первый попавшийся увесистый свёрток. Им оказалась добрая половина курицы, ножка от которой тут же перекочевала в руки Сергею.

А дальше – бутылка быстро опустела, и вход пошли анекдоты.

На против них, на откидном месте у окна, почти перед самым отправлением поезда появилась старушка, с быстро бегающими глазами, прижимающая к груди большущею сумку, из которой выглядывала голова лохматой собачонки. Глаза у старушки побегали-побегали, затем уставились в пол и закрылись. Она замерла и как будто уснула, изредка делая пару неловких движений, что должны были со стороны напоминать поглаживание собаки по голове, но голова маленького лохматика в это время пряталась, и рука старушки неловко скоблила оттопыренные крупные зубцы железного замка, после чего голова снова осторожно появлялась, осматривалась, отряхивалась и снова устремляла свои чёрные глазёнки на студенческий стол.

– Ещё один! – выкрикивает в очередной раз Сергей, при этом, как ученик школы, он тянет руку. Анекдоты из него сыплются, как из рога изобилия:

– Значит так, – неизменно начинает он. – Встаёт как-то Брежнев на заседании политбюро и говорит: – Товарищи, а почему бы нам не пригласить Чичолину в Москву! Ему: – Леонид Ильич, это же порнозвезда! – Hу вот, кхм, как раз такой звезды у меня ещё и нет!

Бабка чуть приоткрывает глаза, зло сплёвывает в сторону и, придавив мохнатую мордочку собаки, снова закрывает глаза.

– Нас подслушивают! – тихо, нараспев говорит Пётр.

– Нет, не так, – перебивает его быстро захмелевший Сергей. – Нас подсматривают!

– Да было бы что, было бы на что! – скороговоркой произносит старушка и тут же отворачивается к окну.

– Сеня, вы не внушаете доверия женщинам, от вас опять отвернулись! – так же нараспев, как только что это сделал Пётр, произносит Сергей. Семён, сидящий с краю шебутной компании, оборачивается к старушке, делает ей вежливый кивок головой и, уже повернувшись к ребятам, разводит руки в стороны.

– А вот ещё! – тянет руку Сергей и артистично преподносит полушёпотом новый анекдот, выделяя по звуку только последнюю фразу:

– …памятник, значит, сделали. На нём сидит Пушкин, а у него вот такие чёрные густые брови, сросшиеся у переносицы.

Смех ребят прерывается голосом старушки:

– А брови-то тут причём? – на всех четверых студентов сразу смотрят четыре глаза, похожие друг на друга, два из которых быстро мигают.

– Мадам, вас не поняли, вы о каких бровях сейчас говорите? – приторно вежливо, с лёгким наклоном вперёд, насколько это позволяет откидной столик и объёмистая часть ниже грудной клетки, что уже оторвала висевшую на одной ниточке пуговичку, спрашивает Сергей.

– Ну, так Пушкин там с бровями? – удивляется бабка.

– А-а, вы об этом, – откидывая своё враз обмякшее тело на спинку, важничает Сергей. – Спите спокойно, ваятель той штуковины примерно наказан за сей творческий изыск.

– За что, милок? – ещё больше удивляется бабка, широко раскрывая глаза и не мигая, чем ещё больше становится похожа на собачонку, которая до сих пор сидит в сумке.

– Есть предложение: а не пробежаться ли нам по ресторанам? – громко говорит Пётр, подскакивая и ударяясь головой о верхнюю полку.

– А, чтоб тебя! – всплеснула руками бабка и выронила сумку с собачонкой. Та проворно выбралась из заключения и понеслась по вагону.

– А, чтоб тебя! – ещё громче разнеслось по вагону и вслед за собакой, оставив сумку на полу, проворно бросилась старушка.

– А что, это идея, только ты голову-то сними, а то опять звенеть по всему вагону будешь, – медленно поднимаясь и потягиваясь, говорит Сергей и тут же своей мягкой пластичной рукой показывает Семёну, что тому стоит сделать то же самое.

– Контролирующих органов нет, можно ещё и по рюмашке, – говорит он, уже не обращаясь ни к кому.

В это же время Пётр делает шаг к проходу между купе, стукается головой о притолок и, наступив на лежащую в проходе бабкину сумку, падает.

– Этому уже достаточно! – констатирует Семён, поднимая друга.

– Нет, Сеня, это только начало! – улыбается Сергей, глядя на Михаила.

В глубине вагона раздаётся лай собаки и громкий голос: – Куда с собаками!

– Вот, Мишаня, нас уже бурно приветствуют, – говорит Сергей, направляясь вслед за друзьями.

4

Михаил расстилает постель и забирается на верхнюю полку.

Старушка, запыхавшись, возвращается с собачонкой на своё место и пытается затолкать её снова в сумку, но та явно против. Вагон постепенно затихает, выключают верхний свет.

Михаил, закрыв глаза, снова возвращается к воспоминаниям о переезде в Узбекистан.

Три такси мчат их по гладкой асфальтированной дороге в сторону от Ташкента. В приоткрытые окна влетают с бодрящей свежестью новые запахи.

– Ух ты! – вырывается у Мишки. – Вот это тополя!

Алея высоченных пирамидальных тополей кажется бесконечной. В промежутках между стволами мелькает солнце. Мать, утомлённая переездом и немного расстроенная тем, что отец уже успел принять свои фронтовые, постепенно отходит и на её лице появляется улыбка:

– Надо же, а здесь ещё лето!

– А вы из Сибири, значит? – спрашивает приветливо таксист в форменной фуражке.

– Да, мы из Новосибирска, – выпалил Мишка.

– А сюда, значит, жить? – продолжает шофёр.

– Поживём – увидим, – как-то снова грустнеет мать.

А дальше были слёзы.

Мама сидела на тюках с матрацами и громко плакала.

– Куда ты нас завёз? Это что – квартира, это что – кухня? А ванная на что похожа, чёрная вся… Город тоже такой? – прорывается у неё свозь слёзы.

Отец нервно ходил по комнатам, молчал.

Даже Мишка тогда понял, что квартира сильно запущена, а южную её часть, то есть окна зала и кухни, полностью накрывает виноградник, растущий прямо под окнами, и от этого в зале даже днём темно и надо включать свет.

Мишка щёлкает стареньким, болтающимся рядом с проёмом стены грязным выключателем, но тусклая слабая лампочка, торчащая из доисторического огромного патрона, только ещё больше добавляет слёз матери. Теперь видно ещё и обои: старые, потёртые, с жирными пятнами, местами уже обвисшие. Потолок почти серый.

Новая квартира была далеко не новой и совершенно неухоженной, да ещё и с низкими потолками.

Утром отец куда-то ушёл, а мать засобиралась в обратную дорогу, складывая вещи снова по сумкам и чемоданам. Мишку гулять не отпустили, и он с бабкой Наталией, что постоянно поддакивала матери (чем злила Мишку, который сильно переживал за отца), тоже собирал свои вещи, плотно упаковывая их в чемодан.

Дверь в квартиру открылась без стука, в ещё более тёмном, чем зал коридоре, в проёме двери появился растерянный отец:

– Контейнеры пришли, надо разбирать, – тихо сказал он.

Мать бросила на пол вещи, что держала только что в руках, и снова усевшись на уже свёрнутые после ночи матрацы, громко заплакала.

5

– Вы б его сложили, что ли? – услышал Михаил сквозь дрёму голос старушки с собачонкой.

– Я что, плотницкий метр, чтоб меня складывать? – возразил Пётр, держащийся двумя руками за верхние полки купе.

– О, а ребята таки сильно погуляли, – понял Михаил, приоткрыв глаза.

– Свят, свят… Так он же не уместится на верхнюю полку! – снова простонала старушка.

Тут только Михаил понял, что Сергей с Семёном пытаются приподнять Петра и впихнуть его на верхнюю полку. Интересно, получится или нет.

Не получалось, уже третий раз у них ничего из этой затеи не выходило, и они совершенно выбились из сил.

– Есть идея!

– Что, ещё раз в ресторан? – тихо, неуверенно спросил Семён.

– Не, нас туда уже не пустят, да он и закрыт уже, – икнув, еле внятно нараспев сказал Пётр.

– Не-не-не… – вырвалось у Сергея. – Карты!

– Кто, как ты? – переспросил Пётр.

– Свят, свят… – зашептала бабка. – Они ещё и картёжники.

– Бабуль, будь спок, у нас всё путём, мы сейчас тихо-тихо… И всё… – сделал гусарский поклон головой Семён.

– Мы сейчас в карты разыграем, кому спать на верхней полке, – заговорщицким шёпотом произнёс Сергей.

– Давай! – выпалил Пётр, брякаясь на нижнюю полку и смачно стукаясь затылком о полку Михаила.

– А чтоб тебя! – вырвалось у бабки, при этом она быстро впихнула голову животного во внутрь сумки и дёрнула металлический замок. Замок зацепил ухо собаки, та взвизгнула, моментально высунула голову обратно и укусила бабку за палец.

– А чтоб тебя! – вырвалось у Семёна.

– Ой, милаи, ой, что творится! – запричитала бабка, роняя сумку.

– Что вы там с собаками никак не уймётесь! – раздалось полусонное из соседнего купе.

– Спать! – властно, нараспев шипел Семён, держа на вытянутой руке пойманную им на лету за большие дерматиновые чёрные ручки сумку.

Собака, посмотрев прямо в большие навыкате глаза Семёна, моргнула и стала медленно опускать голову внутрь сумки, после чего была застёгнута до конца и передана в руки хозяйки.

– Всё в порядке, бабуль, – сказал вежливо Семён и ещё раз по-гусарски кивнул головой, после чего, как ни в чём не бывало, уселся за столик и взял розданные ему карты. – Поехали!

Пётр проиграл.

Кое-как расстелив матрац и бросив в угол неодетую в наволочку подушку, он ещё долго безуспешно пытался подняться, как он выражался, на второй этаж. Друзья его давно уже посапывали, когда ему наконец-то удалось уместить своё длинное тело на верхней полке.

Но испытания Петра на этом не закончились. Когда он поворачивался спиной к стене колени его свисали в проходе и ему приходилось держаться за всё, куда дотягивались его длинные руки. Потом он переворачивался на другой бок и его пятая точка угрожающе нависала над спящими внизу. Долго балансировать ему так не удавалось и он, выпрямив ноги, спустил их в проход межу купе и тут же был потревожен первым ночным посетителем курилки:

– А что, за границей уже так принято, а у нас началось внедрение? – зло толкал его ноги назад на полку здоровенный полураздетый мужчина.

– Я там ещё не был? – пытался отшутиться Пётр, подбирая ноги.

– Послать бы тебя куда подальше да бабулю боюсь смутить, – ругался мужик, протискиваясь дальше.

– Миш… Спишь? – тихим шёпотом раздалось через некоторое время.

– Нет, Петя, цирк смотрю, – улыбнулся сквозь дрёму Михаил и открыл глаза.

Оперившись о его полку и почти нависнув всем телом над проходом, на него смотрел жалостливыми глазами Пётр:

– Давай, окно откроем, я туда ноги высуну, а? – с мольбою в голосе прошептал Пётр.

– А как встречный пойдёт? – удивился Михаил.

– Не, я так уже не раз ездил. Я их согну! – кивал Пётр.

– Давай, на твою ответственность, – улыбнулся Михаил, и вместе они попытались открыть заклинившее окно.

Не с первого раза, но им это удалось. Пётр неожиданно проворно развернулся на своей полке, чуть не стукнув зазевавшегося Михаила по носу, и высунул ноги в окно, после чего улёгся целиком на полку и тихо пропел: – Кайф… ф…ф…, – и тут же захрапел.

– Намучался, милок, – сочувственно произнесла бабка.

– А вы что не ложитесь? – поинтересовался Михаил.

– Да-к мне уж скоро выходить. Я вот подарок внучке везу, собачку-то. Сильно просила. Слепая она у меня, внучка-то. Я вот в Ленинград-то в собор и ездила, к иконе Божий матери приложиться. Молилась за неё да вот иконку освятила у батюшки.

Она отодвинула собачонку и, немного пошарившись в сумке, вытащила небольшой свёрток из серой бумаги. Перекрестившись, аккуратно развернула его и достала маленькую иконку, золотом блеснувшую в полутёмном вагоне.

– Иконы-то, милок, видел али нет? – спросила она, поцеловав икону.

– Видел. Много икон видел, бабуля. Разных… – осёкся Михаил на полуслове. Не место и не время ему об этом говорить. Надо добраться сначала до землянки и, если она цела… А что, если она цела? – задумался он и выпал на некоторое время из разговора.

– …а мне уж через двадцать минут и выходить. А ты что, совсем не пьёшь? – бабке, видимо, хотелось ещё поговорить.

– Нет, не пью, – улыбнулся Михаил, перекладывая подушку в противоположную от окна сторону и тоже переворачиваясь на полке головой к проходу.

– И не куришь? – продолжала любопытствовать бабка.

– И не курю, – уже сквозь дрёму неохотно отозвался Михаил.

6

– Засранец! Нет что бы матери помочь, да-к он ещё и в туалете курит! – мать неожиданно подошла со спины к Мишке и влепила ему сильный подзатыльник.

– Ма, за что?! – вырвалось у Мишки.

– А кто курил в туалете? Не ты, скажешь? Отец давно не курит и тебе не дам! – грозно наступала на Мишку мать.

Мишка бросил кисточку, которой красил окно, и выбежал на веранду, выпрыгнул через открытое окно и оказался на улице.

– Вот только вернись домой, я всё отцу расскажу!

Мишка присел на низенькую скамеечку, расположенную под виноградником, и ему стало грустно. Вот уже неделю они отдирали, отмывали, белили и красили трёхкомнатную квартиру, доставшуюся им от сменщика, что теперь живёт в их двушке в Новосибирске, и конца и краю этой работе было ещё не видно. От краски или от сильного подзатыльника его слегка мутило.

Нет, Мишка, действительно, не курил. Как-то мельком он видел, что отец засовывал в карман рабочей куртки початую пачку «Беломора», но не видел, чтобы тот курил. Конечно же, это отец, но выдавать его он не будет. Никогда. Ему тоже сейчас несладко. Каждое утро он отправляется на поиски работы, а возвращается ни с чем. Ангрен – городок маленький, и по специальности отца работы не оказалось. Вот и закурил, понятно…

Из размышлений его вывела девчонка, выбежавшая из подъезда. Как-то очень запросто она протянула ему руку и сказала:

– Вы что, недавно переехали?

– Да, – буркнул Мишка.

– А меня Светой зовут, я на четвёртом этаже живу, над вами. Вон там, где виноград кончается! – показала она на чуть видные из-за виноградной лозы открытые окна. – А ты учиться где будешь?

– Завтра в двадцать вторую школу пойду.

– А в какой класс?

– В шестой «А», – нехотя ответил Мишка. Это будет уже шестой класс и четвёртая школа за последние два года. – И что родителям на месте не сидится? – думает Мишка.

– А там все такие же задаваки, как ты, учатся! – хихикнула Светка и побежала во двор.

– Что сидишь, иди крась! – донёсся из открытого окна первого этажа голос. Матери было не видно – листва винограда полностью закрывала длинное высокое окно веранды.

Мишка встал и нехотя поплёлся домой.

Новая школа, новый класс, новые знакомства… Что-то его в этот раз не очень радовала вся эта новизна. Да и следующее лето, судя по всему, он проведёт далеко от своих прежних друзей.

– Да двери-то закрывай на щеколду, а то здесь такие сквозняки, – донёсся откуда-то из кухни уже чуточку потеплевший голос матери.

Михаил услышал, как сильно хлопнула дверь и что-то, наверное, на кухне разбилось. Вот сейчас точно влетит…

7

Он быстро открыл глаза. В полутёмном вагоне внизу что-то барахталось.

– Петь, тебе что, опять не спится? – спросонок пропел Семён.