Битый снег

И вот тут-то что-то пошло не так: газеты, конечно, писали, что все идет нормально, что люди вроде бы побеждают, но… Поступавшие в госпиталь люди рассказывали разное.

Кто-то, как и Лем, вернулся с границы, где принимал участие в начале кампании, но, по тем или иным причинам, получал приказ отступить к границе. А кто-то попадал в госпиталь после боев на территории империи…

Таким образом, Лем узнал, что пауки перешли в контрнаступление и цесаревич Альберт пытается заманить их в ловушку. Пока что он расставляет им на пути небольшие «засады», стараясь их задержать: то поле заминируют, а то в маленькой неприметной деревеньке разместит чудовищную ударную мощь: пауки отправляют туда на «зачистку» малый отряд, а имперцы его уничтожают практически без потерь и «растворяются в тумане»…

Помимо этого, люди опробовали в полноценном воздушном бою истребители и остались ими вполне довольны – об этом рассказал Лему один из попавших в госпиталь людей. Он лично видел, как десять истребителей выдержали воздушный бой с пятью стеклянными стрекозами и вышли из него без потерь – немалое достижение, учитывая предыдущий плачевный опыт борьбы за небо.

Правда, одна из сбитых стрекоз была еще жива, когда упала на землю, поэтому ее пришлось добивать на земле. Там-то и был ранен рассказчик – стрекоза перед смертью успела швырнуть десяток кинжалов.

Были и хорошие события у Лема после попадания в госпиталь. Среди прочего, он наконец-то смог отправить родителям два письма: одно старое, а другое – уже написанное в госпитале, в котором он описывал первый бой, уверял, что раны – не серьезны и что у него все в порядке.

Вряд ли поверят, что раны не серьезны, поэтому он пообещал отправить им свою фотографию сразу же, как только ему разрешат покидать здание госпиталя. По словам хирурга, Лему на полное «заживление» требовалось не меньше полутора месяцев.

Второй хорошей новостью стало повышение Лема до младшего унтер-офицера: до командования дошла информация о его действиях на поле боя. Что он не растерялся, не запаниковал, и смог организовать оборонительную точку и спас жизни нескольких сослуживцев.

Так что гора трупов, за которой они тогда прятались, принесла ему две белых полоски на погоны.

Война. По карьерной лестнице продвигаешься быстро – успевай только сапоги от трупной жижи очищать…

Поскольку дивизия Лема была почти полностью уничтожена в первом же бою (как выяснилось, именно на них пришелся основной импульс нападавших), выживших раскидали по другим воинским соединениям. Раньше Лем служил в четвертой пехотной дивизии, сейчас его перевели во вторую, в третий егерский корпус. От его второго егерского корпуса вообще почти никого не осталось, поэтому Лем сильно переживал за своих друзей: где они? Что с ними? Живы ли? Он попробовал навести справки через канцелярию, но его там послали на три буквы – уж больно заняты они были, пытаясь сосчитать, сколько еще войск боеспособно, сколько погибло и сколько в резерве есть. А еще нужно было разослать похоронки и прочее, прочее… Не до выяснений, кого куда дели.

Четвертая пехотная дивизия носила название «Длиннорукие» – дескать, всех достанем, до всех доберемся.

Однако после начала боевых действий, помимо резкой и безоговорочной кадровой перестановки, были переформированы и переименованы целые воинские соединения. Теперь Лем служил во второй пехотной дивизии, носившей имя «Дивизия гнева».

Пафосно, но многообещающе.

Собственно, после переименовывания и переформирования войсковых соединений, цесаревич Альберт, пребывавший в недобром расположении духа, почти всем раздал такие названия. Особо отличившихся он согнал в одну дивизию и назвал «дивизия балбесов». Всем было ясно, что этих ребят пустят на мясо при первом же случае – за проявленную на поле боя глупость.

Когда разрешали, Лем гулял по городу – грех было бы упускать такой шанс. Курортный город, как-никак! Да еще и июль на дворе: тепло, светло – загляденье, одним словом. Территория Империи Людей невелика: весь материк был не больше Австралии, поэтому местечек для отдыха было не так уж и много. Те, кто позажиточней, умудрялись даже на острова ближайшие отправляться в отпуск. У Лема такой возможности никогда не было (финансовое положение его семьи давало возможность скататься на отдых только в соседний город), поэтому он отдыхал сейчас. Бок его болел и частенько приходилось менять повязки на нем, но Лема это не останавливало – он видал ранения и похуже.

Виноградный… Красивые парки, мощенные булыжником мостовые, красивый архитектурный стиль, множество кафешек со столиками на улице… Городок напоминал теплый летний сон. Даже люди в нем были неторопливые и какие-то сказочные: часто улыбались, ходили с зонтиками (которые защищали от солнца), излучали доброжелательность.

Лема удивило отсутствие нищих и оборванцев на улицах: власти Виноградного, стремясь придать городу более респектабельный вид, поступили хитро: они обязали всех нищих да беспризорных работать. Нет, не дробить камни или что-то вроде этого, вовсе нет! Они построили огромные бараки на окраине города, куда пускали жить всех, у кого не было своей крыши над головой. Условие было только одно: каждый жилец должен был работать. Кто-то рано-рано утром подметал (а порою и мыл) улицы города, кто-то вывозил мусор на свалку, кто-то работал на виноградных плантациях – работы хватало на всех. В итоге, все остались довольны: у бездомных водились личные деньги (пусть и не много), была крыша над головой и еда, обыватели жили в чистом и уютном городе, а власти каждый год отчитывались, что безработных лоботрясов у них нет.

Да и туристам было комфортнее, когда они не видели «грязную шпану» на улицах.

Красота.

Лем полюбил одно кафе… Дело было даже не в качестве местного кофе, не в том, что небольшая веранда с плетеной мебелью так и дышала уютом, а в том, что хозяйничала там очень милая девушка, которую звали Петра. Русые волосы, красивое лицо, приятный голос и искристый смех – Лем любил с ней разговаривать обо всем подряд. А она его в ответ угощала булочками.

Лем рассказал ей, откуда он и как попал в Виноградный, даже похвастался ранением. Рассказал о своих друзьях и о том, что не знает, где они. Уверил, что как только прибудет в дивизию, обязательно все выяснит.

А Петра рассказала, что она одна заведует кафе, что у нее есть только старший брат, который работает в городской управе и поэтому тут никогда никто не пытается с ней себя вести грубо – уж больно авторитетен был ее брат. Рассказала о том, что отец был летчиком-испытателем и погиб во время одного из полётов, за что империя и выплатила семье компенсацию, которая позволила открыть свой магазинчик. Рассказала, что матери не стало очень давно – во время небольшой вспышки чумы пятнадцать лет назад (Петре тогда было семь, а ее брату – четырнадцать). Еще она поведала о том, что не стремится пока замуж – уж больно ей нравится содержать кафе, а то при замужестве всякие другие дела появятся, дети, все такое прочее.

Им нравилось проводить время вместе, и Лем поклялся ей найти ее после войны.

Однажды вечером Лем познакомился и с братом Петры – серьезным мужчиной, габаритами походившим на шкаф. Тем не менее, с Лемом он общался очень тепло и приветливо: то ли Петра рассказала ему, что он за человек, то ли потому, что знал, что Лем скоро вернется туда, откуда прибыл и что там его, скорей всего, ухлопают, и, следовательно, угрозы для чести и жизни сестры он не представляет.

В последней вечер перед возвращением на фронт, Лем зашел попрощаться с Петрой. Они долго разговаривали, из-за чего Лем чуть было не опоздал на вечернюю поверку в госпитале.

На прощание она его поцеловала, и Лем ушел, чувствуя себя так, будто в его груди поселился большой тёплый шар, подобный солнцу, только не смертоносно-обжигающий, а греющий и освещающий душу изнутри…

Общаясь с Петрой, Лем понял, какая женщина ему нужна. По сравнению с ней, Роза казалась ему глупой, несамостоятельной, маленькой и избалованной. Петра же… Петра навсегда заняла в его сердце уголок с подписью «Идеал» – милая, ласковая, интересная, красивая, самостоятельная… Кто знает? Может, доведется Лему пережить все ужасы войны? Может, он выдержит все испытания и вернется к ней в Виноградный? Кто знает?.. Жизнь, увы, не книга – нельзя просто взять и открыть последнюю страницу и узнать, чем все закончится.

Хотя иллюстрации в жизни явно качественнее и ярче, чем в книге.

Передислокация вылеченных солдат обратно к границе осуществлялась все теми же дирижаблями – повозками слишком долго, а железная дорога еще не доделана, хотя на ее строительство брошены огромные силы: она строилась фрагментами, которые последовательно соединялись друг с другом. За каждый фрагмент пути отвечала отдельная бригада строителей.

Ходили слухи, что нескольких инженеров уже расстреляли за то, что они ошиблись в расчетах, и путепрокладчикам пришлось тратить время на переделку работы, что в условиях войны было недопустимо.

В этот раз Лем находился на борту дирижабля не «Вильгельм I Освободитель», а «Цветы Королевы», но, как это ни удивительно, знакомые люди нашлись и там – один из бортовых механиков помнил Лема еще по работе в аэрогавани. Впрочем, поболтать у механика времени не было, поэтому весь путь Лем преодолел практически молча: солдаты, возвращавшиеся с ним на фронт, грустили и не горели желанием вступать в контакт.

Путь до места высадки занял почти двенадцать часов – почти все это время Лем торжественно проспал.

Новая дивизия Лема стояла лагерем неподалеку от осажденного пауками города Нижний Вал: небольшого приграничного городка, построенного на двух берегах какой-то грязной узкой реки. Все гражданское население было эвакуировано, а гарнизон города почти полностью истреблен до подхода основных сил империи. Сейчас город толком не принадлежал никому: в нем шли ожесточенные уличные бои, каждый день зоны контроля менялись.

Основные силы пауков стояли на одном берегу, ближнем к границе, а силы людей, соответственно, на другом, северном. Поначалу офицеры предлагали перебросить десант в тыл паукам дирижаблем, но цесаревич Альберт отверг эту идею – дирижабль стопроцентно собьют стрекозы, а обходить по широкой дуге – опасно и нет времени.

Раньше Нижний Вал был небольшой дозорной крепостью рядом с границей. Но постепенно он оброс жилыми домами и развил инфраструктуру. В городе даже были школы, детские сады и больницы. Поговаривали о том, чтобы протянуть к нему железнодорожный путь, но не успели – началась война.

По прибытии на место базирования дивизии, Лем получил новую форму, новое снаряжение и винтовку – только-только пришедшую с завода! Помимо этого, Лем с огромной радостью обнаружил, что Дилан служит там же, в том же корпусе, что и он.

– Дилан! – Лем первым увидел друга. – Ты живой, курилка старая!

– Лем! Провалиться мне под землю и притопнуть три раза левой! – радостно крикнул Дилан. – Заштопали? Красота!

Лем похвастался своим шрамом. Взамен Дилан показал свой, на правом плече – получен в рукопашной.

– Где остальные, не знаешь? – спросил Лем.

– Знаю, а как же? – ответил Дилан. – Оба живы-здоровы, вроде бы. Перекинули в другие дивизии. Джим где-то на западе, а Разорви – на юго-востоке. На передовой вроде.

– Во не повезло стеклянным, – рассмеялся Лем. От известия о том, что с его друзьями все в порядке, у него будто камень с души свалился.

– Это точно! Она им покажет, как орехи жопой давить!

Лем рассмеялся, а потом посерьезнел:

– Наших много выжило?

– Из нашего корпуса – двадцать три человека, – ответил Дилан. – На нас ведь, как потом выяснилось, основной удар пришелся. Нас тогда здорово раскатали. Тебе-то что? Отрубился – и всё! А мы там почти до полудня хрен пойми куда стреляли. Зато вон, смотри! Мне тоже младшего унтера дали! Быстро… Война ведь. Как по головам идем, – Дилан и Лем присели на ящик с чем-то (маркировка стерлась). Лем огляделся по сторонам и достал из рюкзака вывезенную из Виноградного бутылку вина – выбирал по рекомендации Петры. От воспоминаний об этой девушке в его душе снова что-то приятно перевернулось.

Вино было разлито по непрозрачным кружкам, бутылка – спрятана. У Лема было, конечно, еще три штуки (и три он отправил родителям в подарок) и день выходного, но лучше бы никому не видеть того, что они пили вино, а не чай.

– Мммм, шикарная штука! – протянул Дилан – уж в чем в чем, а в вине он разбирался как первостатейный сомелье. – Ле бланшо лье винь! – уважительно причмокнул губами он. Где нашел?

– В Виноградном, – пожал плечами Лем. Вино и правда было шикарным – любимый сорт Петры. – Ты бы видел, кто мне его порекомендовал! Вах! Какая женщина!

– Воу, воу! – рассмеялся Дилан. – Да ты шустер!

– Да ну тебя, – отмахнулся Лем. – Ничего ведь не было.

– Да? Ну ладно, – согласился Дилан. Однако Лем уловил в его глазах лукавый огонек – друг ему явно не поверил.

– Ты лучше скажи, что тут у нас происходит?

– Хммм… – Дилан поджал губы. – Не радостные вещи тут происходят, вот что.

– Это ежу понятно. А конкретнее?

– Городу – кирдык. Не то, что «чуть-чуть поломали» – а кирдык конкретный. Я там раза два всего был, но, черт возьми, наша и их артиллерия разнесла его конкретно…

– У них есть артиллерия? – удивился Лем. На курсах ксенобиологии об этом не было ни слова. – Откуда? Какая?

– Трудно сказать, – пожал плечами Дилан. – Наши говорят, что это что-то вроде каких-то крутых требюшетов. Ну знаешь, камнеметательные орудия. Наши ученые мужи изобрели порох и силу сгорающих газов (или как там это называется?), а их – пошли иначе и изобрели что-то химическое. Они швыряют стеклянные шары, наполненные какой-то гадостью. Гадость двух типов – от первой происходит небольшой взрыв и все вокруг гореть начинает. Вроде там какая-то жидкость хитрая, которая от соприкосновения с воздухом загорается. А второй тип снарядов страшнее: там кислота особо едкая. Ладно если стеклянный шар лопается от удара об землю – этим они наши пушки накрыть постоянно пытаются. Хуже когда они кислоту в какие-то хлипкие бурдюки наливают и швыряют. Тогда кислота, проедая насквозь сосуд, падает на нас, как дождь. Видал я парня одного, под кислоту попавшего – жуть, да и только. Им-то что? Они стеклянные с золотом, не окисляются. А нам вот, человекам, туго приходится.

Помолчали. Дилан продолжил:

– Короче, наша артиллерия разнесла одну половину города в хлам, их артиллерия – подожгла почти все остальное. В итоге, от города одни руины.

– А что местный гарнизон?

– О, местным тут досталось неслабо! – покачал головой Дилан. Он отхлебнул еще вина и продолжил. – Городок-то маленький. Его основная задача – заметил врага – послал гонца. Всё! Тут никогда больших сил не держали. Сам знаешь, что основные наши опорные пункты находятся в других местах. А этот стоит тут – так, для виду больше. Так вот, местных тут было сотен пять, наверно. Чуток артиллерии, немного конницы, остальное – пехота, стрелки да гренадеры. Вот они и держались тут три дня, пока ближайшие отряды наших не подоспели. От местных тут едва полсотни осталось, они оборонялись, как могли: вплоть до подрыва вместе с собой стратегически важных опорных пунктов. Мосты все, кроме одного, разнесены в щебенку. Думаю, пауки и его бы разломали, да, видать, для переправы артиллерии им нужен. В общем, теперь город разделен тридцать на семьдесят процентов: тридцать – у пауков, а семьдесят – у нас. Проще говоря, сто метров за мостом – и все, вражеская территория начинается.

– И что тут происходит? Не просто так ведь мы прогуливаемся туда-сюда?

– Да нет, конечно! Периодически то мы начинаем наступать, то они. Наши основные силы стоят неподалеку от города – чтобы артиллерия не накрыла, они своих тоже за городской чертой держат. Пока мы наращивали тут огневую мощь, они делали то же самое, вот тут и скопились толпы с обеих сторон. Теперь мы не можем взять их нахрапом или просто оставить в тылу – многовато тварей засело. Все бы ничего, но их стрекоз тут много. У наших, конечно, есть, что им противопоставить – те же модернизированные пулеметы, но этого недостаточно.

– Модернизированные пулеметы? – переспросил Лем.

– Ну да. Инженеры наши надумали: сделали пулеметы больше, дальнобойнее и емкость магазинов увеличили. Установили на вращающийся лафет так, что ствол направлен вверх, назвали «зенитка» и используют против стрекоз. В первый-то раз, как наши стрелять начали, немало этих тварей положили. Сейчас-то они уже осторожнее действуют. Правда, как-то раз одна такая тварь с банкой кислоты спикировала прямо на зенитку – на подлете расстреляли, да что толку? Пулемету крышка и весь расчет – инвалиды. Так что стоим и пытаемся отжать друг у друга город, – неуклюже закончил рассказ Дилан.

– Мда, – протянул Лем. Угодил он не в самое безопасное место, это точно. – Сейчас подкрепление прибыло, – сказал он. – Мы, считай, ветераны, кто из госпиталя прибыл. Не неопытные и необстрелянные, так что завтра жди решительных действий. Кстати: я так полагаю, что у местных уже спросили, где удобнее всего обороняться?

– В первый день, – усмехнулся Дилан. – У нас перестановку в кадрах сделали. Цесаревич лично провел встречи с большинством офицеров – и повыгонял нахрен тех, кто ему не угодил. Что-то типа экзамена устроил. С тех пор имперские войска больше не тупят на поле боя, – невесело усмехнулся Дилан. – К тому же, – добавил он, – цесаревич Альберт нынче тут, с нами – лично командует обороной города. Говорит, что если прорвут линию фронта тут – обороняться повсеместно труднее будет. Городов-бастионов ведь по всей границе не понастроишь, верно?

– Ну да, – кивнул Лем. Он не решил еще: хорошо это или плохо, что цесаревич Альберт тут и командует войском. Впрочем, он был хорошего мнения об этом человеке.

Теплый день самого начала августа: светит солнце, но порой капает «слепой дождик» – теплый, как поцелуй маленькой дочки в щеку, и ласковый, как прикосновение матери. Рассвело всего три часа назад, но Лем и Дилан, вместе со всем своим корпусом уже заступили на пост: в разрушенном городе Нижний Вал дежурили посменно, чтобы часовые не теряли бдительности. Корпус Лема расположили прямо рядом с небольшой площадью, по которой проходила сегодняшняя условная граница «сфер влияния» людей и пауков. Вокруг площади стояли жилые трёхэтажные дома, серьезно порушенные артиллерией и оставшиеся без стекол и дверей, пара небольших, чудом уцелевших, будок, в которых раньше торговали какой-то снедью, и большая церковь. Церковь находилась на территории пауков. Корпус Лема рассредоточен по зданиям. Сам Лем сидел рядом с окном в комнате первого этажа маленького домишки. Сидел он на шикарном мягком стуле, бывшем когда-то предметом гордости владельца дома. На изнанке стула стояло клеймо с витиеватой надписью «Gambs», а под обивкой явственно ощущалось что-то твердое, но Лем не придал этому значения.

Дилан сидел рядом на полу и грелся в лучах утреннего солнца. Оба внимательно смотрели в окно, на площадь с церквушкой. Пока что все было тихо, но командование планировало массовую наступательную операцию ближе к полудню. По плану цесаревича, передовой отряд (в состав которого входил корпус Лема) по сигналу должен был поднять шум, тем самым отвлекая пауков от перемещения основной ударной группы людей.

– Тепло, – сказал Дилан.

– Угу, – согласился Лем. Заявление было бесспорным.

– Лето, – снова выдал умозаключение Дилан.

– Ты наблюдателен, – откликнулся Лем.

– Тишина.

– Верно.

– Дождь периодически капает.

– Есть такое.

– Птицы какие-то летают.

– Угу.

– Лучше б им лететь в другую сторону – там зенитки наши. За стрекоз примут – кранты птичкам.

– Это верно, – снова согласился Лем. Он дремал на ходу и наслаждался минутами покоя.

– Красота, – Дилан потянулся.

– Верно.

– Кричит кто-то.

– Есть такое, – ответил Лем. Через миг он встрепенулся и прислушался: действительно кто-то кричал. – Вроде человек кричит.

– Верно, – сказал Дилан. Он достал бинокль и посмотрел в сторону церкви. – К тому же пауки разговаривать не умеют. Мигают только.

– Ты прав, – Лем посмотрел в ту же сторону, что и Дилан. – Из церкви вроде.

– Там, кажется, в проходе сидит кто-то, – сказал Дилан. – На-ка, глянь, – он передал Лему бинокль. Лем посмотрел и увидел, что в темном дверном проеме действительно виднеются очертания сидящего человека.

– Судя по всему, он ранен, – сказал Лем. – Потому и шумит.

– Кто это? Солдат?

– Ну уж явно не твоя мамочка, – ответил Лем. Он вновь посмотрел в бинокль. – Видно плохо, но штаны – точно камуфляжные. Скорей всего, солдат. Пленный.

– А они и пленников берут? – удивился Дилан. – Первый раз слышу.

– Я тоже. Судя по всему, это ловушка, – сказал Лем.

– Наверно. Хочешь сходить посмотреть? – наивно спросил Дилан. Лем посмотрел на него, как на идиота.

Огромным плюсом войны со стеклянными пауками было полное отсутствие у aranearum speculum vulgaris слуха. Зато они компенсировали это необычайно острым зрением. Поэтому пауки общались на расстоянии цветными вспышками и жестами, а люди могли спокойно орать во всю глотку: одни не могли рассмотреть других без бинокля, а другие – услышать крикунов.

– КА-ПИ-ТАН!!! – во всю глотку заорал Лем.

– Что? – капитан был неподалеку, поэтому он вошел в комнату, где сидели Лем и Дилан.

– Человек у церкви! – доложил Лем. – Сидит и орет. Раненный, видимо.

– Человек? – капитан посмотрел в бинокль. – Верно… У тебя тонкий слух, солдат. Кто это?

– Понятия не имею… – ответил Лем. Как правило, в таких ситуациях офицеры закрывали глаза на некоторые отступления от субординации. – Пленный, наверно.

– Первый раз слышу, чтобы они брали пленников, – пробормотал капитан. – Хочешь сходить и посмотреть? – с наивным видом спросил капитан. Лем кисло посмотрел в ответ, показывая, что шутку он понял и даже вдосталь посмеялся над ней. – Ладно, подождем. Я полагаю, что это ловушка. Сейчас в штаб кого отправлю.

Через двадцать минут гонец вернулся: цесаревич считает, что это – ловушка, и ради одного раненного солдата решено не рисковать жизнями других людей и не демаскировать позиции.

Все уже два часа слушали крики и стоны солдата в церкви: они стали громче. Это сильно давило на нервы и солдаты начинали недовольно ворчать – укреплению боевого духа эти звуки не способствовали никак. Чтобы отвлечься и заглушить стоны, Лем постоянно разговаривал с Диланом. До его слуха порой доносились обрывки песен – кто-то из однополчан пытался петь, чтобы не слушать раненного. Порой слышались звуки гармони или гитары.

Слыша музыку, раненный начинал стонать громче и жалостливее.

– Бедный городишко, – сказал Лем.

– Перепахали его знатно, – согласился Дилан. – Вроде и не скажешь, что был «Большой, да красивый!», а вот так посмотришь вокруг – кошмар. Руины и окопы.

– И баррикады всякие. Город просто в полосу препятствий превратили: где нет баррикады – там ямы да окопы.

– А что самое смешное – нас ведь заставили выучить все эти ямы да окопы, – вздохнул Дилан. – Чтобы в темноте не свалились, как те двое, – две ночи назад, пара патрульных посреди ночи упала в один из окопов. Один сломал руку, второй – ногу. Ходили слухи, что их отдадут под трибунал – никто не верил в то, что солдаты упали случайно. Самострелы…

– Ну, это дело нужное, – пожал плечами Лем. – А то не хватало тоже свалиться в темноте, – он снял с плеч рюкзак и развязал тесемку. – Не пора ли нам перекусить?

– Пора! – оживился Дилан. – Время к полудню, а мы все без крошки во рту. Непорядок! Жарко – кошмар! Пить хочется.

– Ему это скажи, – угрюмо сказал Лем. Он имел в виду солдата, который начал стонать еще громче, еще призывнее. – Если бы у меня хватало меткости – я бы попытался его прикончить. Правда, капитан голову отвернуть за такое может. «Стрельба без приказа – демаскирует позицию!» – передразнил Лем и услышал звук выстрела. Он удивленно посмотрел в окно. – Неужели кто из наших решил?..

Раздался ужасный грохот.

– Какого?! – выругался Лем. Он мигом накинул рюкзак обратно на плечи.

– Артобстрел! – крикнул Дилан.

Пауки, очевидно, решили, что никто на их вопящую приманку не купится, поэтому перешли в наступление, о чем стонами и пытался предупредить людей раненный солдат.

Первый снаряд, который услышал Лем, угодил в крышу соседнего дома и та мгновенно загорелась. В небо начал подниматься едкий черный дым…

Внезапно центр мощеной булыжником площади просел и из дыры полезли aranearum speculum vulgaris – пауки стеклянные обыкновенные. Лем и Дилан открыли по ним огонь. Повсюду вокруг начали слышаться крики и грохот выстрелов. Через минуту, с гудением пролетел первый артиллерийский снаряд людей, угодивший прямиком в двери церкви – стонущего солдата разорвало в клочья и его мучения закончились.

Боясь попасть по своим, артиллерия била чуть дальше, чем было нужно. Малочисленные пушки, расставленные вокруг площади, начали лупить по паукам прямой наводкой, стараясь загнать их обратно в вырытый подземный ход.