Битый снег

– Делай, что хочешь, но одного из пауков надо заломать – он идет к нам.

Лем посмотрел в указанную сторону: действительно: ближайший паук развернулся и двинулся в сторону бригады правого фланга.

– И как мне его остановить?! – крикнул Лем вдогонку капитану – тот спешил распределить стрелков по позициям.

– В душе не… – честно крикнул в ответ капитан.

Лем огляделся: вокруг него было примерно двадцать человек: егеря и гренадеры.

– Так, вы трое и вы двое – за мной! Будем спасать наши задницы от гигантского стеклянного пи**са!

Трое гренадеров и двое егерей вздохнули, но все же подошли к Лему. Тот спешно пытался придумать, что им делать.

– Так, так, так… Ладно! На месте разберемся! Сейчас нам надо очень быстро и очень незаметно попасть вон туда! Видите? – он указал на улочку, в которой не было пехоты противника.

– Так точно! – ответили пятеро солдат.

– Гренадеры, взрывчатка есть? – спросил Лем.

– До усрачки, – честно ответили гренадеры и, для наглядности, похлопали руками по своим сумкам.

– Шикарно! За мной!

Впоследствии, Лем так и не смог внятно объяснить, каким же образом они умудрились добраться до той улицы – вокруг стрельба, взрывы, а они, огибая всех по широкой дуге, все же добежали до нужного места. Потеряли обоих егерей и одного из гренадеров по дороге: наткнулись на троих пауков, которые оказались чуть-чуть быстрее имперской пехоты.

Добравшись до места, Лем увидел, что его надежды оправдались: на улочке, по которой приближался паук, были продуктовые магазины.

– Так, мысль детская и глупая, – сказал он, – но выбора нет. Берем в магазинах все, что скользкое – масло или еще какую дрянь, и швыряем на землю. Понятно?

– Так точно! – гаркнули гренадеры. Приказы не обсуждаются. К тому же, опыта по уничтожению огромных стеклянных пауков ни у одного из солдат не было.

Поскольку пауки не едят человеческую пищу, подвалы и погреба никто из захватчиков не тронул. Людям, конечно, был дан приказ эвакуироваться вместе со всем имуществом и припасами, но то ведь люди, когда они что делали сразу, по первому требованию? Большинство торговцев попросту не поверили в серьезность угрозы и лишь закрыли кладовки покрепче – знали ведь, что пауки это не сожрут. А когда город отобьют – торгаши двери откроют и продолжат торговать! Все просто! Зачем хорошие, но легко портящиеся в дороге товары зазря туда-сюда таскать?

В итоге, улица была старательно залита толстой смесью продуктов питания: жиром, какой-то молочной дрянью, маслом нескольких сортов и чем-то похожим на смесь керосина с чем-то еще (пахла эта штука прескверно).

– Отлично! – сказал Лем. – Теперь – за мной! Бегом, бегом! Он уже почти дошел!

Трое имперских пехотинцев обошли стеклянного гиганта с флангов (Лем еще раз подивился своей удаче – ни одного паука по пути не встретили! Впрочем, они были, фактически, за линией фронта, вдалеке от основных событий) и затаились за кучей сломанной мебели, валявшейся на мостовой.

– Нет, так не пойдет… – пробормотал Лем. – У нас есть полминуты на то, чтобы подняться на второй этаж! Живо!

Все трое вломились в ближайший дом, прикладами винтовок разнесли в щебенку двоих откуда-то взявшихся пауков и рванули на второй этаж.

– Успели! – выдохнул Лем. В боку у него сильно кололо, а на груди алела свежая рана, нанесенная лапой паука. – Когда он будет проходить мимо – швыряйте гранаты в него. Без разницы, куда! От боли или испуга он дернется, поскользнётся и упадет. А мы подожжем то, что там внизу налито – там сейчас скользкой грязи по щиколотку. Вот он! Ну!

«Просто невероятно, – думал Лем, – сработало… сработало!» – паук, не ожидавший атаки гранатами сбоку, действительно смешно отшатнулся вбок (вроде боли стеклянные гады не чувствовали, значит, испугался, наверно), смешно заелозил лапами – оружейный лафет на спине, сместивший центр тяжести, явно мешал вернуть равновесие – и с невероятным грохотом рухнул на землю, разбрызгав скользкую грязь по стенам рядом стоящих домов.

– Теперь – поджигайте! – скомандовал Лем.

Оба гренадера швырнули на землю сигнальные гранаты – ими они обычно давали наводку артиллерии. Гранаты в полете ярко вспыхнули, выпустив в небо столб ярко-красного дыма, упали в грязь и подожгли ее.

– Жир, вино, та странная смесь керосина и продукты питания – пусть пищевой крематорий будет твоим персональным адом, богомерзкий паук! – громко крикнул Лем.

Паук его не услышал – он пытался встать, шевеля огромными конечностями. В отличие от своих меньших собратьев, конечностей, исполнявших функцию рук, у него не было – все восемь были ногами.

– Валим, – скомандовал Лем – дом, в котором они находились, загорелся и начал рушиться – паук здорово повредил его при попытке встать.

Отбежав на значительное расстояние, Лем и два выживших гренадера стали свидетелями кончины этого странного создания вместе со своим экипажем – огромный паук лопнул от жара горящей «грязи» и близстоящих домов. К тому же, его завалило обломками им же и обрушенных зданий. Так что эта огромная стеклянная тварь будто попала в кузнечный горн. Маленькие пауки, как выяснилось, гораздо лучше переносят воздействие высоких температур.

Бой закончился ближе к ночи – когда цесаревич Альберт получил сообщение о том, что фланговые атаки увенчались успехом и большая часть вражеской артиллерии выведена из строя, он отдал приказ открыть огонь из пушек близ моста. Доселе молчавшие орудия накрыли двух «несокрушимых» гигантских пауков и остатки пехоты неприятеля.

Дюжина выживших саперов закончила ремонт моста к двум часам пополудни.

После того, как основной ударный костяк имперской армии переправился через чудом восстановленный мост, стеклянные пауки были обречены.

Бой за город Нижний Вал завершился полной победой Империи Людей.

Имперские солдаты тщательно осматривали город и добивали стеклянных пауков, которых находили: кто-то прятался в подвалах, кто-то – в амбарах. Пауки не желали попадать в плен, поэтому бились до конца. Солдаты империи знали, что внутри пауков находятся довольно дорогие «детали» (или все же органы? Ксенобиологи до сих пор спорят о том, как же правильно именовать внутренности этих тварей): глаза (применялись при изготовлении оптических приборов), золотые нервные узлы, острые края лап и прочее. Поэтому искали пауков очень тщательно. Офицеры закрывали глаза на подобное мародерство, так как знали, что если солдат лично заинтересован в смерти неприятеля – это только на руку.

К тому же, пауки не могли дать взятку людям. Что они могли предложить? Выдай нам свою военную тайну, а мы тебе два глаза и почку?

Смешно.

Город вяло тлел – пожары, посеянные сражающимися армиями, уже потушили, но в небо все еще тянулись тоненькие струйки дыма от не до конца потушенных зданий. По зачищенным имперцами участкам города ходили отряды саперов, которые занимались ликвидацией очагов возгорания. Помимо них, на территории почти полностью уничтоженного города сновали каптенармусы и прочие им подобные ребята: собирали уцелевшие продукты и просто полезные для армии вещи.

Цесаревич Альберт собрал сведения о всех отличившихся на поле боя солдатах: он долгое время слушал доклады офицеров, отсеивал зерна от плевел и размышлял. Закончив, он утвердил наградной лист и теперь, построив всю не занятую часть войска, по одному награждал солдат.

Лем, к своему немалому удивлению, был награжден орденом доблести – за свой подвиг при захвате вражеской артиллерии. Оба гренадера, выживших в этом задании, тоже получили награды. Те, кто пошел с Лемом, но погиб в процессе выполнения приказа, тоже были отмечены наградами, пусть и посмертно.

После завершения торжественной части, цесаревич дал приказ отдыхать войскам до утра. Утром – снова марш-бросок.

Лем бродил по руинам города. В его голове не могло уложиться, как так быстро обычный приграничный городок стал сначала ареной страшных боевых действий, а потом – снова мирным местом. Только теперь населенным призраками. Он пришел на площадь с церковью и молча постоял там, глядя на завал из камней, под которым так и лежало тело неизвестного солдата. Потом он побрел к обугленным руинам больницы и все пытался представить, как же тут все было до войны: играли ли тут дети? Или на этом месте любили сидеть уличные торгаши? А может, вот на этом месте, да, там, где торчал обломок фонарного столба, какой-то юноша, встав на колено, шептал стихи своей даме сердца? Вспыхнула неприятная мысль: а что если этот юноша теперь лежит там, под завалом в церкви?..

Лем помотал головой и отправился дальше. Вечерело. Орден на груди давил на него своим весом – не реальным, но метафизическим. Слишком многое было связано с этим металлическим кругляшом на пестрой ленте.

Внезапно егеря окликнул патруль:

– Лем! В штаб дуй! Тебя туда вызывают срочно! – крикнул патрульный.

– Зачем? – спросил Лем. Он был старше по званию, чем этот патрульный, но субординацию при таком неформальном общении они не соблюдали. Для него это было непривычно. Для патрульного – тоже. Может, потому, что Лем получил повышение не так давно? Или потому что патрульный и Лем росли на одной улице?

– Понятия не имею, – развел руками тот. – Но вроде не злились, когда тебя искать отправили.

– Хоть это радует, – пробормотал Лем и направился в штаб.

Цесаревич выбрал под штаб один из уцелевших в бою домиков – двухэтажный уютный особнячок. Вещей хозяева внутри почти не оставили, поэтому никто не знал, кто там жил и кем они были. Впрочем, всем было откровенно наплевать на это.

Когда Лем вошел, цесаревич Альберт что-то писал чернильной ручкой (новинка! Спрашивайте во всех книжных магазинах Империи!) на большом листе бумаги.

– Вызывали, командующий? – спросил Лем, когда вошел в рабочий кабинет цесаревича. Тот сначала непонимающе посмотрел на него, а затем спросил в лоб:

– Ты кто? – но потом лицо его просветлело: – Ах, да! Вспомнил! Я отправлял за тобой! Ты – тот, кто паука сжег.

– Так точно! – кивнул Лем.

– Как зовут?

– Лем, господин командующий!

– Отлично, Лем! – цесаревич встал со своего места, обошел вокруг стола, сдвинул бумаги в сторону и сел на столешницу. – Какой там у тебя чин?

– Младший унтер-офицер.

– Хмм… Молодец! – невпопад сказал цесаревич. – Мне понравилось, как ты избавился от паука – использовать зажигательную смесь, чтобы от жара тот получил повреждения – гениально!

– Стекло у этих ребят – тугоплавкое, – ответил Лем. Он чуть-чуть расслабился: кажется, прямо сейчас его ругать не собираются. – И у него плохая теплопроводность. Поэтому и решил рискнуть.

– Где ты этого нахватался, Лем?

– В университете времени даром не терял, – просто ответил Лем.

– Чем ты его поджёг?

– Тем, что в магазине было. Нам повезло: там были действительно большие запасы горючих веществ: и жир, и керосин какой-то странный… Смесь получилась мощная, сам не ожидал. Шанс – один на миллион.

– Ха, это точно! – рассмеялся Альберт. – Знаешь, тебе и правда очень сильно повезло, раз ты смог провернуть такое дело.

– Так точно! – кивнул Лем.

– Но и сам подход к проблеме говорит о том, что ты умеешь шевелить мозгами. Быстро сориентироваться в такой ситуации, да еще и потерять при выполнении всего троих человек…

– Это на три человека больше, чем должно, – мрачно сказал Лем.

– И, тем не менее, ты справился, – усмехнулся цесаревич. Он помолчал и продолжил: – Сейчас в Империи – непростые времена. Война – да, она идет, но… Империя всегда воевала с пауками. Бой за Нижний Вал – подзатянулся. Периодически у бойцов падал боевой дух. Нам нужны такие солдаты, как ты. Такие, которые могут быстро сориентироваться и сделать серьезное дело: уничтожить гигантского стеклянного паука, тем самым спасая жизни товарищей по оружию и помогая захватить вражескую артиллерийскую батарею. Люди, Лем, солдаты – они должны видеть, что такое совершается. Такие… подвиги, можно сказать. И что совершают их – простые люди. Помимо этого, они должны видеть, что такие поступки не остаются без последствий. Ты помнишь, я думаю, как мы несколько дней назад расстреляли одного поручика, который недодавал паек солдатам? Это было, как ты сам понимаешь, – Лем стоял и молча слушал. Он понял, к чему клонит цесаревич, но все равно не перебивал, – показательное наказание. Сегодня, после боя, было показательное награждение. Помимо этого, мною был написан приказ, благодаря которому понесли наказание и трусы – те, кто прятался в окопе, когда мог помочь остальным. Те, кто отправлял на заведомо невозможное задание бойцов – и они погибали. Завтра утром их расстреляют. Конечно, не всех: кого-то просто понизят в звании, кого-то заставят выполнять черную работу – тут, ха, индивидуальный подход. Что же касается тебя, Лем, я повышаю тебя в звании. Не только как яркий пример доблести, но и как символ. Символ того, что можно и нужно делать невозможное в бою, чтобы спасти остальных. Чтобы это все закончилось быстрее и мы все вернулись домой. Понимаешь?

– Так точно! – ответил Лем. Если бы не крайняя степень эмоциональной усталости, он бы сейчас ликовал и радовался. А так… он просто принимал это. Повысили? Ладно, хорошо, прекрасно. Ничего более.

Штаб Лем покинул в звании фельдфебеля4. К тому же он чувствовал симпатию к личности цесаревича – он верил, что этот человек сможет привести Империю Людей к победе. У Альберта были харизма и острый ум. Он был хорошим стратегом: сказывались годы службы в «горячих точках» – император специально распорядился, чтобы его сын на своей шкуре почувствовал, что такое «ад на поле боя». И цесаревич прошел через это. Едва не сломавшись, вывернувшись и перенапрягшись, но прошел. Он получил бесценный опыт и затаил жестокую обиду на своего отца: фактически, Вильгельм II чуть не угробил своего сына холодными бездушными лапами стеклянных пауков.

И Альберт поклялся себе никогда этого не забывать.

Лем верил в цесаревича, а цесаревич верил в своих солдат. Даже больше, чем в своего отца.

Прошел месяц после того вечера, когда Лем стал фельдфебелем. Звание это было «внеочередное», но честно заслуженное, если вдуматься. К тому же, вручил его командующий лично, поэтому Лем решил не упоминать о том, что перед фельдфебелем идет еще, как бы, «старший унтер-офицер».

Война с пауками все еще продолжалась. Из-за того, что Империя Людей и земли пауков имели огромную площадь, схватки происходили не каждый день. Вернее, каждый день, но что-то крупное было редкостью. В основном, армии маневрировали, стараясь загнать друг друга в ловушку.

На границе, рядом с хорошо укрепленными военными базами, спешно строились небольшие аэродромы, где базировалась воздушная разведка. Пауки рыли тоннели или ломали стены на границе и проносили свою артиллерию на территорию людей, имперская армия периодически делала вылазки в страну неприятеля и вела там партизанскую деятельность. Заводы в увеличенных объемах производили товары, потребные для воинского дела, в городах проводились агитационные митинги. Цель их была – привлечь в ряды вооруженных сил как можно больше добровольцев. Увеличивалась зарплата солдат, увеличивались премии, бонусы и прочие стимулы для «сотрудников вооруженных сил». И люди шли воевать. Добровольно и с подъемом в сердце.

Всё, как всегда.

Война, как война.

Светское общество, тем временем, тоже жило и развивалось. Война – дело затратное, поэтому империя проводила аккуратную работу и с теми, кто был ей сейчас крайне необходим: с владельцами литейных заводов, механических заводов (на них производились детали к разным механизмам на заказ; в данный момент – части винтовок), ткацких фабрик (там шили форму), пищевых комбинатов и прочими собственниками. Безусловно, император мог изъять все необходимое в приказном порядке, но тогда это подорвало бы его авторитет в обществе. В империи были собственные средства для поставки в армию всего необходимого: винтовок, формы, еды и прочих вещей, но, поскольку количество военнослужащих постоянно росло (темпы прибытия добровольцев чуток превысили ожидания), требовалась помощь частных лиц. Помимо всего прочего, проведенная в начале лета тщательная ревизия (которую провел цесаревич лично после бесславной битвы на границе) показала, что некоторая часть армейского снаряжения находится в отвратительном состоянии. Результатом ревизии стали, помимо перестановки кадров (а кое-кого даже расстреляли за чрезмерные растраты и хищения), массовые аресты.

К сожалению, цесаревич Альберт зря поверил на слово отчетам, которые ему предоставили перед началом кампании. По отчетам-то склады ломились от новеньких винтовок, содержащихся в надлежащих условиях, ящиков с боеприпасами и обмундированием.

Но то – на бумаге.

Империи было зазорно признаться в том, что она самостоятельно не может одеть-обуть свои войска, поэтому все, кто присутствовал на императорских званых обедах и прочих мероприятиях ставились в такие условия, что отказать мягкой просьбе было бы себе дороже. Руководил всей компанией по вытряхиванию денег из богачей один очень опытный в этом вопросе человек – цесаревна Виктория.

Виктория Виельгорская, дочь императора Вильгельма II и императрицы Софии – весьма миловидная девушка двадцати шести лет. Виктория – на редкость умный и образованный человек, опытный интриган, тонко чувствует людей и мастерски играет своей лучезарной харизмой. Помимо этого, Виктория – еще и весьма хороша собой: высокая, статная, с заметной грудью и подтянутой фигурой: она часто занимается различными физическими нагрузками, так как знает, что чем симпатичнее человек – тем легче ему манипулировать другими. А еще она давно заметила, что некоторые люди, видевшие ее впервые в жизни, считали, что если она красивая и явно следит за собой (сложная прическа, дорогой парфюм, платья от лучших модельеров) – значит, у нее нет времени развиваться интеллектуально.

Виктория никогда не ставила цели разубеждать окружающих в этом удобном для нее мифе и всегда умело поддерживала «общественную маску». Порой жизненно важно уметь прикинуться дурачком.

Она знала, что ее брат – сильная личность и хороший (в целом) человек. Он всегда тепло относился к младшей сестре и посвящал её в свои планы. Дети императора были дружны между собой. Виктория считала, что после смерти Вильгельма II трон уж лучше пусть перейдет к Альберту, чем к кому-то еще (сиречь, ее гипотетическому мужу), поэтому она всецело поддерживала брата. И, поскольку стать императрицей ей явно «не светило», она решила устроиться иначе: если брат будет править империей, она будет править высшим слоем общества. Поэтому с шестнадцати лет она стала плавно и незаметно ввинчиваться в компанию толстосумов и участвовать во всяких «званых ужинах», «балах» и «салонах» своей матери. Со временем, она даже переняла у нее инициативу и снискала заслуженную любовь народа – за благотворительность и решение народных проблем – и уважение знати – за умение свести нужных людей вместе, и «выбивание» из отца нужных скидок на нужные вещи для нужных людей.

Все ее любили и уважали и считали маленькой глупенькой девочкой, вертящейся у всех под ногами: богачи в салонах искали ее внимания для собственной выгоды (и, чего душой кривить – сватовства), а простые люди писали петиции, собирали подписи и отправляли цесаревне. Виктория всегда читала петиции (особенно если подписей на ней было много) и старалась принять хоть какие-то меры или вежливо и подробно написать ответ, почему это невозможно сделать. В особо проблемных случаях она даже сама приезжала к просителям и объяснялась, глядя им в глаза. Особенно показателен случай, когда Виктория приехала в черт-те знает какую глушь, прошла через всю деревню к дому старосты по грязи (извазюкав напрочь платье), и, сидя у него в горнице, подробно объяснила, почему до этой деревушки никто не протянет железнодорожную ветку. Староста задумался, почесал голову и начал поднимать производство в деревне чуть ли не пинками: увеличили площадь посевов, объем заготавливаемой строительной древесины, количество выращиваемого и забиваемого скота. Вследствие этого вырос товарооборот в деревне, увеличилось население (потребовались рабочие руки), деревня стала крупнее, заметнее и, когда была направлена цесаревне повторная петиция, к деревне все же проложили железнодорожную ветку.

То, что поезд приезжал раз в месяц, было уже не важно – важно то, что Виктория выполнила обещание!

Люди, способные глядеть трезво на ситуацию в стране, понимали, что дети императора роют под него глубокую яму: дочь вытеснила мать, уже отошедшую от дел благотворительности и светского общества даму, а сын потеснил отца в плане обращения с войсками и ресурсами империи. Оба отпрыска венценосной пары имели больший вес и авторитет в обществе, чем Вильгельм и София. Так же, независимо оценивающий ситуацию в империи человек понимал, что война – лишь предлог. Когда Альберт выиграет войну, он либо надавит на отца, чтобы тот оставил престол, либо подстроит все так, чтобы престол «обезвильгельмился» самостоятельно.

Впрочем, это все были слухи, ведь вся империя знала, что Альберт очень любит и уважает своего отца.

Лем чувствовал себя крайне неудобно: парадная форма стесняла его. Черный мундир, белый ремень, фуражка, широкие брюки и блестящие сапоги были явно не тем комплектом одежды, к которому он привык. На войне все проще: удобная форма из не пойми какого материала (ее ласково называли «солдатская ткань») цвета хаки, да неуничтожимые сапоги с металлическими вставками.

Однако в данный момент парадная форма была обязательна – цесаревич Альберт лично приказал ему сопровождать командующего при посещении «светского раута» – небольшого приема, который устраивала цесаревна Виктория. Получив приказ, Лем, скрипя зубами, гладко выбрился, отутюжил парадную форму (выданную на складе в городе, где и происходило мероприятие), начистил до неприличного блеска сапоги и отправился с Альбертом «в люди».

Цесаревич вообще привязался к Лему и еще некоторым молодым офицерам, проявившим себя на войне. Ни для кого не было секретом, что Альберт хочет окружить себя толковыми людьми. Причем своими людьми. А то, что эти люди – выходцы из семей простых работяг – лишь добавляло уважения сыну императора.

Прием Виктория устраивала не в Столице, а в Чистых Ключах: крупном городе на юге Империи. Городок лишь на треть уступал Столице по населению и занимаемой площади. При этом, в Чистых Ключах располагались некоторые стратегически важные заводы, фабрики и объекты. Собственно, ради привлечения на свою сторону финансирования из частных капиталов этот прием и устраивался. Владельцы же тех самых фабрик и заводов, в свою очередь, ожидали каких-то выгодных для себя условий от этой сделки.

Виктория знала это и была готова.

Прием проходил в небольшом городском дворце – своеобразной «резиденции» тамошнего мэра города. В этом дворце, помимо проведения пышных официальных встреч, выступали заезжие артисты, ставились различные постановки и водевили, давали концерты симфонические оркестры.

Зал, где проходил прием, был одним из многочисленных чудес Империи: высокий потолок, искуснейшие фрески на тему искусства: танцующие и поющие люди, музыкальные инструменты, видные поэты и композиторы прошлого. У стен – роскошные скульптуры из гранита, металла и мрамора. На стенах – картины, выполненные в различных техниках: абстракционизм, авангард, реализм, кубофутуризм. Отдельно – выставка увеличенных пейзажных фотографий.

Пол в городском дворце – отдельная история. Где-то это был паркет, где-то – искусная мозаика, а где-то – отполированный разноцветный камень или ковры.

Освещалось все газовыми светильниками, тоже считавшимися произведением искусства: некоторые выглядели как антикварные канделябры о нескольких свечах, некоторые – как небольшие стеклянные камины с огнем внутри. В главном зале, где проходил прием, висела огромная двухсотрожковая люстра. Только вместо свечей (которые непременно закапали бы воском находящихся внизу людей) там горели все те же газовые светильники, работавшие благодаря хитроумному механизму подачи газа.

Люди, собравшиеся на этом торжественном мероприятии, давили на Лема: он никогда не был окружен таким сортом людей: все красивые, одетые в дорогую одежду, опрятные, вкусно пахнущие и безумно богатые.

Светское общество, иными словами.

Честно говоря, Лем чувствовал себя лишним: он никого не знал, понятия не имел о чем и с кем можно там поговорить, с трудом понимал, почему взяли в компаньоны именно его и что, собственно, от него требуется цесаревичу. Поэтому Лем просто тенью следовал за Альбертом и хранил молчание, вежливо улыбаясь, когда слышал шутки.

Впрочем, порой люди смеялись над совсем уж странными и непонятными для него вещами, но он все равно улыбался и делал вид, что понял остроту.

В толпе шустро сновали чопорного вида официанты и официантки с подносами в руках. На подносах лежали закуски (по мнению Лема, привыкшего к солдатским харчам, это была «икра бутербродная» или «зародыши бутербродов» – больно уж мелкие кусочки хлеба), какие-то странные, несъедобного вида штуковины (то были извлеченные на свет божий устрицы) и высокие фужеры с шампанским.