Битый снег

– А на чем мы испытывать будем?! – возмутился ученый.

– Смешаете что-нибудь! – огрызнулся Альберт. – Вы, офицеры! Провести учения для всех. Выработать стратегию поведения при атаке пехоты этой дрянью! Посоветовавшись с вот этими умными выдумщиками (он указал на изобретателей газозащитной маски)! Каждый боец должен уметь выживать в такой ситуации! У всех сроку – неделя! Ясно?!

– Так точно! – гаркнули в ответ все.

– А чтобы вам было не смешно, – понизил голос Альберт, – знайте: от этой атаки у нас осталось лежать на поле боя полторы тысячи человек. Тысяча умерла на месте, пять сотен – от последствий отравления. Выжило из того гарнизона – всего пара сотен бедолаг и все они – вы видели, в каком состоянии. Смешно?!

Все промолчали.

Альберт продолжил уже спокойнее:

– Я думаю, в том гарнизоне стеклянные демоны, мать их за ногу, смотрели, насколько эффективно их оружие против людей. Полагаю, прежде чем наделать большое количество этой дряни, они решили проверить на небольшом скоплении наших солдат. Так что в скором времени я ожидаю массового применения этой мерзости по всей линии фронта. Надеюсь, что я ошибаюсь. Всё, все свободны…

Лем вернулся в казарму глубоко задумавшимся.

Через десять дней армию начали в экстренном порядке снабжать новыми средствами индивидуальной защиты – газозащитными масками. «МГ-1» (Маска Газозащитная) выглядела как резиновая плотнооблегающая всю голову маска-капюшон с небольшими дырками, которые закрывали стеклянные кругляшки – для глаз. Для дыхания предусматривался небольшой съемный фильтр, прикручивавшийся к маске в области рта.

Солдаты, облаченные в газозащитные маски, выглядели нелепо и покатывались со смеху, глядя друг на друга. Помимо всего прочего, маска мешала нормально дышать, смотреть по сторонам и слышать – значит, вести бой в ней будет неудобно. Однако те, кто видел страшный урон, наносимый «паучьей отравой», не роптали и не потешались над внешним видом. Они лишний раз тренировались быстро надевать-снимать маску и покороче стригли волосы – чтобы не мешали.

Офицеры проводили учения, стараясь приблизить их к реальным боевым условиям: сооружали пересеченную местность (окопы, руины, защитные валы и заборы), стреляли поверх голов «игрушечными» пулями (они не наносили вреда, просто оставляли шишки и синяки, да максимум – выбивали глаз), а роль «паучьей отравы» выполнял едкий дым. Жгли, как правило, резину, какие-то листья и скверно пахшие химикаты – чтобы солдаты не отлынивали, надевая «МГ-1».

На взгляд Лема, основной проблемой этих учений был тот факт, что солдаты всем составом начинали хохотать, едва услышав слова «газовая атака». Кое-кто даже начинал издавать смешные звуки, сопровождая это комментариями в духе «Газовая – хаха – атака!».

Насмотревшись на лоботрясов, считавших, что начальство просто так потешается над всеми, Лем переговорил с цесаревичем и предложил ему свою идею. Альберт принял предложение на ура, и на следующих учениях всем стало не до смеха.

Во-первых, учения начались внезапно и о них солдат заранее не оповестили.

Во-вторых, учения начались посреди ночи.

В-третьих, учения начались прямо посреди казармы с потушенным светом.

В-четвертых, солдат разбудить никто не потрудился.

Самым «приятным» сюрпризом стало то, что дым вызывал мощный спазматический кашель и сильно раздражал слизистые оболочки носоглотки и глаз – не смертельно, но крайне неприятно – это и было сутью идеи Лема – отучить солдат смеяться и не воспринимать всерьез такую опасную вещь, как отравляющие химические вещества.

Солдаты, мирно дремавшие и видевшие уже, наверно, пятый сон, проснулись от того, что все вокруг задыхались и страшно кашляли. Откуда-то со стороны входа донесся приглушенный приказ «Надеть газозащитные маски!». Те, кто приказ услыхал, ринулись копаться в своих сумках. Те, кто не услышал приказ, попытались наугад выбежать из казармы, но не смогли – дневальный, по приказу командира отделения, на выходе из казармы расставил стулья, столы, скамейки и разный другой хлам, затруднявший эвакуацию.

Те, кто смог найти и напялить на себя газозащитную маску, обходили в едком дыму препятствия и строились у входа в казарму. Те, кто маску не надел или по какой-то причине ее не смог найти, а так же те, кто получил травмы от столкновения с мебелью, получили выволочку от начальства и серьезный объем «исправительных работ».

После двух внезапных газовых атак смех при звуке этих слов у солдат больше не появлялся. А после того, как четверо пехотинцев попали в госпиталь из-за отравления «учебным» газом – солдаты начали относиться к защите от «паучьей отравы» еще более серьезно.

Одним из важнейших условий существования территориально и идеологически единого государства всегда являлась религия. Она направляет мысли людей примерно в одном направлении и дает обобщенный список рекомендаций по общественно-приемлемому поведению, так называемые «заповеди». В каждой религии предусматривается свой набор таких рекомендаций и требований, а так же различный перечень поощрений и наказаний. Кто-то говорит «веди себя хорошо и после смерти ты будешь сидеть за одним столом с великими героями и вкушать лучшие яства одесную бога!», а кто-то – проще: «веди себя хорошо и после смерти возродишься кем-то хорошим; а если нет – то станешь тараканом каким-то. Хотя и он тоже, по сути, тварь божья и заслуживает отдельного внимания…». А кто-то убеждает, что где-то наверху есть товарищ, который сидит на небе, смотрит на нас всех безотлучно и, в случае малейшего отступления от предложенных им культурно-поведенческих рекомендаций, отправит тебя в темное душное подземное помещение, где какой-нибудь неулыбчивый тип будет жарить твою душу на раскаленной сковороде лет, этак, миллион. Но да, при этом он нас всех любит, все верно.

Некоторые религии изначально были хороши, но при развитии цивилизации требовали либо переосмысления основных постулатов, либо каких-то модернизаций. Например те из них, которые требовали съедать конечности или внутренние органы (или иные части тел) поверженных в бою врагов, чтобы стать сильнее или умнее. А по воскресеньям еще и убивать пару-тройку пленников просто ради сохранения хорошей погоды.

Со временем, что вполне логично, люди стали задавать вопросы в духе: «Эй! Я сожрал сердце того мужика! Почему я не стал ощутимо сильнее? Он ведь тот еще здоровый хер был, а?». Или: «Зачем убивать людей, если погода как была дерьмовая, так и остается таковой?». По началу, священнослужители попросту вырезали таких умников (вместе с семьей и парой-тройкой товарищей для полноты комплекта), но потом игнорировать эти вопросы стало труднее и пришлось что-то менять. Например, сократить количество ритуальных жертвоприношений до трех в год, а так же заменить поедание сердец убиенных врагов ритуальными плясками на их бездыханных телах.

Случалось и так, что религия слишком сильно влезала в политику и начинала уверять, что теософские постулаты – есть ни что иное, как обязательный к исполнению закон, а кто против – того мордой к стенке. Справедливости ради стоит отметить, что истории известны случаи, когда религия оказывалась слишком мирной и созидательной, направленной на самосовершенствование и развитие в лучшую сторону. Проблема таких нравоучений была в том, что такой хрупкий и нежный цветок произрастал, как правило, в окружении людоедов, мракобесов и просто безбашенных парней, которые с радостью захватывали этих «божьих одуванчиков» и расправлялись с ними так, как того требовали их темные души. Впрочем, поскольку историю пишут, как правило, победители, документальных свидетельство существования таких культов почти нет.

Порой управитель государства считал, что старая религия – «не комильфо», и в принудительном порядке начинал «проповедовать» что-то новое, более сильное, светлое, миролюбивое и человечное. И реки багровели от крови староверов, и земля ржавела от праха их…

В Империи Людей тоже была религия, что вполне логично, если учесть тот факт, что населяли ее люди. А люди – пожалуй, единственные существа, способные выдумать себе какой-то культ.

Религия человеков подразумевала одного-единственного бога-творца, ответственного за все: дождь? На все воля божья. Снег – и на это его воля. Человек смертен? Почему, боже?! Потому что. Как и у любого другого уважающего себя бога, у имперского верховного божества был свой набор рекомендаций социально-приемлемого поведения и перечень наказаний и благ, следовавших при соблюдении «пользовательского соглашения».

Чем-то эта религия была сродни христианству: соблюдай соответствующие правила – и попадешь после смерти туда, где будешь счастлив. Но если ты нарушишь их – тебе крышка и после смерти будут страдания, невкусная еда и хреново оплачиваемая работа в склочном коллективе.

Собственно, заповедей существовало всего две: «будь всегда честным и верным к любому» и «не убивай никого, только если это не богомерзкие стеклянные твари или пригодные в еду существа».

Споры о толковании заповедей, как и об общей религиозной «программе», что вполне логично, не утихают и по сей день. В каждой религии найдется какой-то спорный или «мутноватый» пункт. Или в тексте заповедей, или в описании жития какого-либо святого, или еще в чем.

Но это – в общих чертах, утрируя, приукрашая и пропуская миллион нюансов.

Так вот, в Империи Людей церковь не осталась в стороне при такой глобальной заварушке со стеклянными пауками, поэтому первосвященник и ближайшие к нему служители культа гастролировали по стране и настраивали солдат на нужный лад: напоминали им, что они – не просто так дырку в стенке пальцем колупают.

Естественно, инициатива этой «движухи» исходила на пятьдесят процентов от императорской семьи.

В данный момент, первосвященник – не молодой высокий мужик с окладистой каштановой бородой и завидной блестящей лысиной, облаченный в расшитую дорогими мехами рясу, вещал с невысокого сборного помоста в центре большой поляны. Перед помостом была выстроена целая бригада (Лем тоже стоял в строю). Чтобы голос первосвященника было слышно лучше и дальше, к помосту прикрепили специальные металлические трубы-усилители.

Священник уже двадцать минут глаголил примерно следующее:

– Воины! Вы – воины божьи! Помните об этом! Вы отправляетесь в страну мрака, в страну стеклянных мракобесов, дабы принести на кончиках своих винтовок свет истины! Свет человеческой расы (вполне логично, что в войне «homo sapiens» с «aranearum speculum vulgaris» использовались для пропаганды, в том числе и расистские лозунги)! Вы смело шагаете во тьму, знайте: Бог – с вами! Он – с вами, братья мои! Он любит всех и каждого из вас и он не оставит вас, пока вы тверды в своей вере и сокрушаете нечистых тварей во славу его! Пока вы защищаете свои дома от богомерзких отродий из стекла и металла, Бог не оставит вас! Он поддержит вас, укрепит ваш дух и станет путеводной звездой! Поведет вас во мраке – к великой цели! Помните! Вы – воины света! А пауки – выродки! Отродья мрака! Дети порока и грязи!..

Оратором он был прескверным, поэтому большинство солдат, тщательно выслушав первые пять минут речи, теперь просто стояли и спали с открытыми глазами, радуясь кратким минутам затишья перед новым марш-броском в пекло.

Лем готов был поклясться, что стоявший рядом с ним и спавший с открытыми глазами капитан, внимательно слушал проповедь: он кивал в такт словам и даже периодически похрюкивал что-то утвердительным тоном. Но абсолютно стеклянные зрачки ясно давали понять, что капитан спит.

Вот что значит – опыт!..

Лему это было безразлично, потому что он занимался делом куда как более важным и приятным – читал письмо, которое получил этим утром от своего отца.

Для Лема семья всегда была ближе и важнее, чем невидимый друг на небесах.

«Лем!

Очень рад был получить твои письма! Прости, что у нас не было времени ответить тебе сразу: сейчас наш завод стал оборонным предприятием, и мы производим новую модификацию винтовок. Вполне возможно, что ты такую уже получил: в ней чуть изменена нарезка ствола и усовершенствован спусковой механизм – реже клинит патроны. На каждом произведенном экземпляре мы гравируем свой личный номер – чтобы бригадир в конце смены видел, кто сколько единиц собрал и подготовил к отправке. Соответственно этому, рассчитываются и наши премии. Мой номер, если тебе любопытно: 2-000000-74-20-88. Посмотри: вдруг у тебя или у друзей твоих есть такая? Приятно мне будет. Как бы вклад в победу мой, если можно так сказать.

Мама тоже причастна к воинскому делу: ее отметили за качество работы и теперь она не кухарка. Она работает на пищевом комбинате – готовит солдатские сухие пайки.

Так что жизнь наша, как и твоя, тесно связана с войной, как ни крути. Устаем очень – увеличенный рабочий день и невероятная нагрузка. Мы можем работать и по двенадцать часов, и по четырнадцать… Но, по сравнению с тем, что выпало на твою долю, это – мелочи! Так что вперед, сынок! Покажи им, чего стоят ребята из инженерного!

Но есть и плюсы: из-за увеличенной нагрузки нам платят сверхурочные. Война – дело прибыльное, а государство наше, хвала небесам, заботится о том, чтобы люди сами хотели помочь победить. К тому же, если мы – упаси боже – проиграем, нас всех перебьют эти стеклянные арахниды. Не хотелось бы этого, ха.

Да, кстати: видел родителей Розы. Говорят, она встречается с каким-то щеголеватым поэтишкой. Честно говоря, они посетовали на то, что между вами так ничего и не вышло. Теперь, когда ты покрыт боевой славой (ордена-то! Ордена! Здорово-то как! Если не знать, как они тебе достались…), ты стал завидным женихом, знаешь ли. Ты и раньше был неплох, а теперь-то уж совсем ого-го! Вот они и горюют, что Розочка их теперь с каким-то муда… Щеголеватым хилым поэтишкой, у которого ни жилья, ни работы, ни ума-разума в голове.

Так-то!

Извини, если расстроил этим, но меня разговор с ними откровенно насмешил.

За нас не переживай: мы не болеем и едим много и вкусно – благо, премии позволяют шикануть. Ты, главное, себя береги. Не лезь в герои. Не нужны нам никакие ордена да звания. Сам лишь бы вернулся живой-здоровый.

Не лезь в герои! Домой воротись. Остальное – не важно. Для нас ты всегда будешь героем. Самым сильным и самым умным.

Любим тебя, сынок. И скучаем очень…

P.S.: пристрели там, по возможности, и за меня пару этих тварей! А то я уж староват для этого, а вот… Шучу. :-)

Если новость о том, что Роза все еще вместе с тем щуплым щеглом Лема немного развеселила («Завидный жених! Ха!»), то все остальное вызвало в нем сильное расстройство. Перечитывая письмо, Лем плакал. Он не стыдился своих слез, потому что знал, что многие тоже не могли удержаться от этого, когда читали (или писали) письма своих родственников. И это было нормально.

Комок подкатил к горлу.

Лем знал, что прячется за этими словами: у нас все хорошо, сытые и здоровые… Нагрузка по четырнадцать часов – это не шутка в их возрасте. К тому же, Лем знал, что и отец, и его мать никогда не станут работать хуже других. Только в первых рядах, только как образец другим!

Он не удивился бы, узнав, что они нередко пропускают и обед, и ужин. Он представил, насколько сильно они могли отощать. Это вызвало новый прилив горечи.

Он с новой силой ощутил, как опостылела ему война. Не нужны ему никакие награды и воинская слава. Не нужны чертовы деньги, льготы на жилье, ничего! Ни чертовы окопы, ни газ и газозащитные маски, ничего! Сухпайки, винтовки, проклятые пауки, командиры и даже Альберт, цесаревич с харизмой огромной мощи – все это не нужно ему.

Ему нужны его родители. Живые, здоровые, не погибающие от усталости и перенапряжения на работе. Чтобы он, как и раньше, приходил домой и видел их: маму – что-то вяжущую или рисующую карандашом, отца – на кухне, готовящего очередную вкуснятину. Улыбаться, слушать отца, смотреть на молчаливую маму. Молчаливую, но с такими теплыми глазами…

Не нужна война. Никому. Никогда.

Самый быстрый способ завершить войну – проиграть ее. Но тогда все умрут. Он, его родители, друзья, недруги, император, его семья, ученые, врачи, учителя, инженеры – все. Пауки не остановятся ни перед чем. Об этом свидетельствовала их небывалая, невиданная доселе жестокость на поле боя.

Поэтому Лем должен был пройти через это. Прошагать через чертову преисподнюю. И прошагает он ее до конца – и вернется домой. Живым и здоровым. Чтобы снова говорить со своими родителями, чтобы помогать им и быть рядом. Чтобы любить их.

Как любил Дилан, ушедший в армию просто для того, чтобы заработать денег на еду родственникам.

Поэтому Лем пройдет до конца, сохранив о нем память. И найдет остальных друзей! Всех, до единого. И все будут счастливы!

Но это – потом. Сначала нужно победить. День за днем прошагать через это гнилое болото, заполненное кровавым торфом, островами костей, горами битого стекла и плотинами металлических каркасов. Пройти под небом, заполненным сбитыми дирижаблями, крепко сжимая в руках винтовку.

Потому что на винтовке выбит номер: 2-000000-74-20-88.

И ничто его не остановит.

А священнослужитель все что-то говорил и говорил, и голос его перекрывал шум леса и стоявшей перед ним бригады…

На удивление, Лем на фронт не попал – почти сразу после окончания «вдохновляющей проповеди» его вызвал к себе цесаревич Альберт.

– Лем, дело есть, – сразу начал он. Разговор происходил посреди спешно собирающегося лагеря, в котором ночевали солдаты. Альберт и Лем торопливо двигались к коновязи.

– Какое?

– Нужно доставить кое-что в столицу. Весьма быстро, – Альберт достал из кармана письмо со сложной сургучной печатью.

– Отсюда даже на дирижабле дня три пути, – удивился Лем.

– Верно, – кивнул Альберт. – Но тут – весьма важная… информация. Чем быстрее ее получат в столице, тем лучше. Поэтому нет времени на дирижабль. Тем более, пока его дождешься, пока-то он еще взлетит… Нет уж! Полетишь с «Мухоловками».

– С кем? – не понял Лем. Он что-то когда-то слышал об этом, но давно.

– Авиакорпус «Мухоловки» – элита наших военно-воздушных сил, – ответил Альберт. Они дошли до коновязи и цесаревич отдал приказ седлать лучшую лошадь.

– Разве мухоловки – не растения?

– Вот у них и спросишь, – отмахнулся Альберт. – Короче: в двадцати километрах отсюда стоит мобильный аэродром. Покажешь им печать на письме и скажешь, что это нужно срочно доставить в столицу. На всякий случай, – Альберт порылся во внутреннем кармане и достал оттуда скрученный и помятый лист бумаги, – вот тебе письменный приказ. Согласно ему, ты имеешь полное право распоряжаться всеми ресурсами империи (условно, конечно) безвозмездно для выполнения поставленной перед тобой задачи.

– Ого! – только и ответил Лем.

– С лошадью справишься? – запоздало спросил Альберт.

– Да поди, – ответил Лем. – В детстве катался – ничего, вроде, получалось. А почему именно я?

– Я тебе доверяю, – пожал плечами Альберт. – Я считаю тебя «своим человеком».

Лем не успел ничего ответить – конюх уже подвел к нему гнедого жеребца. Жеребец смотрел недовольными глазами на своего будущего седока, но на морде старательно изображал покорность судьбе. Лем поправил свою сумку, винтовку, сел в седло и… умчался вдаль.

Альберт еще некоторое время смотрел ему в след, вздохнул, и отправился по своим делам.

Лем не боялся самолетов: что в них страшного? Без приложения к ним мускульной силы для запуска и управления – это просто груда металла. Или из чего там они собираются обычно?

Не боялся он и пилотов – пилота можно было, в случае чего, попросту пристрелить. Пилот – всего лишь человек, одетый в специфический костюм и прошедший трудоемкое обучение.

Не боялся Лем и авиабаз и аэродромов – ничего необычного или особо опасного для себя он не видел. Почти такой же склад, как на оптовой продуктовой базе.

Нельзя сказать, что Лем боялся высоты – он знал, что если упасть с высоты в сто метров – ты будешь мертв. А если упадешь с высоты в тысячу метров – ты будешь… тоже мертв. Причем для человека, упавшего, разница – не велика. Так что смысла бояться высоты Лем не видел.

Лем боялся законов физики, которые использовал при своей работе самолет, а таковых было много и все они могли, так или иначе, нанести здоровью человека непоправимый вред. Например, сила всемирного тяготения, или гравитация – она без особых проблем притягивала к поверхности планеты абсолютно все предметы, каким-то образом оторвавшиеся от нее. Или сила сопротивления воздуха: Лем предполагал, что человека – при соблюдении ряда условий, конечно – запросто может выдуть из такой неуютной штуки, как кабина самолета.

Сила трения тоже не внушала Лему особого доверия, хотя толковых претензий к ней у него не было.

Временный аэродром, наспех сооруженный имперскими военными, Лем нашел быстро – по огням, горевшим по его периметру. Безусловно, пауки огни эти тоже видели. Впрочем, аэродром они прекрасно нашли бы и в темноте, так что сигнальные источники света были нужны, во-первых, часовым, во-вторых, путникам, спешащим попасть на аэродром. День, ночь – гонцам цесаревича безразлично, когда прибывать с очередным сообщением в столицу.

К тому же, самолеты на посадку могли зайти и в темноте, так что освещение им тоже было нужно.

Несмотря на сгущающиеся сумерки (марш-бросок из лагеря чуть-чуть затянулся), Лем прекрасно видел все, что было спешно построено на этом участке равнины.

Больше всего места на территории занимала взлетно-посадочная полоса, вымощенная чем-то гладким и твердым, с виду похожим на бетон. В одном ее конце стоял наспех сколоченный ангар, в котором находились летательные аппараты. Над ангаром реял флаг с каким-то рисунком, который Лем из-за расстояния разобрать не смог. Неподалеку от ангаров разбиты палатки – командование посчитало не целесообразным строить хоть какие-то бараки для персонала. Видно, аэродром вскоре должен был «переехать» куда-то еще. В дальнем конце взлетно-посадочной полосы виднелся полуподземный бункер в котором, судя по всему, хранили топливо и боеприпасы. Случись пожар – ангар с самолетами пострадать не должен.

Весь аэродром обнесен легким сетчатым забором. По периметру ходят часовые с собаками.

Лем коротко переговорил с дежурным на КПП и получил разрешение пройти на территорию. Ему велели сразу направляться к ангару и поискать пилота, по прозвищу «Редж».

Ангар, казавшийся не маленьким издали… потрясал и подавлял. Метров десяти в высоту, он имел полезную площадь в несколько сотен квадратных метров. Внутри стояло несколько самолетов (из-за плохого освещения Лем мог различить только пять-шесть летательных аппаратов, стоявших в непосредственной от него близости).

Как раз в тот момент, когда гонец императорского сына вошел в ангар для самолетов, дежурные солдаты начали зажигать керосиновые лампы и помещение заполнилось светом.

Самолетов оказалось двенадцать. Возле каждого из них копошился минимум один человек: они что-то подкручивали, смазывали, крутили или просто протирали: очевидно, местные офицеры предпочитали не давать лишнего отдыха своим подопечным.

Впрочем, судя по довольным лицам, пилоты были не против лишней работы по обслуживанию вверенной им техники.

– Чем могу помочь, офицер? – обратился к Лему человек в капитанской форме. Лем ответил на воинское приветствие и сказал:

– Срочное сообщение в столицу, дежурный на КПП велел найти пилота по прозвищу «Редж».

– Сообщение в столицу? – капитан, судя по всему, не поверил Лему. Впрочем, посмотрев на печать на конверте, он изменил свое мнение и, повернувшись вглубь ангара, крикнул:

– Редж! Дуй сюда! Дело есть!

Откуда-то из глубины ангара выбрался чумазый, как черт, невысокий, косолапый и неказистый пилот в грязном летном костюме. В руках он держал промасленную ветошь – его явно только что оторвали от смазывания каких-то механических частей самолета.

– Здесь! – гаркнул Редж.

– Срочное письмо в столицу, – хмуро сказал капитан. – Вместе с гонцом, я полагаю? – тут он вопросительно посмотрел на Лема. Тот кивнул в ответ и всеми силами постарался не выдать своей робости – летать на самолете ему еще не доводилось. На дирижабле – да, но это другое дело…

– Так точно! – Редж расцвел. – Разрешите выполнять?

– Ты б хоть переоделся… – скептически протянул капитан. – Чай не в сельпо летишь…

– Так в кабине-то не чище! – расхохотался Редж и отправился обратно к самолету.

– Вообще-то Редж – наш лучший пилот, – сказал капитан. – Хоть на земле он и похож на чумазую обезьяну без малейших признаков интеллекта, но в небесах он летает ничем не хуже птиц. А то и лучше. Как-то раз он почти без крыла умудрился сбить двух стрекоз, да еще и аккуратно посадил самолет. Как? Да понятию не имею! Ладно, пойду отдам приказ полосу подготовить…