Битый снег

Как только Лем передал этот «конспект пламенной речи» дальше, метрах в трёхстах от него послышались выстрелы артиллерийских орудий: они вели прицельный огонь по заминированному накануне участку стены.

Попали не все, но жахнуло все равно не слабо – небольшая часть стены рухнула.

Артиллерийская подготовка длилась почти полчаса – расширяли брешь в стене до приемлемого размера. Во время обстрела стены, к главнокомандующему подошёл капитан разведотряда, только что перелезший при помощи веревки через стену в другом месте. Полковник внимательно его выслушал и дал команду пехоте двигаться вперед.

Солдаты, так боявшиеся в последнюю неделю этого слова, молча двинулись к широкому проходу в стене. Дивизия егерей, дотоле державшая брешь под прицелом, двинулась первой.

Разведчики выяснили, что за нужным участком стены нет ловушек или мин, а так же неприятеля – пауки видно посчитали, что людям удобнее будет обороняться через стену – у них ведь и стрелки, и артиллерия – поэтому готовили засаду где-то в другом месте.

В том, что засада имеет место быть, никто не сомневался – над лагерем неоднократно видели стеклянных стрекоз-разведчиков. Некоторых сбили, некоторым удалось скрыться.

Лем не один раз гадал, что же там, по ту сторону стены. Может, вдали виднеются горы? Или река? Может, озеро? Или соляные равнины. А может, выжженная земля, поле, усыпанное черепами и костями? Или пшеничное поле. Золотое и бескрайнее.

Не угадал.

За стеной была точно такая же картина, как и перед ней: долина, покрытая травой и редкими кустами, а вдалеке виднелись небольшие рощицы каких-то деревьев.

Никаких аномалий, ничего необычного или сверхъестественного – земля как земля. Только вот принадлежала она паукам.

Все шли вперед ровным строем, авангард – чуть впереди, арьергард – в трехстах метрах от замыкающих строй. Артиллерия – в центре, небольшие отряды конницы – по флангам.

Вперед, еще загодя, были высланы разведчики. В случае обнаружения неприятеля, они должны или вернуться и доложить, или, если не будет такой возможности – выстрелить в небо сигнальной ракетой – она яркая, днем все равно заметно будет.

Но пока что все было тихо, хотя воздух, казалось, был пропитан напряжением, и можно было услышать за звуком шагающих ног звон туго натянутых нервов.

– Вчера говорил с дежурными по выгрузке, – сказал шагавший справа от Лема Дилан. – Интересные вещи говорят.

– Мм? – переспросил Лем.

– Говорят, что с последней партией груза прибыли специальные строительные материалы и первый отряд технологов-строителей, – сказал Дилан ровным голосом.

– Зачем?

– Аэродром строить будут. Сюда авиацию перебрасывают. Поскольку радиус полета у наших самолетов относительно мал (по сравнению с дирижаблями, конечно), выгоднее часть авиации перебросить в хорошо укрепленную точку поближе к врагам.

– Я бы не назвал ту брешь в стене хорошо укрепленной точкой, – скептически заметил шагавший чуть впереди Джим.

– Так и аэродром не будут строить прямо там! – ответил Дилан. – Я не знаю, где он именно будет возведен, тот тип не сказал.

– А ты уверен, что это вообще не шутка? – спросил какой-то шагавший рядом солдат.

– Да, – кивнул Дилан. – Я видел то, что они выгружали.

Дальше продолжили шагать молча.

Июнь нынче выдался жаркий, поэтому к полудню, когда наконец-то был объявлен привал, все солдаты опустошили фляжки и выпотели, казалось, литров по десять воды каждый. Благо, что в обозе было достаточно пресной воды.

Привал устроили посреди поля, питались сухим пайком, запивая его водой. Каждый солдат старался максимально эффективно использовать краткие минуты отдыха – кто-то лег на землю и вытянул уставшие ноги, кто-то перематывал портянки, а кто-то поправлял лямки на рюкзаке или удобнее крепил шлепавшую по боку при ходьбе винтовку. Лем, перекусив, рвал траву, скатывал в пучки и подкладывал под лямки рюкзака – чтобы не так сильно впивались в плечи.

Через час армия продолжила путь дальше. Покряхтывая и постанывая, и ощущая сильное нервное напряжение.

Еще через час, армия Империи Людей понесла первые потери – часть солдат авангарда провалилась в ловушку: глубокую яму с кольями на дне. Пауки, пользуясь своей способностью рыть под землей незаметные с поверхности тоннели, вырыли эту яму, ни сколько не потревожив верхний слой почвы. Поэтому солдаты из авангарда не заподозрили ничего вплоть до того момента, как земля ушла у них из-под ног.

Семеро человек погибли мгновенно, повиснув на длинных острых пиках ловушки.

Яму забросали землей, устроив в ней братскую могилу, и отправились дальше, но теперь авангард шел не таким плотным строем – на случай обнаружения таких же незаметных ловушек.

Долина, по которой шло войско Империи, сужалась: с двух сторон ее обступал густой хвойный лес. Полковник Робинсон скомандовал остановку и отправил в лес разведчиков – уж больно хорошее место для паучьей засады.

Через три часа разведчики вернулись и доложили, что все чисто и путь свободен.

Уже потом, задним умом Лем понимал, что они допустили несколько серьезных ошибок. Они слишком долго стояли лагерем у границы. Они слишком положились на слова разведчиков. Полковник Робинсон, конечно, заподозрил ловушку и долго сомневался, стоит ли рисковать, но потом все же рискнул и отправил войско между двумя рощами.

Безусловно, стоило устроить артиллерийскую «обработку» рощ или хотя бы просто поджечь их, но полковник посчитал, что это будет напрасная трата боеприпасов – у него был четкий приказ, куда надо двигаться, к какому сроку достичь нужной точки пространства и процент допустимых потерь среди личного состава и боеприпасов.

Полковник Робинсон решил, что это будет непозволительной тратой дорогих снарядов – лупить из пушек «по всем подозрительным кустам». Поджигать лес он тоже не рискнул, опасаясь степного пожара.

Стоило, в конце концов, дождаться утра, а не идти за три часа до заката вдоль двух сомнительных рощ.

Как пауки перехитрили разведчиков? Они сидели в огромных подземных укрытиях, вырытых под корнями деревьев. Собственно, если хоть один разведчик попробовал бы копнуть в любом месте в этой роще, или хотя бы обратил внимание на общий чахлый вид растений, чьи корни были повреждены паучьим подкопом – хитрость стеклянных демонов раскрылась бы.

А так они заметили только исключительную тишину в лесу, но посчитали, что она вызвана марширующим неподалеку войском.

Пауки пропустили авангард – солдаты спокойно и беспрепятственно прошли довольно далеко между рощ. За ними, отстав примерно на семьсот метров, в лесной коридор вошли передовые отряды основной части армии. Их пропустили вперед примерно на половину километра.

Лем вошел в узкий лесной коридор, когда шагавший перед ним солдат вдруг молча упал. Дилан очень удивленно посмотрел на освободившееся место в строю и наклонился к упавшему:

– Эй, браток, ты чего? – спросил он. Дилан перевернул упавшего и вскрикнул.

Собственно то, что он наклонился проверить упавшего, спасло ему жизнь – стеклянный «нож», оружие дальнего боя стеклянных пауков, предназначавшийся ему, вошел в шею другому человеку, который так же молча упал на землю и умер.

Вокруг первого упавшего уже расползалось темное пятно крови.

– Тревога! Напали! – начали раздаваться повсюду крики.

Лем растерялся – вот-вот могла начаться паника. Внезапно он получил пинок в задницу – оглянувшись, он увидел Розмари, сжимавшую винтовку в руках.

– Чё встал, идиот?! – рявкнула она.

Лем стряхнул оцепенение, пихнул Дилана в бок и снял с плеча винтовку. То тут, то там падали люди. В лесу виднелись неясные, хаотично перемещающиеся силуэты.

Лем сделал несколько выстрелов в сторону леса наугад. К нему подбежал подпоручик, командовавший корпусом Лема:

– Чего тормозите, остоло… – вопль подпоручика был прерван стеклянным ножом – подпоручик упал замертво.

Лем моргнул и подумал: «Как же так?..» а потом: «Нас же так перебьют… Что делать?». Он упал на землю и прикрыл голову руками. Рядом с ним так же легли Дилан, Розмари и Джим. Все целые и невредимые.

– Что делать будем? – крикнул Лем. Где-то начали грохотать пушки. Вокруг слышались выстрелы и крики людей. Пауки, как известно, всегда действовали молча – у них не было речевого аппарата.

– Окопы? – спросил Джим.

– Ё…ся?! – переспросила Розмари.

– Трупы! – сказал вдруг Лем. Он огляделся по сторонам и повторил: – Трупы.

– Да, мы трупы! – истерически крикнул Дилан, за что и получил тычок в бок от Розмари.

– Нет! Трупы! – повторил Лем. Друзья его не поняли. – Ааааррррргх! Стаскиваем трупы в кучу – будет вместо дота!

– Но как же…

– БЕГОМ, БЛЯТЬ! – рявкнул Лем. Втроем (Джим прикрывал) они кое-как стащили в кучу несколько трупов, создав, тем самым, себе укрытие с одной из сторон.

Еще пять минут трудов – и вокруг четверых егерей получилось что-то типа дота из мертвых тел.

Стараясь не думать о том, что вокруг него – мертвые однополчане, Лем начал вести прицельный огонь. Джим, Дилан и Розмари, бледные и сдерживающие отвращение, тоже стреляли, выискивая среди деревьев силуэты пауков.

На поле боя опустились сумерки, начало темнеть.

У пауков стали кончаться метательные ножи (Лем сотоварищи позаимствовал боеприпасы у мертвых солдат) и они пошли в рукопашную.

Тут-то Лем впервые и увидел стеклянного паука воочию – не на картинке, не в музее, не силуэт меж деревьев, а прямо перед собой – он выбежал из чащи и стремглав кинулся к куче трупов, в которой засело четверо стрелков.

Полтора метра в высоту, чуть больше – в длину, весь прозрачный – видно «нервные центры» и еще какие-то сгустки из золота внутри тела; восемь ног, но на бегу использует только задние шесть. Передние две – очень подвижные, на концах имеют что-то типа пальцев. Голова – типичная, паучья. В ней – восемь мигающих огоньков. На спине – странное приспособление непонятно из чего. Будь это человек, можно было бы сказать, что это – жилет с карманами. В «карманах» лежали метательные ножи. Соответственно, тварь отводила «руки» (передние лапы) назад, брала ножи и швыряла их во врага. Когда ножи кончались, паук шел в рукопашную, орудуя все теми длинными острыми пальцами передних лап.

Лем выстрелил в паука чисто рефлекторно – пуля угодила в один из огоньков в голове монстра, и от верхней части паука откололся солидный кусок. Пуля, взвизгнув, куда-то срикошетила, а паук уткнулся остатками головы в землю и затих.

Временная передышка позволила Лему оглядеться: на марше они шли довольно близко к авангарду, теперь же вокруг них, метрах в пятнадцати – никого видно не было. Всё были мертвы. Дальше, ближе к деревьям, виднелись отдельные очаги сопротивления: кто-то нашел укрытие за поваленными телегами с провиантом, кто-то – среди лежавших на земле деревьев, а некоторые умудрились успеть окопаться (хотя их окопы позволяли им максимум стоять на коленях и вжимать голову, но это было все же лучше, чем стоять посреди поля с винтовкой в руках).

Лес горел. То ли где-то сдетонировали бочонки с порохом, то ли артиллерия в спешке жахнула брандскугелями, а то ли и вовсе полковник Робинсон отдал приказ поджечь лесной массив.

Из охваченной пламенем рощи выбегали подкопченные стеклянные пауки, которым дым тоже уменьшал поле зрения. Выбегавшие пауки не сразу находили смерть от пуль пехоты: многие, слишком многие успевали добраться до укрытий имперской армии и устроить там резню! Пауков было меньше, но они были опаснее, смертоноснее людей.

В «голове» войска пальба шла громче – там подоспевший авангард пытался зайти паукам во фланг. Из-за дыма от горящих деревьев, имперские пехотинцы умудрялись попадать пулями в людей. Ближе к «хвосту» войска шла артиллерия. Они сориентировались довольно быстро и теперь косили деревья с обеих сторон от узкого прохода, расчищая сектор обзора там, где войско попало в ловушку.

Увидев, что основной очаг сопротивления в арьергарде, Лем решил:

–Нужно туда двигать! – крикнул он. Из леса выбежал еще один паук и, прежде чем Дилан отстрелил ему переднюю лапу, его метательный нож рассек щеку Лема. Тот страшно выругался и с криками «Сдохни! Сдохни!» выпустил в несчастного стеклянного демона весь боезапас.

Лем лег на землю и спешно перезарядил винтовку. И только после того достал из валявшегося рядом чьего-то рюкзака бинт и перекись водорода. Наспех обработав порез, он повторил:

– Туда топать надо! К пушкам! К пушкам валить надо! – проорал он Дилану в ухо. Тот кивнул и крикнул:

– Джим! Разорви!

– Чего?! – рявкнула в ответ Розмари.

– К пушкам! К пушкам валить надо! – проорали Дилан и Лем.

– Нахрена?!

– Задавят нас тут! – крикнул Лем. – Нас тут мало осталось, а там – все наши! Слышишь – пулеметы! Туда надо!

– А, ладно! – решилась Розмари.

Все четверо собрали остатки боеприпасов у мертвецов, швырнули в сторону врагов по гранате и, пригибаясь, перебежками, отправились к пушкам. Укрытие находили то за мертвыми людьми, то за горящими («Огонь? Откуда тут огонь?!» – подумал Лем) телегами, то за мертвыми лошадями или поваленными деревьями.

Лему было неудобно бежать: «Наверно, усталость сказывается, – думал он. – И дыма наглотался…», в боку кололо.

Впереди показалась артиллерия. Остался последний рывок. Внезапно мимо четверых егерей пробежал какой-то солдат. Из его виска текла кровь, а взгляд дико блуждал из стороны в сторону. Он что-то безостановочно мычал и махал руками.

– Пригнись! – крикнул Лем. – Пригнись, дурак! Убьет ведь!

Солдат услышал Лема и остановился. Тупо глядя на четверых егерей, он молча поднял с земли гранату, выдернул чеку и задумчиво вновь посмотрел на Лема.

– Ты что, с ума сошел?! – закричал Лем, наводя винтовку на солдата. Тот отвел руку для броска, и, не задумываясь, швырнул ее вперед, к Дилану и остальным. Все четверо егерей успели только вскрикнуть и упасть на землю. Раненый был от них метрах в тридцати, граната взорвалась в семи метрах от бросавшего – слишком долго ждал, выдернув чеку.

В ушах Лема зазвенело. Когда дым от взрыва рассеялся, он увидел все того же егеря. Из его ушей текла кровь, а правую руку оторвало взрывом до середины плеча. Он тупо посмотрел на обрубок, из которого бил маленький фонтан крови и начал падать, но в этот миг его снесло выстрелом картечи.

Лем инстинктивно пригнулся и в его ушах прозвучал уже давно забытый голос поручика: «Не стойте на пути у артиллерии!»…

Через десять минут четверо егерей вбежали на небольшой участок круговой обороны: со всех сторон лежали какие-то ящики не пойми с чем, перевернутые телеги, убитые лошади и спешно оттащенные из леса деревья (поваленные артиллерийским огнем).

– Кто такие?! – рявкнул артиллерист, носивший погоны ротмистра.

– Егери, второй корпус, четвертая пехотная дивизия, – ответил Дилан.

– Понятно, – кивнул ротмистр. – Я тут за старшего…

– А где полковник Робинсон? – спросил Джим.

– Вон он, – кивнул ротмистр куда-то в сторону. Лем глянул в указанном направлении и увидел полковника Робинсона с торчащим из головы ножом. Нога полковника все еще конвульсивно дергалась. Внезапно ротмистр пристально посмотрел на Лема и спросил: – Браток? Ты как? Тебе удобно бегать-то так?

– Что? – не понял Лем.

Ротмистр показал пальцем на бок Лема. На тот самый, что кололо от беготни и дыма в воздухе. Лем нахмурился и посмотрел туда. Розмари вскрикнула: из бока Лема торчал глубоко ушедший в плоть стеклянный нож.

– Какого?.. – только и сказал Лем.

Затем произошло разом несколько событий: яркая вспышка, грохот, крик, сильный удар горячим воздухом, крик Розмари, матерная ругань Дилана и сильный удар обо что-то твердое, сопровождавшийся неприятным хрустом. Наступила темнота.

Взорвалась одна из пушек и всех, кто стоял рядом, раскидало взрывной волной.

«Смерть?…» – подумал Лем и потерял сознание.

Когда он пришел в себя, вокруг все еще шло сражение: палили пушки, люди суетились, кто-то кричал, воздух пропитан дымом и воплями раненных людей. Лем лежал и пытался собраться с мыслями – не получалось. Мешала боль в боку – от кинжала – и при вдохе – кажется, у него были сломаны ребра. В небе ярко горели звезды. Хотелось пить. Лем потянулся за своей фляжкой и снова потерял сознание.

Цесаревич Альберт читал отчет и хмурился. Отчет был составлен одним из выживших в битве на границе офицером. Собственно, прямо сейчас этот офицер стоял навытяжку перед цесаревичем и ждал неминуемой грозы. Альберт был молод – двадцать восемь лет – но, при этом, чрезвычайно умен и образован: закончил Императорский университет с отличием (своего венценосного предка он настоятельно просил не вмешиваться в дела учебные), а до того обучался разным наукам с платными репетиторами. После университета – отправился в армию, где успел построить блестящую карьеру (впрочем, спорое продвижение по службе – это уже полностью инициатива отца и высшего командного состава; старики-генералы настояли на том, чтобы за два-три года цесаревич прошел через огонь и воду, побывал в самых тяжелых из всех возможных военных ситуаций, на своей шкуре прочуял, что это такое – «армия», а потом уж и звание можно было давать;). В данный момент цесаревич имел чин «военного советника при императоре» – обычное дело для императорских отпрысков-наследников. Все рядовые и офицеры обращались к нему не иначе как «командующий». Буде у него появится младший брат – тот вряд ли получил бы столько помощи в построении карьеры от отца, как Альберт. Не было смысла так стараться ради «запасного варианта» для трона.

У Альберта не было брата, но была младшая сестра – цесаревна Виктория – любимая и почитаемая народом дама.

– Как глупо… – еле слышно пробормотал цесаревич. Офицер, доставивший отчет, не расслышал реплику, но решил, что для него сейчас лучше – промолчать. – Попросту слили десять тысяч солдат! Кошмар! Война только начинается, а уже такие потери! Такая простая ловушка… Ладно, отчет я твой прочел, – обратился цесаревич к присутствующему офицеру. Тот, в надежде, что его ругать будут не сильно и не долго, вытянулся в струнку и устремил взор куда-то на стену рабочего кабинета Альберта. За спиной цесаревича висела большая карта с мастерски нанесенными на нее всеми известными землями (не только континент, но и острова). Стол Альберта завален какими-то сворачивающимися (видно, долго были в скрученном состоянии) бумагами, картами… Помимо стола и карты, в кабинете было окно, выходившее на небольшую площадь перед дворцом, и шкаф, где цесаревич хранил… черт его знает, что он там хранил – туда никто никогда не совался. – А теперь расскажи, как все было. Своими словами, без терминов (Альберт хотел сравнить устную и письменную версии – вдруг бы отыскались упущенные детали?).

– Так точно, командующий! – ответил гонец. – Утром мы миновали пограничную стену. Было все тихо. Шли по заданному маршруту с нормальной скоростью, заминок не было. В обед – привал. Через час – продолжили путь. Еще через час – угодили в ловушку, потеряли семь человек. Продолжили путь. Дойдя до узкого прохода между рощ, полковник Робинсон велел произвести разведку местности. Разведку осуществили опытные люди, следов неприятеля не нашли. Полковник дал приказ двигаться дальше.

– Фактически, это было уже почти вечером? – хмуро спросил Альберт.

– Так точно, – кивнул офицер. – Неприятель дождался, пока наши передовые части пройдут вперед…

– Полковник не отдал приказ рассредоточиться по лесу?

– Никак нет, командующий! – доложил офицер. – Атака была произведена внезапно и по всей длине колонны. Застигнутые врасплох, войска растерялись. Полковник Робинсон погиб в первые же минуты боя. Повсеместно были организованы небольшие очаги сопротивления. К полуночи войско перешло в контрнаступление и полностью уничтожило силы неприятеля.

– Сколько было пауков?

– Примерно треть бригады – тысяча.

– Тысяча пауков покрошила в фарш десять тысяч наших солдат? – переспросил Альберт.

– Так точно, – ответил офицер. Цесаревич непристойно выругался и покачал головой. В одном длинном витиеватом предложении он уместил все, что думает о глупых офицерах.

– Что сейчас делают оставшиеся солдаты?

– Остатки войска отступили назад, на равнину и встали там лагерем. Выкопаны окопы, расставлены часовые и караулы. Все раненые отправлены дирижаблями в госпиталь.

– Почему стоят на месте, а не продолжают путь?

– Потому что офицеры, знавшие о конечной цели и сроках передислокации, либо мертвы, либо ранены и находятся в госпитале.

– Тьфу, идиоты! – прорычал Альберт. – Тысячу раз говорил: каждый солдат обязан знать, куда он идет и когда он там должен появиться!

– Так военная тайна! – попытался оправдаться офицер. – Чтобы не узнали шпионы! В тайне же хранили сведения!

– Идиоты! – снова выругался Альберт. – Какой смысл вести за собой войско, если о том, куда нужно идти знают только десять человек из нескольких тысяч?! Причем такая глупая засада ярко показывает, насколько умны и хитры наши офицеры! Будь они живы – дал бы команду расстрелять всех разом! На месте встречи ведь их ждать будут другие части армии! Тьфу, пропасть! Это ж полностью планы перекраивать! Вон, вторая часть атакующего войска тоже в засаду попала – но отбились же! И что? Дальше идут! А эти что?! Тьфу!

Альберт рвал и метал. Он бранился и проклинал глупость покойного полковника Робинсона. Он жалел о том, что отец запретил ему участвовать в боевых действиях в первые дни кампании – слишком-де опасно!

По сути, Вильгельм II Виельгорский понятия не имел о том, как будет развиваться эта военная кампания: его сын, цесаревич Альберт, и был основным инициатором и генератором стратегии всей войны. Он (как и некоторые чиновники и высшие воинские чины) считал, что Вильгельм уже попросту староват для такого дела: рассеянный стал, отвлекается часто, порой бывают проблемы с алкоголем… Шестьдесят два года – не шутка, просто так в седло не впрыгнешь, дубинкой, как в молодости, не помашешь.

Так что император, постепенно, становился фигурой попросту декоративной: на параде ручкой помашет, на новый год империю поздравит с балкона в громкоговоритель, указ какой подпишет…

Сын тихо и незаметно оттеснял его от власти.

Помимо того, что Альберт постепенно перенимал все большее количество дел своего отца, он проплачивал «чёрный пиар»: специально нанятые люди, невзначай, нет-нет, да пускали безобидные слухи и шутки о том, что император-то уже не молод и что годы берут свое.

Это не были митинги или открытые выступления – нет. Просто… кто-то где-то рассказал об этом анекдот. Кто-то какую-то ошибку прокомментировал тем, что император просто уже староват. Или слух пройдет, что видели императора, который шел, сильно хромая, и опираясь на цесаревича. Или что на параде руки тряслись и лицо бледное было…

Слово за слово, город за городом, а… люди верить начинали. По чуть-чуть, капля за каплей, но… Народ начинал свыкаться с мыслью, что скоро может произойти добровольное отречение от короны в пользу сына – нормальная практика у стареющих императоров.

Правда, император все еще чувствовал себя бодрым и полным сил и никаких «проблем с алкоголем» или с чем-то еще не испытывал. Впрочем, Альберта это нисколько не смущало.

Цесаревич принял решение: он отправляется (не смотря на запрет отца) ближе к фронту.

Офицер, доставивший отчет о сражении, сделал вывод, что армию ожидают серьезные кадровые перестановки…

Безусловно, учения перед боевыми действиями проводились, но… одно дело – учения, а другое – такая демонстративная тупость. Загнать войско в ловушку! Бред какой-то…

Самым тяжелым для Лема оказалось не ранение, а его последствия. Никакого сепсиса, никаких осложнений – имперские доктора свое дело знали крепко. К тому же, парню повезло: кинжал не задел ни одного внутреннего органа (по крайней мере, достаточно серьезно) и не был отравлен. Да и ребер Лем всего пару сломал при ударе обо что-то (он не помнил, куда упал после взрыва пушки). Но заживающая рана на боку жутко чесалась и это бесило. Он понимал, что зуд, по большей части, – это самовнушение и верный признак правильно идущего выздоровления, но облегчения это не приносило.

Лем не знал, выжили ли его друзья в том бою или нет. Он пришел в себя уже на борту дирижабля (и это снова был «Вильгельм I Освободитель»), когда врач оказывал ему первую помощь.

Больно было жутко.

По словам санитара, бой окончился вроде бы победой людей: по крайней мере, когда дирижабль забрал раненых и ушел в сторону госпиталя, стрельба прекратилась, и большая часть войска все еще была жива.

Позже, попав в город Виноградный, один из южных курортных городов империи (рядом с ним находились крупнейшие в империи плантации винограда и винодельни), Лем получал новости исключительно из газет и со слов других раненых.

Согласно газетным заметкам, вторжение людей на территорию пауков было приостановлено (причины не назывались, но Лем полагал, что это вызвано таким бездарным сливом одного из воинских соединений). К руководству армией приступил Альберт Виельгорский лично, для чего он курьерским самолетом прибыл к границе империи.