Истории города С

На обложке каталога изделий Ракколаниокского завода М.П. Ончуков увидел дорогую изразцовую печь, от которой не смог отказаться. Она пользовалась спросом у состоятельных господ и выпускалась на заводе длительное время, в течение 30 лет, хотя основной ассортимент финских печей в угоду моде часто менялся. Михаил Петрович установил ее в своем кабинете на втором этаже. Печь строгого стиля, имеет коричневый декор, по бокам уложены изразцы с изображением средневековых воинов-ландскнехтов. Чтобы положить дрова в топку, нужно было открыть две дверцы – внешнюю бронзовую и внутреннюю чугунную.

Другую красивую печь светлых тонов сложили в женской комнате на втором этаже дома, рядом с залой, где устраивались балы. Она тоже имеет финское происхождение и изготовлена на заводе «Або» в городе Турку. В старинном каталоге эта печь значится под номером 96 и оценена очень дорого – в 140 рублей. В каталоге стороны печи располагаются под углом 90 градусов, а в ончуковском особняке местные мастера-печники установили ее под углом в 130 градусов, как велел хозяин. Кроме того, он заказал печь несколько выше каталожных размеров (зеркало печи состоит из пяти рядов изразцов вместо четырех), что еще привело к удорожанию конструкции.

К сожалению, во время перекладки этой печи в середине ХХ века произошла ошибка – часть изразцов была поставлена неправильно, а нижние колонны установлены в перевернутом виде вверх ногами. Также у печи была заложена топка.

Все эти казусы и изъяны обеих печей были устранены в ходе реставрации, которая в 2020 году была проведена Слободским музейно-выставочным центром за счет средств Президентского гранта. Реставрацией старинных печей непосредственно занимались художники декоративно-прикладного искусства из рабочего поселка Рамонь Воронежской области Роман Николаевич Суворков и его помощник Константин Эдуардович Ефанов. Ранее эти мастера восстанавливали точно такую же печь, как в кабинете М.П. Ончукова, в Дворцовом комплексе герцогов Ольденбургских в своем родном поселке. Правда, печь там находилась в значительно худшей сохранности. Вот реставраторы и попросили разрешения у слободских музейщиков приехать в город Слободской, чтобы сделать замеры и фотографии раритета. А затем дали согласие заняться восстановлением ончуковских печей.

Работы начались в конце февраля и закончились в середине ноября 2020 года. Светлую печь в женской комнате разобрали сверху донизу, изразцовое убранство было полностью снято. Мастера работали очень аккуратно, каждый изразец подписывали, в каком ряду он стоял, на какой позиции, чтобы ничего не перепутать. Собирали, опираясь на макет сохранившегося каталога. Колонны в нижней части печи перевернули, как они должны стоять. Теперь они смотрятся гораздо лучше – возвышенно и утонченно.

Кроме того, мастера изготовили и установили отсутствовавшие печные дверцы. Они сделаны из латуни по эскизам каталога точно такими же, как были 130 лет назад. Нужно отметить, что топка изразцовой печи никогда не функционировала и носила лишь декоративный характер. Печь, конечно же, топилась, только с обратной стороны – из коридора. Раньше изразцы печи были украшены тонкими ободками сусального золота, со временем оно частично стерлось, и мастера восстановили его современными акриловыми красками. Несколько отсутствовавших изразцов и сколов было изготовлено заново. Также, ориентируясь на каталог, на самом верху печи были воссозданы три пики, которых не было.

Среди слобожан ходили слухи, что под печью в свое время был обнаружен подземный ход. Но при разборе печи стало понятно, что его в принципе здесь быть не могло, так как на полу под печью оказалась сплошная кирпичная кладка. Так, в ходе реставрации стало меньше на одну из легенд города Слободского.

С печью в кабинете М.П. Ончукова проводился меньший объем реставрационных работ, так как она была в лучшей сохранности. Мастера поставили на место некоторые выпадавшие изразцы, отреставрировали каминную полку, печную дверцу. Со временем на изразцах с воинами-ландскнехтами были практически стерты лица. Их заново воссоздали из гипса и сверху затонировали. Восстановили три утерянные пики вверху печи. С изразцов был полностью смыт битумный лак, которым их красили в былые годы. Он залил изгибы рельефа, и узоры сливались. Сейчас печь стоит в первозданном виде, и все узоры хорошо видны.

У воронежских реставраторов в качестве гарантии была поговорка: «Мы работаем на вечность». По сути, мастера вернули старинным печам былое великолепие, которым теперь может полюбоваться любой слобожанин.

Фото из фондов Слободского музейно-выставочного центра.

Спасенные львы

13 марта 2017 года с ворот бывшего пивоваренного завода города Слободского была демонтирована скульптура каменного льва, которая начала разрушаться и накренилась вниз. Крушение льва могло создать аварийную ситуацию, поэтому было принято решение перевезти его в краеведческий музей. Через два дня туда же отправился и второй лев, находившийся с другой стороны ворот.

Это был самый благополучный исход для двух исторических ценностей города. Если бы лев упал, то он бы разбился, тем более, мог бы нанести телесные повреждения случайному прохожему. Да и оба льва неоднократно серьезно повреждались, возможно, въезжающими в ворота завода фурами, поэтому нуждаются в уходе и реставрации. Самое свежее повреждение находится около носа начавшего падать льва – скорее всего, скульптуру задели машиной, вследствие чего она и дала крен.

Более полутора веков львы находились под открытым небом и практически впервые за это время попали под охрану и заботу работников краеведческого музея. В первую очередь те их тщательно промыли, вычистили и установили во входной зоне музея. Произведен полный осмотр этих реликвий, составлено описание всех повреждений для реставрационного паспорта.

Это львы с пилонов усадьбы семьи заводчиков Александровых, стоявших у истоков винокуренной промышленности в городе Слободском. Подобного типа львы на Вятке появились в 1860-1870 годы – именно к этому времени относится строительство усадьбы Александровых. Скульптуры выполнены из опоки – очень благодатного для резьбы мягкого камня. Залежи этого камня были обнаружены недалеко от слободы Кукарки (ныне город Советск Кировской области). Кукарские мастера славились резьбой по камню, выполняли из него самые различные декоративные изделия вплоть до ваз, подсвечников и спичечниц, создавали могильные постаменты. Так что не исключено, что слободские львы были выполнены их руками.

Но есть и другая версия. В городе Слободском были и свои отличные мастера-камнерезчики по опоке, которые работали на колокололитейном заводе Бакулевых. В фондах краеведческого музея хранятся выполненные ими каменные матрицы-формы, которые использовались для нанесения орнаментов и текстов на колокола, поэтому вполне вероятно, что слободские львы были выполнены местными умельцами.

Судя по стилистике классицизма, эти изваяния появились в Слободском в начале или середине ХIХ века и придавали шик купеческим усадьбам. В среде купечества того времени львы слыли символом торговли. Не зря образ льва вошел в гербы знаменитых российских родов, ворочавших огромными капиталами. Мода украшать ворота при усадьбах пришла в Слободской из Санкт-Петербурга. Слободские купцы были частыми гостями северной столицы, где, как известно, каменных львов очень много. Но слободские львы по виду отличаются от питерских. Если хорошенько к ним присмотреться, то можно увидеть, что их головы с раскрытыми глазами всегда обращены к зрителю, встречают пристальным любопытным взором подходящих к дому с обеих сторон. Милые, добрые, словно улыбающиеся, пластичные львы лежат на животах и никакой агрессивности не излучают. Их общеупотребительное название «сторожевые львы», они день и ночь несли свою охрану. Каждый из них – отдельное произведение искусства и имеет личные черты, отличаясь от своих собратьев.

В городе Слободском изваяния львов были установлены при входе у ворот особняков Александровых (на Демьянке) и Герасимовых-Плюсниных (в центре города), указывая на высокий статус их хозяев и в то же время придавая неповторимый облик главной магистрали города. Сегодня львов можно увидеть только у бывшей усадьбы Плюсниных на ул. Советской, 80. Они здесь в лучшей сохранности, потому что нет активного въезда в ворота большегрузного транспорта.

К сожалению, четырем александровским львам на Демьянке повезло меньше. В 2007 году была снята пара львов, охранявшая вход в дом на ул. Советской, 102 (бывший дом господ Александровых). Тогда владельцы пивзавода передали одного льва в Кировский геологический музей, где он сейчас находится. А другой лев был расколот, разрушен, и восстановить его невозможно. Вполне вероятно, что эта разрушенная скульптура лежит в одном из помещений бывшего пивзавода. Эти исчезнувшие раритеты – трагический эпизод сноса декоративных памятников архитектуры нашего города. Его нельзя оправдать ни комплектованием фондов геологического музея, ни тем, что город Слободской в одночасье перестал быть владельцем архитектурного комплекса пивомедоваренного завода Александровых, составной частью которого и являлись каменные львы.

Спасенные оттуда львы теперь уже навсегда переехали в краеведческий музей. Это очень хорошее поступление в музейные фонды достаточно редкой уличной скульптуры города Слободского ХIХ века. Если у кого-то впредь и появится желание возвратить их на прежнее место, то для этих целей будет сделана точная копия с раритетов. С редкими историческими памятниками именно так и поступают. К примеру, знаменитые скульптуры Летнего сада в Санкт-Петербурге уже давно новоделы, а подлинники находятся в музее, потому что условия для их сохранности там наиболее подходящие.

Фото из фондов Слободского музейно-выставочного центра.

Сын артели «Металлист»

Рабочие литейно-механического завода (ныне Слободской машиностроительный завод) называли Р.С. Кузнецова в его детстве и юности сыном артели, потому что этому человеку довелось родиться и вырасти на территории завода. Там еще в дореволюционное время последний владелец колокололитейного завода В.П. Куршаков построил контору, которая впоследствии использовалась под квартиры. В одной из них до войны жили родители Рудольфа Степановича – Степан Алексеевич и Екатерина Михайловна Кузнецовы. Оба они работали на заводе, который в то время назывался артелью «Металлист». 47 лет трудился на заводе и сам Р.С. Кузнецов и охотно поделился воспоминаниями о своей жизни.

– Родители с моей старшей сестрой приехали на завод на заработки из деревни Сухари Белохолуницкого района. На заводе у них родилось еще трое детей, я был самым младшим. Мне было 9 месяцев, когда в 1939 году отца взяли на финскую войну, и он погиб. Нас у мамы осталось четверо. Она до конца жизни работала формовщицей в литейке, а еще техничкой в конторе. Крутилась весь день – надо было 2 печи истопить, воды принести, полы вымыть, а потом бежать в литейку. Мы трудно жили, в военное время был голод. Старший брат умер в 11 лет, а сестер мамины братья забрали в Нижний Тагил. Так я остался у мамы один, ходил в детский садик № 3 на ул. Володарского (ныне ул. Екатерининская), учился в школе № 1, а когда ее закрыли на ремонт, то нас перевели в школу № 5.

В 18 лет я решил работать токарем на заводе, он тогда назывался артель «Машиностроитель», председателем был Н.В. Анфилатов. Он мне говорит:

– Рудик, подожди, токарем ты еще успеешь наработаться, а сейчас на шлифовке людей не хватает.

Вот я четыре года сперва шлифовал дуги кроватей, год работал слесарем и собирал электрические утюги, а потом ушел в токари. Сам я не один десяток человек профессии выучил, а меня никто не учил. Подвели к станку, показали, где включать, а где выключать – вот и вся наука. Две недели так промучился, а потом начальник И.В. Морозов объявил:

– Все, Рудик, с завтрашнего дня ты сдельно работаешь.

Тогда на заводе было немного народу – чуть больше 50 человек. Все ходили зачуханные, в грязной одежде, после работы не переодевались. Если кто-то такой по городу идет, то сразу было видно, что на «Металлисте» работает. Воды на заводе не было, что мать принесет на коромысле с реки или из колодца, тем и вымоешься. Это уж потом подвели насос из Спировки – эта речка в то время чистая была, из нее пили воду, рыбу ловили.

Раньше на заводе из транспорта была только гужевая лошадь. Но грузы как-то надо привозить-вывозить. Вот и решили рабочие технически совершенствоваться и сделать машину. Достали где-то отдельные компоненты и детали, сами соорудили деревянный кузов. Работу начали под осень под открытым небом, сделали перерыв на зиму, а потом полностью собрали полуторку, покрасили, завели. Председатель проехал на новой машине вокруг по территории и выдохнул с облегчением:

– Ну вот, машина на ходу!

Все были довольны, а то, вроде, называемся машиностроителями, а какие-то чугунки делаем. И машину собрать нам тоже оказалось по силам! Это было в 50-х годах ХХ века. А потом еще купили трофейный немецкий «Форд». Обе эти машины долго заводу служили, на них продукцию возили, чугунные и алюминиевые чушки с железнодорожной станции. Нас, молодежь, заставляли вагоны на станции разгружать.

Поначалу в артели делали одно печное литье. Везде в городе стояли деревянные дома, и каждому нужна была печка, а к ней вьюшка, заслонка, плита. Необходима и посуда: сковородки, алюминиевые чугунки, ступки. Позднее стали делать железные кровати. Вся эта наша продукция была у народа нарасхват, и мы не успевали ее производить.

В 50-е годы на заводе мы жили богато. На протяжении года было два отчетных периода – полугодовой и годовой. По итогам каждого делили прибыль, выдавали денежное вознаграждение, приглашали буфет и устраивали вечеринки.

При заводе был скромный духовой оркестр с полным набором от контрабаса, гитары, мандолины до мелких инструментов. Я, еще учась в школе, играл на пикколо. Оркестром руководил И.В. Воробьев, он славился в городе Слободском как хороший музыкант и в красном уголке преподавал нам музыкальную науку. На праздниках мы играли «Степь да степь кругом» и еще несколько песенок, под которые народ танцы-вальсы устраивал, а иногда и драки. Это было при председателях артели А.В. Ситникове (1944-1946 гг.) и П.Я. Перминове (1946-1951 гг.). Позднее эти музыкальные инструменты куда-то исчезли.

При заводе была библиотека. И что в ней было хорошего, так это энциклопедия. Это были большие, толстые книги с иллюстрациями, в хороших переплетах. Книги находились в нашем доме в больших шкафах, которые стояли в конце длинного коридора.

При мне колоколов на заводе уже не было. Но из детства помню, как рабочие настойчиво говорили, что старые владельцы колокололитейного завода где-то зарыли серебро и медь, ведь колокола-то из них делали. Это богатство искали все. Но сколько в дальнейшем цехов на территории завода построили, и нигде ничего не обнаружили. Думаю, что разговоры про серебро были безосновательны.

В моей памяти осталось очень много продукции, которую выпускали на заводе в разные годы. Во времена «Металлиста» в литейке делали печное литье, в обдирочном цехе – угольные утюги. Помню ручные штампы для пуговиц. Долго у меня хранилась целая пачка красных наклеек на чугунки с надписью «Артель «Машиностроитель» г. Слободской». При мне на заводе делали маленькие лопаты, санки, батареи, сечки. Я точил заглушки, детали к чугунному сливному бачку, внес свое первое рацпредложение об усовершенствовании поилок для коров и экономии воды. Мой портрет как передовика производства висел в городе на Алее труда в сквере у аптеки на ул. Советской. Однажды вместе с директором завода Н.И. Забарным я ездил на награждение в честь 100-летия С.М. Кирова в областной драмтеатр, а после торжественной части перед нами выступила Эдита Пьеха.

Я отработал на заводе почти полвека, и даже не думал, что надо найти место полегче. После женитьбы я ушел из заводского дома жить в город, но завод всегда был мне домом родным. Я здесь вырос среди рабочих, всю жизнь трудился, а когда уходил на пенсию, то мне выписали бессрочный пропуск, ведь я 65 лет провел на территории завода.

Стеклозавод в осколках памяти

В 1885 году в четырех верстах от города Слободского на землях деревни Лобовики Стуловской волости Слободского уезда мещанином из города Судогды Владимирской губернии Иваном Ефимовичем Егоровым (Егеревым) был основан стекольный завод. После его смерти в 1891 году завод передан в руки заводчика из Костромской губернии Григория Николаевича Шмелева, в 1913 году перешел по наследству его сыну Александру Григорьевичу Шмелеву. После революции завод был национализирован, полностью прекратил свое существование в 1994 году.

Сегодня на месте основного производства лишь разрушенные остатки зданий и разноцветное стекло на земле. Однако завод живет в памяти старожилов поселка Стеклозавод. Один из них, ветеран труда, труженик тыла Владимир Иванович Деньгин рассказал о родной земле и заводе, с которым были связаны несколько поколений его семьи.

– Я отработал на заводе 53 года. С малых лет никуда не уезжал, все живу на стёкольном своем, тут родился, женился и до сих пор так все время здесь и нахожусь.

В 1942 году, когда закончил 4 класса Стеклофилинской школы, в 12-летнем возрасте я пришел работать на завод относчиком. Другие ребята, чьи родители были позажиточнее, дальше продолжили учиться, а я не смог – отец погиб на войне, мать одна работала, нас у нее осталось двое: я и на 9 лет младше меня брат Вячеслав.

За годы работы на заводе я прошел все специальности: был кузнецом, токарем, электриком, шофером, водопроводчиком, слесарем в гутеновском цехе (гута – это основной завод, а все вспомогательные производства располагались в разных местах неподалеку). Куда ни поставят, я не отказывался, справлялся со всякой работой, до всего доходил самоучкой. Жена Нина Александровна, когда вышла за меня замуж, уволилась с меховой фабрики «Белка» и тоже стала работать на процессе, где делали пол-литры, затем засыпщиком. Мой брат Вячеслав Иванович трудился на заводе шуралем у газогенераторов, которые вырабатывали газ и плавили стекло. Это была такая здоровенная яма с крышкой, где постоянно горело, и вырабатывался газ, а брат опускал дрова, так сказать, шуровал там.

Печи на стеклозаводе топили дровами, и топливный отдел занимался их заготовкой. Лес рубили на делянках, сплавляли по реке Вятке, пилили-кололи, вылавливали моль. А когда в последние годы завода перешли на мазут, то не смогли поддерживать оптимальную температуру, и стекло застывало.

Мой отец Иван Васильевич Деньгин до войны тоже работал на заводе мастером-стеклодувом, а мама Мария Алексеевна была дежурной смены. Бабушка Александра Михайловна Лобовикова работала у тягуна, где обжигалась посуда. Помню, маленьким бегал к ней на завод и наблюдал, как она длинной двухрогой вилкой подцепляла горячую посуду и складывала в вагонетки – четверть к четверти, полчетверть к полчетверти, ламповое стекло отдельно. Эта профессия называлась относчик. Бабушка всю жизнь тут работала, здесь и замуж вышла за Алексея Лобовикова. Я о нем мало знаю – бабушка говорила, что он долго служил в царской армии в каком-то казачьем полку, там и погиб. От него осталась только фотография, где он стоит в казачьей шапке и шинели.

Я был небольшой и мало запомнил, как бабушка рассказывала, что хозяином завода раньше был Шмелев. Все рабочие его хвалили, потому что он никого не притеснял, что нужно, все предоставлял. Он откуда-то приехал и организовал здесь стекольное производство. Привозного сырья тогда не было, все было местное. Песок кварцевый добывали у деревни Ботевы. Также его копали за рекой Вяткой между болотом и бором и возили из-за реки на больших лодках. А известь возили из Чирков. Только сода была привозная издалека. Тогда было небольшое потребление жидкого стекла, и хватало местного песка.

В 1923 году во время репрессий богатых хозяев неизвестно куда выслали и сперва организовали артель «Стекло» во главе с председателем. Рабочих тогда было немного. Бабушка рассказывала, что на заводе стояла горшковая ванна. Горшки были из огнеупорной глины, в них засыпали шихту и плавили стекло. Затем председатель вызывал из колхоза рабочих и сам учил их, как работать трубочками. Когда они выработают всю продукцию, то опять уходили домой и ждали, когда он опять наварит эти горшки и снова их позовет. И затем процесс снова повторялся.

До войны на Стеклозаводе ни у кого не было своих домов. Наша семья жила в двухэтажном заводском доме с соседями. Там и я прожил почти всю жизнь. В основном, на заводе работали люди, которые из окрестных деревень приходили на работу. Деревень вокруг Стеклозавода было очень много, помню все их названия. Параллельно реке Вятве шли Филины. В двух шагах от поселка, где я сейчас живу, стояла Колода. При въезде по дороге из города – Лобовики. На бугре стояли Негоди, и жили Долматовы. Далее – Ярошутинцы, Петухи, Васькинцы, Бушмакины, Паниловы, Юрпаловы, БагинЫ, Пыреги. В сторону Денисовых недалеко от нас – Исайки, Зубари, Пивоваровы, Степкины. На месте, где сейчас расположена большая деревня Верхние Кропачи, были еще Михонины и Минчаки. К Сидоровцам мы ходили в лес за грибами и ягодами, неподалеку там в лесу стояли также Малыгины.

У нас и через реку Вятку были грибные места, они и сейчас остались. На поселке стояло всего шесть-семь домов. И у каждого хозяина была своя лодка, потому что держали коз. Их запрещали пасти на колхозных землях, поэтому утром коз увозили на лодках за реку, где они паслись без пастуха, а вечером выходили к берегу. Козы сами залазили в лодки к своим хозяевам и плыли домой. Так происходило ежедневно. В войну было очень тяжело с питанием, и козы нас спасали.

Во время войны на стекольном заводе кое-что делали для фронта. Запомнились плоские бутылки, которые назывались «матрацы». Нам не говорили, для чего они предназначались. В то время изготавливали также ламповые и фонарные стекла, графины, полчетверти. Самыми большими по объему емкостями были четверти в 3 литра, люди в них наливали молоко и другие жидкости и затыкали горлышко пробкой. По заказу делали большие аквариумы для рыбок.

Запомнилось, как у длинной бутыли отрезали дно и горло, специальный резчик разрезал ее пополам. Затем на кругах обрабатывали газом, чтобы она разошлась, и выглаживали гладилкой. Так получалось оконное стекло. После войны начали делать разную посуду. Труд был весь ручной. Стекло варилось из шихты – смеси из извести, кварцевого песка, доломита, кальцинированной соды и еще кое-каких компонентов. Все это смешивалось и засыпалось в ванну на несколько тонн, затем замазывалось глиной. Оставляли только специальное окно, в которое вставляли бот – через него мастер трубочкой набирал стекло, которое наворачивалось на формы. Они были из чугуна и до наших дней не дошли. Когда поставили шестисекционные автоматы, на которых долго делали пивную бутылку, все формы увезли на «Металлист» на переплавку.

Было дело, посылали меня на учебу в Гусь-Хрустальный, у них там три стеклозавода работало, делали стекло даже для автомашин. Я все посмотрел, поучился и сделал для себя вывод: конечно, нашу маленькую артель с такой махиной не сравнишь, но все равно своя продукция дороже, мы тоже работаем для потребностей страны.

До войны готовую продукцию завода сплавляли на баржах по реке Вятке до города Уржума и дальше. Посуду также грузили на специальные кошевки, и возчики везли ее на лошадях в город Киров на склады станции железной дороги, где ее распределяли по местам назначения. Лошадей давали колхозы. А в послевоенное время появились четыре заводские машины, и я выучился на шофера. Мы возили продукцию на Слободскую железнодорожную станцию. На улице Железнодорожной были оборудованы специальные сараи-склады для нашей посуды. Уже тогда песок для стекольного производства привозили в вагонах, сваливали на арендованное заводом место, а мы потом вывозили его на машинах.

А дороги были паршивые, везде грязи по колено. Мы по всей стеклозаводской округе искали, где дорога получше. И через Минчаки, и через Васькинцы ездили, чтобы только в город попасть. А там с моста через речку Спировку только поднимешься, тоже дорога плохая. Да и по улице Советской было не лучше. В общем, одно мученье. Но в дальнейшем стало лучше – приехала к нам директором Лидия Михайловна Архипова и начала дорогу организовывать. Тогда стали нормально ездить по прямой.