Затянутое Королевство: Правитель всех земель

То и дело вылавливая эти неловкие переглядки, бедолаге Тодеусу оставалось разве что мириться с ними и подёргивать себя за длинную бороду, дабы не упасть в обморок от смуты. Женщины просто обожали его сына. Настоящий красавец, старый гин, лучший друг Кэрниссиуса и самый умелый воин всего горного королевства.

Он готовился принять дар из рук своего прародителя:

– Этот клинок станет твоим продолжением, мой сын, – объявил Тодеус Сантиунт, закончив заточку. – Но сперва наш святейший монарх должен благословить его сталь. Прошу, мой властитель…Я преклоняю колени пред тобой.

Тем временем персты Длани Короля расположились у входа в кузню и наблюдали за незнакомым им обрядом со стороны. Они увидели, как Безоружный наклонился над мечом, самозабвенно закрыл глаза и начал шептать молитву, покуда отпрыск Сантиунта, из-за которого всё и затевалось, строил глазки дамочкам. Разумеется, посыпались вопросы.

Их источником стал сын Тавгура:

– Тагок совсем ничего не понимать. Что происходить? Кто таков этот григор и почему тут собраться так много женщина? Два десяток, а то и три десяток. И что за меч кузнец передавать? Тагок в полный замешательство.

– Не ты один, – пробурчала Альвия. – Советник Норс, будьте добры, объясните нам, что происходит.

– С превеликим удовольствием. Этого статного воина, коего вы имеете честь лицезреть, зовут сэр Гастиус Сантиунт Великолепный. Он военачальник нашего святейшего монарха и величайший воин Мауторна. Гастиус одержал множество громких побед и одолел сотни врагов государства. Как и у любого воина, у него есть свои особые привычки. Вернее, только одна… После каждого полномасштабного сражения он отдаёт свой, как он выражается, «использованный» меч и получает совершенно новый, выкованный из озарённой мортриммской стали9.

– А что случается со старым мечом? – поинтересовался Польдаар раньше всех.

– Хороший вопрос, господин Джуно. Отец Гастиуса переплавляет его, чтобы экономить материалы. Обычно при переплавке железа и подобных ему материалов… как бы сказать? Я не очень хорошо в этом разбираюсь. Но, в общем, они становятся хрупкими и непригодными, но благодаря волшбе отставной чаровницы Исмы, помощницы Тодеуса, металл остаётся крепким, словно его никогда не использовали. Да, не спорю, процесс странный, но Тодеус во всём доверяется нашему королю, а Кэрниссиус, как и сам Гастиус, считает, что новый меч, не обагрённый кровью, принесёт удачу военачальнику в бою.

«Удатю военотяльнику в бою…» – мысленно передразнивал Равус.

Надутый, как после трёх долек лимона, он стоял за спинами соратников, скрестив руки на груди, и думал о семейке Сантиунт:

«Быть богам впроголодь, меня сейчас вывернет наизнанку! Ну что за сраный павлин? Вы только поглядите на него! И это григор? Вот это? Скорее, какой-нибудь любитель ковыряться у себя в заднице, а не щит короны. Тлеть! Мерзко находиться с ним в одном помещении! Новый меч после каждой битвы! ЧТО ЭТО ВООБЩЕ?! Он жеманный? Девчонкой уродился? Хотя нет… Так больше думать нельзя. У нас есть Альвия, и она ему зад в два счёта надерёт! Я не могу поверить, что думаю об этом, но в Сангерхъеме было лучше! Тут король в платье, а скоморох у него вместо военачальника! Мать его гнать, почему никто не смотрит на его отца?! Ему же стыдно! Он меч еле держит!

– Пойду проветрюсь… – Избранный Кузней не выдержал и шагнул к выходу.

– Тебе нехорошо?

Кто ещё, кроме Уэйна, мог задать ему этот вопрос?

– Нет. Просто надо проветриться.

– Ничего, если я пойду с тобой? Мне тоже, эм… нужно проветриться. Тут душновато.

И Вал’Гавсми не стал упираться.

Протиснувшись меж зеваками, двое покинули кузницу и завернули в первый попавшийся закуток. Никого не было рядом. Все столпились в одном месте, и Равус с Уэйном могли спокойно перевести дух. Облокотившись на колени руками, выдохнув напряжение и собравшись с мыслями, он вдруг посмотрели друг другу в глаза и одновременно произнесли:

– Вот ведь павлин!

Даже интонации совпадали. Избранный Кузней не ожидал подобного расклада, отчего улыбка вмиг украсила его лицо.

– Ты думаешь о нём то же, что и я? Серьёзно?

– А что я ещё должен думать? Когда вы с Польдааром подшучиваете надо мной, мол, мне нравится Альвия, я и то не чувствую себе настолько смущённым. Сантиунт Великолепный совсем не соответствует моему представлению о воине.

– Да ладно?

Смурной Равус вообще перестал быть похожим на самого себя. Его брови поднялись так высоко, что он почувствовал боль во лбу.

– Я уверен, про этого Гастиуса сложили немало песен. Не ты ли говорил, что это чуть ли не самое важное?

– Говорил. Не спорю. Но взгляни, как он ведёт себя на публике. Поставь мы перед ним зеркало, он бы развоплотился на месте от удовольствия. Я не хочу прозвучать как грубиян, ни в коем случае… И я более чем уверен, что Сантиунт Великолепный сможет убедить нас в своей исключительности, ибо король не избрал бы его своим военачальником за красивые глаза. Однако…

– Однако что? – подначивал Вал’Гавсми.

– Однако первое впечатление не из приятных. Уфф… Что-то меня совсем понесло. Знаешь… А ведь мы сейчас поступаем неправильно. Говорить о человеке у него за спиной очень некрасиво. И теперь мне стыдно. Я ещё слишком молод и плохо разбираюсь в людях. Вдобавок, не в моём положении выдавать громкие суждения. Принц должен видеть только хорошее в людях.

– Тогда зачем ты мне всё это сказал, пацан?

– Мне показалось, ты чувствуешь то же самое… Вот я и захотел поделиться. Я захотел лишний раз поговорить с тобой хоть о чём-то. Извини, если я…

– Тлеть!

И тут смурной Равус вернулся.

– Пацан, вот зачем ты извиняешься? Во имя чего?! Ты не обидел меня, не оскорбил… Вообще ничего не сделал! Зачем ты постоянно строишь из себя этого добряка?

– Я не строю… Я просто такой, какой я есть.

– Ну, раз уж ты такой, какой ты есть, я тебе вот что скажу. Я вижу, что ты пытаешься сделать. Когда ты спасал нас от Тулиса, ты до последнего оттягивал неизбежное. Давал ему шанс, чтобы он одумался и сделал шаг назад. Задел неплохой, но учти: если перестараешься, не сносить тебе головы. Иногда первое впечатление самое правильное, и я очень надеюсь… О-о-очень надеюсь! Что ты прознаешь, когда им нужно будет воспользоваться. Нутро мне подсказывает, этот павлин точно не стоит твоих стараний и надежд. Он будет павлином и дальше, и дальше, и дальше.

– Вполне возможно, – ответил Непрощённый, слегка отстранившись от напирающего Вал’Гавсми. – Я тебя понял. Тем не менее я рад, что первое впечатление о тебе оказалось ошибочным.

Эти слова сбили Избранного Кузней столку. Он было хотел ткнуть указательным пальцем в нос Айнроуса в качестве закрепления урока от старшего, но так растерялся, что напрочь позабыл ход мысли.

Лишь одна фраза застыла у него в голове:

«А ведь я должен то же самое сказать и про него…»

– Ладно… Мать твою гнать, пошли. Посмотрим, что там в кузнице. Может, представление уже закончилось.

– Веди, Равус. Я прямо за тобой.

Они вернулись и к своему счастью осознали, что церемония близилась к завершению. Военачальник Кэрниссиуса произносил громкую речь, подняв новый клинок над головой, а король беседовал с советником Норсом, обсуждая государственные дела. Воздыхательницы Сантиунта охали, себя не помня, а Польдаар, Альвия и Тагок боролись с бурлящими эмоциями. У каждого были свои методы сопротивления.

Джуно размышлял над серьёзнейшим вопросом: а можно ли задушить себя самого голыми руками? Надменная улыбка Гастиуса действовала ему на нервы, он боролся с чуждым стыдом и молил богов о карающей молнии, что могла закончить страдания Объявленного менсиса или испепелить сына кузнеца.

Альвия еле сдерживала раскатистый смех, волной рвущийся наружу, и старалась думать о печальнейших моментах своей жизни. Таким образом она уравновешивала чаши весов, но румянец на её щеках с потрохами выдавал чаровницу перед всеми. Она пожалела, что не надела любимую маску на этот раз.

Но больше всех отличался Тагок. Высоченный магнир принял многозначительный вид и, скрестив руки на груди, буквально спал с открытыми глазами. Да… он просто уснул, и никто мысли не допустил, что сын Тавгура проводил время с максимальной пользой. Ему даже приснился сон. Здоровяк бегал по полю пшеницы, наслаждался прохладным ветерком и красотами природы. При этом физиономия Тагока, сына Тавгура в мире реальном оставалось весьма суровой, полностью сосредоточенной на церемонии.

Только когда Сантиунт Великолепный смолк и принял аплодисменты от поклонниц, комичная троица пришла в себя. У них за спинами стояли деловитые Равус с Уэйном.

– Ну, как оно? – спросил последний.

– Я хочу умереть, – первым ответил Польдаар.

Взгляды принца и менсиса встретились. В них читались треволнения боли, ибо неуютность и смута поглощали их целиком.

– Я безмерно благодарен вам всем, что вы сегодня пришли, – тут вновь прозвучал голос Гастиуса, звонкий, как у городского глашатая. – Всегда приятно видеть знакомые лица. Однако у меня и у нашего святейшего монарха есть неотложные дела. Нам необходимо обсудить их в кругу совета. Поэтому я ещё раз говорю вам спасибо, приглашаю каждого завтра на большое застолье в моём доме и обещаю вам песни, вкусные блюда от нашего повара и приятное времяпрепровождение.

Военачальник опустил новый меч в ножны, подав сигнал братьям по оружию.

– Расходитесь! Представление окончено!

Верные стражи Кэрниссиуса басом разогнали зевак. Всего через несколько минут в кузнице не осталось не единого постороннего. Народ Мауторна был до такой степени верен своему правителю, что никто не стал задавать лишних вопросов. Все и так знали про человека с меткой дезертира и про отпрыска Салливана Айнроуса.

Это Длани Короля безумно нравилось.

– Ваше Величество, – первым заговорил Равус, от чего у бедняги Польдаара засвербело в животе. Он приготовился к худшему, к типичной наглости в лучших традициях Избранного Кузней во всём его отталкивающем величие. Однако Вал’Гавсми смог удивить.

– Я и мои соратники прибыли по зову Красного письма. Мы понимаем всю серьёзность вопроса и готовы приложить максимум усилий, чтобы оправдать ваше дражайшее доверие и исполнить подвиг Мауторна. Меня зовут Равус Вал’Гавсми, я бывший григор Учения Яростных и ваш верный слуга.

Призвав Таа̀р-Итѝр, он торжественно поставил его перед собой лезвием вниз, встал на одно колено и опустил голову. Реакции сопартийцев не заставили себя ждать. Уэйн улыбался во весь рот, Альвия повторила вслед за Избранным Кузней, а сын Тавгура зажмурился изо всех сил, ибо был абсолютно уверен, что до сих пор спит. Но самая интересная молчаливая оценка действий лидера отряда принадлежала его другу Польдаару.

До чего же он хотел, чтобы все слышали его мысли:

«Ах ты ж скотина… АХ ТЫ Ж СВОЛОЧИНА! Почему никто не видит, что он лыбится?! Он специально это сделал, чтобы меня позлить! Новый монарх, новый я! Только сейчас я понял… Он опять хочет ободрать меня на деньги. Как тогда… Когда мы с ним убили змея Лотце. Он всё строил из себя доброго малого, а потом сказал, что я проиграл спор. Но никакого спора не было, а я зачем-то тогда отдал ему монету! На этот раз не отдам! Не дождётся!

– Встань же, Вал’Гавсми, – молвил Безоружный, поравнявшись с ним. – Я ценю твой жест, но не стоит утруждаться. Скорее, я обязан пасть ниц перед вами, ведь вы Длань Короля Лавгута – моё спасение. Я знаю ваши имена и ваши прегрешения. Знаю, какова ваша цель, и убеждён, что она благородна. В наших краях, пусть и действуют стародавние ограничения для изгнанников, никто тем не менее не посмеет оскорбить ваше достоинство из-за меток на ваших телах.

– Прошу простить меня, король Кэрниссиус.

Вперёд вышел Непрощённый и сделал низкий поклон.

– Вы сказали, наша цель благородна. Слухи не лгут? Это правда, что вы выступаете против бездумной церемонии изгнания и проводите отбор преступников?

– Чистая правда, – монарх ответил быстро, не раздумывая. – При моём правлении количество новых изгнанников сократилось втрое. Метка – слишком серьёзное наказание, чтобы наносить её каждому провинившемуся. Здесь не Войтшир и не Тсандер. Не только я придерживаюсь оного мнения. Дариан, Гастиус и его отец Тодеус, с коими вам повезло познакомиться сегодня, согласны со мной.

Трое кивнули, встав возле Алаунта. Они были членами его совета.

– Метка волшбы – это реликт, от которого со временем следует избавиться всем четырём королевствам гинов. Вы пятеро должны знать, что моя благосклонность осветила ваш путь задолго до вашего прибытия, однако я не могу подписать бумаги об исполнении прямо сейчас, ибо моему дому требуется помощь. Над нами, мауторнцами, нависла серьёзная угроза.

– Мы готовы, – поспешил Равус и отозвал свой Пожиратель Слёз. – Расскажите, что нам делать. Кому отрезать голову?

– Приятно наблюдать ваш энтузиазм, Вал’Гавсми. Вы не теряете времени зря, идёте напролом, ничего не боитесь. Это черты характера истинного григора Учения Яростных. Я предлагаю зайти в дом и обсудить всё там. Ты не возражаешь, Тодеус? Окажешь нам честь?

– Разумеется, Ваше Святейшее Величество. Если сегодня заседание пройдёт у меня, может, мне приказать накрыть стол?

– О, да. Путники наверняка устали с дороги. Их животы требуют яств.

– А что до вас, мой король? Приказать вам что-нибудь приготовить?

– Можешь не утруждаться. Если я вдруг захочу перекусить, буду то же самое, что и все остальные.

Дом мастера металла не казался идеальным местом для переговоров – так подумали воины Длани Короля, когда покинули кузницу. Но, увидев чертоги Сантиунта-старшего изнутри, осмотревшись по сторонам, они поняли, что Кэрниссиус не раз и не два проводил переговоры в доме Тодеуса. Его стены были крепки и не пропускали звуки наружу, а в зале располагался длинный стол, похожий на тот, за которым сидели Лавгут со свитой Халлендора. И если Тагок, Альвия и Польдаар не уловили оное сходство, то начитанный Уэйн и Равус, видавший картины с изображением совета Сангерхъема, вмиг признали общие мотивы и принципы.

Во второй раз за день они подумали об одном и том же:

«Как будто списывали с совета Халлендора…»

Первой за стол села Фло’Грат и наконец сняла опостылевший капюшон. От братьев по оружию, пожелавших осмотреть весь дом, она узнала, что между королём, его советником и Равусом завязался тайный разговор на втором этаже. Зная переменчивый характер Избранного Кузней, чаровнице оставалось только молиться, чтобы тот не испортил отношения с Кэрниссиусом в первый же день. Ведь только Джуно достоверно знал, какую игру затеял его друг, и понимал, что спектакль продлится достаточно долго.

– Ничего, если я тут посижу? – напоследок спросила Альвия у Польдаара, отпуская его с остальными.

– Если хочешь сиди, дорогая, отдохни. За время плаванья ты слишком много раз применяла волшбу.

– Ну, раз пять только для Уэйна, чтобы он не умер от морской болезни, – с улыбкой ответила она.

– Вот поэтому сиди тут и отдыхай, а Тагок, я и Айнроус разведаем обстановку. Благо хозяин не против.

Ильгала бросил взгляд в сторону дверного проёма и за спинами охранников увидел там здоровяка и принца, с выпученными глазами изучающих каждую стену.

– Ну, давай, я пошёл. Любопытство съедает. Никогда не видел такой красивый дом.

– Хорошо, иди.

Она ещё немного осмотрелась по сторонам. Умилилась мягким креслам с широкими подлокотниками, цветастым обоям с узорами в форме кругов и деревянным полкам, забитым книгами, где пыль не нашёл бы даже самый дотошный зануда. Дом кузнеца был наиуютнейшим местом. Альвия не смогла удержаться и выкрикнула парочку тёплых фраз, дабы хозяин её услышал и у него поднялось настроение.

– У вас прекрасный дом! Очень уютный!

– Спасибо, достопочтенная чаровница!

Крик кузнеца было слышно с кухни – там он беседовал с поваром.

– Я сам его построил! Я умею ковать не только орудия смерти, но и домашний уют!

– Прекрасно сказано, отец!

Растолкав знакомых ему стражей ильгала у входа в комнату, за стол пожаловал Гастиус, облачённый в полный доспех. Даже на время обычной беседы военачальник не желал расставаться с григорским обмундированием. Он сел рядом с Альвией, положил перед собой свой шлем и решил скрасить ожидание разговором, пока все остальные не соберутся за столом.

– Простите мне бою бойкость, леди Фло’Грат.

Тому факту, что Сантиунт Великолепный заговорил с единственной дамой в доме, не удивился бы даже деревенский дурачок, каждый день забавы ради врезающийся головой в самую крепкую стену своего жилища.

– Вам не за что извиняться.

Она ответила ему, но не стала смотреть в глаза. Чаровница предпочла им виды обители Тодеуса.

– Я наслышан о вашем подвиге в Халлендоре, – продолжил Великолепный. – Новости быстро разлетелись средь приближённых короля. Вы смогли выстоять в бою с Лазарем. Этого никому прежде не удавалось сделать. Потрясающе. Леди Фло’Грат, вы расскажете мне, как это было?

– Это было страшно.

Наконец она наградила его своим взглядом, пусть и мимолётно.

– И поэтому я не помню детали. Когда человек испытывает страх, он словно себя не контролирует. Боги руководят его действиями. Иногда они приводят к желанной победе, а иногда – к заслуженному поражению. Меня учили воспитывать волю и дух, чтобы страху было сложнее завладеть мной. Если бы не воля чаровницы, не знаю, что было бы с Дланью Короля. Единственное, что я помню хорошо, это когда у меня устали руки. Я всю ночь призывала стрелы нам в помощь, и в один момент я перестала чувствовать кончики пальцев. Но останавливаться было нельзя. От меня зависели жизни. Поэтому я только одной ногой угодила в омут страха, а другой мудро ступила в ручеёк надежды. Это помогло мне не увязнуть в страхе с головой.

– Страх – это не только враг. Но и оружие.

Неожиданно надменный болван, коим его считали все пятеро изгнанников, смог удивить умными словами.

– Что вы сказали?

– Я сказал, страх – это не только враг, но и оружие. И не только против вражеского солдата или настигших тебя обстоятельств, но и против твоего собственного я. Это оружие разит больнее всего. Я часто испытываю страх.

– Эм… Вы сейчас серьёзно? – Альвия не верила ушам своим и инстинктивно осмотрелась по сторонам, будто отыскивая подвох. Но дом оставался таким же уютным, а взор Гастиуса стал сосредоточенным.

– Абсолютно серьёзно. Очень легко быть Сантиунтом Великолепным, когда ты окружён влюблёнными воздыхательницами. Но на поле битвы…

Военачальник короля выдохнул ком напряжения.

– На поле битвы прозвища, чины и звания не имеют никакого значения.

Его лик украсила улыбка, но не та, что согревала лучами солнца. Эта улыбка была слабой, служила утешением для того, кто смог её из себя выдавить.

– Там балом правит страх, и ты можешь рассчитывать только на милость богов, молиться, чтобы это оружие сразило твоих врагов, а не тебя. Ты идёшь вперёд, твой щит и твой меч с тобой. Но ты такой не один. Вас сотни, а, может быть, даже тысячи. И ты понимаешь, насколько ты мал, тонущий в этой толпе… Ты незначителен. Ты незаметен. И если ты останешься в живых после битвы, ты будешь мириться с тем фактом, что тебе просто повезло.

Рассказ Гастиуса захватил Альвию, и она пожалела, что в мыслях смеялась над ним.

– И вот задушенный этим везением ты попадаешь сюда…

Сантиунт указал на дверной проём. Там мельтешили Польдаар, Уэйн и Тагок.

– Видишь их, да?

– Вижу, – подтвердила Альвия. – А что с ними?

– Нельзя приносить им свой страх. Нельзя приносить его в мирный город. Я понял это после первой моей битвы, в которой с трудом уцелел. В их глазах я должен выглядеть бесстрашным, даже себялюбивым… Чтобы люди не видели, что я чувствую на самом деле. Они могут относиться ко мне с презрением, могут шептаться у меня за спиной или даже смеяться надо мной. Но зато они не будут думать о том, что когда я сражаюсь за них… я боюсь.

– Простите… – вырвалось у Фло’Грат полушёпотом.

Но Гастиус отреагировал не так, как она ожидала; снова её удивил:

– Вам не за что извиняться. Я очень хорошо разбираюсь в людях, и именно вам… я решил это рассказать. Я всё вижу с первого взгляда. Вы храните собственные секреты, значит, сможете сохранить и мой. Очень давно я хотел выговориться, но не мог найти подходящего собеседника. И вдруг здесь вы… Моё желание исполнилось. Об этом знаете только вы и, разумеется, мой отец. Пусть ему это и не нравится…

– Я думала, что…

– Что он смотрит на меня так, потому что я любимец публики? Нет… Там причина другая. Сложная и… даже мне самому не до конца понятная. Её я, увы, раскрыть не могу. Не при первой встрече.

– Приступим же к обсуждению, Длань Короля Лавгута.

В комнату вошёл Кэрниссиус, знаменовав начало совета. Он занял почётное место у края стола, чтобы все могли его видеть, и дождался общего сбора – четверых мужей из стана изгнанников, советника Норса и Сантиунта-старшего, кой уселся напротив сына. Увидев его отстранённость с иного ракурса, Альвия начала строить догадки, почему даже сейчас Тодеус с долей укоризны смотрел на Гастиуса. Была ли это банальная неприязнь? Может, давняя ссора и приличествующая ей обида, что разрослась за годы? Фло’Грат не успела выбрать подходящий вариант – слова Равуса быстро вывели её из чертогов размышлений, ибо дезертир продолжал играть роль прилежного мальчишки, поставленной речью вгоняя в ступор всех своих соратников:

– Полагаю, мы готовы начать, Ваше Святейшее Величество.

Обстоятельно произнося оную фразу, он не спускал глаз с Польдаара, готового вскипеть от возмущения. Человек-амфибия понимал, что его друг хорошо справляется с задачей, а именно подначивает его и насмешливо доказывает свою правоту. Но вопрос состоял не в том, насколько правдоподобной казалась игра Вал’Гавсми, а в том, как долго он мог держаться на плаву.

– Я и ваш лидер кратко обсудили грядущее предприятие, – заговорил Алаунт и привлёк всеобщее внимание, включая раздосадованного Джуно. – Как вы знаете, в моих владениях объявился самопровозглашённый Правитель всех земель. Сначала он высылал письма с угрозами и требовал отдать ему трон Мортримма добровольно, якобы он, а не я, истинный наследник. Это утверждение было абсурдным. Я приказал избавиться от первого письма, едва дослушав текст. То же самое я сделал и со вторым, и даже с третьим письмом… Текст в них повторялся слово в слово и был написан, скажу я вам, весьма живо. Над ним явно работал образованный человек. Позже на некоторое время наступило затишье, и мы с Гастиусом и Дарианом наивно полагали, что на безобидных клочках бумаги история и закончится. Да, мой друг… Я вижу, ты хочешь что-то сказать.

Кэрниссиус заметил поднятую руку Сантиунта-младшего и понял, что тот хочет забросить пару бронзовиков.

– Да, спасибо, Ваше Святейшее Величество. Отмечу, что я несколько раз предлагал найти и наказать этого наглеца по всей строгости.

– В истинной манере военачальника, – король кивнул и забрал слово обратно. – Прошло немного времени, и тут пришло последнее, четвёртое письмо, которое отличалось от предыдущих. В нём было сказано, что я не внял голосу разума и обрёк всех гинов Мауторна на страшные страдания. На следующий день у врат столицы мы обнаружили десять тел.

– Он перешёл к действию? Неужели…

– Действие не то слово, достопочтенный Уэйн Айнроус. То была демонстрация. Разодранные в клочья землепашцы, мои верные подданные, коим я доверил уход за скотом и птицей, лежали у центральных врат вместе с останками животины. Как ты тогда сказал, Гастиус?

– Бра… Ваше Величество, я сказал, что всё сложили в одну кучу. Куски тел животных и людей… Мы с трудом разобрали, кто где. В мертвецкой неделю оформляли бумаги, и там до сих пор встречаются останки скота.

Длань Короля слушали рассказ и диву давались, как сильно различались слова военачальника и монарха. Если первый не скрывал своих эмоций, говорил о них прямо с огнём в груди, то второй вовсе ничего не чувствовал, описывал детали, не придавая им интонационной окраски. Спокойный говор Кэрниссиуса заставлял задуматься, а есть ли ему дело до подданных? Говорил ли он от чистого сердца или думал только о сохранении власти, проявляя холодный расчёт?

Изгнанникам только предстояло узнать это.

Они увидели, как Алаунт одёрнул рукава, взял вилку, лежавшую перед ним, и, потянувшись к большому блюду с сочной свиной вырезкой насадил небольшой кусочек на столовый прибор. Тотчас полупрозрачные нити патины спустились вниз по металлу, взяли мясо в тиски и обратили его в абсолютное ничто. Кэрниссиус положил проржавевшую до основания вилку перед собой и снова скрыл ладони под длинными рукавами. Что это было? Зачем он это сделал? Была ли это демонстрация силы или зов о помощи? Ответ знали лишь члены совета, в рядах которых Равус и компания, увы, не значились. Но один этот жест заставил их мечтать, хотя бы на один день, оказаться в числе избранных Мортримма и узнать, что движет Безоружным королём.