На задворках чужого разума

Внутри меня осталось одно ожидание, переросшее в одержимость. Я машинально слушал пациентов, даже что-то им отвечал, но мне было не до них. Особенно, не хотелось видеть одну. Которая должна была стать следующей жертвой, но по моему же собственному недосмотру, она участи избежала, а чьим-то экземпляром для опытов стал уже я.

Время бежало очень медленно. Ровно в 13-00 она постучала в дверь, и я, болезненно поморщившись, крикнул:

– Войдите.

– Здравствуйте, Андрей Владимирович, – ровным голосом сказала она. Что-то выглядит слишком спокойной. Хотя, быть может, ее просто перестало сильно штормить после того, как я отменил неправильно назначенные медикаменты, и крыша немного вернулась на место. Впрочем, меня причины ее благостного состояния совсем не волновали и были неинтересны.

– Добрый день, – стараясь звучать не слишком равнодушно, ответил я, – ну как дела, что расскажете?

– Сегодня я хочу обсудить одну особую для меня тему, – начала пациентка, – я обнаружила в себе новую слабость.

– Какого рода слабость вы имеете в виду?

– Очень ненормальную, – с довольно непонятной интонацией пропела собеседница, – поначалу она меня сильно испугала.

– Вот как? – Боже, да этих невротиков пугает буквально все, даже их собственная тень. Очень раздражала манера пациентки говорить по частям, не может она сразу уже все из себя выдавить. И так очень в тягость ее вести и разговаривать с ней, она еще и кота за хвост тянуть вздумала!

– Именно, – кивнула она, – но потом я почувствовала, что этот изъян дает мне власть. И мне понравилось.

– Вы можете не стесняться и говорить вполне конкретно, – часть ее фразы я пропустил, задумавшись о своей проблеме, но она снова начала меня раздражать. Как жаль, что я не успел в ее отношении довести свой план до конца. Впрочем, просьбу говорить прямо она проигнорировала и задумчиво уставилась куда-то вдаль.

– А знаете, доктор, я хотела задать вопрос – можно? – внезапно нарушила молчание она.

– Ну разумеется, – я развел руками, пытаясь сделать жест более доброжелательным, нежели нетерпимым.

– Ведь наверняка у вас бывали пациенты-манипуляторы. Которым нравилось играть чужими жизнями, которым нравилось морально калечить людей, – вкрадчиво протянула пациентка. Тут я несколько напрягся и, наверное, слишком резко спросил:

– С чем связан этот вопрос?

– С тем, что я открыла в себе нечто темное и доселе неведанное, – невозмутимо ответила она.

– Быть может, вы все-таки поделитесь со мной, наконец, что же это такое неизведанное, – с изрядной долей нетерпения и раздражения спросил я, разглядывая свою посетительницу во все глаза. Она в ответ насмешливо приподняла бровь и скривила рот. Задумалась – или сделала вид, что задумалась. Пауза, как мне казалось, затянулась. Но наконец, она ее нарушила:

– Нет, думаю, что делиться – именно делиться – я с вами не захочу. Но я бы хотела, чтобы со мной поделились вы.

– И чем же должен поделиться я, – процедил я сквозь зубы, а лоб мой покрылся неприятной испариной. Диалог стал мне неприятным, она взяла в руки инициативу и вела разговор в то русло, которое было нужно ей, а у меня контроля больше не было. В голову стали закрадываться первые подозрения. Да неужели? Я снова ошибся в своих суждениях? Да нет, это же невозможно. Невероятно. Не может быть.

– Скажите, доктор, – снова начала она, – вы действительно думали, что вашу топорную работу никто не заметит?

– Что? О чем речь, я не понимаю вас, – эта фраза вылетела из моего рта, словно во сне. Я все еще не мог поверить, что она говорит именно о том самом, что какая-то девчонка смогла бы разгадать мою тайну и взять под контроль мою жизнь. Быть может, она просто догадалась почитать про препараты, которые я выписал, и теперь имеет претензии именно к качеству лечения? Тогда я еще смогу как-то разобраться.

– Ну-ну, не стоит пытаться меня переиграть, это не получится, – самодовольно ухмыльнувшись, заявила она, – вы все понимаете. Но неужели думали, что такой шлейф из смертей не станет следом и не выдаст вас с потрохами? Как наивно. Вы просто упали в моих глазах, – с презрением бросила она.

Внутри у меня что-то упало. Невозможно. Все-таки она. Просто не может быть. Нет-нет-нет! Не она.

– Давайте сыграем с вами в игру, доктор, – протянула пациентка, – я буду называть вам имена, а вы скажете с чем они у вас ассоциируются.

– Имена, – в растерянности прошептал я. И тут произошло просто невероятное. Моя мучительница раскрыла свою сумочку и вытащила оттуда небольшую книжицу. Конечно, я узнал ее сразу же. Это же дневник со списком моих жертв. Не открывая его, она начала перечислять имена. В хронологическом порядке. Конечно же, она уже изучила содержимое. Да что там – судя по текстам приходивших мне анонимок, ей пришлось проделать кропотливую работу, ведь она выяснила даже фамилии людей из списка. Как это все могла выяснить какая-то девчонка? Как у нее получилось вообще додуматься? Невероятно! Я опять безбожно ошибся. Мало того, что я проиграл более умному манипулятору – я проиграл женщине. Этот факт особенно огорчил меня, дестабилизировал. Я вынужден признать поражение.

– И что же ты хочешь, – надтреснутым голосом сказал я, отбросив церемонное и вежливое «вы».

– Всего лишь нескольких ответов, которые утолят мой интерес. И желание моего темного «я» поглубже проникнуть в самые гадкие стороны чужих жизней, – полушепотом заявила моя собеседница.

– Еще недавно я думал, что я сам дьявол во плоти. Но, похоже, моя карта бита – нашелся более темный человек, – вымолвил я.

– Более темный? Я? Но по моей вине пока что никто не умер, – почти весело возразила моя визави.

– Пока что – хорошее замечание, – усмехнулся я и пояснил свою мысль, – ты хуже меня, потому что знаешь мой секрет. Но вместо того, чтобы испугаться и бежать распространять эту информацию по свету и просить помощи, ты наслаждаешься этим знанием. И еще доведением до отчаяния другого человека. Меня.

– Только слабые так себя повели бы, а я поняла, что я сильна. Кроме того, у вас должок передо мной, доктор – ведь я тоже есть в этом списке. Так что для начала я требую несколько ответов – в качестве искупления вашей вины.

– Ну и каких? Спрашивай, – прикрыв глаза, разрешил я.

– Эти люди в списке. Они все – только ради удовольствия? – сузив глаза, спросила я.

– Почти. Кроме Тамары И. Она – сугубо по делу.

– Вот как? И по какому же?

– Отписала мне квартиру, – я махнул рукой в такт словам.

– То есть чистый расчет. Как неизящно, доктор, – поморщилась собеседница, – я-то думала, вы просто злой гений. А тут такая банальщина. Квартирный вопрос, извечна тема. И ради этого вы избавились от старушки…

– Она единственная такая, – словно бы оправдался я, – все остальные – просто пешки в моих руках. Мне нравилось ощущать себя шахматистом, а их – фигурами на досках. Поворот – куда поведет моя рука. А захочу – и фигура вовсе исчезнет с доски.

– Какие метафоры, – фыркнула девушка в кресле. Она сидела ровно и уверенно, словно королевская особа. Теперь она хозяйка положения и знает это.

– Но они верны, – потухшим голосом заметил я, – ведь эти люди кончали с собой по одному лишь моему желанию. Это я руководил их жизнями. Это я делал за них выбор. А они оказались слабы, они лишь марионетки в моих уверенных руках. И они заслужили смерть. Впрочем, – с горечью подвел я итог, – теперь и я оказался марионеткой в чужих руках. Some of them want to use you, some of them want to get used by you, some of them want to abuse you, some of them want to be abused1.

– Занятная трактовка, – снисходительно дала свою оценку она, – но не думаю, что вы всерьез хотели, чтобы кто-то взялся за вас. Ведь только вы можете быть искусным манипулятором, – в ее голосе звучала неприкрытая издевка и яд, а еще меня раздражало ее подчеркнутое «вы», которое она продолжала использовать, даже раскрыв карты. Теперь она говорила со мной, как с душевно больным, но козырей в рукаве, чтобы ответить, у меня больше не было. Впрочем, я давно решил, какой шаг должен следовать после знакомства с моим мучителем. Я долго размышлял над этим, когда читал многочисленные анонимки, мое мнение менялось самым разным образом, но когда я понял, что в этом турнире проиграл, стало ясно, что исход ситуации довольно ясный. И он наступит совсем уже скоро. Но если у нее еще остались вопросы, почему бы и не ответить перед этим мгновением. Я спросил:

– Любопытство удовлетворено или есть еще что-то?

– Есть, есть, – протянула она, – а каково это – быть слабым? Внезапно понять, что ты на самом деле не великий комбинатор, а просто ничтожный и не очень умный преступник?

– О, ты поймешь. Это деморализует, это низвергает тебя в бездну. Но любой манипулятор рано или поздно поплатится – и ты тоже, – пообещал я. Встал и в возбуждении несколько раз прошелся от одного угла кабинета до другого. Пожалуй, пора.

Надежда

Я изо всех сил старалась не выходить из образа и вести себя так, как планировалось. Специалисты рассказали мне, что исходя из проведенного ими анализа, самое страшное и больное для этого человека – быть таким, как остальные или даже хуже. Ничтожнее. И я старалась давить на эти точки.

Я даже одежду подобрала специальную под этот случай. Обычно на приемы сюда я ходила в максимально удобной одежде. Мне было очень некомфортно в этом кабинете морально, и хотя бы за счет уютных свитеров и приятных к телу мягких штанов я пыталась компенсировать общее неудобство. Сегодня же на мне надето платье, которое наиболее выгодно подчеркивало все преимущества фигуры. Поверх – стильный пиджак, который не только дополнял мой образ, но и позволял спрятать под ним необходимую аппаратуру.

На ногах были изящные босоножки на шпильке с тоненькими ремешками – такие, как правило, я ношу только вечером и по особым случаям. На лице макияж – чуть более яркий и выразительный, чем обычно, но не настолько, чтобы это выглядело пошло и неуместно: графичные черные стрелки, которые всегда придавали мне уверенности, тушь, конечно, идеальный тон лица и помада благородного темно-коричневого оттенка.

Моя спина вытянулась как по струночке – наверное, это выглядело эффектно, но правда в том, что от нервного напряжения я никак не могла расслабиться, а потому и сидела, словно проглотила кол. К тому же, платье буквально прилипло к моей спине, благо, этого не было заметно, так как ткань была черного цвета, да и я сидела лицом к своему собеседнику. Поначалу разговор шел нормально, но тут этот Доктор Зло вдруг стал вышагивать из стороны в сторону, и это меня напрягало и пугало. Кто знает, что он решит сделать в следующую секунду. Вдруг решит напасть с ножом? Или попытается задушить каким-нибудь подручным предметом – например, брендовым черным ремнем, которым этот престарелый пижон подпоясал свои брюки? Я думаю, он вполне способен на это.

Но пока он просто подошел к раскрытому окну и вдохнул воздух с улицы, прикрыв глаза. Выглядело это так, словно он на что-то решался. Ситуация все сильнее меня нервировала, я боялась сорваться и все в итоге испортить. Впрочем, мне кажется, он сказал достаточно, чтобы обвинить его, но так ли это на самом деле? В голове хаотично роились мысли. А следующие события произошли буквально в считанные мгновения.

Я уже готова была крикнуть о помощи, чтобы внутрь ворвались поджидавшие за дверью оперативники. Но в эту же секунду произошло то, чего я никак не ожидала. Этот психопат, безжалостно истреблявший людей, жестоко и планомерно доводивший их до самоубийства и упивавшийся своей властью, внезапно приподнял левую ногу. Шаг – одна его ступня оказалась на подоконнике, еще шаг – вторая приземлилась там же. Неоформленная мысль мелькнула в моем мозгу, я резко привстала над креслом, а изо рта вырвалось невнятное восклицание. И ровно в этот же момент он вышел в окно, а дверь вышибли оперативники. Они, готовые спасать меня из лап изверга, растерянно оглядели кабинет. Я, все еще потрясенная, не в силах сказать ни слова, указала им на окно. Парни выглянули на улицу, один из них присвистнул.

Дальше началась какая-то суматоха. С меня снимали аппаратуру, потом передали в руки мужу. После длительного нервного напряжения у меня начался отходняк, меня колотило, как при ознобе, а в ушах что-то шумело. Мне казалось, я слишком вжилась в роль, я переиграла и вынудила другого человека покончить с собой. Я заняла место этого же психопата, чем я лучше? И что теперь со мной будет? Что?

Глава 5. Буря все равно кончится

Максим

Все прошло не гладко, но безопасно для Нади, а потому, я считаю – вполне сносно. Плохо, что ей придется прорабатывать у специалиста еще одну новую травму: теперь она винит себя в том, что мы действовали недостаточно аккуратно, слишком переборщили с анонимками, а она сама – при личном разговоре. Впрочем, я не считаю, что виновата она, или Стас, или какой-то из оперативников, которые участвовали в этой операции. Ведь они уличали хладнокровного и жестокого убийцу, а его поступок, пожалуй – просто настигшая его наконец-то карма. Но я понимаю, что чувству вины так легко этого не объяснить, и оно не исчезнет, а потому моей жене предстоит еще не один сеанс – теперь уже у нормального врача, который поможет (уже помогает) ей разобраться с ее старой и новой болью.

Для Стаса и ребят, которые участвовали в этом деле, все обернулось чередой разбирательств и многих неприятных бесед и моментов – все же история с анонимками, если дотошно следовать букве закона, сама смахивает на доведение до самоубийства. Впрочем, дело против сотрудников в итоге возбуждать не стали, но все причастные в течение довольно короткого периода ушли из правоохранительных органов. Без работы они не остались, но по мне это несправедливо: как ни крути, эти люди избавили мир от опасного маньяка-психопата. И кто знает, скольких жертв удалось избежать после смерти этого монстра.

Что хуже, информация в наш век цифровизации утекла в медиа. К тому же этот психиатр был довольно известной персоной, так что СМИ с радостью начали выпускать огромные материалы об изверге-психиатре. Выходили один за другим ток-шоу, блогеры выпускали видео с рассказом об этой истории, газеты пестрили кричащими заголовками. Кто-то, увы, слил им инфу и о Наде, так что ей пришлось еще и выдерживать натиск зачастую не очень корректных в своих вопросах и просьбах журналистов.

Сколько раз ей звонили – в лучшем случае с просьбой дать комментарий, а чаще постоянно донимали приглашениями на всякие шоу. Участвовать в них она неизменно отказывалась, но звонки не прекращались, были очень навязчивыми и дополнительно трепали нервы, так что в итоге Наде пришлось еще и сменить номер, что было крайне неудобно – у жены очень много нужных рабочих контактов, пришлось оповещать их всех о смене номера. В итоге парочка каких-то ушлых журналистов все же раздобыла и новый номер супруги: менять его снова она не стала, просто занесла особо неугомонных в черных список. Также на некоторое время ей пришлось закрыть соцсети.

Это все стало еще одним огромным испытанием, но мы справимся, это точно. Потому что любые бури и ураганы все равно когда-нибудь затихают.

Люся

Я не могу сказать, что я была рада – теперь я вообще почти не ощущаю позитивных эмоций. Но внутри себя я чувствовала мрачную удовлетворенность. Нельзя сказать, что полностью восторжествовала справедливость – ведь, как выяснилось, этот нечеловек уничтожил почти с десяток людей – но все-таки он отправился вслед за своими жертвами. Надеюсь, он вечно будет гореть в аду. В самом буквальном смысле.

Сразу же после смерти этого подонка в прессе началось что-то невероятное. Журналистов трудно винить – такой сюжет нарочно не придумаешь. Ушлые репортеры, несмотря на врачебную тайну и тайну следствия, откопали-таки информацию о некоторых пациентах изверга, в том числе и про мою несчастную дочь, которая стала его жертвой. Мне тут же начали названивать представители различных газет и телекомпаний – все они хотели записать со мной интервью, приглашали на ток-шоу.

Я всегда соглашалась. И преследовала нескольких целей. Главным образом, мне хотелось оправдаться, сделать это вслух при большом скоплении людей – так, мне казалось, что я чуточку искупаю свою вину. Я раз за разом рассказывала о том, как не заметила, что мою дочь медленно убивают – говорила, что признаю и свою ответственность за произошедшее, именно поэтому в итоге я и обратилась за помощью к оперативнику, который ко мне приходил. Кстати, насколько мне стало известным, ему пришлось уволиться вместе с еще многими людьми, непосредственно принимавшими участие в этом деле – в том числе из-за огласки и невероятного общественного резонанса.

Раз за разом мне также приходилось выслушивать от абсолютно разных людей неприглядные слова. Конечно, были и те, кто за меня заступался – обычно мои защитники говорили, что человеку, далекому от психиатрии и столкнувшемуся с подобным, сложно самому разобраться в том, что происходит. Но в основном люди меня обвиняли – особенно, когда узнавали, что муж и свекровь имели определенные проблемы.

Мне говорили, что я плохая мать, которая совсем не интересовалась дочерью и лишь формально выполняла свои обязанности. Что еще в детстве, зная о плохой наследственности, я должна была заниматься психическим здоровьем Марины. Что я пропустила все странности, не обратила на них внимание вовремя. Что уже после начала сессий я как минимум должна была посмотреть, какие лекарства этот психопат прописал моей девочке, хотя бы прочесть инструкцию к ним. Что я своими руками поспособствовала смерти дочери и что теперь мне не должно быть покоя и прощения ни этом, ни в каком-либо другом мире.

Я эти обвинения принимаю. Я не спорю с ними, и это такое мое публичное покаяние. Мне нечего возразить на высказанные вслух людьми аргументы, но было бы – все равно я б не стала. Я находила даже некоторое извращенное удовольствие в том, что меня костерят и ругают на разные лады. Потому что, как ни крути, это все заслуженно, как бы ни хотелось мне оправдаться перед самой собой или перед другими людьми.

И есть еще один тоже важный момент. За участие в этих шоу очень неплохо платят. Я человек не требовательный в быту, довольствуюсь малым. Денег, которые я получила от эфиров, хватит мне надолго. Я не трачу их бездумно, не покупаю ничего роскошного. Многие ставят мне в вину и это: мол, хожу и пиарюсь на смерти дочери, получаю за это деньги.

Да, получаю. Марину, увы, не вернешь. И мне ее не хватает. Она была больна, она доставляла много хлопот. И все же была мне не чужой. Но ее не воскресить, она навечно ушла куда-то в другое измерение, а я пока еще здесь, на этой грешной земле. И мне нужно на что-то жить. Мои обычные доходы – весьма скромные. И пока есть возможность подзаработать – почему бы и нет? Покойникам уже все равно, у них свой путь в другом из миров. Надеюсь, что хотя бы в лучшем, и там она обрела разум, а с ним и счастье.

Мой же путь зачем-то пока продолжается. И раз я живу, то незачем отказываться от возможности жить лучше.

Часть 4. Сделай глубокий вдох

Глава 1. Работа над ошибками

Надежда

Прошло изрядное количество времени с той поры. Я продолжала работать над своими травмами с уже нормальным психотерапевтом. Помимо сеансов, я также лечилась и медикаментами, но уже теми, что действительно мне помогали.

За все это время я многое осознала. Я перестала блокировать воспоминания – не могу сказать, что страх от некоторых из них прошел, и периодически в голове все еще всплывали флешбэки с самыми неприятными картинками из моей жизни. Но когда я сняла этот блок, то с удивлением для самой себя обнаружила, что в моей памяти есть весьма теплые и приятные душе моменты. В том числе, связанные с отчимом.

Вот смутно пробивается воспоминание, где я еще совсем маленькая – наверное, мне всего-то года четыре. Обрывками я помню один из выходных дней – я не знаю точно, когда это было, но в памяти всплывает ласковое солнышко и его отблески на крупных мясистых листьях кустов и деревьев. Чьи-то сильные руки (и хоть лицо в воспоминаниях размыто, я отчетливо понимаю, что это руки моего отчима) сажают меня на качели и начинают аккуратно раскачивать. Я смеюсь, в лицо мне дует теплый ветер, и я ощущаю абсолютное счастье в этот момент.

Потом мозг переносит меня к уже другим событиям. Мы в нашей квартире, и я собираюсь идти в первый класс. Отчим долго пытается повязать мне огромные белые банты, которые он приобрел специально к празднику. У него никак не получается сделать это красиво, он расстраивается. Но не унывает и тут же бежит за помощью к соседке – к счастью, она дома, тоже готовит ребенка к торжественной линейке. Та в два счета справляется с задачей, и вот уже на моей голове красуются два пышных хвоста, которые венчают огромные и похожие на безе банты.

В голове звучит голос отчима, он говорит: «Наденька, какая же ты красавица, уже совсем взрослая – идешь в школу». И когда мозг воспроизводит его слова, у меня щемит сердце – он говорит это с гордостью, но в то же время в голосе слышатся нотки грусти и тоски, и теперь я знаю, почему. В детстве и я не задумывалась о том, чего ему стоило меня воспитывать и как он пережил гибель жены в еще довольно юном возрасте. А в более поздние годы я и вовсе не рефлексировала на эту тему – была слишком занята тем, чтобы запрятать память о нем как можно глубже и никогда не трогать эту тему.

Я помню и все деньги, которые он оставлял на столике для меня. Он боялся заговорить со мной, стеснялся сам себя. Он все сильнее погрязал в пучине своих вредных привычек, но не забывал обо мне никогда. Я же ни разу не сказала даже сухого «спасибо».

И, конечно, я помню кулон. Я уже упомянула, что он валяется в шкатулке среди старых украшений, которые я больше никогда не надену. Он оставил мне его вместе с открыткой. Я помню, сначала я рассмотрела украшение. Подарок меня удивил, но понравился – он был очень нежный и симпатичный, вполне подходящей девушке моего тогдашнего возраста. После я прочитала открытку – слова, написанные в ней, отозвались во мне болью. Помню, я потом долго плакала. Запихнула открытку в ящик

письменного стола и все рыдала, рыдала. Когда успокоилась, надела кулончик на тоненькой цепочке на шею.

Перед побегом из дома я всерьез раздумывала, брать ли украшение с собой. Мне было неловко сбегать с таким подарком, который был довольно дорогим для отчима. Я понимала, что он потратил много денег. Я вертела бабочку в руках, но не решилась ее оставить. У меня почти не было украшений, а драгоценных – так и вообще не было, только бижутерия. Я достала открытку и еще раз прочитала написанное. А потом в порыве эмоций порвала ее, запихнула кулон в карман джинсов, схватила сумку и ушла навсегда – пока мне хватало решимости.

Сегодня мне снова нужна была решимость для еще одного дела. Копаясь в своем прошлом, я смогла все-таки понять своего отчима. Теперь мне нужно его простить. И я шла по пути к этому прощению.

Я вытащила шкатулку со своими старыми побрякушками из потайного отделения шкафа. Открыла ее и стала перебирать нехитрые девичьи украшения. Пара колец из агата, серьги из меди, давно покрывшиеся коррозией и оставляющие на пальцах неприятный запах после прикосновения к ним. Пластмассовые браслеты, нитка из пластиковых бусин, имитирующих жемчуг. Фенечки из бисера и несколько чокеров – из искусственной кожи, замши и какого-то ажурного материала, от которого жутко чесалась шея. И, наконец, тоненькая золотая цепочка с кулоном-бабочкой. Я отряхнула украшение от пыли и подошла к окну, чтобы лучше его рассмотреть. Голубой топаз нисколечко не померк и по-прежнему весело переливался в лучах солнца. Я встала перед зеркалом и приложила кулон на ложбинку в груди. После этого завела руки за голову и застегнула цепочку.

Бабочка вернулась на свое место. Как иронично. Интересно, закладывал ли отчим какой-то особый смысл в этот подарок? Или презентовал мне символ перерождения случайно?

Стас

Дело обернулось большим скандалом и стало последним в моей карьере в силовых структурах. Но я не жалею. Ничего не случается просто так. Как там говорится – что ни делается, все к лучшему. В моем случае получилось именно так.

Я давно уже думал уйти куда-нибудь – в органах мне становилось тесно. А эта резонансная история придала мне ускорения. Я стал членом президиума одной из правозащитных организаций, а еще к тому же вскоре будет написана моя первая книга.

Мысль создать роман, основанный на реальных событиях, грела меня уже давно. И хоть я получил юридическое, а не литературное образование, меня всегда привлекала идея издать собственное произведение, я периодически пописывал что-то в стол, но это было просто баловство в свободное время. Я и не думал всерьез становиться писателем, но это дело дало новый толчок.

Во время расследования мы отрабатывали различные контакты подозреваемого, в том числе семью. Впрочем, семьи как таковой у него не было: свою он не завел, а из родителей жива была лишь мать. Она находилась уже в очень почтенном возрасте и проживала в другом городе. Этот случай так захватил меня, что я сам решил с ней встретиться. Я боялся быть неосторожным и напугать уже довольно пожилую женщину. Но если честно, некоторый страх перед ней я испытывал сам.