скачать книгу бесплатно
С усилием он возвращается к погоне за полусотней рейхсталеров, которые затерялись в чащобе поддельных квитанций, найденных в сапоге Даниэля Сниткера. Якоб пробует налить себе еще чаю, но чайник пуст.
– Хандзабуро? – зовет Якоб.
Слуга и не думает пошевелиться. Похотливые крысы затихли.
– Хай! – Спустя долгие мгновения слуга подскакивает на своей лежанке. – Господин Дадзуто?
Якоб приподнимает чашку в чернильных пятнах.
– Хандзабуро, принеси, пожалуйста, еще чаю.
Хандзабуро щурится и трет затылок.
– Ха?
– Еще чаю, пожалуйста. – Якоб взмахивает чайником. – О-тя.
Хандзабуро со вздохом встает, берет чайник и плетется прочь.
Якоб принимается чинить перо и тут же начинает клевать носом…
…Посреди Костяного переулка в ослепительном сиянии проступает силуэт – горбатый карлик.
В его волосатой руке зажата дубина… Нет, окровавленный окорок на косточке.
Якоб поднимает отяжелевшую голову. Шея затекла, в ней что-то хрустнуло.
Горбун входит в двери пакгауза, неясно бурча и шаркая ногами.
Окорок на самом деле не окорок, а отрезанная часть человеческой ноги со щиколоткой и ступней.
Да и горбун не горбун, а Уильям Питт, ручная обезьяна.
Якоб резко вскакивает и стукается коленом. От боли темнеет в глазах.
Уильям Питт взлетает на груду ящиков, не выпуская из лап свою жуткую добычу.
– Господь всемогущий! – Якоб потирает коленку. – Где ты это взял?
Ответом ему – только ровное, спокойное дыхание моря…
…И тут Якоб вспоминает: вчера доктора Маринуса вызвали на «Шенандоа»; матросу-эстонцу раздавило ногу упавшим ящиком. В японском августовском климате гангрена распространяется быстрее, чем прокисает молоко. Доктор назначил ампутацию и проводить ее собирался сегодня, у себя в больничке, в присутствии четырех студентов и еще каких-то местных высокоученых медиков. Должно быть, Уильям Питт пробрался туда и стащил ногу, хоть это и кажется невероятным; иначе не объяснишь.
Входит еще кто-то и останавливается на пороге, ненадолго ослепнув в темноте пакгауза. Грудь незнакомца вздымается от быстрого бега, поверх синего кимоно – грубый фартук в темных пятнах, из-под платка, скрывающего правую сторону лица, выбились несколько прядей. Незнакомец делает шаг вперед, оказываясь в луче света из окошка под самым потолком, и становится видно, что это – девушка.
Женщинам через Сухопутные ворота вход заказан; исключение делается только для прачек и нескольких «тетушек», что прислуживают переводчикам, а кроме того – для проституток, приходящих на одну ночь, да еще для «жен» – те живут подолгу в домах старших служащих. Эти дорогостоящие куртизанки держат при себе прислужниц; Якоб предполагает, что перед ним как раз такая прислужница. Не сумела отнять у Питта отрезанную ногу и в погоне за обезьяной прибежала в пакгауз.
Она замечает рыжего зеленоглазого чужестранца и тихо, испуганно ахает.
– Барышня, – умоляюще произносит Якоб по-голландски, – я… я… пожалуйста, не тревожьтесь… я…
Девушка присматривается и решает, что он не представляет серьезной угрозы.
– Скверная обезьяна, – говорит, успокаиваясь. – Воровать ногу.
Якоб сперва кивает и только потом спохватывается:
– Вы говорите по-голландски?
Она пожимает плечами: «Немного». Вслух говорит:
– Скверная обезьяна – сюда приходить?
– Да-да, косматый бес вон там. – Якоб показывает вверх. Рисуясь перед девушкой, подходит к груде ящиков. – Уильям Питт, отдай ногу! Дай сюда, я сказал!
Обезьяна откладывает ногу в сторону и, ухватив себя за желтовато-розовый пенис, дергает, будто безумный арфист за струны. При этом тварь скалится и хрипло хихикает.
Якоб опасается за скромность своей гостьи, но та лишь отворачивается, скрывая смех. От этого движения становится виден ожог, покрывающий почти всю левую половину лица. Темное неровное пятно бросается в глаза, особенно вблизи. «Как может девушка с таким уродством работать прислужницей куртизанки?» – удивляется Якоб и слишком поздно понимает, что она заметила, как он на нее уставился. Она сдвигает платок и нарочно поворачивается к Якобу щекой, словно говоря: «На, любуйся!»
– Я… – лепечет Якоб, сгорая от стыда. – Простите мою грубость, барышня…
Поняла ли она? Якоб на всякий случай склоняется в глубоком поклоне, распрямляясь на счет «пять».
Девушка поправляет платок и, не глядя на Якоба, что-то говорит по-японски нараспев, обращаясь к Уильяму Питту.
Воришка тискает ногу в объятиях, словно бездетная мать, прижимающая к груди куклу.
Якоб, стремясь реабилитироваться, подходит к башне из ящиков. Запрыгивает на ящик у подножия.
– Слушай, ты, блохастое ничтожество…
Щеку обжигает горячая струя, от которой пахнет ростбифом.
В попытке увернуться Якоб теряет равновесие…
…И с грохотом рушится вверх тормашками на земляной пол.
«Чтобы испытывать унижение, – думает Якоб, когда боль немного отступает, – нужно, чтобы сохранились хоть какие-то остатки гордости…»
Девушка прислонилась к импровизированному лежбищу Хандзабуро.
«…Но о какой гордости может идти речь, после того как меня обоссал Уильям Питт».
Незнакомка утирает глаза, вздрагивая от почти беззвучного смеха.
«Анна смеется так же, – думает Якоб. – Анна смеется точно так же».
– Простите! – Она глубоко вздыхает, губы чуть-чуть кривятся. – Простите мою… глупость?
– «Грубость». – Якоб подходит к ведру с водой. – Через «эр».
– «Грубость», – повторяет она. – Через «эр». Совсем нет смешно.
Якоб ополаскивает лицо, но чтобы отмыть от обезьяньей мочи свою вторую по качеству сорочку, ее сперва нужно снять, а об этом не может быть и речи.
– Хотите… – Она вытаскивает из кармашка в рукаве сложенный веер и, пристроив его на ящике сахара-сырца, извлекает следом листок бумаги. – Вытираться?
– Вы очень добры. – Якоб берет листок, утирает лоб и щеки.
– Поменяться с обезьяна, – предлагает девушка. – Какой-то вещь за нога.
Якоб не может не признать, что это здравая мысль.
– Зверюга обожает табак.
– Та-ба-ко? – Девушка решительно хлопает в ладоши. – У вас есть?
Якоб протягивает ей кожаный кисет с остатками яванского листового табака.
Она подцепляет кисет на швабру и поднимает вверх, к самому насесту Уильяма Питта.
Обезьяна тянется к приманке. Девушка отводит швабру в сторону, продолжая тихонько уговаривать…
…и наконец Уильям Питт, выпустив ногу из лап, хватает новую добычу.
Ампутированная конечность со стуком валится на землю, прямо к ногам девушки. Та, метнув победный взгляд на Якоба, отбрасывает швабру и поднимает жуткий приз будничным жестом, каким крестьянка подбирает репу на огороде. В кровавых ножнах из плоти торчит отпиленная кость, пальцы грязные. Сверху доносится дребезжание: Уильям Питт сбежал через окно и поскакал по крышам вдоль Длинной улицы.
– Табак пропадать, господин, – говорит девушка. – Простите, пожалуста.
– Ничего страшного, барышня. Зато ваша нога у вас. То есть не ваша, конечно…
В Костяном переулке раздаются громкие голоса, кто-то выкрикивает вопросы и ответы.
Якоб и его гостья пятятся в разные стороны.
– Простите, барышня… Вы – прислужница куртизанки?
Та озадачена:
– Пури-су-лу-жи-ни-ца-ку-ро-ти-зан-ки? Что это?
– Это… это… – Якоб ищет слово попроще. – Помощница… проститутки…
Девушка обертывает ногу куском ткани.
– Зачем утке помощница?
В дверях появляется стражник. Видит голландца, девушку и утерянную ногу, ухмыляется, что-то кричит через плечо, и вмиг из переулка прибегают еще стражники, чиновники, за ними следует помощник управляющего ван Клеф. Вальяжной походкой приближается комендант Дэдзимы по имени Косуги. К собравшемуся обществу присоединяются помощник Маринуса Элатту – его фартук заляпан кровью, как и у девушки с обожженным лицом; Ари Гроте и японский торговец с бегающими глазками; несколько высокоученых медиков и Кон Туми, который держит в руках плотницкую линейку и спрашивает Якоба по-английски:
– Слушайте, чем это от вас так зверски воняет?
Якоб спохватывается, что на столе, у всех на виду, лежит наполовину восстановленная бухгалтерская книга. Пока он торопливо прячет ее, появляются еще четверо молодых людей с бритыми головами, как положено студентам-медикам, и в таких же фартуках, как девушка с ожогом. Они тут же засыпают ее вопросами. Должно быть, это «студиозусы», по выражению доктора Маринуса. Девушка рассказывает захватывающую историю, показывает на груду ящиков, где спасался от преследования Уильям Питт, потом на Якоба – тот краснеет, когда двадцать или тридцать человек поворачивают к нему голову. Девушка говорит по-японски со спокойной уверенностью. Секретарь ждет взрыва хохота после эпизода с писающей обезьяной, но девушка, видимо, его пропустила. Под конец слушатели одобрительно кивают, и Туми уносит ногу, чтобы снять с нее мерку для деревянного протеза.
– Я все видел! – Ван Клеф вдруг хватает стражника за рукав. – Проклятый ворюга!
По полу рассыпаются дождем ярко-красные ядрышки мускатного ореха.
– Барт! Фишер! Немедленно выпроводить этих разбойников из пакгауза!
Помощник управляющего ван Клеф машет руками в сторону двери, покрикивая:
– Вон отсюда! Пошли вон! Гроте, обыскивай каждого, кто покажется подозрительным! Да-да, точно так же, как они нас обыскивали. Де Зут, присматривайте за товарами, не то им живо ноги приделают.
Якоб влезает на ящик, чтобы удобней было наблюдать за покидающими дом гостями.
Девушка с ожогом выходит в залитый солнцем переулок, поддерживая дряхлого ученого.
Неожиданно оборачивается и машет рукой.
Обрадованный таким знаком внимания, Якоб машет ей в ответ.
И вдруг понимает: «Нет, она просто заслонила глаза от солнца»…
Зевая, входит Хандзабуро с чайничком в руках.
«Ты даже имени ее не спросил! – спохватывается писарь. – Якоб Тупая Башка».
На ящике сахара-сырца лежит забытый веер.
Последним уходит мрачный как туча ван Клеф, отпихнув с дороги Хандзабуро, так и застывшего в дверях с чайником.
– Какой вещь случиться? – спрашивает Хандзабуро.
* * *
К полуночи столовая управляющего полна дыма от курительных трубок. Слуги Купидон и Филандер играют «Яблоки Дельфта» на флейте и виоле да гамба.
– Да, господин Гото, президент Адамс – наш сёгун. – Капитан Лейси стряхивает с усов крошки от пирога. – Но он был избран американским народом. В этом суть демократии.
Пятеро переводчиков настороженно переглядываются – Якобу уже хорошо знакомо это выражение лица.
– Высокие лорды et cetera[5 - И так далее (лат.).], – пытается прояснить Огава, – выбирать президента?
– Нет, не лорды. – Лейси ковыряет в зубах. – Граждане. Каждый из них.
– Даже… – взгляд переводчика Гото падает на Кона Туми, – плотник?
– И плотник. – Лейси рыгает. – Сапожник, портной…
