скачать книгу бесплатно
Гребцы под ритмичную песню-шенти двигают лодку вперед плавными, словно извивы водяной змеи, взмахами весел.
– Что они поют? – задумчиво рассуждает Ворстенбос. – «Вонючий голландец, отдай нам свое золото»?
– Вряд ли, минеер, при переводчике-то.
– Для него такое наименование слишком великодушно. Хотя лучше он, чем Кобаяси, – может, нам не скоро еще выпадет случай поговорить без посторонних ушей. Как окажемся на берегу, главной моей задачей будет – обеспечить фактории выгодный торговый сезон, насколько позволит дрянной наш груз. А у вас, де Зут, работа другая: разберитесь в счетах фактории, начиная с девяносто четвертого года, и в том числе по частным сделкам. Только когда мы будем точно знать, что покупали и продавали сотрудники, сможем в полной мере оценить размах злоупотреблений.
– Приложу все силы, минеер.
– Заключив Сниткера под стражу, я всем продемонстрировал свою позицию, но если мы поступим так же с каждым, кто балуется контрабандой на Дэдзиме, на свободе останемся только мы вдвоем. Лучше покажем, как честный труд вознаграждается продвижением по службе, а воровство наказывается тюрьмой и позором. Только так мы сможем расчистить эти авгиевы конюшни. О, а вот и ван Клеф пришел нас встретить!
От морских ворот к причалу идет помощник управляющего.
– «Каждое прибытие – это чья-то смерть», – цитирует Ворстенбос.
Помощник управляющего Мельхиор ван Клеф, рожденный в Утрехте сорок лет назад, срывает с головы шляпу. Лицо у него смуглое и бородатое, как у пирата; прищуренные глаза друг назвал бы «внимательными», враг – «мефистофельскими».
– Доброго утра, господин Ворстенбос! Господин де Зут, добро пожаловать на Дэдзиму! – Рукопожатие Мельхиора ван Клефа способно дробить камни. – Желать вам приятного здесь пребывания было бы слишком радужно…
Он замечает недавно возникшую кривизну писарского носа.
– Премного обязан, господин ван Клеф.
У привыкшего к морю Якоба земля покачивается под ногами. Кули уже выгрузили его сундук и тащат прочь.
– Минеер, я бы хотел присмотреть за своими вещами…
– Вполне справедливое желание. Раньше нам частенько случалось поучить грузчиков кулаком, но недавно градоправитель издал указ о том, что побитый кули – оскорбление для Японии, так что теперь – нельзя. С тех пор их канальство не знает границ.
Переводчик Сэкита, не рассчитав прыжок с носа лодки на пристань, проваливается одной ногой в воду по колено. Выбирается на твердую землю, огревает слугу по физиономии веером и несется впереди троих голландцев с криком:
– Ходить! Ходить! Ходить!
Ван Клеф поясняет:
– Он хочет сказать: «Идемте».
По ту сторону Морских ворот их сейчас же проводят в помещение таможни. Здесь переводчик Сэкита спрашивает имена иноземцев и выкрикивает их пожилому чиновнику, а тот – своему помощнику помладше, который заносит имена в книгу. Вместо «Ворстенбос» он пишет «Борусу Тэнбосу», вместо «ван Клеф» – «Банкурэйфу», а «де Зут» превращается в «Дадзуто». Инспекторы протыкают вертелами круги сыра и бочонки с маслом, только что выгруженные с «Шенандоа».
– Проклятущие негодяи, – злится ван Клеф. – Бывало, и куриные яйца разбивали – вдруг там кто-то запрятал дукат-другой!
К ним приближается дюжий стражник.
– Знакомьтесь, это он будет вас обыскивать, – объявляет ван Клеф. – Для управляющего сделают исключение, но к подчиненным, увы, это не относится.
Подходят еще несколько молодых людей; у них выбриты лбы, а волосы связаны узлом на макушке, как у инспекторов и переводчиков, посетивших на этой неделе «Шенандоа», только одеяния не такие пышные.
– Переводчики без ранга, – поясняет ван Клеф. – Надеются подольститься к Сэките, выполняя за него его работу.
Они хором повторяют для Якоба слова стражника, проводящего обыск:
– Руки поднимать! Открывать карманы!
Сэкита, шикнув на них, приказывает Якобу:
– Руки поднимать! Открывать карманы!
Тот подчиняется. Стражник обхлопывает ему подмышки и шарит в карманах.
Находит альбом с эскизами, осматривает мельком и выдает очередной приказ.
– Господин, туфли показать! – выпаливает самый расторопный переводчик.
Сэкита сурово фыркает.
– Сейчас показывать туфли.
Даже грузчики бросили работу и смотрят.
Некоторые без всякого стеснения тычут в писаря пальцами и во весь голос комментируют:
– Комо, комо!
– Это они о ваших волосах, – объясняет ван Клеф. – Европейцев здесь часто называют «комо». «Ко» значит «красный», а «мо» – волосы. Сказать по правде, среди нас немногие могут похвастать шевелюрой такого оттенка, как у вас; «рыжеволосый варвар» – зрелище, на которое поглазеть не грех.
– Вы изучаете японский, господин ван Клеф?
– Вообще-то, это запрещено, но я кое-чего нахватался от своих жен.
– Я буду весьма обязан, если вы меня научите тому, что знаете.
– Да какой из меня учитель, – отнекивается ван Клеф. – Доктор Маринус болтает с малайцами, словно родился чернокожим, но и он говорит, что японский выучить тяжело. А если кто из переводчиков возьмется нас учить и его на этом поймают, могут обвинить в государственной измене.
Стражник, проводящий обыск, возвращает башмаки Якобу и отдает очередной приказ.
– Одежду снимать, господин! – хором подхватывают переводчики. – Снимать одежду!
– Одежду снимать никто не будет! – огрызается ван Клеф. – Господин де Зут, служащие фактории не раздеваются! Это отребье хочет нас унизить! Один раз подчинитесь – и всем прибывающим в Японию чиновникам придется делать то же самое до скончания века.
Стражник возмущается. Переводчики галдят:
– Снимать одежду!
Переводчик Сэкита спешит уползти от греха подальше.
Ворстенбос, ударив тростью в пол, восстанавливает тишину.
– Нет!
Недовольный стражник решает не настаивать.
Другой таможенник стукает копьем о сундук Якоба и произносит несколько слов.
– Открывать, пожалуста, – переводит кто-то из безранговых. – Открывать большой ящик!
«Ящик, – дразнится внутренний голос, – где лежит Псалтирь».
– Давайте, де Зут, не то мы тут все состаримся, – поторапливает Ворстенбос.
Борясь с тошнотой, Якоб послушно отпирает сундук.
Стражник снова что-то говорит, хор переводит:
– Назад, господин! Шаг назад!
Больше двадцати шей с любопытством вытягиваются. Стражник, откинув крышку, вынимает и осматривает пять сорочек тонкого полотна; шерстяное одеяло; чулки; мешочек с пряжками и пуговицами; потрепанный парик; набор писчих перьев; пожелтевшее исподнее; циркуль, что Якоб хранит еще с детства; полкуска виндзорского мыла; две дюжины писем от Анны, перевязанных подаренной ею лентой; бритвенное лезвие; курительную трубку дельфтского фарфора; зеркальце с трещиной; переплетенные ноты; побитый молью бархатный жилет бутылочно-зеленого цвета; оловянную тарелку, ложку и нож. В самом низу – стопки книг. Таможенник обращается к подчиненному, и тот выбегает за дверь.
– Приводить дежурный переводчика, господин, – объясняет один из толпы переводчиков. – Смотреть книги.
– А разве… – У Якоба сдавило ребра. – Не господин Сэкита будет проводить экзекуцию?
Ван Клеф, сверкнув коричневыми зубами, усмехается в бороду:
– Экзекуцию?
– Инспекцию, минеер! Я хотел сказать, инспекцию.
– Переводчику Сэките папаша место в гильдии купил, но запрет… – Ван Клеф одними губами выговаривает «на христианскую веру», – слишком важен, это не для тупиц. Книги проверяет кто-нибудь с соображением. Ивасэ Банри или, может, кто-нибудь из семейства Огава.
– Что за Огава? – Якоб поперхнулся собственной слюной.
– Огава Мимасаку – переводчик первого ранга, их всего четыре человека. Сын его, Огава Удзаэмон, – третьего ранга, а…
В помещение таможни входит молодой человек.
– Ага! О черте речь, а черт навстречь! Теплого утречка, господин Огава!
Огаве Удзаэмону на вид лет двадцать пять, лицо у него умное, открытое. Безранговые переводчики сгибаются в низком поклоне. Сам он кланяется Ворстенбосу, затем ван Клефу и наконец – новенькому.
– С прибытием, господин де Зут!
У него отменное произношение. Переводчик протягивает руку для рукопожатия, на европейский манер, в тот самый миг, как Якоб отвешивает поклон в азиатском стиле. Огава Удзаэмон ответно кланяется, Якоб подает руку. Присутствующие веселятся.
– Мне сказали, господин де Зут привез много книга… И вот они здесь… – Переводчик указывает на сундук. – Много, много книга. «Изобилие» книг – так у вас говорят?
– Несколько книг. – От страха Якоба подташнивает. – Да, некоторое количество.
– Позволите взглянуть?
Не дожидаясь ответа, Огава начинает вынимать книги из сундука.
Для Якоба мир сузился до узкого туннеля между ним и Псалтирью, втиснутой в середку двухтомного издания «Сары Бургерхарт».
Огава хмурится:
– Много, много книг. Времени чуть-чуть, пожалуста. Я известить, когда закончить. Это есть приемлемо? – Он неверно истолковывает колебание Якоба. – Книги не повреждать. Я тоже библиофил. – Огава прижимает ладонь к сердцу. – Это правильное слово? Библиофил?
Во дворе, где взвешивают товары, солнце печет, раскаленное, как железо для клеймения.
«С минуты на минуту мою Псалтирь обнаружат», – думает контрабандист поневоле.
Небольшая группа японских чиновников ждет Ворстенбоса.
Раб-малаец кланяется, держа в руках бамбуковый зонт для управляющего.
– У нас с капитаном Лейси, – говорит управляющий, – встречи с местным начальством назначены одна за одной, до самого обеда. Выглядите неважно, де Зут; сейчас ван Клеф вам покажет, что здесь и как, а потом зайдите к доктору Маринусу, пусть выцедит вам полпинты кровушки.
Кивает на прощание помощнику и уходит в сторону отведенного ему дома.
Посреди двора стоят весы-треножник, высотой в два человеческих роста.
– Сегодня мы взвешиваем сахар, – говорит ван Клеф, – хоть и дрянь первостатейная. Из Батавии какие-то оскребки прислали, что в пакгаузах завалялось.
На крохотном клочке земли толкутся больше сотни купцов, переводчиков, инспекторов, слуг, соглядатаев, лакеев, грузчиков и носильщиков с паланкинами. «Вот они какие, японцы», – думает Якоб. По цвету волос – от черных до седых – и по оттенкам кожи они в массе выглядят более однородно, чем голландцы, а одежда, обувь и прически, кажется, строго различаются по рангам. На балках строящегося пакгауза, как на насесте, устроились человек пятнадцать-двадцать полуголых плотников.
– Бездельники, хуже пьяных финнов, – бурчит себе под нос ван Клеф.
С крыши таможни за ними наблюдает обезьянка с розовым личиком и шерстью цвета сажи на снегу, одетая в курточку из парусины.
– Вижу, вы заметили Уильяма Питта.
– Простите, минеер?
– Да-да, премьер-министр короля Георга. Только на это имя откликается. Лет шесть-семь назад его купил какой-то матрос, но в день отплытия макака сбежала, а назавтра объявилась вновь, свободным гражданином Дэдзимы. Кстати, о макаках… – Ван Клеф указывает на человека с короткой косицей и впалыми щеками, вскрывающего ящики с сахаром. – Это Вейбо Герритсзон, один из наших работников.
Герритсзон складывает драгоценные гвозди в карман куртки. Взвешенные мешки с сахаром тащат дальше, мимо японца-инспектора и поразительно красивого юноши-иностранца лет семнадцати-восемнадцати: золотые, как у херувимчика, волосы, пухлые губы яванца и по-восточному раскосые глаза.
– Иво Ост, чей-то незаконнорожденный сынок с щедрой добавкой смешанной крови.
Мешки с сахаром заканчивают свой путь у стола на козлах, рядом с весами.
За взвешиванием наблюдают еще трое чиновников-японцев, переводчик и два европейца лет двадцати с небольшим.
– Слева, – показывает ван Клеф, – Петер Фишер, пруссак из Брауншвейга…
Фишер – загорелый до черноты, темноволосый, с залысинами.
– Он конторщик с образованием стряпчего… Хотя господин Ворстенбос говорил, вы тоже специалист высокого класса, так что у нас теперь специалистов в избытке. Рядом с ним – Кон Туми, ирландец из Корка.
