скачать книгу бесплатно
Лис вышел из своего укрытия, и уверенно шагнул перед северянкой.
Ивар отпустил тетеву.
Рогнеда беззвучно закричала, отталкивая лиса.
Северянка споткнулась о корягу, скрытую листьями, и упала на колени. Лис скалился на Ивара.
Время как будто замедлилось, и Рогнеда не почувствовала, а, скорее, услышала склизкий звук железа, прорезающего плоть.
Она повернула голову, и удивлённо посмотрела на стрелу, торчащую из её плеча.
Северянка резко втянула ртом воздух, и повалилась на листья.
Рогнеде показалось, что она оглохла. По крайней мере, ей ничего не было слышно, кроме собственного тяжёлого дыхания.
Зато звуки с лихвой заменяла боль. Слепящая, растекающаяся волнами от плеча по всему телу.
Северянка с трудом приоткрыла глаза.
Над ней склонился Ивар, яростно разрывающий свою рубашку на полосы и что-то орущий.
Рогнеда чуть повернула голову, и едва не потеряла сознание от такого простого жеста.
Лис по-прежнему был рядом. Смотрел внимательными жёлтыми глазами. Вот оно, золото! Не померещилось ведь!
«Беги», – Рогнеда сложила пересохшие губы в одно короткое слово.
Но лис не повиновался. Только продолжал смотреть на свою спасительницу.
– Я убью тебя! Это из-за тебя! – яростно крикнул Ивар, бросая разорванную рубашку и снова берясь за лук.
«Беги…» – слабея, повторила Рогнеда.
Ивар выстрелил.
Лис так быстро увернулся, что северянке показалось, будто он расплылся в воздухе.
Сын старосты выстрелил снова.
Лис изогнулся, и стрела вонзилась в дерево.
С каждой новой стрелой Ивар двигался всё медленнее, а лис всё быстрее.
Наконец, зверь развернулся и побежал прочь от охотника. Он так быстро растворился между деревьями, что казался истинным лесным духом.
«А лапа то, здоровая…» – отстранённо подумала Рогнеда, и это стало её последней связной мыслю перед тем, как она погрузилась во тьму.
Дикая Охота
Локка воротился в избу старицы только к следующей ночи.
Охота продолжалась весь день, и озверевшие от неудачи в поимке лиса жители стреляли любого зверя, что попадался им на пути.
В избе вымотанного кузнеца ждала скорбная картина: на столе, с которого грубо были сметены тарелки и лучины, лежала Рогнеда.
На лице её не было ни кровинки, а грудь, как показалось поначалу Локке, не вздымалась от дыхания.
Рядом, уронив голову на руки, сидел сын старосты.
– Я не хотел… Она бросилась, она… – бормотал он, подняв на кузнеца покрасневшие больные глаза.
Локка в один шаг подскочил к дочери и прижал руку к её шее.
Под его пальцами медленно, едва ощутимо трепетала жилка, толкая кровь.
Кузнец быстро осмотрел наспех перевязанное Иваром плечо дочери, из которого всё ещё торчала стрела.
– Боялся вынимать, – запинаясь, пояснил сын старосты. – Чтоб кровью не истекла.
– Вон, – с плохо сдерживаемым гневом прошипел Локка.
Ивар, пошатнувшись, вскочил на ноги.
Ещё никогда кузнец не выглядел так чуждо, так страшно, будто он явился из мрачных сказок о северных варягах, которыми Ивара пугала в детстве мать.
Сын старосты попятился к двери, но из избы не вышел. Не мог уйти. Не простил бы потом себе.
Но, для Локки, с того момента, Ивар перестал существовать.
Северянин ловкими движениями размотал рваную повязку и осмотрел края раны. Запёкшаяся кровь измазала древко глубоко вошедшей стрелы.
Когда Локка коснулся плеча Рогнеды, она выгнулась и с немым криком распахнула глаза.
– Тише, тише, – кузнец прижал дочь обратно к столу. – Тут делов то на один рывок, я и не такие раны видал.
Ивар мог бы поклясться, что кузнец не лгал, и ему приходилось видеть боль куда более страшную. Но на столе лежала дочь Локки, а не какой-то неизвестный воин. Этот факт отражался дрожью в отцовском голосе и болью в глазах.
Локка быстро отошёл к печи, встал на колени и обеими руками взялся за одну из досок, что устилали пол.
Он вырвал её вместе с гвоздями, а под доской оказался мешок, набитый пузатыми бурдюками.
Кузнец взял один бурдюк, зубами вырвал пробку и вернулся к дочери.
– Не зря просил старицу припрятать, – объяснил он Рогнеде, выливая какую-то янтарную жидкость из бурдюка ей на плечо.
Северянка задёргалась, замолотила по столу руками, но Локка крепко прижимал её, не давая вырваться.
– Надо, валькирия моя, надо. Не то загноится, жар подымится, сгоришь за часы. Пояс дай!
Ивар не сразу сообразил, что последняя фраза была обращена к нему, но, как только понял, бросился к кузнецу, на ходу распоясываясь.
Локка взял его пояс, свернул, на манер кляпа, смочил янтарной жидкостью. Ивар почувствовал едкий торфяной запах, хмельной, но в сто крат сильнее, чем от отцовской браги.
– Кусай, – скомандовал Локка, поднося вымоченный пояс ко рту дочери.
Рогнеда послушно закусила.
– А ты, держи её, чтоб не дёрнулась, – приказал кузнец Ивару.
Сын старосты и не думал ослушаться. Он бережно, но крепко прижал Рогнеду к столу.
Локка закатал рукава, полил на руки всё той же жидкости из бурдюка, и взялся за основание стрелы.
– Готова? – тихо спросил он дочь.
Рогнеда в ответ только сильнее сжала в зубах пояс и зажмурила глаза.
Кузнец выдохнул. Рванул стрелу.
Рогнеда вся изогнулась под руками Ивара, но тот держал крепко, и спустя мгновение северянка обмякла, снова погружаясь в беспамятство.
Кровь из открытой раны захлестала с новой силой, но Локка быстро зажал её скомканной чистой рубахой.
– Отпусти, – велел он Ивару.
Сын старосты быстро отошёл прочь от Рогнеды, стараясь не слишком глубоко вдыхать.
От железного запаха крови и торфяной жидкости из бурдюка, у Ивара закружилась голова.
Остановив кровь, Локка ещё раз полил рану янтарным пойлом. Ивар мысленно поблагодарил богов за то, что Рогнеда была без сознания и больше не корчилась в муках.
– Это эль, – тихо произнёс Локка. – Старый и крепкий, какой только на севере делают. Твоему отцу когда-то он пришёлся по вкусу.
Ивар боялся заговорить, поэтому просто кивнул.
Когда кузнец нашёл в запасах Рогнеды знакомые ему целебные травы и сделал дочери перевязку, Ивар был готов пасть ниц перед Локкой, моля о прощении.
Но кузнец ему не позволил.
– Выздоровеет не скоро, но жить будет, – холодно отчеканил Локка. – Тебя я не убью. Ты осмелился остаться, помог. Это дорого стоит. Но, чтоб с сей поры я тебя не видел около Рогнеды. Не дыши на неё. Не смотри на неё. Не смей подойти. Понял?
– Да, – хрипло выдавил Ивар.
– А теперь пошёл прочь.
Только оказавшись снаружи, сын старосты позволил себе сгорбиться и зарыдать.
Он стоял у избы старицы, где раненная его стрелой лежала девица, которую он любил.
«Люблю!» – думал Ивар, отчаянно хрипя и роняя слёзы на ворот своего кафтана.
Со стороны леса послышалось шуршание, и Ивар резко вскинул голову. Не хватало ещё, чтоб его кто увидел рыдающим, как дитё малое.
На границе леса стоял лис.
Он гордо смотрел на сына старосты, и в его звериных глазах будто вспыхивало пламя.
– Я убью тебя, – зарычал Ивар, бросаясь к зверю.
Лис не сдвинулся с места, но оскалился, не издавая ни звука.
Сын старосты вновь заглянул в жёлтые глаза, и замер, не в силах шагнуть ближе.
Лис разумно, будто насмехаясь, склонил голову.
Ивар отступил назад.
Лис утробно зарычал. И рык этот не мог ужиться в лисьем теле. Нет, то было рычание волка или медведя.
Сын старосты попятился, не сводя глаз с противника, но вскоре не выдержал и, развернувшись, со всех ног бросился к дому своего отца.
***
Рогнеда и впрямь оправлялась долго. Всю осень и начало зимы до Йоля, провалялась в избе, в ожидании, пока рана затянется, да зудящая боль отступит. Шрам остался.
Рогнеда почти его полюбила, ведь он напоминал ей о смелости. О её лисе.
Локка этот шрам ненавидел. Он напоминал ему о погибшей жене. О том, что он едва не лишился ещё и дочери.
Едва буря людской злобы схлынула, кузнец перетащил к дому старицы уцелевшие инструменты и горн с наковальней. Заказов было не много, но как бы люди не сторонились северян, вещей на починку да копыт на ковку всегда в деревне хватало.
После Йоля Локка вложил в руку дочери короткий меч и велел снова упражняться. Разминать раненую руку, не давать ослабнуть здоровой.
Рогнеда приняла боль и тяжесть тренировок с радостью. Устала она в избе просиживать с травами, не могла больше глаза терзать ненавистным шитьём.
Единственной отрадой за месяцы выздоровления для северянки была свирель.
Она теперь с лёгкостью могла сыграть любую услышанную песню, будь та человеческой или звериной.
Однажды Рогнеда даже затянула ту самую Песнь, но отец прервал её, едва удержавшись от того, чтобы не дать беспечной дочери оплеуху.
– Не гневи праотцов, – пожурил он её.
Северянка послушалась, и больше никогда Песнь не играла. Даже не думала о ней.
К середине зимы в деревне стряслась беда. Прогнили запасы. Ни один дом проклятие это не обошло, и явился голод.
Ещё и зима выдалась на редкость суровая, проникающая сквозь щели в натопленные дома, изморозью, рисующая даже на прогретых печах.
