МирЭМ

«Но она же, в любую минуту может выйти!» Мозг предупреждающе сигналил о об этом, если совсем станет невмоготу. «Одеться, взять документы, выйти, захлопнув дверь и навсегда покинуть эту квартиру». Все достаточно легко. А как же договор, который они заключили у самого нотариуса? За сохранность вещей, она несет полную ответственность. «Вот она и охраняет содержимое квартиры, как какая-то псина». «Даже если надумает уйти, то из всего этого богатства ей ничего не надо, с собой не прихватит». «А вдруг ее потом обвинят в пропаже какой-нибудь бесценной картины, у которой астрономическая цена и за которую она поплатится тюрьмой!» Она не знала, как поступить, а мозг болтал и нагнетал обстановку…

Подошла пятница и Марта прислушиваясь у порога, следила за временем. Десть утра, начало одиннадцатого; без пятнадцати одиннадцать. Начало двенадцатого. Час дня. Старик не объявился!

В депрессионном состоянии покатилась следующая неделя. «Скоро ведь Новый год! Что же она, глупая, не сообщила Машке свой адрес. Вдруг она спохватилась бы и сообразила подъехать к ней. Вдвоем они что-нибудь придумали. У Машки мобильный телефон есть».

Марта тревожилась и экономила еду, растягивала как могла… Силы покидали ее. Она перестала намывать полы и изредка протирала пыль. Не мылась и она сама. От плескавшейся воды в ванне, ей казалось, что кто-то зашел в квартиру и расхаживает по комнатам. Сердце стыло, настораживаясь. Никого… И чтобы не играть с воображением, и не сойти с ума, стала обходилась раковиной, обмывая отдельные части тела и лицо.

Лежа на кровати, в маленькой комнатке перебрала поток мыслей, сожалея о том, что рванула в Москву. Сколько пропущенных звонков от Дениса, а она ни разу не ответила. «Такая гордая! Прям, гадко!» С каким наслаждением она послушала бы его голос и поговорила с ним. Он точно знал бы что делать и на два счета вызволил ее отсюда.

68

Мороз смягчился, ложась на поверхность земную ровным, красивым снегом, который отблескивал и днем, и ночью. Засыпал Маруськины ямы, украшал деревья белой ватой, стирал прежние следы и тропинки.

Усопшему диагностировали смерть от обширного внутреннего кровоизлияния. Хрупкие сосуды, смерть моментальная. Врач толковый, опытный, по наставлению свекрови, после вскрытия констатировал ей, что умер покойный от инсульта до момента удара головой при падении в яму.

– Понимаете меня? – спросил он Агафью Алексеевну, доходчиво повторив причину смерти, установленную после вскрытия трупа, и глянув через круглые очки на заморозившуюся от горя женщину, увидел время, потраченное впустую.

– Ну как же так, ведь он упал! Его могли столкнуть! – затрагивала она больное, произнося сухим голосом, сгорбатив спину, ища правды. Чмокала вставными зубами, зависала возле рабочего стола доктора, мешая ему заполнять очередные документы.

– Инсульт, разрыв сосудов может произойти где угодно, и то, что с вашим сыном произошел инсульт около ямы, это просто совпадение! Надеюсь, вы исчерпывающе меня услышали, – заглядывал он в недоверчивые, горестно-допытывающие глаза старой женщины пепельного цвета, устав ей разъяснять.

– Здесь некого винить, смерть ненасильственная, кроме как годами неправильный образ жизни! – опережал ее врач, в белом халате, читая ее назойливые мысли. – Держите ваше заключение, всего вам хорошего! – отвернулся он от бестолковой женщины, напрасно ищущей виноватого в смерти сына.

Похоронами занималась свекровь, помогал ей ее родственник, крепкий мужичок, седовласый, коренастый, с которым Маруся встречалась однажды на своей свадьбе с Владом. Агафья Алексеевна с глазами красно-плакучими, впалыми, говорила со всеми еле слышно, шепча постоянно. На Марусю смотрела несдержанно – злобно, укорительно, не веря врачебному заключению. А рядом одна Яна, потому что, Аринка осталась смотреть за детьми.

Оборотившись домой под густо-темный вечер, их встретила старшая дочь. Глядя на убитую мать, она предложила ей выпить чаю. Беззаботная Янка, с восковым, безразличным лицом от чая отказалась. На кладбище она не ходила, отсиделась с пожилыми родственниками у бабушки в избе, подслушивая их разговоры. «Молодой какой был, в рассвете сил», – болтали они, «оборвалась жизнь скоропостижно», – «дети сиротками остались», произносили жалостно. Янка же, не придавая значения похоронам, думала лишь поскорее вернуться и завалиться с маминым телефоном в кровать, играть до умопомрачения. Не до потерь ей было, не до взрослых, да и отца она недолюбливала при жизни.

Утро раскачивалось долго, текло вяло, и лишь к обеду зажглось белой пеленой. С улицы доносился гул трактора, очищающего поселковые дороги от навалившегося за ночь снега и стук лопат.

Маруся проснулась и подняв веки, сообразила, что находится в детской комнате. «Где же ее дети?» – озадачилась она. Лицо немного бледноватое, но уже с приятным румянцем. Глаза смиренные, наполненные добрыми надеждами.

Дверь скрипнула, вошла Арина, держащая на руках Сему:

– А вот и наша мамочка проснулась! – воскликнула старшая дочь, говоря об этом Семочке. Они присели напротив Сониной кровати. – Утром мы ели кашу, и почему-то у нас в доме перестала идти вода. Я набрала из бани, нагрела и искупала детей, – сообщала Арина, улыбаясь ярко.

Маруся присела на кровати и Семка тут-же пересел к ней на колени. К детям присоединилась Янка, какая-то важная и счастливая. Наверное, от того, что так долго не ходит в школу и никто ей не мешает играть на телефоне.

– А Соня где? – спохватилась Маруся.

За дверью послышался стук каблуков:

– К нам кто-то пришел? – спросила она у детей, и все прислушались, затаившись…

– Тук, тук, тук, – неумело стучал кто-то каблуками, приближаясь к ним. Дверь медленно качнулась, и с порога шагнула Сонечка. В длинном платье 60 – х годов, обернутая в меха, прикрытая летней соломенной шляпой. Соня демонстративно зашла в комнату и застыла, изображая возвышенную статную даму. Красная помада, начиналась от подбородка и заканчивалась у переносицы:

– Ну как я вам? – подчеркнуто спросила она писклявым голоском.

Все засмеялись, покатываясь от смеха и хватаясь за животы:

– Ну Соня, ну актриса!

– Идите все ко мне, мои любимые, обнимемся! Я вас так люблю! Все дети прижались к Марусе, в одном большом объятии.

Нескончаемая любовь к детям, самая неподдельная и неопровержимая всегда в настоящем, всегда с ней, а остальное развеялось, улетучилось и осталось где-то в прошлом. Маруся окончательно отрезвела от любовного опьянения и имя Женя, не сотрясало в ней никаких прежних чувств.

69

С каждым днем у Марты все больше и больше развивалась клаустрофобия. Квартира покушалась на нее. Художники, во главе жены Трофима Артемовича, бесплотные, хромоногие нечисти слонялись по квартире ночами, гремели чем-то, ржали неуместно. Из-за закрытой двери, в ее маленькой пальни до ее слуха доносились тяжелые, шоркающие шаги. Они устраивали заговор против нее, желая изжить ее с белого света. А Марта в отместку перестала сметать с них пыль.

К утру подоспел вопрос, «может с нее хватит!?» Чего она терпит? Надо собрать скудные пожитки, и пока не поздно, бежать из этой проклятой квартиры, где даже хозяин не появляется.

В прихожей, она долго собиралась. Сапоги, пальто, шарф, шляпа, сумка с документами. Навязчивая и спасительная мысль мучительно зудела в ее голове: – «сразу на вокзал, немедленно вернуться к Денису и Маруське». Возобладав решимостью вырваться на волю, к горлу подступила жженная тошнота. Отодвинув щеколду, она опустила дверную ручку:

– Давай родненькая, я ухожу! – лег ее голос скромно, – и? – вымученно посмотрели ее глаза на дверь.

Английский замок заклинило.

– И-и-и-и-и? Что в самом деле, открывайся давай?! – потребовала она, зыкнув.

Налегая на ручку со всей силой, она сорвалась интонацией:

– Да, что ты творишь, чудовище!!! Я домой хочу к Денису! Пусти меня!

Кулаки и ноги пошли в ход, голова затряслась в замешательстве, запутывая волосы, но дверь пообещала ей задержаться тут надолго.

«Надо успокоиться. Заварить чаю и подумать, каким способом она отсюда выберется…» Слезы ручьем по запавшим щекам, по обезумевшему, померкнувшему от горя лицу, душили ее, обнажая иссеченную душу. «Прощай любимый, прощайте подружки! Где ты, моя мамочка? Квартира-призрак изживает меня заживо!»

70

Наутро распевались синицы задушевными аккордами, воробьи свистели дружно, и чистили крылышки на голых ветках, надуваясь перинками, пригреваясь коротким днем. Красное солнышко уходило за горизонт рано, уступая право сиять месяцу, в окружении бесчисленных звезд.

В избе снова закипела жизнь, наполненная детскими голосами и счастьем. Новый год на подходе, праздник яркий, добрый! Маруся прочувствовала, как раскрылись у нее легкие. Выгуливая Алмаза, она поглубже вбирала зимний свежий воздух, дыша ровно и чисто. Грустить некогда, когда столько планов на будущее. Разобраться почему в доме перестала идти вода по трубам. Весной закопать все ямы, посадить огород, подделать баню и самое главное, вырастить своих детей – людьми!

В который раз Маруся не могла дозвониться до Марты. «С ней что-то случилось», – подсказало заволновавшееся сердце. Позвонив Маше, две подруги сердечно поговорили обо всем. Маша сообщила: – с Мартой они собирались еще в прошлую субботу встретиться, но Марта так и не доехала до нее, а она беременная, из-за угрозы выкидыша, попала в больницу.

Маруся пыталась застать Дениса, но его горница стояла невидимо бездушной. На Маруськины сообщения и звонки, он не отвечал. Даже на похоронах его не было, написав ей, что «сожалеет и скорбит». «Наверное затаил на них обиду» – поняла она. Выслеживая его, взяв лопату поотбивать с террасы сосульки, заметила, как подъехал ее брат на рабочей машине. Попросив Аринку приглядеть за детьми, Маруся буквально бросилась до него:

– Марта пропала, – сказала она ему расстроенно, бледными губами, стараясь не замечать заброшенную, неухоженную обстановку комнат.

– Ну и пусть, мне то что? – огрызнулся он, застегивая на себе белую рубашку. Коротко стриженный, достойно-красивый – У нас в три торжественная часть, новогодние поздравления, а вечером кооператив!

– Денис, послушай меня внимательно, – звякнул ее голос майской грозой. – Марта для тебя, как свет в окне, во всем тебя поддерживала, кормила, стирала, холила, с ней приключилась какая-то беда, сердцем чувствую, связь потерялась с ней. Она исчезла! Верни ее обратно! И если ты не начнешь ее искать, я прокляну тебя! Не будет тебе счастья!

Денис изучающе взглянул на Маруську светло-карими глазами с блеском янтарной смолы, – Погоди проклинать то…Ты сама скрыла от меня куда она умотала, – неодобрительно обижался его голос, – и курицы ее перемерзли. – Ты думаешь, я не люблю Марту? – дернулся он, взбудоражено, его глаза досадно закручинились. – Да мне пустошь без нее, я тут жить теперь не могу. Дом, как и я захворал без нее, загнил! – развел он руками резко, не в состоянии застегнуть верхние пуговицы на рубашке.

– В Москве она, у какого-то деда-коллекционера поселилась. Пожалуйста, действуй решительно. Я перешлю тебе все фото, что она присылала мне.

– Скидывай! Я найду ее! – собрался Денис, выпрямился, скрывая, что запаниковал.

Снег порхал пышными бутонами, роем вился в лицо. Денис подъехал к работе. Новыми ботинками он завяз в противной грязной кашице. В эту минуту он являл к себе похожее неприятие как этот черный кисель. Со дня, когда от него сбежала Марта, его не покидала устланная нестерпимой тоской любовь, бездумно надломившая сильное сердце. Гнетущая тень любимой неминуемо преследовала его, раздирала на части тонкую, слабую душу. «И прав он, и не прав, и виноват. Да какая разница!» Он готов на все ради нее, сделаться покорным, отрадно исполнять любые ее прихоти. Сдувать пылинки, носить на руках, целовать, поправлять ее сбившиеся к румяным щекам волосы.

На его удачу, в кабинете с запашком прошлогоднего ремонта, он застал начальника отделения, Леонтьева Дмитрия Алексеевича. Мужчина с пышущим здоровьем, волевым подбородком, с храбрым взглядом, сидел задумчиво, лелея свою мечту на повышение в новом году.

– Здравия желаю товарищ полковник, разрешите обратиться? – встал Денис в начале кабинета.

– Разрешаю, обращайтесь – ответил видный полковник, с важным суровым лицом. – Что у тебя Никифоров? – поднял он свои умные серые глаза на Дениса.

– У меня пропала жена. Уехала в Москву и как две уж с лишним недели нет с ней связи.

– Это та самая, что вино делает фруктовое? – плотные его руки лежали на столе перед компьютером. Припоминая вкус отведанного им вина как-то, сладостно поджал губы.

– Совершенно, верно.

– Вы расписаны? – спросил полковник строгих нравов, всматриваясь в молодого капитана, прощупывая его намерения.

– Официально нет, – замялся Денис, смущаясь.

– А что так долго тянул, не искал?

– Затянул дурак, поссорились!

– Значит найдешь и женишься! – яростно востребовал серьезный полковник, Леонтьев Дмитрий Алексеевич.

– Так точно, приступаю к поисковой работе? – захолодело у Дениса в подмышках, тушуясь немного перед таким начальством.

– Приступай!

Марту объявили во всероссийский розыск. Денис прибыл в сырую, суетную Москву. В ходе разыскной работы, ему прикрепили оперативную группу в составе двух человек: Миши Седакова и Саши Смуглова.

– Что имеем в наличии, на что опираться? – спросил Миша, старший оперуполномоченный. Высокий, мощный человек.

– Известно немного. Со слов моей сестры, она приехала в Москву и устроилась убираться в квартире частного коллекционера. – Некий Сахаров Трофим Артемович, заключил с Воронцовой Мартой Юрьевной договор об оказании услуг. На фото нет адреса, думаю, она специально его не сфотографировала.

– Почему так думаешь? – спросил Саша Смуглов, про него говорили, молодые, многообещающие кадры. Добрая застенчивость смотрелась на его открытом лице благородно.

– Мы с ней поссорились. Я грубо ответил, она уехала и скрывая от меня свои координаты, на мои звонки не отвечала, – разъяснил Денис, раскладывая распечатанные фото на столе.

– Ничего, найдем! – воинственно был настроен Миша, постарше, с опытом. – Пробьем по Москве всех Сахаровых, выясним их подноготную. Пройдемся по салонам антиквариата, поспрашиваем про связи с коллекционером. – Саша, начинай пробивай по базе.

– Уже! – опередил умница парень.

71

Марту покидали силы и очень хотелось есть. Она пила воду маленькими глотками и чай, с одним кусочком сахара. Всяческие соображения о единственном выходе замусолили обмен прозревающих мыслей. Думалось с трудом, непосильно рождалось решение.

Перед отвратительной тишиной Марта имела физическое бессилие. Умирать молодой, как собрание художников ей не хотелось, но жизненное дыхание испарялось. Она инертно усыплялась в теплой неге, равнодушно перебирая последние дурацкие варианты спасения:

«Включить в ванне воду, затопить соседей». Вызовут диспетчеров и вызволят ее от сюда, с компенсацией за ущерб. «Бить по батареи», – идея тоже так себе, как и орать с окна – помогите! «Обострение у сумасшедшей», подумаю люди. Выйти на площадку, молить первого встречного о помощи, попросить телефон – могут неверно истолковать, вызовут полицию, загребут, подставят. Как когда-то Денис увез ее в отделение. С тех пор она нерушимо любит Дениса, а полицию боится, как черта. И последнее – «выкинуть белый флаг». Правда флага нет, а простынь подойдет! «Но что это даст?»

Энергия жизнелюбия заставила ее ослабленную, хилую кое-как подняться с кровати на остылые, ватные ноги, разрезать ножом простынь на две части. В обе стороны, она перекинула через окно спасительные тряпки и вялая, разбитая залегла ждать, вдруг кто-нибудь обратит внимание на развивающийся по ветру белый флаг и догадается, о том, что скоро истлеет до основания скелета.

Ее молодость и красота изъедались. Голод, высасывая последние соки, вдавил на лице впалые скулы. Под глазами образовались черные круги. Бархатная кожа позеленела, ссохлась. Голос потрескался. Комната – усыпальница погребала ее в полузабытье. Она погибала, уходила в бездну, где близился ее конец.

72

Двадцать девятое декабря. Слабый снег метался по Москве. Несолнечное небо усеялось постным пластом из туч. Отскобленный асфальт, присыпанный противогололедным реагентом, лужи из талого снега, безрадостные голые деревья, курлыканье голубей, сбивающихся в кучу.

У Дениса во всю ширь разгорелось неотвратимое ноющее предчувствие. Сердце разрывалось. Не сумев за ночь сомкнуть глаз, заночевав у Саши Смуглова, он встал с воспаленными веками. Который день не бритый, выпил с ним кофе, поехали заниматься розыском.

Вчера они проделали большую работу. Пробили по городу Москве Сахарова Трофима Артемовича, из перечисленных кандидатов оставили двух. Установили, первый искусствовед, частный коллекционер, а второй был предприниматель, но тоже что-то коллекционировал. Пошли по следам искусствоведа. Со слов Маруси о том, что Марта познакомилась с ним в поезде, вычислили Воронежский институт, где некий Сахаров читал лекцию, нить привела на Московский государственный институт культуры, официальное место работы. Дали адрес прописки.

Утром ребята разделились, Денис прибыл к месту проживания Трофима Артемовича. Разговорчивые соседи рассказали, что его давно не видели, возможно он живет на другой квартире, но адреса они не знают. Миша посоветовал начинать обзванивать морги искать Сахарова и Воронцову Марту Юрьевну. Денис, тяжело вздохнув, не желая верить в худшее, прямо тут в подъезде пошел набирать по списку городские морги.

Миша набрал Денису:

– Алло?

– Какие дела? – раздался сочный Мишкин баритон.

– Обзваниваю морги, пока ничего, – глухо прозвучал голос Дениса.

– Ясно. У нас небольшие новости. Мы получили доступ к камерам уличного наблюдения. Саша загрузил фото Сахарова искусствоведа в сеть, компьютер распознал его по адресу Кутузовский проспект, дом 30, как раз где-то больше двух недель назад, а далее следы обрываются. В сию минуту Саша в реальном времени просматривает по спутнику дом 30, – и тут Мишин голос пропал.

– Алло, алло, ну что там? – забеспокоился Денис, с вырывающим из груди щемящим сердцем.

– Срочно бери такси, встречаемся, на Кутузовском проспекте, дом 30. На седьмом этаже белая тряпка! – распорядился Миша.

– Лечу! – сорвался капитан полиции, с чувством скорой развязки.

73

Через сорок минут он был на месте. Встретившись с Мишей и Сашей, они поднялись на седьмой этаж. У этой квартиры собственник, Сахаров Трофим Артемович, – подтвердили ребята, оперативно пробив базу.

– Ого, дверь какая! – вырвалось у Саши, нажимая на звонок. Сдержанно нервничав, он сопереживал за товарища.

Им никто не открыл. Саша нажал снова, замер, не отпуская палец.

– Давайте прозвоним соседям, – предложил он, переходя от слов к делу.

По соседству ни одна дверь не щелкнула, ни звякнула замком. Ребята переглянулись в смятении. Миша поддернул дверную рукоять, надавливая крепким плечом на массивное преграждение:

– Вызываем МЧС, – будем вскрывать дверь, – принял он решение. – Ответственность беру на себя! – заверил он сотрудников полиции, набирая номер.

Глаза Дениса глядели встревоженно. Он ждал, побледневший лицом, покрываясь потом. Холодок пробирал его. Он тревожился не застать Марту живой, нервно похаживал по площадке. Хотелось курить. День перекрылся ночью. И за окном мелкий, обильный снег косой траекторией насыпал сугробы. Загорелся свет уличный и на лестничной площадке.

Через двадцать минут бригада МЧС прибыла на место. Больше получаса она провозились, вырезая замок, после чего смогли проникнуть в квартиру. В небольшой комнате лежала Марта, в тяжелом шоковом состоянии. Вызванная бригада скорой помощи, отвезла ослабленную девушку в реанимацию. Марта и дежуривший около нее Денис встретили новый год в больнице. Он никуда не отходил от любимой, обещая отныне всегда снимать ботинки в прихожей.

74

Рассвет в стили маренго, с белыми малярными пятнами, размывался от востока, там, где солнце вспыхнув сполохом, заправлялось красно-желтыми подтеками. Мороз минус десять, сугробы как горнолыжные склоны, алые щеки у детей наевшихся шоколадных конфет, с мокрыми насквозь варежками от зимней забавы, игры в снежки.

Арина с Яной украсили и нарядили маленькую елочку. В одиннадцать вечера семья Колосовых сели за скромный стол. Алмаз крепко заснул под новогоднюю домашнюю суету. А Семка, уставший ждать, когда все соберутся, следом закимарил на стуле, ничего не успев поесть. Маруся отнесла его в кроватку. Сонечка, в платье снежинки, в предвкушении деда Мороза, сияла улыбаясь. Ее карие глазки блестели добрыми, наивными надеждами, детское сердечко трепетало от счастья увидеть настоящего зимнего волшебника. Маруся раздала своим детям по небольшому подарочку. Соня, развернув куклу, тут же расплакалась.

– Ну не плачь, милая. Почему ты плачешь? – догадывалась Маруся о причине.

– Дед Мороз, он что не придет? – спросила она плаксивым голосом. Мокрые глазки смотрели на маму.

– Может он придет, когда ты будешь спать? – подсела Маруся к дочери. – У него много работы, стольким детишкам необходимо раздать подарочки.

– Тогда я не буду спать! – смело заявила Сонечка, насупившись.

Маруся подтерла ей слезки и приласкала. Забили куранты. По новогодней традиции Маруська разлила шампанское себе и Арине, детям лимонад, загадав желание, резанули стаканами, чокаясь, вскрикнули – ура! В поселке загремели салюты. Разноцветные искры отражались в окне. Прильнув к окнам, они долго наблюдали за россыпью праздничных блуждающих огоньков. В этот момент у Маруси на душе ворохнулась одинокая, горьковато-приторная, неизвестно откуда взявшаяся печаль.

75

Январь наседал на Марусю тяжелой ношей. Приходили навязчивые воспоминания о бабушке Паулине, о Жене, редко о муже. А был эта явь только вчера, а сегодня уже ничего и нет этого. И стыло ее сердце горячим холодом, и не помогал ей бабушкин халат. Разреветься бы горькими слезами, выплакаться за все. За не состоявшуюся крепкую семью, как она мечтала по молодости, а достатке в доме, о любви, которая прошла мимо ее. И годы, уже какой-то ускользающей жизни. Миг, который есть и уже нет.

– Нельзя оглядываться на прошлое, – говорила ей бабушка с душевной простотой. – Живи внучка всегда настоящим. Главное, чтобы дети были здоровы. Остальное бог даст.

Маруся, таясь от детей, вытирала слезы и натягивала воодушевленную улыбку. Ведь, насколько, верно, она счастлива жить среди своих цветущих, добрых, любимых детей. Она справится, она сумеет идти вперед, жить сейчас, радоваться каждому мигу. «Больше никакой слабости. Никакой! Скоро долгожданная весна с поволокой, много тепла и солнца!»

К середине Января, вернулись Денис с Мартой. Ее здоровье почти восстановилось, улыбка не сходила с лица. Скулы блестели чуть розоватым глянцем, глаза обновлено-чарующие, с проницаемым блеском. Обживаясь заново, дом казался Марте непривычно неуютным, подделывая обиход, она потихоньку подстраивала его под себя. Денис пообещал ей зачистить курятник и заселить его новыми курочками-наседками.

В феврале озарились рассветы ликерно-золотистым цветом. Играли птичьими, звонкими запевами. Крякали дикие утки, делая перевал на полынье водоемов. Ленивые перисто-слоистые облака передвигались неохотно, уступая еле заметному дуновению ранней весны, угощая радужным настроением. Падал снежок, заметал, присыпал недавно убранные дороги.

Поредевшим утром собранная на учебу Арина подошла к матери:

– Мама, тут такое дело, просят заплатить за второй семестр. Я вечером не стала тебе говорить. Если нет денег, я брошу учиться и пойду работать! – отчаянными нотами проговорила она. Кожа молочная, в глазах чистый огонь, будоражащий к победе.

– Сколько дали времени? Скажи им что заплатим на днях. Тебе на следующий год дипломную работу писать, а ты бросать собралась! – не одобряла Маруся Аринкину необдуманную скорость перемен. «Сейчас перекантоваться, а там Сема в садик пойдет, она на работу устроится».

– Хм. Жаль, что Влад не моим был отцом, я бы бесплатно училась хотя бы, а так никакой пользы. Что жил, что нету! – раздраженно сказала Арина, злясь на покойника, покусывая свои девичьи медовые губы.

– Ариночка, ну что ты говоришь? – оборвала ее Маруська, с замороченным выражением.

– Где же ты найдешь денег? – бросила она на мать пытливый, вопросительно-озабоченный взгляд.

– Сдам серьги в ломбард, бабушкин подарок…, – потянулась Маруся к мочкам своих ушей.

76

Забрезжившее утро, в теплых миниатюрах, просвечивало неподвижный прозрачный воздух. Почерневший местами снег портила природные пейзажи серая слякоть. Избы бесцветные, сморщенные от старой отслоившегося слоя краски. Тусклые заборы, а за ними унылые, голые ветки разросшихся деревьев.

Женя приехал на побывку в родные пенаты, но друзья зазывали его в компанию. Пили пиво, жарили шашлыки, вспоминали школьные годы, рыбалку, приключения. Успев побывать в нескольких местах, он заскучал, пустая тоска точила безотрадное сердце, не преминув однажды зачеркнуть единственную любовь к чужой, но желанной женщине. Не спавший всю ночь, он плелся по поселку, подумывая прийти домой, выспаться и уехать, примыкая обратно к своему богемному режиссерскому обществу.