МирЭМ

– Алло! Кто это!? Алло? – затрубил он приглушенно-настороженный голос в трубку.

– Некому аллекать, ты звонок скинул! – объяснила ему Марта, владея собой.

Его лицо тотчас же обуглилось, глаза налились смолой, как у огнедышащего дракона, из горла вырывалось жерло пламени:

– С кем ты сейчас разговаривала? Какие фотки? Кто должен прислать? – губы его нервно тряслись. Со свирепостью он просверлив в Марусе дырку, прожигая ее патроном навылет.

Она рассерженно и неохотно ответила. Оправдываться ей было не в чем:

– Я говорила с Мартой по видеозвонку, Влад. Извилин у тебя вообще не осталось в голове, грубо вырывать телефон из рук?!

– Где, где твоя Марта!? – натянулся его голос струной, резкий взгляд издергался бровью.

– Проверь, если охота! – прошипела она на мужа кошкой.

Убедившись, что Маруся не врет, он сразу стих, как холощенная ночь лесу. Отложив устройство, он как дикарь налетел на нее, целоваться:

– Я так соскучился! – встрепенулся он, подсовывая к ней свои холодные губы, настойчиво прочно удерживая жену в объятиях.

– Уйди, отстань, оставь меня в покое, – отпихнула она от себя мужа. – Не трогай меня, пожалуйста, – взъерошилась Маруся, стряхивая с себя жесткие руки Влада.

Огненный солнечный луч, извергаясь пеплом через окно, лавиной тяготился к дощатому полу. Маруся подошла и задернула штору, огораживаясь от солнечного язычка, держась как можно подальше от мужа. Длинные, распущенные волосы она прибрала на одно плечо. Дотронулась рукой до лба, будто в миг голова разболелась.

– Да почему я не должен тебя трогать? Я люблю тебя! – прикрикнул на нее Влад, не в состоянии понять ее поведения.

– А я тебя – нет! – чистосердечно доложила она, растревоженная отвратной выходкой мужа.

– Повтори? Не расслышал, – ее губительные слова, ударили по нем клинком в сердце. Он не верил своим ушам. «Может ослышалось?»

– Не люблю! – повторила она, бесстрастно.

– И давно ты меня не любишь? – замялся Влад, согнув спину, не замечая очевидные перемены в настроении у жены. – У тебя кто-то есть? – навострился он взглядом, собирая пальцы в кулак, собираясь начистить морду Маруськиному новому ухажеру.

– Конечно, очередь стоит за окном! – тривиально ответила она, оглядываясь на шторы. Ее каштановые волосы растрепались, рассыпались по плечам.

На эмоции взрослых сбежались чуткие дети, уставившись, взволнованно заморгали глазками.

– Что произошло с тобой? Уже не в первый раз внушаешь мне это! Раньше ведь ты меня любила!

– Что было, то прошло, – изъяснилась она открыто, обнимая детей.

Владу, позвонил кто-то и он отклонился поговорить. – Я все выплачу, – обещал он кому то, – я все выплачу! На работе аванс жду и выплачу сразу.

Маруся догадалась, звонили из конторы, где он брал займ.

62

Тучи, как пастбище белых овец, забуксовали в одной точке. Бронзовое солнце, пробираясь между облаков, смешивало на небе иссини-золотистые и белые тона. Мороз в Липецкой области крепчал, покрывая поверхности ледяной коркой. Скрипела Маруськина калитка, а сытая псина, благовидно дремала в теплой избе у входной двери, грызя говяжью вкусную косточку. В избе практически не работала система отопления. Приходилось дополнительно греться обогревателями и горячим чаем. Маруська нацепила на детей кофты, на ноги шерстяные носки.

Розово-фиолетовый день засел за окошком присыпая снежком, рассказывая новогодние сказки, сочиняя новые зимние истории, подсвистывая вольным ветром. Марусе тоже хотелось бы верить в добрые чудеса, светлые, детские, но ее душа поседела раньше времени, обтерлась прозаичной мудростью, и разум в должном порядке взял над ней верх. Уставшее Маруськино сердце хотело поговорить с бабушкой Паулиной, но бабушка бесспорно отправилась в рай. За все время ни разу не явилась к ней во сне, ни разу не напомнила о себе каким-нибудь неким знаком.

День незаметно стирался, тушился, одеваясь в мантию. Не дожидаясь полдника, скучный месяц свесился крючком. Натянув бабушкин халат, она обратила внимание на свои сухие, шелушившиеся руки. Крем для рук закончился, а новый тюбик не купила. Деньги шли на самое необходимое, тем более что на носу Новый год.

– Мама, дай поиграть в свой телефон, – попросила Янка, прогулявшая школу в пятничный день.

– Можешь взять на столе, – разрешила она дочери.

Соня возилась с куклами, а Сема приставал к ней, отбирая игрушки. Детские крики стояли на весь дом.

– Зайчики мои, играйтесь потише, – обратилась она к детям выдержанным тоном, в состоянии редкого необъяснимого покоя, желая подольше побыть в этом обособленном коконе.

– Мама, он мешает мне, – пожаловалась Соня, подняв свои расстроенные, влажные глаза.

– Семка, где твои машинки, не мешай Сонечке укладывать ей своих деток спать. Русоволосый Сема задумался и отошел от сестры, проявляя к ней уважение.

– Мама, а к нам придет Дед Мороз? – наступательно спросила дочь, отвлекаясь от игрушек.

– Думаю, что – да. Мы ведь так сильно ждем его, и, если вы будете вести себя дружно и тихо, он точно зайдет к нам!

– И принесет подарки? – засветились Сонечкины глаза подлинным счастьем.

– И подарки! – уверила ее мама. – Это же самое главное! Дед Мороз с пустыми руками не приходит.

– Ура! Ура! – запрыгала Соня. И Семка запрыгал вместе с сестрой за компанию. Соня подбежала к маме и поцеловала в щечку: – мама, я тебя так люблю! Сема не отставал, дотрагиваясь пухленькими губками до маминой мягкой щеки.

– Мои любимые, и я вас люблю! – целовала Маруська своих детей.

– И Янку любишь? – испытывала Соня с огоньком.

– И Яну и Арину и Сонечку, и Сему, – всех вас! Мои любимые, самые дорогие! – сказала она, обнимая горячо своих детей. Маленькие тельца крепко жались к ней.

– А меня? – подключился Влад, неожиданно заявившийся, одетый в уличное. Щеки и нос зарумянились от мороза, сам развеселый.

Маруся тут же осеклась, сглатывая слюну:

– Ты чего так рано? – спросила она, внимательно обозрев его праздничные бездумные глаза, учуяв, что он выпил.

– Почему рано, очень даже вовремя, свое я отработал.

– Что это значит, объясни? – взревел ее голос взрывоопасно, с взбудораженным сердцем.

– Уволился. Послал их всех на рога, – чванно сказанул он. – Не могу я сидеть в наушниках по семь часов. Уши болят. В автобусе воняет! Лучше в такси вернуться.

– А с деньгами что? – враждебно натянулся Маруськин голос.

– Ничего. Я загасил свой займ, осталось немного! – монотонно ответил Влад. – Детишки, идите к папочке, я поцелую вас! – продребезжал он, пьяно.

– Не подходите к нему дети! – не разрешила Маруська, наэлектризовавшись. – От него пивом пахнет.

– Что ты вечно на меня наговариваешь?! Я нормальный, хороший отец! – гордо ударил он себя в грудь. – Сейчас схожу в магазин и куплю всем по шоколадке. Тебе что купить дорогая Марусечка, хочешь мороженное или мандарин? – покладисто произнес он.

– Отличная мысль, Влад. Сходи действительно в магазин! – одобрила она его решение, подталкивая на выход.

– Ждите меня, и я приду, – подмигнул Влад детям и жене, натянув на голову шапку, сваливая развязанной походкой.

Маруся, немного погодя, выскочила на холодную террасу, мороз мгновенно дотронулся до нее стылыми рукавицами, обжигая ее. В нещадной тьме блестел снег, пышно переливался настилом. Морозный воздух защипал лицо. С крыши сорвалась ворона, взлетев тяжело угнетенными крыльями. Дернувшись черными перьями, она неожиданно напугала Марусю, метнув ей в тапочки снежный ком.

– Ах, – отпрянула она.

Стряхнув снег, без промедления натянула на себя дверь посильнее, и не терзаясь мыслями намертво защелкнула засовом. «С нее хватит!»

– Яночка, дай мне пожалуйста телефон, я напишу Арине! – ее тело покрылось иголками, в глазах безоговорочная решимость.

– Ну сейчас мамочка, я доиграю!

– Я только Аринке напишу и отдам, – столбом встала мать около дочери, в ожидании телефона.

– На! – разочарованно сдалась Яна, которой не дали доиграть на самом интересном моменте.

Маруся быстро предупредила Арину: – «Дверь закрыта на щеколду, Влада я не впускаю. Будь аккуратна. Позвони, как пойдешь ко двору».

– Держи, – с воинственным настроем, вернула она телефон дочери. – Если что, папе не открывай, – предостерегла она Янку. Он с сегодняшнего дня решил пожить у бабушки, – отрешенно добавила она.

Через каких-то полчаса вернулся сам Влад с дребезжащими бутылками в пакете. Дернув за дверную ручку, понял, что Маруська его не впускает. Алмаз зарычал на него из комнаты, погавкав.

– Ты что же, решила меня не впускать домой? – выкрикнул он громко, озвучив первую мыль, что пришла ему на ум, постучавшись в окошко. – Маруся, ты слышишь? Открой, немедленно! Не ломай трагедию!

Маруся вышла на террасу:

– Да Влад, хватит. Ты мне не нужен здесь больше безработный. Нужно кормить детей, а ты бредятиной занимаешься! Снова купил себе пиво!

– Открой говорю! Я завтра же вернусь в такси! Не будь дурой! Мне мужик один подсказал, какая фирма доходная, грузовое такси.

– Когда начнешь работать и принесешь деньги, в размере не меньше десяти тысяч, тогда и поговорим с тобой.

– Какая же ты сука, Маруся, тварь! Выперла меня в такой мороз на улицу. Алмаз и тот дома сидит! – болтался его рот развязано.

– Если не уйдешь, напущу на тебя Алмаза! – пригрозила она.

– Сука ты, сука, тварь! – бросил он ей через окно и направился к калитке.

У Маруси даже полегчало на душе. «Кто бы знал, как она устала от него!» «Как же устала!»

63

Москва стояла в сизо-голубой дымке. Солнце, что одно на всех, напустило на себя выразительную актуальность. Светит, но не греет. Насущные морозы добрались и до столицы. Небесные кирпично-огневые заливы отражались в витринах, и стеклах московских квартир.

А Марта обжилась в стариковском музее. Ее не покидало ощущение, что она поймала за хвост Синею птицу счастья. Щедрый старик, сам оплачивал коммунальные услуги, попросив лишь, чтобы света много не жгла и охлаждала комнаты кондиционером, выдерживая до нужной температуры. По выходным она была совершенно свободна, собравшись в эту субботу съездить в гости к Маше. Деньги она решила экономить, надеясь подсобрать нужную сумму, впоследствии открыть свою фирму, предоставляя услуги по уборке.

Смахнув пыль с картин, вазочек, статуэток, за сохранность которых она отвечала головой, она усаживалась на старинный в черной коже диван восемнадцатого века и долго сидела на нем, углубляясь взглядом в пейзажи и лица, особенно ей нравилась цветочная поляна, с подписью Киселев А.А., «в этом что-то есть» – клокотало ее сердце трепетно, развивая в себе чувственность до предела.

В квартире доктора искусствоведа, Марта чувствовала себя комфортно. Ее обуяла легкость и непринужденность новой жизни. Да что там говорить: «Это ее квартира и она здесь хозяйка!» В комнате, где она спала, стоял книжный шкаф с книгами на разную тематику, что говорило о разносторонних интересах того, кто их покупал. Марта даже вознамерилась почитать некоторые из них, предпочитая художественную литературу. Ну например: Стендаля «Красное и черное», или Оноре де Бальзака «Шагреневая кожа», приглянулся ей и роман Жорж Санд «Консуэло».

Она не скучала, придумывая себе разные занятия, рисовала в каком-то старом, выцветшем блокноте двух человечек, придавая им разные рожицы, иногда вспоминала своих курочек и Дениса, которому отправляла мысленно: «живи как знаешь!», – упорно не признаваясь себе, что ее надтреснутое сердце скучает по нем, болит, не отвечая на его тысячный звонок и смс.

В пятницу, по договоренности, пришел Трофим Артемович и с контролем прошелся по квартире.

– Безукоризненно! – похвалил он Марту культурно улыбаясь. А Марта отметила, что лицо его как будто сильнее постарело, прибавило морщинок за неделю. – У вас дар, душенька! – проговорил он великодушно. – А это значит, что наш с вами договор продлевается автоматически…

– Спасибо вам! Мне тоже очень нравится следить здесь за порядком, – поблагодарила его Марта, приятно растянув губы в улыбке. – Может чаю?

– Можно и чаю, – не отказался доктор.

Марта ушла ставить чайник, а Трофим Артемович задумчиво обошел картины, собрание всей своей жизни, посмотрел на портрет жены, забылся, вышел в прихожую, обул ботинки.

– А чай? – всплеском спросила она, замешавшись взглядом.

– Знаете, душенька, я не буду пить чай. Вспомнил про важную встречу, мне нужно спешить, – произнес он застревающими в горле словами. – Кстати, – подвернулась ему важная мысль и подчиняющий жестом он махнул ей рукой, – деньги. – Тут немного, а остальное как закончится месяц, – передал он хранительнице своего очага хлебосольное вознаграждение.

– Спасибо, – обрадовалась Марта, млея и не заметила, как доктор, сняв ключи с ключницы, вышел, захлопнув дверь.

64

В нотариальной конторе в очереди сидели люди. Два нотариуса и три секретаря, которые подготавливали документы для подписи.

Трофим Артемович направился к знакомому кабинету, к знакомому юристу.

– Здравствуйте, здравствуйте! – поздоровался нотариус, Александр Сергеевич, горячо пожимая руку. – Дело какое привело?

– Серьезное. Окончательное! Составляем завещание на девушку, с которой мы были у тебя недавно. Хорошая девушка.

– Я нисколько не лезу, Трофим Артемович, – очертил твердым порядком нотариус, но, прежде чем приступить оформлять, подумайте все-таки о родственниках, – корректно проговорил серьезный юрист, взглянув на клиента убежденным взглядом.

– Есть дальние родственники моей жены, – старательно заговорил старик, углубляясь в каждое слово, – это далеко не те люди, чтобы завещать им такие подарки! Я знаю, чем дело закончится. Растащат по кускам и разворуют, да на помойку выкинут! А Марта мне по-отцовски понравилась. Скромная, ответственная, хозяйственная, – рассудил он. – Завещаю свое имущество ей.

– Документы нужны, Трофим Артемович, – напомнил Александр Сергеевич, методично. – Свидетельства о собственности, справку из психдиспансера, ваш паспорт и паспортные данные девушки.

– Мои документы со мной, а паспортные данные девушки возьмите из договора. Так же ведь можно?

– Можно! Вопросов нет! – принялся Александр Сергеевич сосредоточенно работать за компьютером, а завещатель ждал, которому не здоровилось с самого утра. Мутило и голова кружилась, но он ждал, с важной надобностью. «Поставит подпись и пойдет налегке».

Александр Сергеевич, не моргая, положил перед завещателем документ:

– Трофим Артемович, внимательно проверяйте объекты завещания, а потом вот тут пожалуйста полностью свою фамилию, имя, отчество и подпись.

Дед, натянув очки, прочел документ и удостоверившись взял авторучку, твердо вывел: Сахаров Трофим Артемович, – черкая роспись.

– Документ подписан, и будет храниться в нашей нотариальной конторе, сохранность которого мы гарантируем, – уверил юрист, с неулыбающимся, предельно ясным лицом.

– Спасибо вам, Александр Сергеевич, всего доброго.

– Всего доброго, Трофим Артемович! Обращайтесь, если что.

Трофим Артемович вышел из нотариальной конторы и прищурил глаза, ослепленный декабрьским солнцем. Прошлепав до автобусной остановки, запыхавшись, присел на лавочку. Сердце сдавило. В поисках таблетки ощупал карманы, найдя в них две пары ключей. «Вот болван!» – поразился он сам себе. «Нужно непременно воротиться до Марты» – направился он к переходу, замертво завалившись у лестницы.

65

Московское солнце в субботний день припустило вожжи, ослабляя морозы и напуская на землю мелкий снежок. Ветер стелился по асфальту, залетал в переулки, затмевал лица прохожим, снежной крошкой оседал на козырьках подъездов.

Марта собралась к Маше, подошла к двери и застыла как вкопанная. Связка ключей пропала. «Он наверное забрал ее ключи по ошибке, иначе какой смысл? Надо ему позвонить!» Она быстро набрала Трофиму Артемовичу. Звонок срывался. «Как же ей быть?» Открыв дверь, Марта обозрела безлюдную площадку, с решетчатым лифтом. Выйти она может, но зайти уже нет. Дверь захлопывалась, но обратно в квартиру без ключей не попадешь.

Паника овладела ею! Нужно постараться, дозвониться старику. Глаза рассеяно забегали по телефону. «Что же могло случиться, не берет трубку?» Лицо скукожилось, на висках проступили капельки пота. Волнение дробью замельтешило по телу. Она предупредила Машу, что не сможет к ней приехать, не вдаваясь в подробности. «У нее все отлично, старик объявится, вернет ей ключи и в следующую субботу она встретится с Машей», – успокоила она себя, подбодрив.

Дверь снова притянула ее. Приотворив щель, Марта высунула нос. Ни шарканье шагов, ни человеческого запаха. Скрывающийся, короткий день приобщился к мраку, заретушировав лестничную клетку, ступеньки. Воротив дверь назад, она закрыла ее на внутреннюю задвижку. Какой-то непостижимый ужас подчинил ее себе. На голове зашевелились волосы. «Ей нужны ключи!»

Весь вечер она безрезультатно набирала номер Трофима Артемовича, загоняя себя в угол. На часах девять вечера. Вспомнив, что последний раз поела в час дня, открыла холодильник. Из содержимого: – сыр, творог, масло, яблоко, куриная грудка. Овсяная каша быстрого приготовления, гречка, хлеб.

Съев яблоко, прошла в туалет, и тут наконец завибрировал телефон. «Трофим Артемович!» Радостная спасительная дрожь прибыла в руки, надеясь, что это – он. На дисплее светилось – «Маруся».

– Маруся, сейчас… сейчас, – вознамерилась она ответить, пожалев на секунду, что не сам владелец звонит. Ватные руки застопорились, отказываясь действовать и телефон, словно живой выскользнул, падая в унитаз. – Маруся!!! – вздрогнул ее голос, зажигая в глазах сдавленное оцепенение.

Вытащив стремительно телефон из воды, она понадеялась его просушить, положив на батарею, моля об этом… «Работай! Прошу работай!» – молила она глазами, глядя на бездушный телефон. «Ну если что, деньги у нее есть, сможет купит новый, надо лишь дождаться Артема Трофимовича».

На следующий день она установила: «осталась плюс и без телефона». «Ну ничего, придет Трофим Артемович на следующей неделе и все наладится…»

66

Влад три дня штурмовал Маруськину хату. Ночуя у матери, он приходил, стучался, вызывал жену на серьезный разговор. Алмаз, деря глотку лаял на него, защищая любимую хозяйку.

– Давай поговорим откровенно. Скажи, что тебя не устраивает? Я исправлюсь!

– Развожусь я с тобой! Меня все не устраивает! – отвечала ему Маруся, не сдаваясь. – Пиво каждый вечер и вечные поиски работы.

– А каком разводе ты мелишь? Кто натискал тебя? Где же я пью? Всего то одну бутылочку! Ну Марусечка, умоляя, впусти меня домой, буду тихо себя вести. Обещаю! – причитал Влад, пытаясь склонить к себе жену. Лицо взвихренное, опухшие глаза лихорадочно блестели.

– Нет, Влад. На этот раз я не поведусь на твои уговоры. Мне даже денег от тебя не надо. Ничего не надо!

– Как скажешь! Но, ты… ты, знаешь кто? – закипятился Влад, раздувая ноздри, задышав тяжело.

– Мне все равно кто я! Хоть всеми неприличными словами назови!

– Назову, если не откроешь дверь отцу своих детей!

– Не открою. Устройся на работу, приведи свою жизнь в порядок, – советовала ему жена.

Влад уходил и возвращался снова. До часу ночи распевал под окном песни и не давал им спать. Стучался в окна и бил по стенам лопатой. Маруся молилась про себя, дети все эти дни были ее поддержкой. В магазин не выходили, доедали что было. За место хлеба напекли на прокисшем молоке блины. Ели их с вареньем. Алмаз ел свое и подъедал за детьми. Выпущенная псина погулять на улицу, управившись мигом рвалась в тепло. И в этой идиллии, они испытывали какое-то затаенное счастье, дом успокаивал их благодушно, пронизывая своей родовой любовью.

На третий день, он заявился пьяный в стельку, одичалый и остервенелый. Кидался в окна мелкими камнями, обзывался на Марусю, нес бессмысленную чепуху и напевал военные песни.

– Что тебе надо, Маруся, всего то десять тысяч? – вопил он истошно, скаля зубы. – Что так мелко плаваешь? Проси больше, я владею всеми деньгами мира! Что же, ты думаешь я подлец? Не приношу в семью деньги? Да, я все для вас делаю! Все что ты просишь. Съезди туда, съезди сюда… Мне для вас ничегошеньки не жалко! – выдыхался он орать. Уходит и приходил на следующий день, проспавшись к утру, но уже пьяный к вечеру, штормовал Маруськину избу, терроризируя свою семью.

Морозы неспеша спадали, но земля как камень чугунный. Безжизненная, черствая, скользкая, с толстым ледовым настилом. По ночам пурга присыпает. День облачный, влажный, черно-белый.

Влад не прекращал свои попытки прорваться. Притащившись пьяный в стельку, он заскоблил по окнам обмерзшими пальцами. Маруся с детьми не сразу определили, что звук этот, очередные проделки Влада. Сердце от ужаса застыло у нее, боясь, что он додумается разбить окно лопатой, в намерении залезть в дом.

Лыко у него не вязало. Поначалу слова тряслись, хрипло обрывались в горле, но вскоре он заливисто заорал, выпуская из нутро, наболевшее:

– Сына, сыночек, мать твоя окаянная, разлучила нас с тобой! Потому что она тварь подлая! Подлюка! Всех ее любовников перережу на куски и на березе развешу, – грозился он расправой. – Не думай, я не слаб! Я ой, какой сильный! Сейчас пойду и найду этот хренов клад! Знаю… знаю, где он закапан! Есть местечко на примете. Откапаю, делиться с тобой не намерен! Ты, Маруська этого не заслужила, потому что ты сука, сучара, морда овечья! Все сказал! Я любил тебя. Сильно любил! И тебя и детей! Прощайте дочери, прощай сыночек, знайте, ваш папка любил вас, – выдавил Влад последнее изречение, заткнулся и поплелся в сторону глубокой скважины.

– До чего ужрался! – затревожилась Маруся, сказав об этом Арине. – Снова к ямам своим направился. Земля то обледеневшая, свалится же! – спохватилась она, увидев из окна спальни, как Влад проковылял к впадине, собираясь пройти мимо, но ноги его стесненно заплелись на месте, спотыкаясь. Пошатываясь шарнирно, он занемел, запрокидывая голову, и потеряв равновесие в доли секунды, улетел на дно пропасти, где когда-то был Маруськин огород.

– Ах, – вырвалось у Маруси, – Арина пригляди за детьми, оставайтесь дома, – выскочила Маруська на улицу, накинув куртку. Алмаз разошелся лаем, тыкаясь лапами в окно.

Держась маневренно на скользкой поверхности Маруся, пододвинулась к яме. Влад лежал неподвижно, без сознания. Она спустилась по двухметровой деревянной лестнице на самое дно. Муж не дышал, пульс не прощупывался. Не поверив своим глазам, она уселась рядом с ним на глыбу снега, тихонько толкнув в плечо:

– Ты слышишь, меня Влад? Очнись, пойдем домой, – притронулась она к его голове теплой ладонью. – Пойдем, мой хороший. Все будет хорошо! – поглаживала ему бережно щетинистое лицо. – Бог с этими деньгами. Что я в самом деле, сдурела. Устроишься в такси, заработаешь, – плакала она, глотая слезы, склонившись над мужем, – ну что ты тут разлегся? – Замерзнешь! Ты просто упал, ничего страшного. Все падают, но поднимаются и живы. Пойдем родимый, хватит тебе уж тут лежать, – пригладила ему волосы окоченевшей рукой.

– Мама, вылезай оттуда. Влад мертв! – позвала ее Арина, стоявшая у края ямы.

– Зачем пришла, – подняла Маруська голову. – Иди, иди, смотри за детьми, мы сейчас придем, – проговорила она, словно в помешательстве.

Арина, не выдержав, слезла вниз:

– Вставай мама, давай поднимайся, – дергала она ее за рукав куртки, пытаясь оттащить ее от мертвого тела. – Оставь его. Он уже не вернется домой! Опомнись в конце концов! Он мертв! – вскрикнула старшая дочь, взрываясь от отчаяния, нахлынувшее на нее, – твои дети тебя ждут дома! Тебя!

Маруся, оправившись от ступора, посмотрела на бездыханного Влада. Его неподвижное тело широко распласталось с закрытыми веками. Она подтерла свои слезы, почувствовав сковывающий ее озноб. С неба на них посыпался мокрый жесткий снег, сострадая ей. – Прости, – попрощалась она с мужем. Его бледно-синее лицо облипали снежинки, запутываясь в волосах. Оставив труп, Маруся поднялась, опираясь на Арину, выкарабкалась обратно наверх по лестнице.

67

Квартира господствовала в тишине, ни шорохов, ни скрипов. Соседи и те тихие, никак не выдавали себя, а может никто и не жил по соседству, иначе как объяснить пустоту вокруг. Вымерли разве что?

В ожидании коллекционера Марта караулила дверь. Позвонить ему не было возможности, после того как она нечаянно утопила телефон в унитазе, он сгорел в довершении, просушиваясь на горячей отопительной батареи. Осталась она без ключей, и без телефона!

И все же она не забывала и убираться. Протирала пыль и мыла полы, в которых уже отражалась и она сама. Еда почти закончилась. Осталась овсяная каша, кусочек масла, немного хлеба и яблоко с увядшей кожурой. Слава богу еще был чай пакетированный и сахар.

Каждый день она была наготове, дожидаясь пятницы, день его посещений, по их с коллекционером договоренности. Сохраняя самообладание, ей что-то подсказывало, что он не наведается в ближайшее время и, быть может, с ним приключилась беда… Мысль, о том, что он специально забрал ключи, она не рассматривала, хоть и мало его знала. «Ну уж, не такой он человек. Просто старый, рассеянный. Нечаянно и прихватил».