МирЭМ

– Решила, стало быть, – запечалилась Маруся и глаза ее почернели угольками.

– Решила, но ты не расстраивайся. Устроюсь, приедешь ко мне с детьми. Бросать тебе надо бесшабашного своего мужа. Он не в себе! – смело настроилась Марта, победоносно. На душе отвратительно, но вера, что все получится, будоражила ее.

– В точку сказала. А Денис знает, что ты уезжаешь? – спросила Маруся и воробьи подлетели к окну, щебеча взбаламучено, поделить меж собой кусочек хлебушка не получалось у них. Крыльями взмахивали трепетно, снег с подоконника стряхивая. А день невозмутимо сырой и холодный, угнетающий.

– Ему зачем знать!? Он на работе сейчас и не говори ему! – остерегла ее Марта, с естественным румянцем. Глаза невеселые, без блеска.

– Не буду, раз просишь. И курочек своих не жалко оставить?

– Пусть он за ними и смотрит, – злилась на него Марта, тая обиды. – Это его была идея! Надоело его отношение, – усмехнулась она, облизнув алые губы.

– Желаю тебе тогда на новом месте хороших возможностей! – от души благословила подруженька, глядя на не нашинкованную капусту для борща.

– Спасибо! Люблю тебя!

– И я люблю тебя, подруга, – призналась Маруся, и со слезами обняла Марту на долгое расставание.

60

Липецк украсился новогодними огнями. Ель городская, нарядная, с наконечником звезды украшена, гордо устремленная в небо. Кружить настроением радостным головы жителям и гостям. Без суеты, маневренно устремился народ по сокровищницам за подарками с представлением о детстве. Волшебство мерцает и мерещится, что дед Мороз по городу самый чистокровный ходит, счастьем просто так одаривает.

Марта приехала на вокзал. В окошке по продаже билетов, она протянула паспорт.

– Говорите! – поторопил ее кассир – женщина, с платочком на шее шелковым.

– Мне на сегодня один до Москвы.

– Есть СВ, на фирменный поезд Воронеж-Москва, остальные раскупили, – оповестил кассир официальным выдержанным голосом.

– Пойдет! – согласилась мгновенно Марта. Ей все равно на каком до Москвы ехать, хоть в багажном отделении.

– Четыре тысячи шестьсот два рубля.

Марта вынула пять тысяч и передала кассиру.

– Два рубля посмотрите!

– Одну минутку, найду, – по карманам зашарила Марта. Лицо серьезное, словно перед экзаменом.

Через пять минут кассир вернула паспорт, билет на поезд и сдачу. Дело сделано, билет в кармане, расслабилась она. Осталось законспирироваться от Дениса, чтобы не спохватился и не узнал ее, а потом попить чаю на привокзальном буфете. Ну а если, не спохватится, то и не надо, в Москве получше перспективы. «Не велика потеря в ее жизни! Жизнь, она только начинается!»

Марта прошла в женский туалет, где полностью закрасила лицо тональным кремом. Брови, ресницы и рот. Замотала платком голову, плотно прикрывая красивый, открытый лоб и надевая сверку ко всему черную шляпу. А поверх пальто и шарфом замоталась, скрывая свой хорошенький носик. В таком виде, она попила в буфете чай, а бутерброды у нее были. Табло перелистывало расписание. Задремав на скамейке в зале ожидания, она чуть было не опоздала на поезд. Яркие звезды, сияя мощнее чем обычно, провожали Марту недоступным галактическим светом. Проводница долго рассматривала пассажирку, не признав личность в паспорте.

– Это я, девушка, это я – подтвердила Марта, показывая на себя озябшей ладонью, принюхиваясь к специфическому запаху поезда, состоящего из смеси угля для топки вагонов, солярки и креозота.

– Проходите, – пропустила ее проводница, одетая по-фирменному, боле не сомневаясь.

Пассажирка, прихватив клажу, поднялась в зелено-голубой поезд и прошла в свое купе, занятое наполовину пожилым мужчиной. Старенький, но любезный на лицо. Слабо улыбнувшись, он с любопытством рассматривал свою спутницу, которая, сняв шляпу с широкими полями, размотала шарф, скинула пальто и платок, рассыпая своими длинными, каштановыми волосами. Найдя в сумочке ватный диск, Марта тщательно стерла тональный крем, превращаясь в себя.

– Вы от кого-то удираете? – спросил попутчик прямолинейно.

– А вы в полиции работаете? – огрызнулась Марта, уставшим голосом.

– Нет. Я искусствовед, Трофим Артемович, еду из Воронежа в Москву, где встречался со студентами и читал им лекции, – доложил о себе мужчина со всей открытостью, хрипя под нос.

– Я, Марта, бегу от бывшего, который недооценил меня, а теперь навсегда потерял, – подключилась она к диалогу с дедом.

– Марта? Какое красивое и необычное имя, – выскользнуло у Трофима Артемовича. Замусолил он глазами по девушке, по-старчески слабыми зрением.

– Спасибо, – разместилась Марта, разложив себе матрас, заправив простыню.

– Не желаете выпить чего-нибудь? – охотно предложил старикашка.

– Не пью с незнакомыми людьми, – уставилась она в окно и поезд тронулся, а вместе с ним и сердце дрогнуло.

– Так мы уже знакомы.

– Это не повод.

– А чем же ваш бывший так обидел вас, что бежите от него? – до охоты ему было поговорить с красавицей.

– Вы думаете это интересно? – глянула на него Марта, скосив глаза.

– А почему бы нет, нам ехать всю ночь.

– Бутербродик будете? – угостила она его хлебом с сыром и сервелатом.

– Давно не ездили в поезде видать? – замаячили его глаза в удивлении. – Сейчас продуктовый набор дают, каждому, словно космонавтам. Вот ваш.

– Я люблю свое поесть, – подвывал у Марты желудок, слюнною давившись. – Будете?

– Не откажусь. Закажу по такому случаю нам чаю, покину вас ненадолго, – вышел пожилой сосед за чаем.

«Любезный какой», – подумала про него Марта, откусывая бутерброд, стараясь что-нибудь различить в ночной мгле, глядя на свое оконное отражение.

Через некоторое время он занес стаканы в подставках, а сахар в наборе.

– Вот, угощайтесь. Невидимый дымок поднимался клубочком и убегал прочь из купе, где теплилось дыхание попутчиков.

– Спасибо, – подсластила себе Марта, уезжая в неведомую Москву. Она вся такая горячая и смелая. Ноги, руки при ней, голова в порядке, а сердце предательски с Денисом осталось.

– Так он вас обижал, ваш бывший? – засыпал вопросами Трофим Артемович, помешивая ложечкой сахар.

А за окошком темень, ворохи белого снега, домишки с тусклыми огоньками.

– Не то слово! Представляете, я каждый день слежу за порядком в избе. Убираюсь, готовлю есть, наглаживаю ему рабочие рубашки. Говорю ему, не ходи в обуви, а он!? А он мне сказал, хочу и хожу, это мой дом! Как вы на такое смотрите отношение!? – выдавили ее губы накопившуюся желчь.

– Отрицательно. Не люблю, когда ходят в обуви. Так вы все умеете делать по дому? – невольно подивился старик чему-то.

– А как же, абсолютно все, – в недоумении вздрогнула Марта, – «на что делает упор ее собеседник?» – Вы знаете, я страдаю перфекционизмом, мне нужно во всем идеал, – честна была с ним она. – Ничего лишнего. Ни кружки с чаем, когда она не на своем месте стоит, ни пылинки!

– И поэтому вы решили ехать в Москву?

– Бесспорно туда. Знаете, как говорят в народе: – кто в Москве не бывал, тот красоты не видал!

– Вы, наверное, ни разу не задались вопросом, откуда пошло название – Москва? – хитро спросил дед.

– Не знаю, к чему мне задумываться, а вы? – и глаза ее перестали моргать, в желании услышать ответ.

– Многие историки и филологи сошлись во мнении, что название Москвы произошло от древнеславянских – «мостков». Явился Юрий Долгоруков, пересек мосток и на ум сразу навеяло – Москва здесь стоять будет! – почти напел дедок былое величественное пророчество.

Марта раскрыла рот, перерабатывая услышанное. Дед-то не простой перед ней, как какой-то «кот ученый».

– Славно, – подчеркнула Марта, – а я теперь свою фирму в Москве открою, клининговую. Любым помещениям – чистоту и порядок обеспечу, – поделилась она своими намерениями на будущее, почти как Юрий Долгоруков.

– Дельный подход, да багаж то невелик у вас, для Москвы…, – кашлянул старикашка, умильно.

– Самое необходимое, не на дискотеку еду, – глотнула она чаю.

В окно несильно задувало. Фонарные столбы вскользь освещали своими бликами лица двух попутчиков, и как машина времени, поезд несся в будущее.

– А до фирмы заниматься чем намерены? – голос у старика любопытный, располагающий. Сидел он уже дремал, как в его купе ворвалась с кипящей кровью, попутчица. Жгуче-красивая, молодая. Перебился его сон в мгновение, и так уж десять лет он страдает от недобора сна. Когда люди спать ложатся, у него ни в одном глазу, а днем на его веки тягучий сон наваливается в самый неподходящий момент. Соберется спать поздним вечером и пялится на стену, думая об былом, что пролетело скоротечно. «Жил ли?» – дивился старик сам себе, с богатым опытом пережитых лет.

– Поживу у подруги, – плечами пожала Марта, собирая в резинку на затылке тонкие, сильные волосы.

Дед хмыкнул, потер руками лицо, отставляя от себя пустой стакан:

– Все на новый год в родные пенаты едут, а вы из дому? Встречать новый год подальше от семьи, традиция иная?

Марта облизала потрескавшиеся губы:

– У меня подруга в Москве, с ней Новый год и справлю, – а у самой скоблит на душе. Будто потустороннее забурилось в ее тело и мешает теперь привычное спокойствие ощущать.

– А как обстоит дело с пристрастиями?

– Вы о чем? – всполошилась она, подняв свои брови, показывая, что намек неуместный.

– Курите?

– Нет, еще чего!? И так задымили планету! – отозвалась она критично.

– А что-то в целом вы умеете делать, профессия у вас есть? – неугомонно доставал ее старик своими вопросиками, а поезд стучал колесами, убаюкивал в приятной тряске.

– Моя профессия – винодел, – выдала с ходу Марта, – то, чему меня научила моя мама, делать шикарное домашнее вино, а остальное, все понемногу, и пожалуйста, давайте уже о себе что-нибудь расскажите. Чем занимаетесь, что за лекции читаете?

– Прежде чем о себе поведать, разрешите последний вопрос? – обратился к ней Трофим Артемович, источая запах закрытого увядающего цветка.

– Задайте.

– Вы, как винодел, сами как относитесь к выпивке?

– Могу конечно, с подругами, но не страдаю избытком. Сижу перед вами сейчас, я абсолютно трезвая, – сказала она, как на духу.

– Что ж, Марта, изложу про себя. Я доктор искусствоведческих наук, – приступил он о себе рассказывать не торопясь, будто раскрывал секретные материалы. – Моей жены давно не стало. Мы с ней учились вместе и наши страсти совпали. Защитили мы с ней в одно время докторскую и годами вели исторические государственные раскопки, писали научные работы. Все, что мы с ней зарабатывали, тратили на покупку старинных вещей, произведения искусств, создавая свою частную коллекцию.

– А дети то что? – главное волновало Марту, под звуки качающегося поезда.

– Все нам было как-то не до детей, – с горечью ответил он, оттянув губы, – жили увлеченно и не заметили мы, с моей голубушкой, как жизнь прошла…

– Светлая память вашей жене, – посочувствовала Марта, ощущая дремоту. «И под одеяло уж хочется лечь и ноги вытянуть».

– Спасибо! Вижу, вы хорошая девушка.

– Спасибо! Вы, наверное, тоже ничего!

Трофим Артемович засмеялся скрипуче, а после сказал: – я могу вам предложить работу, испытательный срок – две недели. Если справитесь и меня полностью устроит, продолжим сотрудничество.

– Что же за работа такая? – бдительно уставилась на него Марта, навострив слуховые перепонки.

– Да, не думайте! Я стар уж, и вы мне в дочери годитесь, – сообразил он сразу по взгляду красавицы, ее настороженность. – А работа нехитрая, убираться на совесть в квартире-музее, следить, чтобы не было пыли, с гарантированным проживанием, разумеется. Там никто не живет, но порядок поддерживать надо, иначе, весь наш с женою ценный вклад, зачахнет.

– А вдруг, что случится с вашим вкладом? – уточнила она, мечтая уже закрыть глаза.

– Вы уж извините, в договоре пропишем об материальной ответственности, плачу за это достойно. И уж не думайте, повторюсь, я никакой не извращенец. Приставать к вам не буду!

– Об этом тоже пропишем в договоре, – выдвинула Марта свое условие, доверившись старику, показавшийся ей вменяемым.

Доктор засмеялся, открывая целую полость зубов, – не против!

– Давайте попробуем, – ответила неробкая Марта.

– Тогда сейчас ложимся спать, а утром доедем до квартиры, покажу место работы.

Марта ответила – да, – и уложилась спать, вытягивая ноги. А старик не спал, раздумья бередили его. Он всегда мечтал о такой дочке, как Марта. Яркой, пытливой, смелой. Она бы продолжила бы его дело.

Поезд мчался навстречу вьюге, останавливался время от времени на станциях, подселяя попутчиков до Москвы, и срывался, гремя вагонами, постукивая железными колесами. Ночь декабрьская, холодная. Трещит мороз стойкий, а по лесам хищные звери голодные, с зелено-желтыми огнями испещряют, гонимые инстинктом бегут на запах.

60

Поезд пришел на Павелецкий вокзал города Москвы. Проводники опустили лестницы, по которым устремились сходить на платформу приезжие. А встречающие, с радостными взглядами, столпились кучками у каждого вагона. Деда никто не встречал, как и Марту. Небо хмурое, серое. Ветер вздымает пучки снега и холодом пробирается под пальто.

Утром, когда поезд постукивал колесами, в районе Подмосковья, Трофим Артемович, умывшись, сидел у окошка с красно-припухшими глазами. Волос седой, расчесан тщательно, приглажен. Щеки впалые, в морщинках глубоких, о чем говорило, что лет ему гораздо больше, чем Марта предположила вчера, в потемках.

– Доброе утро. Скоро будем. Не передумали за ночь? – уточнил он, попивая чай. Глаза его светло-серые, убедительно уставились на Марту. Мягкие черты лица, не отталкивающие, и она допустила, что в молодые годы этот старикашка был вполне симпатичным и обаятельным человеком.

Поезд затормозился, плавно поплыв по рельсам, а за окном, мимоходом, картинка скудная. Заборы с граффити, строительные краны, тяжелые заброшенные помещения с разбитыми окнами.

– Нет, ваше предложение заинтересовало, – не возражала она, под чутким взглядом стариковских глаз.

Трофим Артемович, ерзал на месте. Ему не хотелось, чтобы плохо о нем Марта думала. Человек он, как и положено, в «рамках» нормы. Лишнее никогда не позволял себе. Да и в крайней степени, захотелось ему ознакомить ее с коллекцией всей своей жизни. Давно он никому не показывал труды свои и руки чесались, похвастаться перед своей новой знакомой, к тому же не заинтересованной что-то у него урвать. С годами он перестал доверять прежним знакомым и дальним родственникам, что имелись со стороны жены.

И узрела она, что ему не сидится на месте. Пока умывалась, подумала, «можно ли связываться с ним?» Вернулась в купе и поняла. Старческое это у него, а дедок незлобный, на лице написано, без дурных наклонностей.

От вокзала ехали до Кутузовского проспекта ехали на такси. Гостья столицы крутила головой, смотря вовсе глаза по сторонам, разглядывая столицу во всей красе, которую приукрасили к новогодним праздникам. Сердце интенсивно разошлось под грудью, наполняя душу истомой упоительной.

– Обязательно в свой выходной сходите на Красную площадь! – брякнул бодро голос старикашки, сидевшего поблизости с Мартой, причмокивая сухими губами, руки его в пятнах пигментных, держали черный кожаный кейс. – Ознакомьтесь с храмом Василия Блаженного, и скульптурным монументом посвященный Кузьме Минину и Дмитрию Пожарскому. Герои, люди с неодолимой силой духа и патриотизма, очистили Москву от польских интервентов, – вдохновенно звучал его голос. – А Китай-город! Мои студенты думают, – посмеялся он скромно и глаза осветились маленькими звездочками, – что китайцы здесь жили, а название-то пошло от слова Кити – ограда, плетень. Оборонительное сооружение.

Молчаливый таксист, вез и прислушивался к поучительно-умным вещам, что просвещал про столицу его пассажир уважительных лет. Сам-то сколько лет работает перевозчиком в Москве и не знает ничего о ней, к своему разумению.

– Вот сюда сверните, там нет заезда, – заранее направил Трофим Артемович водителя. – Приехали. Машина остановилась у дико красивого многоэтажного дома, постсоветских времен.

Заплатив за такси, они вошли в подъезд. Широкие лестницы, запах безвкусный, наслоенный не одним поколением. «У Машки, и то лучше в подъезде попахивало» – подумалось Марте на голодный желудок. Пока поднимались на лифте, с решетчатой дверью, ее сердце десять раз успело нагреться и остыть, теряясь в мыслях. «Ведь она уже обо всем договорилась с Машкой, а тут старик перехватил ее».

– Заходите, Марта, пожалуйста! – голос Трофима Артемовича усыпительно пересек дверной проем. – Дверь трехслойная, с английскими замками. Взломать невозможно!

Марта прошла в квартиру и сразу сняла сапоги. Ноги подмерзли, пальцы застыли в носке. А в квартире запах сладко-тягучий, волнительный, ароматизированный.

– Тапочки новые, лежат тут в тумбочке, одевайте, не стесняйтесь, – располагал ее хозяин квартиры, шмыгая носом. – Смелее пройдитесь, осмотритесь.

У Марты перехватилось дыхание, открыв рот, ее глаза вывернулись наружу:

– Как в Версале!

Стены в картинах, на комодах вазочки, а в буфетах отдельные элементы от раскопок. Две комнаты в экспонатах. Стол полированный, диван кожаный, «каких-то винтажных лет». – Что за художники представлены у вас? – радело ее сердце, блея от эпохального духа.

– В основном редкие находки, неизданные работы художников, – довольно проговорил Трофим Артемович, следя за реакцией Марты. У нее даже волосы распустились веером благодушным.

– А, я ничего не знаю про художников, практически – сказала она, сипло-тихо, упрямо впившись глазами в произведения искусств.

– Так скажу вам, Марта, – дрогнули у старика, морщинистые уголки губ, расставляя слова волнующе-бережно и достав откуда-то очки, потер их тряпочкой. – Неважно, что ты знаешь, важно одно – чувствовать! – удвоил он свои глаза надев очки. – Время неразрывно с душой. Без чувств, человек как пустая кукла, а если знания туда добавил, то роботом стал, но не человеком. Взгляните на работу Федора Васильева! – демонстративно указал Трофим Артемович рукой, прямо перед собой. – Каков художник! – увековечили художника глаза стариковские. – Умер молодым, в двадцать три года. Болел тяжело, но работы его вечно живые. Гениальные реалистичные пейзажи заставляют забыться и переместиться в то чудное место, что изображено им на картине. Небо затянулось предгрозовой тучей, ухабистая дорога пока еще сухая; река волнуется, играет сильными нотами. Скоро раздастся гром и молния, острым свои наконечником разверстает небесные просторы и грянет ливень. А листочки от ветра резкого, вывернулись и воздух стоит насыщенно-душный, – изрек искусствовед, перенесшийся душой в 19 век.

Марта, как вкопанная, тут-же дурочкой нарекла себя. Далековато зашел дед, глаз зоркий, душа в непрерывном представлении. Заюлила она на месте, обернувшись:

– Мужик какой, чертяга, – выдала она зачем-то вслух, повернувшись лицом к противоположной стене, показавшись самой себе невежей, и мысль вспыхнула – «на Маруськиного психопата похож! Только морда у Влада покруглее и покрупнее, а так похож…»

– Ван Гог, автопортрет, – отрезал себе часть ухо, страдал припадками. – поправил ее Трофим Артемович, уравновешенно. – Ему тут тридцать пять. За два года до своей смерти, – привел он историческую справку.

– Видать ему совсем плохо было, – пожалела она художника, и розовый румянец заиграл на скулах. Лицо ее отогрелось, взыграло пылкостью.

– Течение постимпрессионизм, подле же собраны художники – импрессионисты, – владел старик любыми тонкостями в искусстве. А глаза его за очками, как тайники, сложные к пониманию Марты.

– Что это? Постоимпресс… как его там?

– Художественное направление, душенька. У вас будет много времени изучить историю. В телефоне есть интернет? Там можно найти сейчас любую информацию. Не то, что раньше, студенты часами в библиотеках просиживали. Но строго наказываю, о квартире нигде не распространяться, ни перед друзьями, ни перед вашим бывшим. Говорите всем, что просто убираетесь в обычной московской семье и придумайте, какую-нибудь историю для убедительности, – проинструктировал ее непростой дедушка. А за окном скупое солнце показалось, лучами дотянулось до окон с жалюзи.

– Поняла, поняла, – мотнула она, упершись глазами на портрет женщины в цветах. Кроткие, обходительные, ясно-голубые глаза. Нежные скулы, правильный нос, чувственные губы и локоны завитушками.

– Нравится? – Это моя супруга, Александра в молодости.

– Красивая!

– Да! Любовь всей моей жизни! – задышал старик шибко, всхлипнув от накативших на него воспоминаний. – Ну так как? Возьметесь за работу, пыль с картин стряхивать, и кондиционер включать, отслеживать температуру по градуснику. Сейчас зима, не жарко, но не почти идеальная температура для картин, – прояснил для себя Трофим Артемович.

– Возьмусь, – ответила обезоруженная Марта, без колебаний, влюбившись в квартиру деда.

– Тогда мы дойдет сейчас до нотариуса, здесь рядом, в двух шагах. Заодно обсудим устные пункты нашего договора, который потом обоюдно подпишем. После я оставлю вам ключи от квартиры и деньги на первое время. Вы вернетесь и будете проживать в маленькой комнате и следить за порядком. И ко всему без надобности квартиру не покидать, кроме выходных, разумеется. Никого не приводить и перед соседями не маячить, – вторил ей Трофим Артемович, обуваясь, пошмыгивая через раз носом.

61

В небе полыхало зарево пожаров. Огромные алые пятна, разлитые солнцем, держались на небосклоне целыми днями. Морозный воздух опускался все ниже и ниже, закручивал сосульки, подвешивая их на самые разные места. Трещали снега, стыли и леденели реки, покрывались дымчатым маревом. В огороде замерз одинокий пугало, и смотрелся так, словно Снежная королева его заколдовала. Холод пронизывал Маруськину избу, рисуя на стеклах зимние узоры.

В окошко кто-то стучался: – Маруся, ты слышишь меня? Ты дома? Выходи на два слова!

Накинув на плечи куртку, она вышла на промерзшую террасу, теплым паром повеяло из ее рта. Утро сверкало, солнце облюбовывало землю. Дворы по соседству спали, утонув в немой тишине. Денис, с озадаченным видом, стоял выправкой.

– Чего тебе? – спросила она через окно, шевеля теплыми губами.

– Марта у вас? – обратился он притихшим, виноватым голосом.

– А зачем она тебе?

– Нужна! Ботинки куда-то все мои попрятала! – возмущенно высказался Денис и уставился на сестру выжидающе задумчивыми серыми глазами.

Посмеявшись про себя, она выдала:

– Так тебе и надо!

– И ты туда же!? У меня были неприятности на работе, потому ляпнул не подумавши. Скажи, где она, пока я добрый! – щеки у Дениса разгорелись морозным румянцем.

– Нету у меня! – выпалила она в ответ и Алмаз приподнявшись на лапы, уперся носом в окно, виляя хвостом предательски, высказывая радость встречи со свояком.

– Нету? – замелькали его глаза удивленно, – а вещи ее все на месте. – Куда она могла деться в таком случае? Испарилась? – поежился он, и прозябнув, попрятал руки в карманы.

– Ищи, Денис. Может найдешь…, а если потерял так плачь! – съязвила она, нисколько не жалея его самолюбия.

– Да ну вас! Искать еще! Сама найдется! – обескураженно вырвалось у Дениса, и он ушел, не вынимая рук из карманов.

– Пойдем Алмаз, холодно тут как! – вернулась она в теплый дом. С приходом морозов Алмаз пригрелся жить с хозяйкой, продолжая быть сторожевым псом.

От Марты двое суток не было вестей. В воскресенье она сама позвонила Марусе по видеосвязи.

– Привет, Марта, ну как ты, где? – завидя подругу в полном здравии, голос Маруси зазвучал непривычно счастливым. – Денис приходил, про тебя спрашивал! – сообщила она ей в первую очередь.

– Привет, подруга! У меня все здорово! Смотри, как я классно устроилась! – поводила Марта телефоном по картинам, оставляя разговор про Дениса на потом.

– Тебя приняли работать в музее? – благодушно заинтересовалась Маруська ее местонахождением.

– Не совсем. Познакомилась я в поезде, с одним пожилым дядькой, – докладывала Марта подробности бодрящим, поэтическим голосом, – а он коллекционер и нанял меня следить за порядком в его квартире.

– Нормальный? – сразу же прояснила Маруся.

– Приличный такой! У него квартира – музей! Получше покажу! – перевернула она телефон, промаршировав по квартире, показывая обстановку. – Видала, трешка? Мы с хозяином заключили договор у нотариуса и у меня есть ключи от этой квартиры! Марта потрясла перед телефоном связкой с брелком. – живу я здесь одна, как в замке!

– Отлично, Мартушка! Рада за тебя, ты большая молодец, что решилась на такой шаг! Фотки шли! – растрогалась Маруся, – не пропадай!

– Пришлю, у тебя то как?

Маруся собралась что-то ответить, но подоспевший к ней Влад, с готовностью перехватил телефон из ее рук: