Птичка

– Сидит на его шее -то, такая торба – искренне горевала бабушка от того, что толстую Людмилу не прокормить её бедному сыну – И что в Москве не жилось, не работалось? Поехал в Хохляндию, эту необразованную нашёл…Мало что ли девок хороших в посёлке было?! Всё нос воротил, вот и доворотил… И рассказывала бабушка, как дядю Валеру, вернувшегося из армии, направили учиться в Тюмень, к его старшей сестре Альбине. Её супруг – юрист, посоветовал свояку выбрать аналогичное поприще. Дядя Валера успешно завершил учёбу и, по распределению, отправился в Москву. Однако, не дождавшись предписанного срока, он, не предупредив родителей, внезапно уехал на Украину. Валерий осел в Запорожье и устроился в милицию, в следственный отдел. Родители узнали о судьбоносных переменах, когда он позвонил им, чтобы пригласить на свадьбу. Приехать, увы, не успели, и бабушка долго печалилась, считая поступок единственного сына крайне некрасивым. Ещё горше стало ей, когда она узнала, что невестка младше Валеры на семь лет, и лишь недавно окончила школу, не имея специальности. – Наверняка её поймали за какое-то распутство, а этот простак и клюнул, – рассуждала бабушка, уверенная, что с такими неучеными девицами вряд ли встретишься в театре.

Тем не менее, как бы не было, а вся семья собиралась за круглым столом, где изысканные ароматы разносились от украинского борща, фаршированных перцев и жареных баклажанов с кабачками, все приготовленные руками «ненавистной» хохлушки. Бабушка должна была бы радоваться и отдыхать, наблюдая за трудами украинской хозяйки, но, нет, она не могла удержаться от контроля и подавала «ненужные» советы. Хохлушка пропускала их мимо ушей и продолжала говорить, готовя с энтузиазмом и накрывать ловко стол… Мне она нравилась. Я считала её красивой, и что с того, что она полная? Она была интересной и живой.

Много раз в их приезде мы отмечали день рождения хохлушки. Двенадцатого июля, в этот особенный день, она позволяла себе насладиться рюмкой водки под горячий украинский борщ, нежно целуя своего Валеру и, не умолкая, лила слова, как из ведра. Особенно остро шли политические дебаты – кто кого кормит, Украина Россию или наоборот. Хохлушка неизменно утверждала, что Украина – житница хлеба, что именно её зерно наполняет великое и могучее СССР, благодаря их щедрой земле.

– А на чьих землях-то это всё растёт?! – взрывался дед. – На исконно русских, поскольку вашей Украины до недавнего времени не существовало, возникла она по прихоти Ленина…

Валерий не вступал в споры, лишь неопределённо поддакивал, а бабушка грустно качала головой, когда он находил смелость защищать жену.

– Продал Родину хохлам, – подводила итог бабушка, когда они с дедом оставались наедине вечером, когда гости расходились спать по чуланам. Дед сердито молчал, но бабушка не унималась. Тогда дед, не выдержав, просил её заткнуться, она лишь усиливала натиск:

– Ты глянь, Михаил, на её ляжки! Со стула свешиваются! Это посмотри, как хорошо дома сидеть, не работать! Отожралась! И ещё тут нам втирать, что они нас кормят!

Мы, дети, на политические темы не говорили, нас интересовало другое Насытившись, покидали стол и уходили в комнату, часто чтобы не слышать этих громких политических перепалок. Оля всегда в какой-то момент от нас отрывалась и отправлялась гулять с Таней. А мы с Наташкой направлялись в её комнату, где она показывала мне фотографии и рассказывала о своих запорожских подружках…

Иногда мы навещали моих родителей. Их дом располагался на соседней улице, в многоквартирном здании на двадцать квартир, где проживали столь же многочисленные семьи. Моя мама трудилась на почте, по сменам, тогда как отец оставался в деревне, работая в колхозе. Они так и жили вдали друг от друга, и отсутствие взаимной близости не причиняло им страданий. Наверное…

Мой отец не пользовался симпатией ни у кого из родни. Если бабушка не переваривала хохлушку, то дед был снисходителен к ней и не вмешивался в их женские стычки. Отца же не любили ни бабушка, ни дед, и эта неприязнь, словно заразу, передали остальным родственникам. Я даже сама испытывала к нему холодок, чувствуя неловкость, когда он был дома.

У моей мамы мы играли в домики, и она разрешала нам возводить баррикады из её книг. Эти книги всегда вызывали в нас бурный интерес: сначала как великолепный интерьер для наших кукольных домов, а затем мы читали их названия и гадали, насколько увлекательными они окажутся.

Мама всегда готовила небольшие подарки для племянниц. В последний раз это было душистое мыло, аромат которого долго сохранялся на руках. Наташке оно очень понравилось, и я до сих пор помню её восторг.

В какой-то момент я осознала, что завидую своим благополучным сёстрам. Тёмная тень зависти заколебалась в моей душе, но ненадолго. Я не желала её культивировать, и она, вскоре улеглась в далёкий чуланчик. Хотя иногда всё же мелькала мысль: «Почему я родилась не у хохлушки и Валеры?» Однако затем я понимала, что люблю маму и не могла родиться у других родителей. С отцом, конечно, мне не повезло, но это было терпимо. Я успокаивалась. Но любви родителей мне явно не хватало, это точно.

Помню, как в раннем детстве, когда я была ещё крошечным созданием, к нам в гости являлся дядя Валера, без своей украинской семьи. С легкостью он играл со мной, сидя напротив и перебрасывая мяч – то мне, то себе. Ничего не значащая игра, но в памяти она осталась на всю жизнь. Никто из взрослых не уделял мне столько времени, кроме прабабушки Тани. Я также беззаветно хранила в сердце волшебные сказки, которые мне читала мама. Она усаживалась на диван, а я, прижавшись к её плечу, заглядывала в книгу, пытаясь разглядеть картинки, хотя чаще всего их не было. Книга была толстой, наполненной мелкими, непонятными буквами, которые мне ещё не удавалось прочитать. Но в воображении я с лёгкостью создавала образы принцев и принцесс, что искали счастье на страницах сказок. Одной из этих сказочных героинь, конечно, была я, представляя себя прекрасной, вызывающей восхищение не только у своего будущего жениха-царевича. А журналы «Мурзилка» и «Весёлые Картинки», которые мама выписывала по почте, очаровывали меня своим множеством картинок и малым количеством слов.

Игрушек, конечно, мне доставали, хоть и с трудом. В те времена обладание двумя куклами, размером с меня саму, казалось настоящей роскошью. Одна из них – блондинка – была привезена из Украины, а шатенка, стала подарком от тёти Ани из Нижнего Тагила. Среди моих сокровищ числились Чебурашка, Крокодил Гена, Олимпийский Мишка и пара пупсов, которые появились позже. Один из них мне подарила Наташка – это был крошечный пупс, дитя Барби. Помните, как были популярны эти куклы? На Барби завершилось наше детство, и с тем ушла пора беззаботных игр.

6. Ссора длинною в жизнь

Это был последний приезд украинской семьи. Я закончила девятый класс. Приехала Наташка со своими родителями. Ольга осталась в Запорожье, погружённая в подготовку к институту, ей не до разъездов было. Или, может быть, ей просто не хотелось ехать в нашу «дырищу». Ведь оставаться одной дома – это настоящий кайф…

Когда я увидела Наталю, я чуть не подавилась слюной. Передо мной стояла высокая и красивая девица – кровь с молоком. (Гости не были здесь два года.) О… Боже, а я-то худосочна и бледная поганка в общем! Сразу поняла, что не стоит выходить с сестрой никуда, каков будет контраст! Сейчас это кажется забавным, а тогда зависть просто заполнила меня. Я не хотела общаться: то убегала в школу (к счастью, были отработки в трудовом лагере), то уходила к маме, и не брала её с собой. Вела себя ужасно. А Наталю и не пыталась расспрашивать о причинах моего поведения. Может быть, ей тоже не хотелось общаться с такой замухрыщищей? Она быстро нашла подруг и стала гулять с ними, оставляя меня наедине с обидой, которую старалась скрыть. Я показывала полное безразличие, хотя в душе страдала. К тому же со своими новыми подругами она умудрилась сходить на дискотеку, на которой я не была ещё ни разу. Мне такие вольности со стороны деда и бабушки не позволялись вплоть до десятого класса, но о том речь позже.

Закончилась эта родственная эпопея тем, что все разругались на долгие – долгие годы… Конфликт, который мы скрывали, созревал в недрах душ и, наконец, словно вулкан, извергся, расплескивая брызги эмоций на всех вокруг. А стоило ли накапливать в себе гнев и недовольство? Разве не проще решать насущные проблемы мгновенно? Видимо, нет. Не зря мы обладаем даром речи, чтобы порой молчать. А когда эмоции берут верх, мы начинаем говорить, не зная, как остановить бессмысленный поток оскорблений… Это омерзительно. Как огонь, неугасимо разгорающийся из искры, ссоры пожирают душевное равновесие, превращая близость в раздор. Мы могли бы найти исцеление в откровенном диалоге, но вместо этого стена недовольства возвышается, оставляя лишь горькие воспоминания о том, что было. О, как бы мы желали вернуть время назад, изменить ход событий, научиться отпускать обиды и прощать…

Тот день был обыденным, летним; для украинцев – очередной день в гостях, для русских – очередной момент с гостями. Завтрак и обед протекали уже без острых обсуждений политики, но каждый всё равно оставался при своем мнении. Бабушка вновь горевала внутри себя, что её сын «продал» Россию. Это выражалось в том, что во время политических дебатов Валера выбирал сторону хохлушки или молчал, что болезненно задевало бабушку. Мне казалось, я ощущала всю горечь, скрытую в её душе. Но она сидела безмолвно, опершись подбородком на руку. Дед с удовольствием поглощал борщ. Валера ел неспешно, уже привыкший к калорийной украинской кухне, смакуя каждую ложку. Наташка тоже ела с аппетитом, ведь её прекрасному телу была необходима еда. А вот мне, худой, требовалось совсем немного… Это не всем нравилось, и на меня часто накидывались с упреками за недостаток пищи. Я не воспринимала критику и старалась незаметно покинуть стол, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

Начало конца настало в обед, когда хохлушка, объявила, что они отправляются к друзьям стиркой белья заниматься. Поясняю: эти друзья, семья Смирновых – Соня и Валера. Валера, друг моего дядьки с самых ранних лет, прошел с ним все ступени жизни – от школьных до институтских будней, только жил в России и работал в военкомате. Несмотря на это друзья связь поддерживали, познакомили своих жён друг с другом и стали уже дружить семьями. Каждая встреча друзей происходила на малой родине, они брали отпуска в одно и тоже время и обязательно встречались.

Однако бабушка всегда представляла отпуск своего единственного сына иначе. Она хотела, чтобы её сын никуда не ходил, был рядом с ней, ведь за два года разлуки, стосковалась… Но почему, о почему, она не могла ему это просто сказать? «Валерий, милый, родной, я по тебе так соскучилась! Пожалуйста, не уходи никуда! Поговори с нами!» – эти слова, полные любви и надежды, должны были быть озвучены, но что удерживало её? Разве мог бы Валерий, отвергнуть материнские мольбы? Вряд ли… Но как же он не мог понять, остроты её страданий? А Валерий – сыночек любимый, мог бы быть проницательнее…

Стирка белья стала последней каплей молчания для несчастной бабушки. Она позволила им уйти, сохраняя молчание, не произнеся ни слова. Наташка, естественно, отправилась с родителями – зачем ей оставаться со мной? Я же игнорила сестру по полной программе, она, кстати, тоже не отставала… Бабушка молча пронаблюдала за семейством из окна и когда те скрылись из виду сделала итог: «И Наташка с ними ведь пошла!» (как будто Наташка должна была сделать иначе) Я поняла, что бабушка это расценивает, как предательство! И, конечно же винит хохлушку, именно ей могло прийти в голову подобное «святотатство»

– Это как пойти стирать бельё в люди, когда дома и машинка стиральная есть и баня?!– бушевала она и тут же себе и отвечала- Затопи! И стирай, сиди ты в этой бане сколько душе угодно, только не тащи Валерку никуда!

О, милая бабушка, неужели ты не понимаешь, что Валера отправился не к чужим людям, а к своим друзьям? Если они друзья, то в их дружбе совершенно естественно помогать друг другу, даже в стирке белья. Никто ни в чем не осудит. Друзьям приятно не только общаться, но и вместе осуществлять дела, и, все довольны.

– Михаил, ты погляди что делается! Пошли стирать! Что люди- то скажут?! -доставая и деда своими причитаниями. Михаил молчал, и непонятно было, что творится в его мыслях. Возможно, он думал, что в этом нет ничего страшного, но бабушке никогда бы не признался в этом. Напрасно он избегал сказать: «Лиза, дорогая, спокойно. Они не к чужим людям отправились, а к своим друзьям, всё будет в порядке. Если ты сама не расскажешь, сплетен не будет в посёлке». Он слушал бабушку, однако его мысли, возможно, блуждали где-то далеко.

А бабушка тем временем входила в раж, горячо объясняя, что не за тем сына рожала, воспитывала и учила его, чтобы всё происходило не согласно её планам и надеждам. В такие моменты мне нравилось выслушивать бабушку, и в душе я соглашалась с ней – ведь, сама «конфликтовала» с Наташкой, считая виновной сестру… Бабушка вскоре пришла к выводу, что по возвращении даст знать семейству, что о них думает. Дед молчал, и было неясно, разделяет он мнение бабушки или нет, но запретить говорить о своих чувствах не выразил желания. Бабушка полагала, что всё делает правильно, и принялась ожидать свою «непутёвую» семью.

Семейка заставила себя долго ждать. Ужин миновал в тишине, где дед, бабушка и я, пребывая в своих раздумьях, без аппетита ели. И пища, поданная на стол, осталась практически нетронутой: бабушка лишь слегка поклевала свою любимую солёную капусту, а дед ограничился чашкой горячего чая. Глядя на бабушку, тоже поела капусту и хлеб с сочной луковицей – такой перекус до сих пор люблю.

Когда сумерки окутали дом, бабушка, неспокойная, ерзала у окна. Напрасно она ждала, посиделки со стиркой затянулись, и, разумеется, это не могло происходить вскоре: стирка, разговоры, – всё это требует времени. Дед уже отправился спать, и я, наконец, легла в свою постель… Позже бабушка уснула, так и не дождавшись Валеру и его семью. Они, очевидно, пришли поздно ночью, тихонько улеглись спать, стараясь не разбудить никого.

Самое начало ссоры я упустила, но, судя по всему, всё произошло на кухне. Бабушка и дедушка вставали рано: дед, чтобы накормить поросёнка и куриц, бабушка – чтобы приготовить завтрак для всей семьи. Воскресными утрами она всегда пекла пироги, и какие же это были пироги! Ватрушки – о, мама дорогая! Ей не было равных в искусстве выпечки, и вся семья поглощала её творения за обе щеки, никогда не оставляя ни крошки на тарелках. Не могу упомянуть ещё раз о морковных, грибных, капустных пирогах с зелёным луком и яйцами. И огромные сладкие ватрушки из сочной ягоды ирги, всегда подававшиеся со сметаной. О, слюнки текут! Как бабушка мастерски превращала простое тесто в пышные, румяные шедевры, выходившие из русской печи! Даже обыкновенный горячий чёрный хлеб источал ароматы, наполняя кухню и просачиваясь в комнаты, заставляя всех просыпаться и следовать за этим божественным зовом. Но, увы, это не предотвратило конфликт, а, возможно, лишь усугубило его – две хозяйки на кухне зачастую приводят к непредсказуемым последствиям!

Хохлушка проснулась и направилась помочь бабушке. На кухне разразилась стычка, о которой никто не знал и даже не слышал – что произнесла бабушка и какой был ответ хохлушки. Дедушка находился в хлеву, а Валера – в пологе. Свекровь и невестка, видимо, сказали друг другу много чего нелицеприятного, и хохлушка направилась к Валере, чтобы разбудить его и собрать вещи. Бабушка же, ничего не сказала деду.

Я помню, как гудела заведенная машина, и широко открытые ворота… Никто не прощался, но на лавке у дома стоял ящик с абрикосами. Бабушка, очевидно, положила их в машину, но, когда украинцы загружали свои вещи, они заметили ящик и отказались взять его с собой.

С тех пор никто не навещал, не писал, не звонил… Но с Натальей мы переписывались некоторое время. Точно не помню, кто из нас стал инициатором этих писем… У нас уже были первые влюблённости, и мы делились своими переживаниями. Хотя Наташка уже встречалась, для меня само по себе было настоящей роскошью гулять с мальчиком. Я была стеснительной и закомплексованной старшеклассницей, во многом скованной собственными страхами. В то время как Наталья излучала уверенность и смелость, я тихо завидовала ей, мечтая о том, чтобы обладать таким же дерзким духом. Её открытость притягивала, в то время как я оставалась в тени, запутанная в собственных сомнениях. В каждом её письме я ощущала её силу, и это одновременно вдохновляло и пугало меня. Я понимала, что её мир был полон цвета и возможностей, тогда как мой оставался серым и ограниченным.

Дед и бабушка ушли из жизни, и на похороны не приехал никто с Украины. Поток писем с Наташкой тоже иссяк. Мы возобновили наше общение, когда обе уже стали замужними. Я отыскала её в безбрежном пространстве интернета, в Одноклассниках. Мы начали обмениваться сообщениями, и из её строк я узнала, что её старшая сестра Ольга вышла замуж во второй раз. У неё двое детей: Никита от первого брака, который теперь скитается где-то по Европе – мой двоюродный племянник, которого я так и не видела, стало быть, он уже взрослый. Алина появилась в браке со вторым мужем. Они приехали жить в Россию, но, к сожалению, Ольга не вышла с нами на связь.

Когда я отправила ей запрос на добавление в друзья, который остался без ответа, я поняла, что меня не считают близкой. Эта мысль, хоть и была горька, принесла мне невольное облегчение. Уж очень обидно было, что никакой реакции не последовало: сомнения закрадывались – неужели я по-прежнему остаюсь лишь дрожащей замухрышкой, с которой не стоит даже разговаривать? Или, возможно, Ольга не желала выставлять себя в невыгодном свете? Судьба, обделив её блестящими возможностями, свела её к роли простой продавщицы, в то время как она мечтала о карьере юриста, ради которой пять долгих лет училась в престижном вузе. Мечты, как отголоски, оставшиеся в прошлом, навсегда остались несбыточными. И ей не хотелось ненужных вопросов и вообще ей не хотелось связываться с какой-то двоюродной сестрой…

Наташка живёт в Словении. Боже, как же я позавидовала ей в тот миг, когда узнала эту новость. Её муж – богат, у него собственный автомобильный бизнес. Значит, она счастлива – такова была моя первая мысль. А что же у меня? Ой, у меня нищий русский. Почему так? Это ведь несправедливо, думала я тогда…

Наташка скупо делилась подробностями о своей жизни в Европе, но я всё же выведала, что её муж старше, и у него была семья до неё. Они встретились в Киеве, куда словенец приезжал по делам, а почему Наташка оказалась в этом городе – не помню. Но факт в том, что они познакомились и не могли забыть друг друга. Она начала ездить к нему в Словению. Позже сестра, получив вид на жительство, вышла замуж за него. Теперь фамилия Наташки – Крайнц. У неё родилась дочь, точная копия Наташки, но с именем Александра; ей сейчас десять лет. Сестра охотно делилась фото дочери в Вайбере, но мужа ни разу не показала. Всё было под грифом секретности, и даже имя мужа для меня осталось загадкой. Наташка ни разу не пригласила меня в гости, и я тоже не охотно звала её, стыдясь своих скромных условий жизни. Так мы и переписывались, не часто, но поддерживали связь. Живы, здоровы, и слава Богу.

7. Виноваты во всём русские, даже если не виноваты…

Прекратилось у нас всё общение с началом специальной военной операции на Украине. Вернее, оно прекратилось с её стороны: Наташка заблокировала меня во всех социальных сетях за то, что, я осмелилась и написала на её эмоциональное сообщение не то, что она ожидала. Помню, как её письмо в Вайбере всколыхнуло мои чувства. Наталю писала, что русские бомбят Запорожье – город, где живут её родители. На глазах матери Наталю, разлетелся соседний дом от взрыва. Хохлушка в истерике делилась этим с Наталю, даже не с ей (не знаю, почему они не могли общаться напрямую), а с Ольгой. Ольга потом перезвонила сестрёнке в Словению и рассказала, что их родители в полуобморочном состоянии наблюдают из окна своей квартиры, как один за другим рушатся соседние дома от бомбёжек. Бомбили, естественно, русские, бомбили… «Хамерсами»! Уму непостижимо от таких обвинений! Возмущённая таким «русским варварством» Наталю строчила сообщения по всему миру. И мне написала о том, какие негодяи русские солдаты, убивающие её стариков! На это я смолчать не смогла и написала ответ:

– Не следовало бы обливать грязью наших солдат! Сначала уточни, чьи это снаряды, прежде чем возмущаться! От её слов у меня затряслись руки, а телефон в пальцах дрожал. Наши солдаты – лучшие в мире! Мы молимся за них, и они ведут бой с честью, не нанося вреда мирным жителям. Легко говорить и метать обвинения, сидя за тридевять земель от конфликта. На Западе развернута мощная пропаганда, сводящая русских к образу злодеев, а украинцев – к героям… Наталка, увы, стала жертвой этой ядовитой информации.

«Ты даже не сочувствуешь, а пишешь о своих солдатах! В то время как люди по всему миру поддерживают меня!» – гневно пишет мне сестра. «Ты не спросила даже, живы ли мои бедные родители?!» Моя сестра разгорячилась; видимо, я «разбудила осиное гнездо» в её душе. Пока ей приходили сообщения с состраданием из всех уголков мира, это гнездо оставалось неподвижным, тихо гревшись в недрах её существа. Однако, получив от меня противоречивое послание, осиное гнездо зашевелилось, и осы полетели жалить, мстя за нарушенный покой. А может она просто заглушала совесть, что оставила на произвол судьбы своих родителей?

Я написала ответ:

– Почему твои родители до сих пор там? Почему ни ты, ни Ольга не забрали их к себе? – Ты думаешь, я не пыталась?! Но мой отец после операции, его нельзя транспортировать. (Об операции она не упоминала, а если и писала, что-то припоминается, но это было давно, до начала СВО! Последние её сообщения были о матери; Наташа беспокоилась за неё, ведь хохлушка часто попадала в больницы с простудными заболеваниями. За Валерой присматривал брат хохлушки – это точно помню. Тогда я подумала: «Остался один русский среди нерусских…» Старый русский, ведь хохлушка младше Валеры на пятнадцать лет. Валере уже восемьдесят, а ей и семидесяти нет! – Знаешь, родственники так не поступают! Соболезнование нужно писать в таких случаях! – Наташа, очевидно, злилась или не могла принять тот факт, что я не на стороне украинцев, не на её стороне. Не на стороне бездействия по отношению к её собственным родителям… Думаю, поэтому она начала оправдываться, утверждая, что помогает всем беженцам с Украины… Всем, но не родителям? Мне казалось, что в Наташкином разуме помутилось, если она надеялась на мои соболезнования к живым. Скорбят по ушедшим, а за живых молятся! – Больше у меня нет родственников в России! – последнее, что она написала, добавив меня в чёрный список.

Наташка навсегда вычеркнула меня из списка своих родственников, отреклась и от России. Как горько осознавать, что для неё русские – заклятые враги. Хотя она украинка по матери, в её венах всё же течёт и русская кровь. Отец её – русский, родившийся на земле, которая сейчас ей чужда. Вопросы родства и крови – самые запутанные в мире, как однажды сказал персонаж Булгакова… Одна кровь ненавидит другую. Нет слов, чтобы выразить моё состояние, но я не намерена судить её. Лишь надеюсь, что однажды Наташкины глаза распахнутся, уши станут восприимчивыми, а разум осознает, как глубоко она ошибается. Прозрей, сестра!

Глава 2 Интеграция в общество…

1. Жених и невеста

Хоть я росла, обделённая родительской лаской, я не испытывала печали по этому поводу. У меня был любимый дед Миша и бабушка Лиза; к нам приезжали родственники с подарками, а друзья бабушки и деда щедро одаривали меня комплиментами. Всё это наполняло моё детство счастьем. Мама всегда была «под боком» – жила на соседней улице и приходила ко мне после работы или перед ней. Мне этого было достаточно. Отец, живший в деревне и появлявшийся в моей жизни лишь по большим праздникам, тоже меня устраивал, я не тосковала. Летом я могла навестить его; обычно я проводила каникулы с ним, и, поскольку он жил с родителями и старшей сестрой, я встречала всю его семью зараз. Но вот тут я понимала: попадая в круг отцовой родни, меня не любят. Там никто не встречал меня с радостью, не шептал добрых слов и не преподносил подарков; я попадала из мира тепла и заботы, созданный Мишей и Лизой, в холодный безразличный мир отца.

Дед Миша довозил меня на своём запорожце до отцовой деревни, и, на длинной улице, выходя из машины, я медлила, махая ему с бабушкой. «Ну, иди, иди», – подгоняла меня Лиза, – «погостишь недельку другую… Пусть вспомнят Клавка с Митрием, что внучку имеют… и папаша вспомнит!»

Родственники с отцовской стороны, как и сам отец, не пользовались особым расположением у деда с бабушкой. Тем не менее, они всё же возили меня в деревню – строго по правилам, чтобы потом можно было с гордостью утверждать, что внучка имеет возможность общаться с другой роднёй. (Это всегда Миша и Лиза обсуждали со своими друзьями) Однако такая встреча не вызывала у них особого энтузиазма. Весь этот формализм выглядел как обряд, который следует исполнить лишь для создания видимости семейных уз, ну, и людям с случае чего предъявить, что они не монстры какие – то, это просто Клавка и Митрий единственную внучку не признают.