скачать книгу бесплатно
У женщины на руке плетеная корзина, покрытая белой материей.
Женщина уходит из города, и уходит, как видно, навсегда, поторапливается, часто оборачивается, то ли прощаясь с любимым городом, то ли опасаясь преследования или случайных нежелательных встреч. Уходит по ранней зорьке.
За городом сворачивает в чащу, в лес…
На полянах, на лужайках женщина все чаще отпускает руку ребенка, посылая его поймать бабочку, то – за цветочком, выглядывающим из-за дальних деревьев, кустов. Играет с ним в прятки…
…Поезд замедляет ход, и стук колес все реже и реже, и сердце, кажется, тоже замедляет свой ритм. Пассажир испуганно вскидывается, ладонью стирает с лица слезы нардевшие от переживаний и от страха, с детства сопровождающего его. Внутренне содрогаясь, делает несколько глубоких вздохов. Массирует грудную клетку, похоже, сердце начинает сдавать.
Внизу в полутьме соседи собираются на выход. Они обводят прощальным взглядом купе и замечают проснувшегося попутчика. Пожилой пассажир говорит негромко на прощание:
– Счастливо вам доехать!
Мужчина ответил хрипловатым голосом:
– Счастливо и вам. Спасибо за хлеб-соль…
– Не стоит. Мы ж люди, помогать друг другу должны, выручать.
– До свидания! – попрощалась женщина, жена пассажира.
– До свидания…
Дверь за пассажирами закрылась, и купе вновь погрузилось в тишину.
Станция небольшая. Поезд приостановился минуты на две и тронулся. Мужчина некоторое время смотрит в окно с верхней полки, на пробегающие мимо огни станции, на редкие огоньки какого-то населенного пункта. Над ним на горизонте занималась заря, но облака чудовищными животными загораживали ее.
Мужчина не спит. Боится заснуть. Боится пережить продолжение известного ему с детских лет не то кошмарную явь, не то страшного сна.
Бояться стал за сердце, которое после таких наваждений и снов, сбивается с ритма, то замирает, немеет, то окатывает горячей волной.
Всякий раз, успокаиваясь после сна, спрашивал неизвестно кого: к чему они? зачем? и отчего эти видения стали так часты… Такое пережить заново он не хочет даже во снах.
Стучат колеса, покачивается вагон, и пассажир, незаметно для себя самого вновь засыпает…
Майск.
1
Утро, начало рабочего дня. В кабинете начальника следственного отдела уголовного розыска майора Прокудина заканчивается короткое совещание сотрудников. Прокудин прохаживается вдоль окна, по его поведению чувствуется, что он доволен работой подчиненных.
За окном солнечно, тепло. Сквозь открытую фрамугу слышны редкие голоса милиционеров линейного отделения, шум подъезжающих и отъезжающих автомашин – дежурных ПМГ, лай служебных собак со двора капезе, птичий гомон на деревьях, стоящих напротив за подъездной площадкой.
– Хорошо, я больше вас не задерживаю. У кого какие вопросы, валяй, –говорит майор в заключении.
Феоктистов, Михалев, Анонычев и Юрочкин поднимаются, придвигают за собой стулья к столу и направляются к выходу.
– Толя, ты ещё на минутку задержись, – говорит Прокудин.
Феоктистов вернулся и встал за стулом, где только что сидел.
– Сядь, – махнул рукой майор на стул. – Вот что, Толя, прокуратура жалуется на тебя.
– За что? – удивился Анатолий.
– Да, говорят, суешь нос в чужие дела. Это по медвытрезвителю.
– Ну, это напрасно, – усмехнулся Феоктистов.
– Учти, Анатолий, нам нет никакого резона с прокуратурой вступать в конфликт. Этого еще не хватало! Хотят сами дело крутить? – отдай. Им и карты в руки. С нас одной головной болью меньше. Согласен? – Феоктистов кивнул, но с сомнением пожал плечом. – Ну, вот и договорились. Занимайся этим… э-э… склочником. Как его там? – Побитый или Ошпаренный?
– Шпарёв.
– Вот-вот. Шпарёвым.
– Кто вам сказал, что Шпарёв склочник?
– Да я тут поговорил с его руководством. Не очень-то о нем большого мнения.
– На мнение полагаться – это ещё не основание для правового заключения. Ещё смотря, кто его выражает? Кто, если не секрет?
– Да какой тут может быть секрет? Блатштейн. Вчера мы с ним встречались.
– Хм, понятно…
– Что усмехаешься? Уж кто-кто, а он-то своих людей знает.
Прокудин, почувствовав иронию капитана, устремил на него взгляд, пытаясь уловить его недоговоренность. Но допытываться не стал.
– А по медвытрезвителю дело отдай прокуратуре. Пусть сами с ним парятся. А со Шпарёвым крути, как тебе захочется.
– Прости, Евгений Моисеич, но по медвытрезвителю дело почти закончено и отдавать готовое дело…
– Ты, Анатолий, делай то, что тебе говорят: отдай!
– А как же наши обязательства, процент раскрываемости?
Прокудин теперь более продолжительно и пристальнее посмотрел на подчиненного, но не в глаза, а в переносицу. Дважды причмокнул уголком губ.
– Анатолий Максимович, чтоб вам было понятно, разъясняю по третьему разу: с прокуратурой надо идти на компромисс. Или жертвовать делом, или она будет сидеть у нас на шее по каждому пустяку. Это же понятно и без переводчика. Поэтому давай жертвовать одним делом, чтоб потом нам не пожертвовать кем-нибудь из нас. Понял?
– Ах, даже так?
– Да, даже так. Не вступай с прокуратурой в конфликт. Это приказ!
– Ну что ж… раз приказ, отдам.
– Когда?
– Сегодня вечером или завтра утром. А кому?
– Следователю Малиной.
– Хорошо. Я с ней сам сейчас свяжусь.
Прокудин одобрительно кивнул.
– Могу идти?
– Нет, погоди. – Прокудин побарабанил пальцами по столу. Вначале нахмурил брови, деловито сосредоточился, поведя взгляд на телефоны. Потом, почмокав уголком губ, сказал: – Всё хочу с тобой поговорить о Михалёве, – и, не поворачивая головы, косо посмотрел на заместителя.
– Да? – удивился Анатолий. – И что вас в нём привлекло?
– Жалуются на него.
– Кто?
– Люди, – неопределенно пожал майор плечами. – Задержанные. Как он с ними себя ведёт? Хамит, кричит. Это что, Бериевские времена?
– Насколько мне известно, при нём много не кричали. При нём больше били и приводили экзекуционные мероприятия.
– Вначале тоже кричали.
– Но от крика до рук, есть моральный порог. У Миши он высок, и переступать его он никогда не будет. А то, что кричит…
– А то, что кричит?
– Ну, каждый по-своему выражает свои эмоции. И у него эта дурь напускная.
– Так, похоже, ты его действия одобряешь?
Феоктистов рассмеялся.
– Действия – да, матершинину – нет.
– Так вот, Феоктистов, с пережитками прошлого кончаем. Я этого не потерплю, – Прокудин хлопнул ладонь по столу.
– Я тоже не терплю. Но, у каждого свой метод работы.
– За этот метод он может выскочить из органов.
– Да? Уже? – Феоктистов криво усмехнулся. – Не рановато ли товарищ майор вы такими кадрами начали разбрасываться? Потерпите…
Зазвонил телефон. Прокудин снял трубку и стал слушать.
– В каком районе? У ОКБА… Так, понятно. – Он положил трубку и обратился к капитану: – Толя, узнай в дежурке, есть ли машина, и выезжай в Байкальск, к ОКБА. Там уже из первого отделения люди.
– Что там?
– Мокруха. В канализационном колодце труп. Впрочем, я сам в дежурку позвоню. – Стал набирать номер телефона. – Слушай, Силантич, это Прокудин. Найди срочно машину… Да какая подвернется. Срочно нужна! К тебе сейчас Феоктистов спуститься. Отправь его. – Бросил трубку и махнул на дверь. – Давай, Анатолий, дуй.
Феоктистов заглянул в кабинет к следователям.
– Миша, слетай в ЖЭК, там должны были подготовить справку по вчерашнему отключению горячей воды в вытряхвителе. И так поговори с местным населением. В тот же "хозяйственный магазин" загляни.
– Есть, ваше сиятельство!
– Андрюша, Сережа, съездите с ним, помогите. Походите по округе, поговорите с населением. А я не подъём. Возле ОКБА кого-то завалил.
– Хорошо.
2
ПМГ, напрягая свои старческие силёнки, шла по городу. Шофёр время от времени включал сирену. У поста ГАИ в двенадцатом микрорайоне машина свернула направо от Ленинградского проспекта и пошла по улицам 13,12,8,7,6-микрорайнов и въехала в деревянный массив поселка Байкальск. Перескочив трамвайную линию “Сангородок – НПЗ”, попетляв по узким улочкам, за кинотеатром “Октябрь” ПМГ выехала на асфальтовую улицу, ведущую к высокому зданию ОКБА, огороженному белой железобетонной оградой. В конце улицы стояли три машины: криминалистов из прокуратуры, из первого отделения милиции и "скорой помощи".
Феоктистова встретил капитан, дежурный первого отделения.
– Привет, Гоша. Еще не сменился? – поздоровался Анатолий и пожал протянутую руку.
– Привет, Толя. Не успел, – ответил капитан.
– Что тут?
– С полчаса назад позвонили, вот… – кивнул Гоша на колодец.
– Кто звонил, не представился?
– Сантехники из ОКБА.
Подошли к колодцу. Колодец был неглубок и обложен кирпичом, сухой внутри. На дне его лежало бесформенное тело, над которым стоял фотограф из фотолаборатории, делал съёмку. Потом, когда он вылез, спустился сержант по скобам, вмонтированным в стены колодца, и стал обвязывать тело веревкой. Сверху два милиционера и водитель, который привёз Феоктистова, стали вытаскивать труп наружу. К ним на помощь подошли капитан и Феоктистов.
Тело уложили на траву возле люка, и над ним склонилась врач. Анатолий, присматриваясь к трупу, старался разглядеть лицо убитого. Оно было посиневшим, изуродованным. Один глаз наполовину выкатился из глазницы.
– Убит, похоже, два-три дня назад, – докладывала врач. – Убит ударом по затылку и множественными ударами по лицу чем-то тупым, твердым, возможно, палкой.
“За что же его так? – подумал Анатолий. – И на Шпарёва не похож как будто”. Перед глазами предстало заплаканное личико Ани, и у него от жалости к ней защемило в груди.
Анатолий достал из нагрудного кармана рубашки фотографию.
– Гоша, ну-ка на, посмотри. Похож, нет? – подал фото капитану.
Гоша долго присматривался то к фотографии, то к трупу. Пожал плечами и вернул фото.
– Сейчас его и мать родная не узнает. Какие-нибудь приметы есть?
– Нет.
Фотограф сделал несколько снимков трупа на земле, после чего сержант стал производить осмотр одежды. Документов не было. В карманах костюма и брюк извлек начатую, но сильно измятую, пачку папирос и немного мелких денег.
