скачать книгу бесплатно
Аня растерянно и в то же время согласно закивала. По импульсивным движениям, по ясным горящим глазам было видно, что она в восторге, в эйфории от обожания к нему.
Феоктистов какое-то время залюбовался ею, не в силах отвести от неё глаз. Черты лица его смягчились, в уголках губ застыла счастливая улыбка. Он уже забыл о раскаянии, с которым шёл сюда.
Стук посуды на кухне вывёл из минутного гипноза.
– Анечка, проводи меня в ванную, – попросил он.
Та тряхнула кудряшками, не сводя с Анатолия влажных глаз. Взяла его за руку и потянула за собой. В коридорчике включила в ванную свет и открыла дверь.
– Прошу, Анатолий Максимович, – пригласила она, сделав мягкое движение рукой. Он улыбнулся и прошёл в ванную комнату.
Ванная была чистая, блестящей, наполовину выложенной голубой кафельной плиткой. В стену над водяным смесителем было вклеено вместе с плиткой большое зеркало. Анатолий, переодеваясь, смотрелся в него, погладил шрам под левой грудью от огнестрела. Над умывальником вымыл с туалетным мылом руки, ополоснул лицо холодной водой – оно горело. Потом промокнул руки и лицо о полотенце, висевшим на вешалке у двери, и стал натягивать тельник. Надев майку, пригладил её руками, улыбнулся чему-то. Надел рубашку.
23
Кухня была небольшой, как и многие "хрущёвки", куда после переодевания вошёл Анатолий. Холодильник "Бирюза" стоял у двери. За ним – самодельная тумбочка под мойкой. У стены – газовая печь, стол, скорее даже столик перед окном, четыре табурета перед ним. Посудный шкафчик, выходящий торцом к двери, стоял у противоположной стены.
По сравнению со старыми кварталами, в доме, в котором он сам живёт, здесь тесновато, не больно-то развернётся семейка даже в два человека.
Анечка поймала его за руку.
– Проходите, пожалуйста! – повлекла его к табурету возле шкафа. – Присаживайтесь!
На столе уже стояла большая сковорода с жареной картошкой. Тут же чашка с солеными огурцами и помидорами. Тарелочка с вареной колбасой, ваза с хлебом. Три десертные тарелки стояли по разным сторонам стола и перед ними лежали вилки.
Юлия Петровна ему первому наложила приличную горку картофеля в десертную тарелку.
– Кушайте, не стесняйтесь. Колбаску, овощи, хлеб. Уж чем богаты.
– Спасибо.
Анечка поближе к нему пододвинула колбасу и овощи. Как только он вошёл, она увидела на нём майку, треугольник которой выглядывал из-за отворота рубашки. Красный румянец еще больше окрасил ей щеки. Улыбка на лице была счастливая и застенчивая, что радовало и смущало Анатолия одновременно.
Какое-то время ели молча.
За кофе Феоктистов возобновил разговор.
– Так, Юлия Петровна, что там дальше с Юрием Максимовичем? Вы что-то о забастовке начали было…
– Да какая там забастовка, – усмехнулась хозяйка, но сосредоточилась. Чайная ложечка в руке стала рисовать контуры цветов на клеенке стола. – Шофера отказались выезжать в рейс на неподготовленных автобусах. Был задержан выезд на три часа. Подробности я, конечно, не знаю. Сам Юра старался меня меньше посвящать в такие дела. Берёг… – всхлипнула и тут же взяла себя в руки. – Опять на работе узнала, – грустно усмехнулась. – Местное радио быстрее доносит… Потом суды.
– Его что, судили? – удивился Феоктистов.
– Да нет. Водителя из его автоколонны. Юра на суде выступил в его защиту и обвинил в аварии руководителей комбината, сотрудников ГАИ и военкомата.
– А они причем?
– Так они же организовали в Баяндай поездку. За мясом. А зима, дороги скользкие, перевернулись. Весь материальный ущерб на шофера хотели повесить. Юрий Максимович, как общественный защитник, настоял на том, чтобы ущерб поделили на всех участников поездки.
– И получилось?
– Да, как будто бы… Той же зимой руководители комбината на Байкале утопили новый "Рафик". Хотели потихоньку списать. Так Юрий наш Максимович и тут вмешался. Говорит: шофёр провинился – под суд, как сами – так концы в воду… Только, кажется, им ничего не было, или был какой-то смехотворный штраф.
– Вам ещё кофе налить? – спросила Аня, соскакивая со стульчика, заметив, как Анатолий отодвинул пустую чашечку.
– Нет, Анечка, спасибо! Я и наелся и напился. Очень было всё вкусно и сытно. Спасибо!
Юлия за время разговора на кухне, почувствовала изменения в следователе, но не сразу могла их понять: и необычное возбуждение Ани, и суета и хлопоты дочери перед гостем, – пока взгляд не наткнулся на уголок тельняшки у него на груди. Догадка уколола сознание. Ей захотелось подняться и пройти на балкон, и удостовериться: висит ли там чужая майка? Но Феоктистов поднялся первым.
– Ну что же, Юлия Петровна, Анечка, ещё раз большое спасибо за хлеб-соль! Теперь могу до полуночи терпеть, а то и до утра.
– Вы что же, ещё и ночь собираетесь работать? – спросила Юлия, тоже поднимаясь.
– Да как вам сказать… – замялся он. – Ночь не ночь, но раннего покоя мне не будет.
Юлия с сочувствием покачала головой.
– Да-а, работа у вас. Жена, поди, вся на нервах?
– Да нет, женой пока не обзавелся. Все как-то не сподоблюсь. С родителями живу. Они да, они переживают.
Все направились в прихожую.
Анечка, опережая мать, гостя, первой достигла двери. Создавалось такое впечатление, как будто она не хотела выпускать его из дома.
Анатолий улыбнулся. И, прощаясь с Юлией, сказал:
– Спасибо за гостеприимство и ещё раз за хлеб-соль.
– Не за что, Анатолий Максимович, – сдержанно отвечала она. – Будьте здоровы.
Он повернулся к выходу и наткнулся взглядом на девушку – глаза её блестели жизнерадостностью. Девчонка, ну какая же ты девчонка!.. Анатолий на мгновение оцепенел от охватившего его сладостного чувства. Даже прикрыл глаза. Но тут же встряхнул головой от наваждения и засмеялся непроизвольно, неожиданно и счастливо… И спохватился.
Обернулся к Юлии Петровне.
– Вспомнил Леночку, сестренку мою младшенькую. Как-то под вечер ухожу из дома, а она вот так же, как Анечка, встала у двери и пальчиком по замку стучит, если, говорит, придёшь домой поздно, так и знай, на площадке ночевать будешь.
Все засмеялись, а Аня отчего-то особенно.
– Строгая у вас сестра, – заметила Юлия Петровна, косясь на дочь.
– У-у, командёр! – передразнил он сестру, и это у него прозвучало забавно. – Даже сейчас, уже подросла, а непременно мной командует. Держит меня в "ежовых" рукавицах… Ну что же, пора и честь знать.
И, видя, как подалась к нему Юлия с томившим её вопросом, сказал:
– А вам, Юлия Петровна, сейчас нужно набраться терпения. И не отчаиваться. С моей стороны будет сделано всё, чтобы разыскать вашего мужа.
– Значит, вы будите искать?
– Ну, коли, я посетил вас, – и в шутку добавил: – должен же я теперь кофе отработать.
– Ой! Да что вы! Мы ж без задней мысли…
– Ну, так и я без задней мысли, а по долгу службы. И запишите мой служебный телефон. – Назвал номер.
– Мы записали! – воскликнула Анечка и покрутила пальчиком у виска.
Анатолий посмотрел на неё со сдержанной улыбкой.
– Ну что же, хорошо. Будем перезваниваться. А сейчас, Анечка, выпусти, пожалуйста, меня.
Анечка встряхнула кудряшками и щелкнула замком.
– До свидания.
Оказавшись за дверью, Анатолий счастливо улыбнулся, вздохнул. Не спеша, стал спускаться по лестничному маршу. Ощущение было такое, словно побывал в гостях у близких родственников. А девчонка!.. Ну, какая же она славная. "Господи, и пошто я такой старый!.." – в шутку и всерьёз воскликнул он, пожалев о своём возрасте. Ещё раз улыбнулся, находясь под гипнозом общения с девушкой и её матерью.
На улице обернулся и увидел на балконе Анечку, она махала ему рукой.
Анатолий улыбнулся и тоже помахал ей.
24
– Аня, – позвала Юлия Петровна дочь. – Иди сюда.
Анечка выбежала с балкона.
– Да, мамочка…
– Аня, я правильно поняла: это он?
Анечка смутилась:
– Да, мамочка… – сказала она и припала к её груди.
Юлия Петровна, обняв дочь, стояла немного растерянная и озабоченная. К дочери пришли не только месячные, пришла, кажется, и первая любовь.
Часть 2
Поезд “МОСКВА – ИРКУТСК”, “Байкал”.
Ночь. На второй полке лежит пассажир. Он спит. Ему грезится сонный кошмар…
Небольшая комнатка в доме барачного типа – та, в которой когда-то стоял гроб с военным.
В комнате трое: две женщины, одна пожилая, другая молодая и красивая, и маленький мальчик.
Он играет в какие-то игры с предметами, заменяющими ему и лодки, и машинки, и куклы. Здесь были, за неимением настоящих игрушек, и обрезки чурочек, и щепки, связанные при помощи ниток крестиком, напоминающие человечков, и сучки, представляющие каких-то животных, – при определенной фантазии подобное можно представить, чем мальчик, похоже, обладает.
Женщины ведут разговор. Молодая нервничает и сетует на превратности судьбы.
– Что мне теперь делать? Куда я с ним?.. – кивает она на ребенка.
– Да не волнуйся ты! Тебе ли переживать? – успокаивает пожилая. – Тебе ли с твоей красотой нос вешать, Антонида? Только подмигни…
– Ага, подмигнула… – вновь кивает на мальчика.
– Хочешь, я тебе снова присватаю?
– Спасибо, Аркадьевна. Мы уже это проходили.
– Так кто же знал, что его так скоро кондрашка приберёт? Ведь герой был. В орденах, в медалях, и чин не малый. В раёне секретарем был.
– Орденов понахватал, а здоровье растратил. Дома жил, как на войне. Ни днём, ни ночью покоя не было. В каждой бочке затычка. Андрей Марьянович, там чепе – срывается, ночь-полночь, едет. Андрей Марьянович – аврал! Бежит. Кровью харкал, а дома не сидел. И вот добегал. Другие горкомовские и райкомовские работники зад от стульев не отрывали – им все: и квартиры, и путевки, и машины, а этот… – отмахнулась, – малахольный. Это ты: начальник большой, холостой, молодой, с войны пришел – герой. Ге-ррр-ой! Другой бы квартиру путную выхлопотал, на курорт бы семейную путевку, как фронтовик и секретарь райкома партии, стребовал. А он все отмахивался да жданками почивал. Ни себе, ни мне, ни ему, – кивает на сына. – Оставил вот…
Антонида хлопает от расстройства себе по икрам и обводит слезящимися глазами комнатку, скромную в ней обстановку.
Мальчик подает голосок.
– Мамочка, я кушать хочу.
Антонида продолжительно смотрит на него, словно не узнает. Лицо холодное, отчужденное, но отвечает ласково.
– Потерпи, маленький. Нет еще ничего.
Мальчик послушно склоняется к игрушкам.
– Ты, Атонидушка, не психуй, успокойся, – уговаривает женщина. – Сядь-ка, я тебе вот чего подскажу. Сядь.
Антонида придвинулась к Аркадьевне ближе и откинулась к стене.
– Ты вот чего… перебирайся-ка ты в Майск. Город молодой, строящийся, там сейчас молодежи, мужиков, как омулей в бочке. А баб – пшик! – нету. Если ты не сробеешь, то такого подцепишь, какого душе угодно. И город на новом месте и люди разные. Кумекаешь?..
Антонида кивает на сына.
– С таким приданым?
– Ну-у, можешь на какое-то время у меня оставить.
– А потом?..
Призадумались.
– Ну, думай, душа моя, думай. И не отчаивайся. Жись-то одна, пристраиваться как-то надо.
…Лето в разгаре. В лесу, на полянах цветы: жарки, васильки, ромашки. По оврагам колышется Иван-чай. Отовсюду слышится щебет птиц. В зеленом могучем лесу кукует кукушка, нагадывает кому-то долгую жизнь. Где-то неподалеку стучит дятел. Тайга шумная и трудовая.
Из города Усолья-Сибирского по проселочной дороге идет молодая женщина. Она ведёт за руку мальчика лет четырех. Он одет во всё чистое, как на праздник, в рубашку-матроску с широким воротом, который окаймлён тремя темно-синими полосками на белом фоне; в коротких штанишках; на ногах сандалии и белые носочки. На голове бескозырка, на лентах – "Герой".
