Камень

– Договорились, – согласился я.

– И еще, Лешка… – посмотрел на меня пристально мой воспитатель. – Тренировки будем продолжать, несмотря на все трудности, последствия и неприятные ощущения. Деваться некуда…

– Да понимаю я все, Прохор! – И я покрылся мурашками от воспоминаний об этих самых ощущениях.

***

На следующее утро в университете в начале лекции вместе с преподавателем в аудиторию зашел и наш декан, Дорофеев Василий Иванович.

– Уважаемые студенты! – обратился он к нам. – За прошедшее время вы уже успели более или менее друг с другом познакомиться. А посему сегодня после занятий я жду у себя в деканате выбранных вами старост групп. Не смею задерживать! – это было сказано уже лектору, и Дорофеев удалился.

На большой перемене состоялись выборы и в нашей группе, которые прошли очень быстро – Инга Юсупова вышла к доске, попросила тишины и заявила нам:

– На должность нашего старосты предлагаю кандидатуру Андрея Долгорукого! – Она обвела взглядом одногруппников, полностью проигнорировав робкую попытку нашего друга вмешаться в выборный процесс. – Андрея знаю давно, мы вместе учились. Это ответственный человек, отзывчивый товарищ с опытом работы на подобной должности – именно он был у нас старостой класса. Будут еще кандидатуры? – подняла она бровь. Группа ответила молчанием, а Долгорукий только тяжело вздохнул. – Итак, ставится на голосование вопрос избрания Андрея Долгорукого на должность старосты группы. Кто за? – Дружный лес рук был ей ответом. – Единогласно! – огласила Инга результаты голосования, демонстративно проигнорировав не поднятые руки брата и сестры Долгоруких.

Если Андрей встретил «оказанную честь» с покорностью, то Наталья не удержалась и зашипела на подружку:

– Ты что творишь, Инга? Избрали бы кого-нибудь другого, зачем Андрея подставила?

– А ты обратила внимание, как на нашего Алексея другие девчонки поглядывают? – спокойно ответила Юсупова. – Мне кажется, что если бы я эти выборы не взяла в свои руки, именно он и стал бы старостой! А там бы началось: Алексей, а что у нас с расписанием? Алексей, дай свой телефон на всякий случай! Алексей, а можно я сегодня лекцию пропущу? – Юсупова насмешливо смотрела на Долгорукую. – Тебе это надо?

– То, что на Алексея поглядывают, я, конечно, заметила, но брата-то зачем в старосты двинула? – не сдавалась Наталья. – Предложила бы другую кандидатуру, да и все…

– Да просто он наш староста, может пригодиться… – отмахнулась Инга. – Ну уж точно лишним это не будет!

Все эти выборы привели к тому, что нам пришлось задерживаться после занятий – Андрей пошел в деканат, а мы решили его дождаться в кафе, хотя девушки, с их слов, уже опаздывали к своим парикмахерам.

– Ты, Юсупова, в своем репертуаре, – прокомментировала Шереметьева жалобы Долгорукой на подружку. – Хотя… – усмехнулась она. – Может, так и надо было сделать, чтоб нашего Лешеньку от соблазнов отгородить.

– И ты туда же! – деланно возмутилась Долгорукая. – Все против нас!

Аня Шереметьева не обратила на слова подружки никакого внимания, а спросила меня:

– Алексей, ты помнишь, что завтра идем в «Метрополию»?

– Помню, – кивнул я. – У меня перед клубом с Андреем тренировка, так что можете приезжать пораньше.

– Не знаю, не знаю… – Аня включила режим «кокетка», но тут вмешалась Юсупова:

– Шереметьева, ты чего ломаешься? Будем, конечно!

Конец их препирательствам положило появление Андрея Долгорукого, который не выглядел удрученным, а напротив, лучился оптимизмом и верой в завтрашний день.

– Ты чего такой радостный? – спросила с подозрением Юсупова.

– Да все хорошо, декан сказал, что обязанностей минимум, – отмахнулся он. – Пойдемте, опаздываем уже!

Когда мы вышли на улицу, Андрей меня чуть придержал и негромко сказал:

– Нашел способ отплатить Инге, в понедельник увидишь! – потер он руки и улыбнулся.

– Надеюсь, это не будет слишком жестоко? – поинтересовался я.

– Что ты! – продолжал улыбаться Андрей. – Она сама еще не знает, что ей это очень надо!

– С нетерпением жду понедельника! – кивнул я.

– Про завтра не забыл?

– Нет. Буду, – подтвердил я.

Домой заходить не стал, а сразу направился в гараж, где меня должен был ждать Прохор. Заводить машину он не спешил, а, дождавшись, когда я размещусь в салоне, начал рассказывать:

– Съездил на полигон, погонял себя в разных режимах. Эффект однозначно есть, – подвел итог он. – Если говорить подробнее, то, по моим ощущениям, я лучше стал чувствовать окружающее пространство, доспех стал чуть более гибким и прочным, да и выносливость слегка повысилась.

– Это точно? – не поверил я.

– Точно, – кивнул Прохор с серьезным видом. – По себе чувствую. Так что и дальше будем тренироваться.

– Ладно, хоть какая-то от меня польза! – обрадовался я. – А то думал, что только увечья наносить да людей пугать могу!

– Ты бы, Лешка, не радовался раньше времени! – осадил меня Прохор. – Еще не все ясно с этими твоими способностями. Будем посмотреть.

Визит к портному Иосифу Карловичу занял довольно-таки продолжительное время – пока разобрались с моими требованиями к кожаному чехлу для кия, пока померили все костюмы и рубашки, пока прикинули «на живую» жилетку небесно-голубого цвета для турнира по бильярду… Оказалось, что к этой жилетке требовались бабочка в тон, отдельные черные строгие брюки, зауженная белая рубашка, чтобы при наклонах не вылезла из штанов, и лакированные туфли. Все мои мерки у мастера были, но он перемерил меня еще раз.

– Матереете, Алексей Александрович! – заявил мне в итоге Иосиф Карлович. – Если для костюмов это пока не так критично, то вот для жилетки и рубашки это совсем не комильфо! Придется слегка расширить. Все будет готово на следующей неделе, в том числе и туфли. Костюмы с рубашками и обувь вам доставят в любое удобное время.

– Спасибо, Иосиф Карлович! А можно один костюм я сегодня заберу, просто вечером на мероприятие иду.

– Как вам будет угодно, Алексей Александрович! – слегка поклонился портной. – Чем раньше вы наденете мой костюм, тем мне будет приятней!

– Он сегодня на художественную выставку пойдет, – сообщил я ему с улыбкой.

– Это будет просто замечательно! – улыбнулся портной в ответ. – И еще, Алексей Александрович!

Прохору привезли некие ювелирные изделия…

Оказалось, что мой воспитатель не забыл, в отличие от меня, про тот наш разговор о подарках Алексии. Оправдывало меня только одно – слишком много со мной за последнее время произошло событий, и не все они были приятными.

Всего было три красных бархатных коробочки – одна маленькая и две побольше. В первой было кольцо с рубином, во второй гарнитур из цепочки и сережек с маленькими рубинами, а в третьей, самой большой – колье с теми же самыми рубинами. Судя по моим впечатлениям, это был один большой гарнитур на все случаи жизни. Прохор мои мысли подтвердил:

– Как и просил у ювелиров, будешь дарить постепенно, месяца на три хватит, – ухмыльнулся он. – Леська обалдеет, можешь поверить!

Небрежным жестом Прохор захлопнул коробочки и уложил их в пакет.

Мы забрали костюм, попрощались с Иосифом Карловичем и сели в «Ниву». Я, как и обещал, набрал Алексию и сообщил, что минут через сорок буду дома. Она же обещалась быть в течение часа.

– Первым подаришь колечко, – начал учить меня жизни Прохор. – Лучше его подарить после выставки, иначе у нее все мысли только о нем и будут. Если гайка ей по пальцу не подойдет, дашь ей адрес наших ювелиров, они подгонят. Понял?

– Понял, – кивнул я.

– Остальные цацки пока прибережем на будущее. На выставку я вас отвезу и привезу обратно, а потом в этот «Приют» вы пешком собираетесь? Мне надо парней из эсбэ предупредить.

– Да. Там идти-то…

– Хорошо. Ночевать у Леськи будешь?

– Да.

– Хоть отдохну от тебя, охламона! Завтра ты у нас опять светской жизнью живешь до утра? – хмыкнул Прохор.

– Живу, – кивнул я.

– В воскресенье ничего не планируй, Лешка, будет очередная тренировка.

– Хорошо.

– И еще: кий твой из смоленского поместья привезли, дома стоит.

– Отлично! – обрадовался я. Больше не придется прикидываться бедным родственником перед Долгоруким и играть его кием.

Перед приездом Алексии я успел сходить в душ. Она, как и предполагалось, сначала зашла к нам узнать, в чем я собираюсь идти на выставку, чтобы своим платьем соответствовать, так сказать… Оценив мой серый костюм в мелкую полоску, девушка заявила, что пространство для маневра у нее увеличилось. Не отказалась она и перекусить наскоро приготовленной Прохором яичницей с ветчиной, после чего ускакала к себе, пообещав быть при параде через сорок минут. На хмыканье моего воспитателя при упоминании сроков Леся гордо заявила:

– Я на гастролях и не такие рекорды ставила!

– Верю-верю! – усмехнулся он.

Сроки Алексия нарушила всего на десять минут, но это того стоило – черное длинное платье в обтяжку, в стразах, с глубоким декольте и разрезом по бедру, небрежная прическа, стандартные очки…

– Какая к хренам «Нивка»? Едем на «Волге»! – за нас двоих прокомментировал увиденное Прохор. – Ну-ка, встаньте рядом!

Я послушно подошел к Лесе, всем своим видом выражая восхищение девушкой.

– Если вам кто-то скажет: «Князь Пожарский со спутницей», – смело посылайте куда подальше! – улыбался Прохор. – Все как раз с точностью наоборот! Неизвестная красавица в сопровождении князя Пожарского! Так будет точнее!

Мы с девушкой переглянулись и засмеялись.

– Ты доволен? – спросила она меня.

– Более чем! – кивнул я. – Надо почаще с тобой на различные мероприятия выбираться!

– А я совсем не против! – усмехнулась Леся.

Но тут в наш разговор вмешался Прохор:

– Так, спускаемся в гараж, иначе никуда не успеем!

Уже в «Волге» он прочитал Алексии лекцию о правильном поведении спутницы молодого князя Пожарского, если он появлялся фактически официально, на машине с гербом. Суть сводилась к паре фраз – больше пафоса, спеси и уверенности в себе, которая должна граничить с наглостью. Девушка же внимала с большим вниманием, кивала и клятвенно пообещала соответствовать предъявленным высочайшим стандартам.

Сама выставка проходила в одной из модных галерей, расположенной в старинном двухэтажном особнячке старой Москвы. Узкие улицы не располагали к нормальной парковке, но Прохор сделал все возможное, чтобы приблизиться ко входу, после чего начал беспрерывно сигналить. Через минуту его потуги увенчались успехом – из особняка выскочили два охранника и начали освобождать нам место перед входом. Когда же мы остановились, дверь нам открыл не абы кто, а, судя по всему, распорядитель выставки. Я покинул машину первым, помог выйти Лесе, и мы направились внутрь особняка, сопровождаемые распорядителем. Касса с билетами нами была проигнорирована по причине невместности стоять в очереди, пусть даже она состоит из двух человек. Уже в зале распорядитель щелчком пальцев подозвал к нам официанта, у которого мы с подноса взяли по бокалу шампанского. Все это время я краем глаза наблюдал за своей спутницей. Ее поведение было выше всяческих похвал – холодному равнодушию девушки могли позавидовать иные аристократки, а уж внешним данным и платью подавно…

– Ваши сиятельства! – обратился к нам с поклоном распорядитель. – Может, вам экскурсию провести?

– Спасибо, любезный, – улыбнулся я. – Не стоит.

– Как угодно вашим сиятельствам! – Он опять поклонился и растворился среди посетителей выставки.

Держа в руках бокалы с шампанским, мы с Алексией начали обход экспозиции, подолгу задерживаясь у каждой картины. Посмотреть было на что – картины поражали своим разнообразием: от пейзажей до портретов, от простеньких эпизодов бытовой жизни до массивных полотен, запечатлевших отдельные события общественной жизни. Но всех их объединяло, по моим ощущениям, одно – некая внутренняя динамика, жизнь, движение. Казалось, что стоит отвести взгляд от очередной картины, как она изменится, поменяет своих героев и место действия. После того как девушка категорически не захотела отходить от маленького пейзажа, изображающего опушку леса, я поделился этими своими впечатлениями с Лесей.

– Вы абсолютно правы в своих суждениях, молодой человек, – услышали мы голос из-за спины. – Мне мало запечатлеть определенный момент времени со всеми только ему присущими эмоциями, я хочу, чтобы был некий намек на дальнейшее развитие.

Мы повернулись и увидели перед собой невысокого лысоватого толстячка лет сорока в костюме.

– Я давно за вами наблюдаю, молодые люди. – Он смотрел на нас абсолютно серьезно, а потом буквально впился взглядом в Лесю. – Девушка, если вы снимете свои очки, я подарю вам эту картину.

Она перевела на меня испуганный взгляд.

– Позвольте, любезный! – усмехнулся я. – Вы ничего не путаете?

– Не сочтите за грубость, ваше сиятельство! – ответил он, продолжая смотреть только на Лесю. – У меня фотографическая память, и я понимаю, что передо мной Алексия, портрет которой я мечтал написать последние три года!

– У меня уже есть портрет! – заявила ему Леся и попыталась спрятаться за моей спиной.

– Охотно верю! – хмыкнул он. – А могу я взглянуть на работу этого ремесленника?

Это он кого ремесленником назвал? Сашку Петрова?! Сдерживаясь из последних сил, я заставил себя подумать о чем-нибудь хорошем. Первой (видимо, прошла ассоциация с Сашкой Петровым) была смоленская усадьба и то, как просто там было жить, вторым – наш лес, который я знал до последнего пенька…

Однако окончательно в себя я пришел от того, что мою руку пыталась сжать испуганная бледная Леся, а стоящий напротив художник, лицо которого приобрело земляной оттенок, хватался за сердце. Посетители выставки спешно покидали наш закуток.

– Все нормально, – кивнул я девушке, и она отпустила мою руку.

– Теперь я точно знаю, как выглядит сиятельный гнев! – пробормотал художник. – Простите меня, ваше сиятельство, если обидел своими словами! – поклонился он.

– Вы не представились! – кинул я ему.

– Святослав Хмельницкий к вашим услугам, – ответил он и снова поклонился.

– Святослав, вы действительно хотите увидеть портрет Алексии в исполнении ремесленника?

– Если вам не трудно, ваше сиятельство!

– Хорошо, я попытаюсь это устроить. Дайте мне пару минут на телефонный звонок.

– Как будет угодно вашему сиятельству! – продолжал он кланяться.

Не обращая больше на него внимания, я отошел немного в сторону и набрал Сашку.

– Привет! – начал я разговор. – Я сейчас на той выставке, которую ты рекомендовал.

– Нравится? – весело спросил он.

– Очень! – хмыкнул я. – Господин Святослав Хмельницкий желает увидеть твой портрет Алексии.

– Да? – в голосе Сашки появились панические нотки.

– Хочешь, я ему трубку дам? – уже спокойно спросил я.

– Нет. – Петров сделал паузу. – Куда надо портрет привезти?

– Прямо на выставку, Сашка, – ответил я. – Через сколько будешь?

– Максимум час! – в голосе моего друга все равно чувствовалось сомнение.

– Не подведи меня! – как можно убедительнее сказал я ему и положил трубку.

В этот момент появился Прохор в сопровождении распорядителя, на которого жалко было смотреть.

– Алексей Александрович, ваше сиятельство! – Мой воспитатель сделал вид, что запыхался. – Что случилось? Кто посмел? Почему люди выставку покидают?

– Творческие люди неуважение проявили, Прохор… – сказал я через губу. – Пришлось восполнять пробелы в воспитании… – Здесь я обратился к дрожащему распорядителю: – Милейший, вы будьте поаккуратней с этой творческой интеллигенцией. Жизнь так коротка…

Теперь за сердце хватался уже распорядитель. Прохор его пихнул локтем в бок, чем привел в чувство, и сказал:

– Чтоб я тебя и охрану не видел!

Того долго уговаривать не пришлось, и он быстренько испарился.

После этого настала моя очередь.

– Ты что творишь, Лешка, на выставке умудрился влететь! – начал меня воспитывать шепотом Прохор. Я не стал ему ничего отвечать, а просто подозвал Лесю:

– Расскажи ему, как все было.

Они уединились на пару минут, после чего Прохор демонстративно кровожадно оглядел художника и многозначительно хмыкнул, от чего тот поежился, но присутствие духа все же сохранил.

В ожидании Сашки мы спустились в пустой зал на первом этаже и по второму разу начали обходить полотна, слушая красочные комментарии Хмельницкого. Тот даже, казалось, окончательно отошел от произошедшего, был крайне экспрессивен и красноречив, определив в нас с Лесей и Прохором заинтересованных слушателей, понимающих в живописи и близких ему в восприятии мира. Художник даже не заметил, как к нам присоединился еще один поклонник его таланта – Сашка Петров, который с горящими глазами внимал каждому слову мастера. Остановились мы только на втором этаже, напротив того самого пейзажа, который так понравился Алексии. Будто что-то вспомнив, Хмельницкий вдруг остановился, оглядел нас, задержав взгляд на девушке, порывисто снял картину со стены и протянул Лесе.

– Это вам! От всего сердца! – Глаза его горели.

Она посмотрела на меня, как бы спрашивая разрешения, и я кивнул. Леся повернулась к Хмельницкому и взяла картину.

– Спасибо, Святослав! – поблагодарила она и сняла очки.

Художник впился глазами в ее лицо, не обращая внимания на окружающее. Леся больше не боялась его фанатизма и даже робко улыбнулась. Мы все не спешили вмешиваться, а Сашка так и вовсе наблюдал за разворачивающимся действом с трепетным уважением к художнику. Все волшебство момента нарушил Прохор: – Кто-то, по-моему, хотел портрет посмотреть? Хмельницкий нехотя оторвался от созерцания Алексии и обратил внимание на нас, грешных:

– На первом этаже, там освещение лучше.

Мы спустились за ним на первый этаж, Сашка достал портрет и установил на специальную подставку. Очень хотелось ахнуть – Алексия на портрете была как живая. Петров действительно сумел передать ее характер, эмоции, чувства! Даже я, ничего не понимавший в живописи, видел, что Сашка сумел поймать момент и выразить его в картине. Судя по всему, всех остальных обуревали такие же чувства, за исключением Хмельницкого – он, прищурив глаза, то подходил к портрету ближе, то опять возвращался на старое место. На Сашку было больно смотреть – он напряженно наблюдал за художником, нервно сжимая ладони. Наконец Хмельницкий, не обращая ни на кого внимания, встал напротив портрета и застыл.

– Ваше сиятельство! – повернулся он наконец ко мне. – Примите мои самые глубочайшие извинения! – Хмельницкий поклонился. – Лучше Александра я написать не сумею!

– Это вы не мне, а вашему коллеге скажите! – усмехнулся я и указал на школьного друга.

Сашка же, еще ничего не понимая, переводил взгляд с меня на Святослава и обратно. Когда до него дошла суть сказанного, он покраснел и засмущался, в отличие от того же самого Хмельницкого, который в одночасье завладел вниманием Петрова. Пока они обсуждали какие-то свои художественные тонкости, мы втроем сумели перевести дух и уже спокойно насладиться портретом.

– Леш, так как насчет обложки альбома? – спросила меня Леся.

– Точно подходит! – кивнул я. – А на следующий альбом у тебя Хмельницкий есть, что-нибудь придумает.

– Это да, творческая личность в высшей степени! – хмыкнула она. – Даже оторопь порой берет…

– Да нормальный мужик вроде, только с закидонами на почве рисования… – ухмыльнулся я.

В это время Хмельницкий при помощи Сашки Петрова сняли одну из картин в центре экспозиции и повесили туда портрет Алексии. Закончив, Святослав прокомментировал:

– Выставка будет длиться еще две недели, практически все картины распроданы, и работа Александра займет центральное место! – Мой друг на это лишь скромно улыбнулся.

– Алексия, ты не против? – спросил он.

Она опять глянула на меня, и, получив мое молчаливое согласие, кивнула:

– Конечно, не против, Саша, какие могут быть вопросы! Но портрет все равно мой!

– Это даже не обсуждается! – кивнул в ответ Петров.

Весь этот пафос с выражением взаимных чувств и обязательств опять остановил Прохор:

– Вечер-то будет продолжаться?

– Да! – взбодрился я. – Святослав, какие у вас дальнейшие планы?

– В гостиницу ехать. А что? – заинтересовался он.

– У нас по планам культовое место московского студенчества! – усмехнулся я. – Предлагаю посетить его вместе с нами! Где, если не в таких местах, искать вдохновение творческим людям?

– Это да. А Александр поедет?

Я посмотрел на Сашку, который, по моим впечатлениям, был готов меня расцеловать за лишнюю минутку общения с Хмельницким.

– Конечно, Святослав, конечно! – кивнул я. – Так мы едем?

– Я готов! – Художник встрепенулся и направился к выходу.

Пока мы рассаживались в «Волге», Прохор решал все вопросы с администрацией галереи – дал сколько-то денег, предупредил их, что Хмельницкий едет с на ми развлекаться и что теперь центром экспозиции, по воле самого художника, является портрет некой девушки, который не продается, и чтобы они о сегодняшнем визите молодого князя Пожарского забыли совсем и навсегда.

Подъехав к нашему дому, Сашку Петрова и Святослава Хмельницкого оставили в «Русской избе», Прохор загонял «Волгу» в гараж, а мы с Лесей пошли переодеваться наверх.

– Лесь, сама видишь, не получилось у нас с тобой вдвоем сходить в «Приют»… – попытался я извиниться за произошедшее.

– Лешка, ты что такое говоришь! – возмутилась она. – Давно у меня такого веселья не было! Только одно мне пообещай.

– Слушаю.

– Давай больше без этого твоего сиятельного гнева! А то было очень страшно! – Девушка смотрела на меня серьезно.

– Я постараюсь, Лесь, – кивнул я. – И зайди ко мне на секундочку.

Когда мы оказались внутри моей квартиры, я достал заранее приготовленную бархатную коробочку с кольцом и протянул девушке.

– Это тебе.

Она положила подаренную Хмельницким картину на диван, осторожно взяла коробочку и открыла.

– Лешка, какая красота! – Девушка аккуратно достала кольцо и надела на безымянный палец правой руки, не переставая любоваться игрой света в рубине. – Спасибо! – Она кинулась мне на шею.

– Как по размеру? – смущенно поинтересовался я.

Леся разомкнула объятия и продолжила разглядывать кольцо.

– Чуть великовато, – сообщила она. – Но совсем чуть-чуть.

– Потом дам тебе адрес, поправят.

– Хорошо, – кивнула она. – А пока можно поносить? Оно такое красивое!

– Это теперь твое кольцо, Леся. Носи на здоровье, – улыбнулся я.

– Лешка! – Она опять кинулась мне на шею.

Восторги девушки слегка поутихли только тогда, когда в квартиру зашел Прохор. Леся с гордым видом продемонстрировала ему кольцо, тыкая им моему воспитателю чуть ли не в нос.

– Смотри, что мне Лешка подарил! – заявила она ему.

– А знаешь, сколько он его выбирал?! – закатил глаза Прохор и продолжил: – Лешка угадал, тебе очень идет!

– Я знаю! – продолжала любоваться кольцом Леся.

– Вы бы переодевались уже для своего этого «Приюта»… – хмыкнул Прохор. – А то я по дороге в ресторан заглянул, так там эти два художника вовсю водочку понужают и уже руками машут, обсуждая достоинства и недостатки какого-то абстракционизма…

– Уважаемые соседи! – посерьезнела Алексия. – Вот скажите мне, как на духу! А без приключений мы с вами куда-нибудь ходить будем?

Мы с Прохором переглянулись и дружно ответили: – Нет!

– Я почему-то в этом и не сомневалась… – вздохнула девушка и улыбнулась. – Зато весело и с подарками! Пойду переодеваться.

Она взяла с дивана картину и направилась в прихожую. Когда за ней закрылась дверь, Прохор сказал:

– Я же говорил, что кольцо ей понравится! – На что я кивнул. – А Хмельницкого этого ты из-за Сашки потащил?

– Да! – улыбнулся я.

– Молодец, о друзьях надо заботиться, слишком их у нас мало! – похвалил меня воспитатель. – Тогда сделай следующий шаг, позвони деду и скажи, что тот портрет Алексии, который он хотел увидеть, выставлен в этой самой галерее. А еще лучше договорись с этим самым Хмельницким на закрытый показ, он вон как языком чесать навострился, даже я заслушался, Главе рода должно понравиться! – ухмыльнулся Прохор.

– Хорошая идея, – согласился я. – Может, этот закрытый показ деду как подарок преподнести? А про портрет Леськи ничего не говорить?

– Соображаешь, Лешка! Растешь над собой! – опять похвалил меня Прохор. – Переодевайся уже, сейчас Леська прибежит, да и этих двоих в ресторане без присмотра оставлять надолго нельзя.

Алексия явилась в джинсах в обтяжку и темной кофточке и лишний раз продемонстрировала мне кольцо. Когда мы с ней спустились в «Русскую избу», Петров с Хмельницким уже допивали графин с водкой, закусывая груздями в сметане. Если Сашка был в норме, то подобного нельзя было сказать про Святослава: его лицо раскраснелось и покрылось испариной, движения стали дергаными, галстук съехал на сторону и был чем-то испачкан. Однако появление Алексии произвело на него благотворное воздействие – Хмельницкий как-то сразу подтянулся, слегка пришел в себя и даже занялся приведением своего туалета в относительный порядок. Когда мы подошли к «Приюту», художник был уже бодр и весел.