Моя Ойкумена

– Вот это был человек! В жизни такой скромный, с ним мало кто дружил. Но как возникла опасность – первым бросился в атаку. Жалко, что погиб, но мы за него отомстим и вечно будем помнить! – кто-то один это говорит, а все сидят грустные, девочки даже плачут и приговаривают:

– Да, жалко, что мы его не замечали. А ведь он был лучше всех!

А если повезет, то присвоят звание Героя Советского Союза посмертно. Вот родители тогда будут гордиться! Мама, наверное, вначале поплачет, но потом скажут, что достойного сына вырастила. Даже Мел с Саньком признаются:

– А зря мы с ним так сначала. Наш парень. Как нам повезло, что мы с ним были знакомы!

Для всего этого ну очень нужна война! А где же ее взять? Мы, граждане Советского Союза, боремся за мир во всем мире и не хотим войны! Ну все-таки, может быть, на нас кто-то нападет? А кто? Напасть могут только американцы, так как все остальные нас боятся. Но если они нападут, то сразу начнут сбрасывать атомные бомбы, а тогда никакого подвига совершить не успеешь. Вот если бы такую войну, на которой не будет атомных бомб!

Очнулся я оттого, что учитель хлопнул меня по плечу длинной деревянной линейкой. Все в классе смотрят на меня и смеются, и до меня вдруг доходит смысл его фразы:

– К доске!!!

Я подскакиваю и пишу мелом под диктовку фразу из газеты: «Китай выводит свои войска из Вьетнама». Вот кому-то повезло! Там идет война и совершаются подвиги. Но это «там» – за пределами моего мира…

Но вскоре в школьной раздевалке я случайно услышал, что кто-то из старших братьев наших школьников вернулся с войны из Афганистана. Вот это новость! Где это? Я стремглав побежал в кабинет географии к карте. Я знал примерно расположение этой страны, но никогда до этого она не привлекала моего внимания. Ничего себе! Это ж рядом с Индией! Неужели там воюют наши солдаты? В голове это не укладывалось. Дома я спросил:

– А правда, что где-то идет война?

– Кто тебе сказал такую ерунду?

– Мальчишки в школе!

– Пусть не выдумывают всякие глупости!

…Димка Рыжий (он жил в нашем подъезде и учился на год старше) сидел с гитарой в школьном коридоре на батарее отопления, фальшиво бренчал и визгливым голосом орал во все горло незнакомую мне песню про ЗИЛы, которые тянут груз по горным дорогам. Вообще, Рыжий всегда был выпендрежником и любил покрасоваться. Я никогда не слушал его блатных песен, но эта песня о необычной войне привлекла мое внимание. Все остальные военные песни, которые я знал, были о прошлой войне, и там груз возили не ЗИЛы, а полуторки. А эта песня явно была о войне сегодняшней, ведь ЗИЛ – современный грузовик. Откуда же эти песни? И как это так – песни о войне есть, а самой войны нет? Я стал обращать внимание на все, что говорилось об этом вокруг. И вот, узнал еще одну деталь от старших мальчишек: убитых солдат с той войны привозят в цинковых гробах. Ну не могли же все это выдумать? Я перестал спрашивать об этом у взрослых – знал, что от них правды не услышишь, и ее надо искать самому.

И вот появилось неопровержимое доказательство – из армии вернулся Костик, старший брат нашего одноклассника Вовы. Когда я увидел его в дембельской форме – все сомнения улетучились: он пришел с войны, как приходили 40 лет назад наши деды. Загорелое лицо, на груди рядом с десантными аксельбантами – орден Красной Звезды. Мой дед получил такой орден в 1940-м за войну с белофиннами. Ну не дают такой орден за уборку картофеля, строительство школ и поднятие целины! Но и это было не главной сенсацией. Когда через неделю Костик протрезвел, то начал рассказывать про душманов. Кроме того, вопреки всем запретам, он провез зашитую в швы одежды магнитную пленку с солдатскими песнями. Мы впервые все вместе слушали группу «Каскад», которая ярко и откровенно пела о том, как «на Афганской выжженной земле спят тревожно русские солдаты». Мы переписали эти песни и регулярно собирались слушать их как откровение, как запрещенное зарубежное радио:

Опять тревога, опять мы ночью вступаем в бой.Когда же дембель, я мать увижу и дом родной?Когда забуду, как полыхают в огне дома?Здесь в нас стреляют, здесь, как и прежде,                                                    идет война…

Теперь хотелось побыстрее вырасти – уж этой войны должно и на меня хватить!

Полевая сумка

В школу вместо портфеля я гордо носил кожаную офицерскую полевую сумку – ведь это не какой-нибудь школьный ранец! Сумка была полностью укомплектована: компас Адрианова, курвиметр, офицерская линейка, карандаши. Точно такие же сумки были практически у всех детей офицеров – по ним мы сразу отличали «своих». На моей с внутренней стороны клапана было написано «ЗабВО» – Забайкальский военный округ. Офицеры в Сибири, я помню, шутя расшифровывали «Забудь Вернуться Обратно». Как-то раз во дворе школы меня окружили незнакомые ребята и заявили:

– Сумку подари!

– Не подарю!

– А че такой жадный? Книжки назад отдадим!

– Мне отец ее подарил, а дареное не дарят!

– Умный, что ли? Отец еще с работы сопрет!

– Отец у меня ничего не прет – ему выдают, что положено…

Но договорить я не успел – ударили откуда-то сбоку, зрение на мгновение потухло. Опомнился я уже на земле – лежал на боку, вцепившись в сумку. Ее тянули за ремень, но я не отпускал. Вдруг издалека послышалось:

– Эй! Вы че около нашей школы делаете? А ну дуйте отсюда!

Я увидел приближающихся наших старшеклассников. На говорившем висела точно такая же полевая сумка. Повторять дважды не пришлось – при этих словах все сразу разбежались.

– За что тебя?

– За полевую сумку – отобрать хотели.

– Не отдал?

– Как видишь! Только компас разбили, гады!

– Молодец! Ты из военного городка, что ли?

– Да, а ты?

– Я раньше там жил, сейчас нам квартиру в городе дали. Меня Денис зовут, я из 7-го «А». В случае чего обращайся!

Я в глубине души порадовался – «случаев чего» было много, а старшего брата у меня не было, и «обращаться» к отцу я тоже не мог – в таких ситуациях это не принято, считается «стукачеством». Жалко, что вскоре семья Дениса уехала – их отправили служить куда-то на ракетную точку на космодроме Байконур. Я встретил его случайно только через много лет при совершенно других обстоятельствах…

Приезд деда

Ура! К нам опять приехал наш любимый дед. Уже в дверях, не успев пройти в дом, он начал раздавать подарки. Мне так нравился его саквояж! Открывает две пряжки по бокам – щелк! И достает всякие чудеса. Дед любил книги, любил внуков и любил дарить книги внукам. Вот – томик Джека Лондона отцу, вот – маме собрание сочинений Проспера Мериме, вот раскраска для Валерки, вот Жюль Верн для меня… Когда он одарил уже всех, я увидел у него одну книгу и прочитал название: «Книга будущих командиров».

– А это для кого?

– Это для твоего старшего двоюродного брата.

– А можно полистать?

– Конечно! – дед посматривал на меня с любопытством.

Я открыл и затрясся от восторга. Там были истории с картинками обо всех великих полководцах – не только о тех, кого я уже знал (Александр Невский, Дмитрий Донской, Суворов, Кутузов, Жуков), но и о других – об Эпаминонде, Фемистокле, Александре Македонском. Я не смог сдержаться и, смотря деду в глаза, произнес:

– Я бы хотел, чтобы эту книгу ты подарил мне. Я могу отдать взамен другие книги, которые ты мне подарил до этого, даже Жюля Верна.

Он внимательно посмотрел на меня, улыбнулся и ответил:

– Не нужно отдавать ничего взамен. Если эта книга тебе так нужна, то она будет твоею, а брату я найду что-то другое.

Потом он вдруг, переменив тему, спросил:

– У тебя есть друзья?

– Есть Денис из седьмого класса, он меня выручил один раз, когда мне драться пришлось.

– Этого мало! Нужны друзья-ровесники! У тебя есть друзья среди одноклассников?

– Наверное, пока нет, – задумчиво произнес я.

– Ну что ж, нужно будет сходить в твою школу!

– Зачем же?

– Ну так, на разведку, – и дед игриво подмигнул, – с учителями познакомиться, на ребят посмотреть!

Дед был всегда бодр духом и радовался всему происходящему – не пропускал на улице ни одного мальчишку и ни одну собаку. С пацанами он здоровался и заводил беседу, кобелям просто свистел и улюлюкал. Деду на войне оторвало осколком мизинец правой руки, и он пользовался этим, чтобы сыграть такой трюк с незнакомыми мальчиками: подходил, здоровался, протягивал руку для рукопожатия, а потом с криком выдергивал ее, тряс, смотрел на отсутствующий палец, хмурил брови и строго спрашивал своего нового знакомого:

– Ну зачем же ты, Игорек, палец старику оторвал, а?

Но как только он видел изумленное лицо мальчишки, этого ему было достаточно, он начинал громко хохотать, рылся в кармане и давал ошарашенному пацану конфету.

Увидев мохнатого пса, справляющего малую нужду на улице, дед оживился и спросил меня:

– Кстати, знаешь, почему все кобели задирают вот так ногу?

– Нет, откуда ж мне знать?

– А я тебе разве не рассказывал?

– Нет!

– Ну, было это давным-давно, когда жил-был на свете первый кобель – праотец всех сегодняшних…

Зная деда, я уже приготовился к подвоху и не ошибся:

– Ну так вот, тот кобель-предок подбежал к забору и так увлекся, что подмыл его. Забор упал на него и чуть насмерть не придавил! С тех пор все кобели поддерживают заборы и столбы ногой!

Ну это было рассчитано совсем уж на маленьких и доверчивых! Вместо того чтоб смеяться, обиделся. Деда это не смутило, и он начал сам хохотать над своей шуткой. Он жил в своем веселом жизнерадостном мире. Как это ему удавалось? Он сам себя постоянно веселил, не пропуская ни одного повода. А поводы для радости он видел там, где другие их не видели, – вот и весь секрет! Это, наверное, было главной душевной особенностью моего деда, которая притягивала к нему людей. И люди, смотря на него, начинали понимать, что только таким удивительным людям под силу было пережить то, о чем написано столько книг и снято столько фильмов. Не только пережить, но и победить. Победить войну, голод, холод, разлуку с любимыми, победить себя…

В школе дед поговорил с нашими учителями и получил приглашение выступить перед учениками нашего класса в честь Дня Победы. В назначенный день он пришел при параде – на груди красовались два ордена Боевого Красного Знамени, орден Александра Невского, орден Красной Звезды и медали «За боевые заслуги», «За оборону Киева», «За оборону Кавказа», «За освобождение Варшавы» и «За взятие Берлина».

Он поздоровался со всеми, снял фуражку, вытер сверкающую лысину носовым платком, предупредил, что плохо слышит и начал… Все сидели и слушали, открыв рот. Рассказ деда был простым и впечатляющим. Мы уже понимали многое, и он в подробностях поведал нам о том, как в 41-м с потерями приходилось отступать по Украине и каждый день хоронить друзей, как потом, собравшись с силами, в 42-м «мы дали им прикурить под Сталинградом», а в 43-м «наложили им танковый массаж на Курской дуге, да так, что погнали их на Запад, через Польшу в Германию»… Как в 44-м году при освобождении концлагеря Майданек в Польше на руках выносили замученных людей, которые весили по 20 килограммов, и как некоторые из них тут же погибли лишь оттого, что командиры недоглядели и солдаты без спросу накормили узников – а этого делать нельзя после долгого голодания. И, наконец, дед подошел к самой мажорной части – как наши танки и самоходки ворвались в Берлин, «в логово зверя». Мне нравились яркие смачные слова вперемежку с немецкими названиями: «Наш самоходный полк прошел по Франкфурт-аллее, остановился перед берегом Шпрее и 100-миллиметровые орудия начали лупить через реку прямой наводкой по Рейхсканцелярии». Это ли не поэзия?

В своих мечтах я сидел не за партой, а на броне СУ-100 с автоматом ППШ. Оглянувшись назад, я увидел лица своих одноклассников. Они были сосредоточены и внимательно слушали деда. В этот момент я даже почувствовал, что у нас у всех есть нечто общее, общее даже с Мелом и Саньком.

Этот День Победы

9 мая мы с дедом пошли на Парад Победы – это был самый главный праздник в нашей семье. Все поздравляли не только ветеранов, но и друг друга – и взрослых, и детей. А ветераны уже за неделю до праздника нацепили орденские колодки или ордена и ходили гордо по городу, стараясь распознать своих однополчан среди прочих ветеранов. И если вдруг такое случалось, то разговоров было на весь день:

– Так ты тоже на Воронежском фронте в сорок втором воевал? Ну, брат ты мой! Вот это встреча! А где войну закончил? Дай-ка на медали посмотрю! А, в Будапеште!

– Да, у Балатона было дело. А ты, я посмотрю, до Берлина дошел?

– До самого Рейхстага! Там мы эту крысу и добили!..

Я улучил момент и спросил деда:

– Дед, а правда, что ты поднимал солдат в атаку со словами: «За Родину! За Сталина!»?

– Правда!

– Значит, ты за Сталина воевал?

При этих словах дед задумался и, грустно посмотрев на меня, объяснил:

– Мы воевали за другое, внучок!

– А за что же тогда?

– Мы воевали за то, чтобы наши дети и внуки жили в мире и чтобы им не пришлось пережить того, что пришлось пережить нам! Мы били фашистов, так как это были враги, которые пришли на нашу землю грабить и убивать. Просто тогда Сталин был наш вождь, и мы верили в него, а наши враги его боялись…

Мы пришли на парад специально, чтоб посмотреть, как марширует отец. Рано утром он надел парадную форму цвета морской волны, подпоясался ярко-желтым ремнем. Форма сидела на нем очень ладно, и я мечтал, что скоро буду таким же красавцем, даже лучше – ведь на мне будет десантная форма с аксельбантами!

Отец преподавал в военном училище иностранным курсантам – их было очень много, и всех цветов. Я имею в виду и цвет их кожи и цвета униформы – яркие, громкие, как у волнистых попугайчиков. Глаз нельзя было оторвать – они и маршировали все по-своему: кто-то с прямыми руками, кто-то с согнутыми коленками. Вот маленькие тихие вьетнамцы, вот индусы-сикхи с высокими тюрбанами, вот разноцветные веселые кубинцы, вот ангольцы с лицами такого же цвета, как и их сапоги. Это про них, наверное, впервые сказали, что «сапоги – лицо солдата». Это – немцы из ГДР, которые не фашисты, а наши, это – болгары-братушки, это – чехословаки (мое любимое слово в этом списке, я иногда называл их «словакочехи», мне говорили, что это неправильно, но не могли объяснить почему). Все интересно, но мы ждем самого главного: сейчас пойдут наши отцы!

И вот, наконец-то, на центральную площадь города выходит строевым шагом прямоугольник цвета морской волны. Весь город кричит «Ура», заглушая военный оркестр, потому что никакие иностранцы так маршировать не умеют. У всех мурашки по спине и слезы в глазах, люди выбегают прямо перед строем и дарят цветы первым шеренгам. Кому повезло – тот вручил букет своему отцу.

На площади начинается грандиозное представление – курсанты выкатывают гаубицы и разворачивают их в боевое положение. Из-за орудий показываются БТРы, из них выпрыгивает пехота и бежит в атаку. Навстречу – «враги». Начинается учебный бой – холостые автоматные очереди разрывают ушные перепонки. Непривычные к этому гражданские визжат и отдают назад, но мы, пацаны, как по команде вылетаем на площадь собирать гильзы. И вот пехота сшибается с дикими воплями в рукопашной схватке. В дело идут штыки, приклады, лопатки, кулаки. Броски, удары, лязг металла, крики – несколько секунд, и враг уничтожен. Мы знали всех курсантов-рукопашников по именам и хотели быть похожими на них. Сейчас у современных тинейджеров вместо этого есть карточки с портретами их кумиров-бейсболистов.

Иностранцы тоже показывают, на что они годятся. Вот вышел чернокожий каратист Луис из Мозамбика. У нас в стране карате запрещено, а нашим африканцам повезло – им можно тренироваться. Луис демонстрирует защиту от нападения шестерых противников. Он очень красиво выглядит – абсолютно черно-белый: лицо одного цвета с поясом, кимоно одного цвета с зубами и глазами. Только розовые пятки мелькают, выбиваясь из общего фона. Луис ловко раскидывает всех руками и ногами, а в толпе стоят два наших лейтенанта в парадной форме – они только что маршировали и ведут вполголоса такой диалог:

– Ногами-то красиво машет, но на прошлой неделе махнуть не успел, как от Тесемникова в глаз получил!

– Это за что же?

– Да за Светку! Подходил к ней в «Ландыше» и плел что-то на ухо!

– Мало ли, кто что ей плел, Светке-то?

– Ну, видать, не всем можно!

– Не знаю, как со Светкой, но зато в одном ему повезло точно: физиономия черная, фингала-то и не видно!

– Это что же выходит, их каратисты против наших боксеров – никак?

– Выходит, так!

В воздухе повис приятный пороховой запах, и победители вместе с побежденными, весело болтая, в обнимку идут к полевой кухне, которую уже выкатили на площадь. Солдатской кашей угощают всех желающих: папы, мамы и дети в праздничных нарядах стоят в очереди за своей порцией. А в это время из громкоговорителя поет Иосиф Кобзон:

…Это радостьСо слезами на глазах.День Победы! День Победы! День Победы!

Припев как три удара колокола…

Ветераны стоят и улыбаются – они могут спать спокойно, ведь свой долг они выполнили: спасли мир от фашизма и вырастили таких сыновей, которым можно спокойно передать дело защиты нашей Родины. Пусть весь мир знает, что теперь на нас никто не посмеет напасть – у нас самая сильная армия и самые верные союзники во всех частях света.

Летние каникулы

На все лето нас с сестренкой отправили к дедушке с бабушкой, у которых я как-то прожил целый год, когда сестренка была еще маленькая. Наши каникулы проходили весело в компании наших двоюродных брата и сестры: Олежика и Леночки. Брат был ровесником мне, сестра Леночка – ровесница моей сестре. Виделись мы редко, только на каникулах, и внешне отличались друг от друга очень сильно: они были совсем светлые, беловолосые и голубоглазые, а мы с сестрой – потемнее. Олежик был очень тщедушным и говорил писклявым голосом, а Леночка была пухленькой и розовощекой. Они жили в большом городе, где их папа, мой дядя Слава, был большим начальником на автозаводе и всегда привозил с собой какие-нибудь диковинные штуки. То томатный соус под названием «кетчуп», то пепси-колу из Сочи. Брат с сестрой важно демонстрировали нам эти чудеса.

Все мы ждали этого дня – начала каникул, когда родители договаривались и одновременно привозили всех нас к деду с бабушкой. Это был настоящий праздник – в маленьком домике собиралось столько родственников, что все не умещались на кроватях и весь пол застилали матрасами и всякими тряпками, и ложились спать дружно в один ряд. После того как взрослые наговорятся и напоются песен, сестренки просили бабушку:

– Расскажи какую-нибудь сказку!

– Какую же?

– Нашу любимую давай! Про хрустальный гробик!

И бабушка начинала своими словами пересказывать сказку Пушкина о спящей царевне и семи богатырях. Когда этот ритуал заканчивался, мы с бартом переходили к следующему:

– Давай лучше какую-нибудь страшную историю расскажем, кто страшнее!

– Ну давай: в одной черной-черной стране, в черном-черном городе…

Надо в нужном месте неожиданно крикнуть, чтобы сестры завизжали от ужаса и разбудили храпящего деда, – в этом и была задумка. Дед после этого давал всем нагоняя, и потом все засыпали.

Утром родители собрались и разъехались по своим городам, оставив нас на три месяца в нашем детском раю – в этом волшебном деревенском доме, в котором было несколько зачарованных помещений: чулан, чердак и подпол. Там можно было найти все что угодно: старинные инструменты, книжки, лыжные ботинки, посуду. У деда в подполе стояла бутылочка наливки, поэтому бабка запрещала туда ему залазить. Как только бабушка ушла за хлебом, он засиял, полез туда и предупредил:

– Так, бабке только не говорите, что я лазил в подпол, понятно?

– Понятно!

Когда вернулась наша бабушка, он спросила:

– Ну, как у нас дела, чем вы занимались с дедом?

Наши сестренки хором ответили!

– У нас все хорошо, мы весь день играем, а дед в подпол не лазил!

В ответ бабушка так сверкнула глазами, что дед быстро вышел во двор, «от греха подальше», как он обычно говаривал.

После этого мы начинали завтракать. Но Леночка с Валеркой отказывались доедать кашу, тогда дед доставал из тумбочки свои фронтовые медали и объявлял, что тот, кто доест первым – получит медаль. Выиграл Олежик, но, слава богу, медалей хватило на нас всех.

– Теперь можно пойти на улицу?

– А кто будет мыть тарелки? – поинтересовалась бабушка.

– Отстань ты от них Христа ради, а то вообще к тебе больше не приедут! Идите играйте во двор! – скомандовал дед, и мы молниеностно сбежали, чтобы не участвовать в опасной дискуссии.

Никаких других игр, кроме игры в войну, я не признавал, а мой брат любил играть в машинки. Может быть, потому, что его отец, дядя Слава, был начальником на автозаводе и у них у самих была своя машина. А может быть, и потому, что не понимал главного: единственная достойная уважения мужская профессия – это Родину защищать, как говорили в любимом кино. В машинки можно поиграть и дома, а на улице мы все-таки начали в войнушку.

Ни на какую другую роль, кроме командира, я был не согласен и имел для этого веские основания. Во-первых, у меня были настоящие полевая сумка, кобура от пистолета, портупея и пилотка; во-вторых, я был чуточку старше всех; а в-третьих и в-главных – я семь лет прожил на настоящей государственной границе, и мои отец с дедом были командирами. Итак, брат был моим солдатом, а сестры – на то они и сестры – медсестрами. Народу было маловато, да и врагов не было, поэтому эта игра быстро им всем надоела и все захотели ее прекратить. Тогда я сильно разозлился и по законам военного времени решил расстрелять всех как трусов, дезертиров и предателей.

«Расстрелянные» попали в лучший мир и радостно убежали играть в вышибалы.

Сестер я отпустил сразу, а Олежику пришлось помучиться:

– Кто же так умирает? Давай как взаправду!

– Ну я же упал как на самом деле!

– А почему ногами не дрыгал? Что, не видел в кино, как надо? Вставай, еще раз попробуем!

– Ну ладно!

– Бах! Ну вот, теперь похоже! Можешь идти!

В этот момент на крыльцо вышел дед и, увидев меня, обвешанного с ног до головы воинской амуницией, засмеялся и сказал:

– Ну ты прямо вылитый Кирилл!

– Какой Кирилл? – обиделся я. – Это поп, что ли, с нашей улицы, к которому бабушка на похороны ходила?

– Да не поп, – засмеялся дед, – командир у меня был во время войны, грек Кирилл. Вечно обвешается с ног до головы оружием, как новогодняя елка, и ходит бренчит!

Дед развернулся и ушел, а мне стало стыдно. Я осмотрел себя сверху донизу, снял полевую сумку, фляжку, саперную лопатку, пилотку и потихоньку отнес их домой. Оставив на себе только ремень и кобуру, я побежал на улицу, чтобы присоединиться к компании.

Ружья, море, магнитофон

Олежик с Леночкой считались зажиточными, и все шутили, что скоро их будут раскулачивать. Кроме машины, у них был магнитофон, и они каждый год ездили отдыхать куда-то на юг, в Сочи, откуда и привозили пепси-колу. Их родители – дядя Слава с тетей Зиной – всегда любили покрасоваться перед моими и при всех говорили: «Что толку, что ваши дети сидят книжки читают? Грамотность не принесет богатства. Нужно уметь правильно устроиться! Не надоело вам всю жизнь по тайге мотаться? Еще неизвестно, куда пошлют. Кому это нужно?»

Моя мама им завидовала, а вот отца это никак не трогало. Я спросил у мамы, почему мы никогда не ездим на юг – офицерам платят меньше денег, чем директору завода? Видимо, я наступил на больную мозоль, и она ответила: «Офицерам платят хорошо. Просто твой отец очень водку любит. И дружков своих». Мне стало обидно, но я не понял, почему это плохо – любить друзей – и как это связано с морем. Больше ничего у мамы я спрашивать не стал, так как почувствовал себя виноватым.

Как-то раз дядя Слава хвастался перед отцом своими многочисленными ружьями (они оба были заядлыми охотниками). Когда мы остались одни, я спросил отца:

– Почему у дяди Славы столько красивых, дорогих ружей, а у тебя – всего одно?

– А сколько ружей берет охотник на охоту?

– ??? Как сколько? Одно…

– Ну в том-то и дело! Зачем человеку пять ружей, если на охоту он ходит с одним? Главное – уметь стрелять! Стреляет ружье, а попадает в цель стрелок! Ружье должно быть одно, но любимое. Так же, как одна мать, одна жена и одна Родина. Все понял?

Отец прав, конечно: ружья, машина и магнитофон – все это действительно не имеет значения. Только вот на море очень хочется…

Зараза всего мира

Мне хотелось побольше узнать о тех странах, из которых приезжают разноцветные курсанты нашего военного училища, поэтому после моих бесчисленных вопросов отец принес и повесил на стену политическую карту мира. Наша Родина была обозначена на ней красным цветом. Отец сказал, что я должен выучить названия всех стран и их столиц, а в качестве иллюстраций стал приносить мне монеты, которые он получал как сувениры от своих курсантов-иностранцев. Постепенно у меня собралась внушительная коллекция. Монеты были все такие интересные: на гербах – разные животные, которых я и в зоопарке не видел, а на некоторых – даже наш автомат Калашникова – АК-47. Проще всего мне давались столицы Латинской Америки – я их выучил быстро, но вот с Африкой было сложнее: Виндхук, Нджамена – было даже трудно выговорить, не то что запомнить…