скачать книгу бесплатно
Наконец, письмо С. А. Толстой сестре Т. А. Кузминской, написанное в дни пребывания мужа в Москве, отразило ход дальнейшей подготовки чистовиков для типографии: «В числе разных дел, Лёвочка повез отдавать в печать свой новый роман, первую часть, а мне оставил переписывать уже вторую, которой много написано»[456 - ОР ГМТ. Ф. 25. № 3172. Л. 2 об. (письмо от 27 февраля – 2 марта 1874 г.; цитированные строки – от 2 марта). Беловая копия Части 2, над которой трудилась в те дни С. А. Толстая, не сохранилась в целостном виде; значительные ее блоки входят в состав нижнего слоя нынешних рукописей 26 и 27, которые будут охарактеризованы ниже.]. Как мы увидим ниже, Софья Андреевна еще до того успела перебелить стопку датируемых концом 1873 – началом 1874 года автографов – прообразов ключевых глав из середины и даже финала АК. В согласии с образом – из февральского письма Страхову – начерно сведенного и затем подравниваемого круга, роман создавался в иной последовательности частей и глав, чем та, в которой они были уже выстроены в плане сюжета; а в проекции на ОТ траектория писания может выглядеть даже зигзагообразно.
В апреле – июне Толстого несколько отвлекла от романа возобновившаяся официальная дискуссия о его проекте народных школ и обучения грамоте, а одновременно одолевали семейные заботы: 22 апреля родился сын Николай, в июне умерла тетушка Т. А. Ергольская[457 - Толстой–Страхов. С. 159, 164, 167 (письма от 18…19 апреля, 10 мая, 25 мая … начала июня 1874 г.); Юб. Т. 62. С. 84 (письмо Т. А. Кузминской от 23 апреля 1874 г.).]. Тем не менее вычитка и правка корректур Части 1, набиравшихся в Москве, и расширение – в новых автографах – рукописной редакции Части 2 (о чем еще будет сказано далее) шли исправно. Письмо брату от начала апреля, где Толстой высказывает тревогу об ожидавшихся со дня на день родах жены и сообщает, что невзирая на то должен ехать в Москву на экзамен учеников, обучавшихся грамоте по его особому методу, оканчивается все-таки упоминанием об АК: «Кроме моей школы, у меня и печатание идет в Москве»[458 - Переписка Л. Н. Толстого с сестрой и братьями. С. 331 (письмо от 3 апреля 1874 г.).]. О выходе книги в мае, однако, речи уже не велось, а еще через месяц автор, расхоложенный отчасти типографскими заминками, и сам уже не жаждал скорой публикации. 10 мая он писал Страхову:
Роман мой лежит. Типограф[ия] Каткова медлит – по месяцу один лист; а я и рад. Очень интересно мне будет прочесть из него вам что-нибудь и узнать ваше мнение. Откровенно скажу, мне он теперь совсем не нравится[459 - Толстой–Страхов. С. 164 (письмо от 10 мая 1874 г.).].
В начале июля – именно тогда Толстой, вникая в новые порции корректур, стал уже нешуточно сомневаться в том, в самом ли деле он сомкнул круг и остается лишь подправить его, – случилось событие, хотя и внешнее по отношению к собственно генезису текста, но примечательное в истории создания АК: горячий поклонник еще не завершенного романа, готовый любить его загодя, не прочитав еще ни строчки, наконец свел знакомство с предметом поклонения. Посетивший Ясную Поляну Страхов прослушал (а возможно, частично прочитал самостоятельно, с листа) серию больших отрывков из корректур и рукописей и сделал все от него зависящее, чтобы не позволить приунывшему автору потерять вкус к своему сочинению. Несколько недель спустя он письменно поделился с Толстым обдуманными на досуге впечатлениями, в которых четко просматриваются особенности интересующей нас редакции.
«Развитие страсти Карениной – диво дивное», – восхищался он, но добавлял: «Не так полно, мне кажется, у Вас изображено (да многие части и не написаны) отношение света к этому событию». (О том, как Страхов воспринял тогда трактовку самой темы высшего общества, говорится выше в гл. 1.) Незавершенность, а то и отсутствие «многих» связующих блоков текста должны были быть комментатору тем очевиднее, что «развитие страсти» героини предстало перед ним, как можно догадываться, несплошной чередой наиболее драматических картин. Во всяком случае, и это нам надо особо отметить для дальнейшего анализа, в состав прочитанного вошла достаточно развернутая версия сцен развязки: «Анна убивает себя с эгоистическою мыслью, служа все той же своей страсти; это неизбежный исход, логический вывод из того направления, которое взято с самого начала. Ах, как это сильно, как неотразимо ясно!»[460 - Там же. С. 171 (письмо от 23 июля 1874 г.).] Весьма живо вспоминал Страхов содержание этих черновых глав будущей Части 7 и три года спустя, прочитав журнальную редакцию[461 - Там же. С. 333 (письмо от 7 мая 1877 г.).].
Это эпистолярное свидетельство дает кое-что и для рассмотрения редакции 1874 года в текстологическом аспекте. Для того чтобы зачитать вслух серию пространных фрагментов из романа (а уж тем более пригласить даже такого энтузиаста, как Страхов, прочитать какие-то из них самостоятельно), надо было иметь сколько-нибудь разборчиво написанный, компактно организованный манускрипт – подобный рукописи 19, по которой в ее тогдашнем виде автор читал начальные главы Тютчевой и Самарину четырьмя месяцами раньше. Не осталось ли в сохранившемся рукописном фонде АК каких-либо следов и знаков компоновки такого рода манускрипта?
В текстологических штудиях о генезисе АК в 1874 году главное внимание уделяется проекту публикации романа отдельной книгой и, соответственно, созданию редакции Части 1 (точнее, ее глав – в ОТ – с 1?й по 31-ю), которая успела уйти в типографию до перемены в стратегии печатания. Для произведенных в результате этого начинания корректур (сохранившихся лишь фрагментарно) принят специальный термин – «дожурнальный набор»[462 - ОпР. С. 197, 227–229.]. Но вот вопрос о том, что же именно, сверх рукописи 19, Толстой имел в виду, говоря о почти готовых сорока листах текста, и с чем конкретно ознакомился Страхов в июле 1874 года, не заключал в себе, как кажется, интриги для толстоведов-текстологов.
Обосновываемая далее реконструкция редакции 1874 года охватывает материал не только начальной части, но и тех последующих частей и глав, которые, не достигнув тогда стадии чистовой наборной копии, были тем не менее к ней весьма близки. Во избежание повторов описательных формулировок я называю эту редакцию Дожурнальной цельной (ДЖЦР). Здесь уместно сравнение с датируемой весной 1873 года Первой законченной редакцией, воссозданной В. А. Ждановым и Э. Е. Зайденшнур как первообраз ОТ. Ретроактивная проекция структуры ОТ на ранние рукописи дала своеобразный результат – коллаж фрагментов, вычлененных из черновых автографов по довольно абстрактному критерию завершенности письма в первом приближении и выстроенных в последовательности не тогдашней, а финальной версии сюжета. На этом фоне ДЖЦР представляется если и не такой захватывающе отдаленной и вместе с тем похожей на канон, то более «вещественной» и строже соотносимой и с логикой генезиса, и с тем, как виделся известный этап работы самому автору. В отличие от 1874 года, в первые месяцы работы Толстой не планировал скорого издания романа, то есть, в сущности, лишь очень немногие из черновиков весны 1873 года расценивались автором как уже сложившиеся компоненты единого целого. Редакцию же 1874 года содержат в себе не только автографические рукописи, но и копии, которые снимались с этих черновиков, зачастую после их добавочной правки, специально для того, чтобы большой объем связного текста был доступен в удобочитаемой форме. При наличии таких копий, соединенных между собою, у Толстого могло быть лишнее основание утверждать, что «круг почти сведен» и доделки остается немного, а также указывать листаж. Попросту говоря, на определенном, пусть и недолгом, участке работы над романом ДЖЦР существовала в материальном виде увесистого манускрипта.
Наименование этой редакции Дожурнальной цельной, а не, например, «второй законченной», ставит акцент не столько на некую степень завершенности, сколько на динамику генезиса (ДЖЦР как своего рода репетиция начала сериализации) и на тот факт, что одновременно со сдачей в набор в марте 1874 года Части 1 автор гораздо прочнее, чем в предшествующей редакции, связал начало романа с остальным массивом текста, включая развязку. Более того, как я постараюсь показать ниже, важным свойством ДЖЦР была именно транзитность, текучесть: наброски, эскизы соседствуют в ней с отделанными блоками текста, а среди последних могут найтись такие, которые реализуют – в разных точках повествования – еще конкурировавшие между собою в авторском замысле версии развития сюжета.
Наконец, дисклеймер: моя реконструкция не приписывает Толстому намерения сотворить именно такую редакцию. Нетрудно вообразить, что даже если бы начатый в марте 1874 года проект издания АК книгой не трансформировался менее года спустя в журнальную сериализацию, которая в конечном весьма способствовала и углублению, и расширению авторского замысла, то все равно Толстой, готовя роман к изданию сразу в книжном формате, внес бы множество изменений и добавлений в копии, снятые на тот момент с его черновиков (как, собственно, он и начал делать тотчас по получении корректур Части 1). Иными словами, ДЖЦР была не конечной целью, но промежуточным звеном в генезисе текста; и формулировки вроде «автор готовил ДЖЦР», разумеется, условны: это прежде всего уступка удобству изложения. Тем не менее редакция 1874 года была тем четко идентифицируемым этапом создания АК, на котором текст испытал воздействие «преждевременной» уверенности автора в близости финиша, а реконструировать ее позволяет целый комплекс эмпирических свидетельств.
Итак, из чего еще, кроме наборной рукописи Части 1, состояла ДЖЦР? Продолжение текста этой редакции отыскивается в цепочке рукописей, соответствующих Частям 2, 3, 4, 6 и далеко отстоящих друг от друга в сегодняшней, восходящей к 1950?м годам систематике рукописного фонда АК. Изначально – до последовавшей позже существенной правки автора и вложений новых листов – это были беловые копии, оперативно снятые в основном С. А. Толстой и частично Д. И. Троицким с более чем дюжины автографов. В своем нижнем слое (то есть именно в слое копии)[463 - Верхний слой составляет существенная правка, последовавшая для одних из таких сегментов (материал Части 2) вскоре или через год, для других (Части 3 и 4) – через два года, а для некоторых (Часть 6) – через два с половиной, о чем речь еще впереди.] эти рукописи содержат более или менее пространные сплошные сегменты с непрерывным по преимуществу текстом (лишь кое-где недостает отдельных листов) и сквозной – переходящей по таким сегментам из рукописи в рукопись – пагинацией. Эта пагинация на трех своих последовательных участках – до номера 28; с номера 27 bis до 72; с номера 73 до 214 – проставлена карандашом, соответственно, тремя почерками[464 - В текстологическом описании одной из рукописей, 38?й, эта пагинация указана как сделанная «рукой неизвестного» (ОпР. С. 204).], из которых два последних, возможно, являются двумя разными регистрами или стилями одной и той же руки – С. А. Толстой. Твердое заключение на этот счет невозможно без специальной графологической экспертизы. В ряде мест эта пагинация отменяет предшествующие, включая авторскую. Примечательным образом каждая смена почерка укрупняет цифры, обозначающие номер листа, а третий почерк[465 - Первый из выведенных третьим почерком номеров – 73?й – приходится на начало серии глав Части 2 о дне скачек. См.: Р27: 22.] по вступлении в трехзначные величины усваивает себе особый размах и нажим, как пристало бы пагинации заведомо беловой копии окончательной редакции[466 - При этом нет оснований для предположения, будто эта пагинация была проставлена много позднее хранителями или исследователями в рабочем порядке при разборе и систематизации рукописного фонда романа. Она отмечает собою сборный состав рукописных фрагментов, который мог быть актуален только для первой половины 1874 года, для тогдашнего представления автора о сюжете, характерологии и других параметрах романа. Уже вскоре эти фрагменты, соответствующие разным частям романа, приросли вложениями и добавлениями, листы которых нумеровались автором или копиистами по-новому. Например, во фрагменте, не подвергшемся слишком густой правке автора и потому в конце концов оказавшемся – уже в начале 1876 года – в наборной (как обычно, лишь условно беловой) рукописи Части 4, сам Толстой зачеркнул пером крупно выведенные карандашом номера карандашной пагинации и вместо них пером же вписал новые, согласованные с нумерацией предыдущих листов этой рукописи (см.: Р72: 18–22). Кроме того, обрыв интересующей нас пагинации на номере 214?м посреди текста будущей Части 6 неоспоримо соотносится с ходом правки Толстым отправного автографа и перебеливания правленого текста С. А. Толстой (см. об этом ниже в тексте наст. гл.).]. (См. ил. 3–6.) В моем дальнейшем изложении эта сквозная пагинация, начинающаяся в сохранившемся материале номером 13-м, а кончающаяся 214-м, сокращенно обозначается П/74 (пагинация 1874 года).
Представлю сразу рукописи с П/74 в порядке, отвечающем последовательности скопированного текста, указывая крайние листы уцелевших сегментов с пагинацией для каждой рукописи (см. Таблицу 1 далее):
1) рукопись 18, листы, согласно нынешней архивной пагинации, с 28?го по 33?й (номера П/74: 13–18[467 - Об отсутствующих в сохранившемся материале листах с номерами 1–12 см. примеч. 3 на с. 240–241.]);
2) рукопись 28, листы 1–4, 7–9, 15 (П/74: 19–22, 25–28);
3) рукопись 31, листы 1, 4–8 (П/74: 27 bis[468 - Номера 27 и 28 в П/74 продублированы – вероятно, вследствие смены пагинирующего копииста (первый из листов с номерами, проставленными вторым почерком: Р31: 1) и неполной ясности авторских помет насчет вставок и изъятий – при переходе пагинации на листы копии с добавленной главой об эротической эскападе сослуживцев Вронского (в ОТ – [2:5]).]–32);
4) вновь рукопись 28, листы 16–25 (П/74: 34–43);
5) рукопись 27, листы 6–47 (П/74: 57–104[469 - Несколько листов копии с П/74 между 57?м и 104?м отсутствуют в рукописи 27.]);
6) рукопись 38, листы 1–21, 26–27, 29–39, 41–54 (П/74: 105–112, 115–116, 119–122, 125–127, 131–147, 151–155, 157–158, 177–183[470 - Листов 159–176, которые в ДЖЦР содержали текст глав, соответствующих главам 8–11 Части 4 ОТ, не наличествует ни в рукописи 38 (пропуск текста в нынешнем составе рукописи: Р38: 47 об., 48), ни в ее апографе – рукописи 39. Листы 184–189 (глава 17 Части 4) сохранились в составе наборной рукописи первой половины Части 4 – рукописи 72 (Р72: 17–22), куда, благодаря незначительности позднейшей правки, они были переложены для ускорения сдачи этих глав в типографию. Вероятно, листы 159–176 были переложены таким же образом, но после набора или еще позднее затерялись.]);
7) рукопись 72, листы 17–22 (П/74: 184–189; это позднейшая наборная рукопись порции глав Части 4, куда эти листы были переложены из тогдашнего состава рукописи 38);
8) вновь рукопись 38, листы 62–69, 72–77 (П/74: 190–203);
9) рукопись 99, листы 5–13 (П/74: 206–214[471 - Отсутствующие ныне листы 204–205 (зачин будущей Части 6) входили в первоначальный состав рукописи 99, но были заменены новой копией и автографом-вставкой (Р99:1–4) в процессе правки, когда автор существенно изменил композицию первых глав этой части (подробнее об этом, как и об обрыве П/74 на номере 214, см. ниже).]).
(К перечисленным рукописям также примыкает, по моей реконструкции, вторая половина нынешней рукописи 103 – копия автографа с исходной развернутой версией глав об Анне накануне самоубийства; у 103?й нет общей пагинации с указанными выше, и до ее рассмотрения очередь дойдет ниже на этих страницах.)
Таблица 1. Состав Дожурнальной цельной редакции (1874 год)
Примечания к таблице:
Настоящая реконструкция не претендует на ланцетную текстологическую точность и исходит из представления о ДЖЦР как редакции всего романа, внутри которой отдельные блоки не были до конца согласованы друг с другом. Поэтому в ряде случаев она включает в себя смежные фрагменты авантекста, которые в Описании отнесены к разным редакциям определенной части романа. В первом столбце полужирным шрифтом выделены крайние номера листов, составляющих сегменты с пагинацией 1874 года; номера листов согласно самой этой пагинации даны выше в характеристике рукописей.
Материал, соответствующий главам 8–11 Части 4, в первоначальном составе рукописи 38 имелся (на него приходится пропуск листов с номерами П/74 с 159?го по 176?й – между л. 47 и 48 по нынешней архивной пагинации).
Будущая Часть 6 (две четы летом в деревне), изначально задуманная как целый блок в композиции романа, представлена в Первой законченной редакции (1873 год) двумя рукописями – 95?й и 96?й (ПЗР. С. 769–790); в 1874 году Толстой успел сделать некоторые исправления только в первой половине 95?й (Р95: 2–9; ЧРВ. С. 454–464), которая с учетом этой правки была перебелена С. А. Толстой (подробнее см. ниже в данной гл.).
Будущая же Часть 5 в 1874 году еще не проектировалась как структурный раздел романа; многие ее главы не были даже набросаны, а некоторые, по-видимому, не фигурировали и в замысле. В состав ПЗР входят эскизы лишь нескольких сцен, соотносимых с Частью 5: Каренин ищет утешения в бюрократических занятиях; его восьмилетний сын мечтает о свидании с матерью накануне своего дня рождения; Анна и Удашев/Вронский возвращаются в Петербург; отвергнутая светом Анна появляется в театре, – причем и в сюжете, и в фабуле все это не предшествует будущей Части 6, а следует за нею, являясь преддверием трагической развязки (ПЗР. С. 790–797 [Р73]). В 1874 году Толстой не занимался переработкой этого материала.
Таким образом, для отрезка романа, соответствующего Частям 6 и 5 ОТ, редакция 1874 года вбирает в себя ПЗР, за исключением нижнего слоя названного сегмента рукописи 95?й. Работа над всем этим материалом возобновилась только в 1876 году, и тогда-то, в частности, вокруг серии ранних набросков, оказавшихся теперь в генезисе текста следующими непосредственно за кульминацией, а не предваряющими развязку, выстроилась целая новая часть, 5-я.
Сквозная пагинация яснее всего свидетельствует о том, что на известный момент работы Толстого над АК названные сегменты беловика, позднее разнесенные по разным рукописям и сцепленные с новыми звеньями текста, входили в состав единого целого[472 - Эти копии, входящие в нынешний состав рукописей 27, 38, 72 и 99, выполнены от начала до конца С. А. Толстой на сложенных пополам полулистах писчей бумаги фабрики Говарда единообразным почерком, то есть едва ли снимались в существенно разные промежутки времени.]. Попробуем вообразить их лежащими толстой стопкой на письменном столе в кабинете яснополянского дома летним днем 1874 года, а рядом – Страхова, который с нетерпением ожидает начала чтения. И это подводит нас к содержанию и датировке ДЖЦР.
Вопросы это взаимосвязанные, так как, в сочетании с уже изложенными и излагаемыми ниже эпистолярными свидетельствами, современными работе над АК, сам текст в его динамических характеристиках выполняет датирующую функцию. Время завершения последних – в порядке писания, а не хронологии действия в романе – черновых автографов, копии с которых были сняты вскоре после сдачи в набор основного массива Части 1 («[К]руг почти сведен <…>»), я определяю первой половиной весны 1874 года. Именно тогда, при еще актуальном расчете завершить вскоре работу, должна была в какой-то момент возникнуть надобность в более точной оценке объема рукописного материала, сочтенного более или менее готовым, – отсюда пагинация, чей уверенный разбег сквозь несколько рукописей в глубь содержания романа может показаться слишком поспешным при сравнении их текста с финальным. Начавшаяся же в конце марта – апреле правка корректур Части 1 относится уже к ревизии ДЖЦР, когда автор сосредоточился на доделке романа поступательно, часть за частью, – режим, в котором с той поры писание АК пребудет вплоть до 1877 года.
Весь процесс авторской работы (как правки ранних рукописей, так и создания больших блоков текста наново), ведшейся с конкретной целью быстро подготовить преднаборную редакцию всей книги, датируется периодом с конца 1873 по середину весны 1874 года. Очерчу главные особенности крупных звеньев ДЖЦР, бережно ссыпая подробности датировки в примечания, к которым и адресую энтузиастов текстологии романа.
Начнем со второй полусотни номеров оригинальной пагинации, а именно с рукописи 27, ибо сохранившийся в ее нынешнем составе сегмент с П/74 – один из тех, причем дошедший до нас почти целиком, что были первыми подготовлены (и позднее, но в те же недели весны 1874 года пагинированы вместе с остальными) в качестве компонентов белового манускрипта, призванного тогда охватить сразу несколько частей романа. Сегмент с П/74 в рукописи 27 соответствует в ОТ главам Части 2 о Левине весной в деревне (2:12–17) и о треугольнике петербургских героев в те летние дни, когда страсть Анны и Вронского, уже достигшая апогея, заставляет героиню открыться мужу после происшествия на скачках (2:18–26, 28, 29). Сплотки листов в этой же рукописи, на которых отсутствуют номера отмеченного выше начертания, разнятся от сегмента П/74 и по содержанию: это главы или только скетчи глав о Кити в ее унижении и горе через несколько недель после отъезда Вронского (2:1–3) и о ней же на водах в Содене (2:30–35)[473 - Р27: 1–6 и Р27: 49–63, соответственно.]. Вообще, этот последний сегмент можно с немалой долей уверенности отнести к более поздней стадии работы, нежели та, когда оформилась и покуда оставалась актуальной сквозная пагинация[474 - По всей вероятности, главы Части 2 о Кити на водах, чьи последовательные редакции заключены в рукописях 24, 27, 30, 34, 35 и 36, создавались уже после начала сериализации романа, то есть сравнительно незадолго до их выхода в апрельском номере 1875 г. (РВ. 1875. № 4. С. 572–597). Их первая редакция датируется временем никак не ранее марта – апреля 1874 года, так как уже в ней Кити встречает больного брата Левина – Николая (ЧРВ. C. 227–229, 231 [Р24]): этот последний персонаж появился в авантексте при доработке Толстым дожурнальной наборной рукописи Части 1 в начале марта того же года (см. об этом ниже в данной гл.).Поднимая terminus post quem, берусь утверждать, что первая редакция этих глав Части 2 создавалась не ранее конца 1874 года, когда в ходе правки корректур Части 1 Толстой добрался до главы, где Левин навещает брата Николая, и изменил внешность последнего: если в автографе и наборной рукописи он описан нескладным, но маленького роста (Р18: 16; ЧРВ. С. 169 [Р19]), то в следующей редакции, заключенной в правленых гранках, подчеркивается нескладность при большом росте (что перейдет в ОТ) и вводится такая деталь, как «большие, наивные и дикие глаза, которые могли смотреть так соблазнительно нежно и так страшно жестоко» (К114: 5; опубл. верхний слой текста без отображения процесса правки: ЧРВ. С. 176). И ту же акцентировку находим уже в исходном автографе глав о Кити на водах: «[О]чень высокий сутуловатый господин с огромными руками <…> с черными наивными и вместе странными [так в подл.; не «страшными». – М. Д.] глазами» (Р24: 1; опубл.: ЧРВ. С. 227).Есть основание и для еще более поздней датировки этого автографа: если в упомянутой корректуре Части 1, где изменена внешность Николая Левина, его «взятая» из публичного дома сожительница продолжает фигурировать, как и в наборной рукописи, только как просто «Маша» (Там же. С. 178 [К114]), то в следующей редакции, сохранившейся в правленой рукописной копии правленой корректуры, она трижды названа по имени-отчеству: «Марья Станиславна [sic!]» (К117: 1, 2). Можно с достаточной уверенностью предположить, что замена отчества (к слову, имевшего тогда отчетливо польское звучание) тем, которое в ОТ вводится в сердитой тираде Николая брату: «А эта женщина <…> моя подруга жизни, Марья Николаевна» (89/1:24), какового именования нарратор затем уважительно держится, – замена состоялась лишь незадолго до выхода порции АК с этими главами в феврале 1875 года (РВ. 1875. № 2. С. 747). И уже с отчеством Николаевна, а не Станиславовна, героиня возникает рядом с Николаем Левиным в исходном автографе глав Части 2 о Кити на водах (ЧРВ. С. 228; ср. ОТ – [207/2:30]).].
Текст сегмента рукописи 27 с П/74 содержит не один «уликовый» момент, помещающий эту редакцию в срединную, промежуточную точку между редакциями ранними, 1873 года, и теми, что непосредственно предшествовали журнальной публикации в 1875 году. Так, в доме Левина живет «любящая его старушка тетушка»; она же и трогательно хлопочет об обеде для заехавшего к нему весенним днем Облонского[475 - Р27: 6 об., 12 (нижний слой); исходный автограф: Р23: 1–8 (сам замысел включить в повествование старую родственницу Левина, придающую видимость семейственности его холостому быту, зафиксирован в еще более ранней рукописи, содержащей две последовательные редакции сцены возвращения Левина из Москвы в деревню после неудачи сватовства к Кити, – а именно в конспективной помете «Старая тетка / ей confidences [посвящение в сокровенное, разговоры по душам. – фр.]» [Р9: 12 об.; выведено крупными буквами перпендикулярно строкам копии и ее авторской правки]). О том, что автограф весенних деревенских глав – рукопись 23 датируется январем – февралем 1874 года, свидетельствует несколько сделанных на полях помет для памяти, относящихся к редакции Части 1, которую автор завершал одновременно с этим: «Тютьки / Перепела / Корсунские, чета» (Р23: 1). В ОТ Корсунский – дирижер московского бала, произносящий: «Мы с женой как белые волки, нас все знают» (82/1:22); «тютьками» старый князь Щербацкий в перебранке с женой называет заурядных московских юнцов, а «перепелом» – Вронского (60–61/1:15). Корсунский и его жена как занятная светская чета, о которой судачат, танцуя, Анна и ее будущий любовник, появляются не раньше чем в поправках к наборной рукописи Части 1, сделанных накануне отвоза ее в типографию в начале марта (Р19: 98 об.), тогда как в предыдущей редакции фамилия бального дирижера – Кипарисов (ЧРВ. С. 165 [Р16]). На тех же страницах наборной рукописи повторяется конспективная помета: «Тютьки и перепела» (Р19: 100; весь эпизод, где отец Кити пускает в ход эти прозвища, появился в генезисе текста позднее – при правке дожурнальных корректур Части 1 [К112: 4–5]).]. Этот персонаж в своей вспомогательной функции живого атрибута домашней обстановки будет в следующей редакции весенних деревенских глав, заключенной в верхнем слое рукописи, заменен экономкой, бывшей няней Агафьей Михайловной[476 - Р27: 6 об., 12 (верхний слой). Тот факт, что авторская правка беловой копии заменяет тетушку Агафьей Михайловной, служит основанием для датировки верхнего слоя этого сегмента рукописи 27 временем относительно незадолго до журнальной публикации соответствующих глав Части 2 в 1875 году (РВ. 1875. № 3. С. 246–271). Дело в том, что в ходе подготовки дожурнальной наборной рукописи окончания Части 1 в марте 1874 года (что происходило одновременно с тем, как С. А. Толстая перебеливала автографы глав Части 2) Толстой в главах о возвращении Левина из Москвы в деревню поставил на место тетушки альтернативный персонаж – мачеху братьев Левиных. Это лицо оставалось в генезисе романа вплоть до датируемой августом 1874 года дожурнальной верстки Части 1 и было удалено уже при финальной доработке текста накануне публикации в январе 1875 года (см. подробнее с. 250–252 наст. изд.; правка, заменяющая мачеху Агафьей Михайловной в сценах Части 1 с Левиным, вернувшимся из несчастливой поездки в Москву, делалась в гранках дожурнального набора: К114: 11–13). Таким образом, если бы ревизия весенних деревенских глав Части 2 в нижнем слое рукописи 27 производилась вскоре после изготовления беловой копии в 1874 году, то тетушку должна была бы заменить мачеха, а не экономка.]. Пример из другой серии глав: друг Вронского, верзила, игрок и кутила, который в генезисе АК возникает в первом же конспективном наброске романа под именем Грабе[477 - ПЗР. С. 729, 734 и др.], фигурирует в нижнем слое рукописи 27, в эпизодах накануне скачек, как князь Яшвин[478 - Р27: 23 об.–24. В чуть более раннем автографе одной из петербургских глав, где предполагалось ввести этого героя в повествование, окончательный вариант его наименования уже нащупывается: «гр[аф] Пашв[и]н, известный игрок, развратник и пьяница, но железный физически и нравственно человек, с которым Вронский всегда был дружен <…>» (Р23: 9 об.; первоначально в этой рукописи: «гр[аф] Пашин»).]; фамилия с того момента закрепляется за героем прочно, а титул – не столь[479 - Журнальная серия глав, где Яшвин появляется впервые, вышла в марте 1875 года (РВ. 1875. № 3. С. 274–278; в ОТ – [2:19–20]). С добавлением титула он упоминается в ОТ лишь единожды – в реплике Анны: «Как князь Яшвин <…> который находит, что Патти поет слишком громко» (462/5:33).].
В свою очередь, в главах этой редакции о двух встречах Каренина и Анны в день скачек, когда муж избавляется от последних сомнений в измене жены[480 - Аналог этих глав в ОТ – главы 26–29 Части 2.], участвует уже знакомый нам по предыдущей главе персонаж – чопорно праведная сестра Каренина Мари (в другом написании – Мери), в самой ранней редакции зовущаяся Катериной Александровной или Кити. Каренин, хотя и окончательно прозревший, не решается прямо спросить Анну о ее отношениях с Вронским, так что та за чаем с мужем и золовкой продолжает с «дьявольским блеском в глазах» скрывать чувства под напускным оживлением и шутливостью. В сестре же Каренин вместо сострадания находит уклончивую выспренность: «Если я могу свою жизнь отдать для тебя, ты знаешь, что я это сделаю, но не спрашивай меня ни о чем»[481 - Р27: 41, 45 об.–47 об.; цитаты – 45 об.–46. Такова версия нижнего слоя данной рукописи. Правка же текста на этих страницах вводит драматический диалог в карете (Р27: 45 об.–46 об.). Этот верхний слой следует датировать, видимо, временем вскоре после изготовления копии, так как правка сохраняет Мери в сцене и дает ей новую пародийно благочестивую реплику, произносимую в ответ на горестное сообщение Каренина об открывшейся правде: «Я не могу и не смею понимать тебя» (Р27: 46; спустя год, накануне публикации (РВ. 1875. № 3. С. 315–317), такая правка едва ли была бы возможна, ибо к тому моменту вышло уже два выпуска романа без какого-либо намека на наличие у Каренина сестры). Учитывая датировку правки, эти сцены с Карениным в день скачек, может быть, надо включать в ДЖЦР в редакции не нижнего, а верхнего слоя рукописи 27. Очередной раунд правки последовал (вероятно, лишь чуть позднее, то есть еще весной 1874 года) в следующей копии – рукописи 30, и только здесь персонаж Мери удаляется из текста, так что риторический вопрос: «Неужели это правда?» – Каренин с ужасом задает не сестре, а шепотом самому себе (Р30: 8 об.–9 (верхний слой); см. также правку в той же рукописи, заменяющую Мери в главе о Каренине накануне скачек графиней Лидией Ивановной (в промежуточном слое мелькает эпизодический персонаж – кузина Каренина): Р30: 1 об., 4, 5 об. [верхний слой]). Ср. наиболее раннюю (с иными именами у всех трех персонажей) редакцию сцены, где подозрения героя насчет неверности жены подтверждаются его набожной сестрой, специально посылающей ему записку об этом: ПЗР. С. 737–738.].
Между тем в генезисе текста дни этой конкретной героини, Мари, – но не характерологического типа как такового – были уже сочтены, и процесс ее «растворения» в другом персонаже не только хорошо документирован сохранившимися черновиками, но и побуждает исследователя глубже вникнуть в общую динамику работы Толстого над романом в 1874 году. Дело в том, что весенние деревенские и летние петербургские главы (условимся об этом упрощенном наименовании по времени и месту действия) Части 2 были написаны начерно и, судя по всему, даже перебелены еще до того, как оформились содержание и структура предшествующего блока.
Если быть точным, рукопись, которую в начале марта 1874 года Толстой в надежде на скорую публикацию всей книги отвез в типографию Каткова, включала в себя не весь текст Части 1: к немедленному набору был подготовлен начально-срединный сегмент[482 - Р19: 1–102. Сегмент оканчивается сценами на балу с Анной, Вронским и Кити.], соответствующий главам 1–23 ОТ. Дальнейшие главы – встреча Левина с братом Николаем в Москве, его возвращение к себе в деревню, бессонная ночь Анны в поезде[483 - Анализ генезиса глав о возвращении Анны в Петербург, включая сцену с нею, Карениным и Вронским на перроне, см.: Романова Н. И. Сцена возвращения Анны Карениной в Петербург: К истории текста романа // От истории текста к истории литературы. Вып. 2. М.: ИМЛИ РАН, 2019. С. 440–458.] – составили вторую, меньшую, порцию наборной копии, которая была дослана или отвезена в типографию несколько позднее и, возможно, в два приема (одна из этих доставок могла состояться в начале апреля, когда Толстой вновь был в Москве)[484 - Названная порция наборной рукописи Части 1 (соответствующая главам 24–31 ОТ) была изготовлена Д. И. Троицким, тогда как непосредственно предшествующие ей главы о бале перебеливались для набора С. А. Толстой. Состоит она из двух рукописных фрагментов, разобщенных между собою, но вместе содержащих непрерывающийся текст. Первый фрагмент отложился в нынешнем составе рукописи 19 (Р19: 103–123 об.), второй – рукописи 18 (Р18: 28–33 об.). Оба, в отличие от всего предшествующего блока рукописи 19 (Р19: 1–102), не имеют на своих листах типографской пагинации красным карандашом, но то, что именно с этих листов набирались гранки соответствующих глав, не подлежит сомнению (отпечатки испачканных краской пальцев наборщика есть и здесь). Вместо типографской пагинации двадцать один лист первого фрагмента помечен пагинацией отдельной, проставленной самим Толстым, начиная с номера 1?го и кончая 21-м. Эти признаки – смена копииста, особенности пагинации – говорят о том, что набор Части 1 производился поэтапно, по мере завершения работы над новыми главами. Шесть листов второго фрагмента, текст в котором открывается сценой разговора Анны с Удашевым (Вронским) ночью на перроне в Бологом, являются начальными среди сохранившихся листов с той самой карандашной пагинацией (П/74), что, как уже сказано, пронизывает целую вереницу рукописей, выходя далеко за пределы Части 1 и маркируя собою состав ДЖЦР. В рукописи 18 содержится отрезок этой пагинации с 13?го до 18?го номера: по моему предположению, листы нумеровались уже тогда, когда имелись гранки описанного выше первого фрагмента, и на эти-то печатные листы (впоследствии не уцелевшие), возможно, пришлись номера 1–12.]. Но даже в этой порции не было тех глав, что станут в ОТ заключительными в Части 1, – о первых петербургских встречах и впечатлениях Анны и таковых же, в его среде, Вронского по их возвращении одним поездом из Москвы (1: 32–34)[485 - См.: К119, см. также: ОпР. С. 229. В этом – самом объемистом из сохранившихся – фрагменте первой корректуры дожурнального набора текст оканчивается (К119: 32–33) главой, соответствующей главе 31 Части 1 ОТ.].
Покуда наборщики Каткова трудились, глава за главой, над мало похожим на идеальный беловик, полным авторских поправок и приписок манускриптом, будущая концовка Части 1 и зачин Части 2 разрабатывались и дорабатывались автором бок о бок, образуя вместе своего рода фронтир на стыке двух еще не разграниченных четко материков текста[486 - Глава, которой Толстой некоторое время планировал дать особый заголовок «Дьявол», передающий представление о гибельности сексуального влечения, первоначально писалась как глава 12 (деление на главы и в черновиках, и затем в журнальной публикации было менее дробным, чем в ОТ) Части 1, а затем конвертировалась в главу 1 Части 2, соответствующую нынешним главам 7–9 (см.: ОпР. С. 198–199 [о рукописях 22, 25]; Р28: 4 об. [копия автографа с началом главы «Дьявол», снятая переписчиком Д. И. Троицким]).]. Этот фронтир охватывал собою и петербургские зимние главы о сближении Анны и Вронского (2:4–11), чей путь от самой ранней, 1873 года, редакции к ДЖЦР был особенно протяженным. На рассматриваемом этапе писания, в конце зимы – начале весны 1874 года, исходное ядро этого материала – череда сцен на чаепитии в светской гостиной, где героиня и герой уже не могут на публике скрывать свою взаимную страсть, – приросло и обзорной характеристикой петербургского большого света (2:4), и очерком типичного дня Анны как хозяйки дома и светской дамы (1:32–33), и вставной фоновой историей о скабрезной эскападе двух молодых гвардейцев (2:5), и сбивчивым диалогом любовников в минуты после их первого соития (2:11)[487 - В первоначальном составе рукопись 27 включала в себя не только копию глав Части 2 о Левине весной и о дне скачек летом под Петербургом, но и копию, тоже рукой С. А. Толстой, предшествующих зимних глав, соответствующих нынешним главам 4–11. В сегодняшней организации рукописного фонда АК этот блок когда-то единого манускрипта – «исходной», условно говоря, 27?й – составляет рукопись 26 (см.: Описание. С. 200 [о рукописях 26, 27]). Так получилось потому, что этот блок был изъят из уже готовой беловой копии и подвергся значительной правке, с добавлением главы об Анне и Вронском в минуты после их первого соития (Р26: 16–16 об.). Затем правленый текст рукописи 26 вместе с таковым же конца рукописи 18 (первый день Анны по возвращении в Петербург: Р18: 33 об.–36) и с наново написанной главой «Дьявол» (Р25) был перебелен Д. И. Троицким. Получившаяся копия (Р28; копия сохранилась фрагментарно) тут же или вскоре приросла двумя автографами-вставками. Первая из этих вставок ввела уже разобранный выше в главе 1 рассказ приятеля Удашева (Вронского) о светских и полковых новостях (в ОТ – [1:4]), а другая – рассказ самого Удашева кузине о скабрезной эскападе двух его сослуживцев (в ОТ – [2:5]) (см.: Р28: 4 об.–6, 10–14). Прототип последней истории автор, как уже отмечалось, услышал незадолго до того от шурина Александра Берса, и его письмо от конца марта 1874 года свояченице Т. А. Кузминской с просьбой узнать у Берса, можно ли включить этот анекдот в роман, уточняет датировку интересующего нас этапа работы.Прежде чем работа над Частью 2 вышла на новый виток, рукопись 28 и копии названных вставок (Р29: 1–3 об., 4 [между нынешними листами 3 и 4 был несохранившийся лист]; Р31: 1, 4–8) были соединены в составе ДЖЦР с «дожидавшейся» их рукописью 27, содержавшей в себе – в пока еще беловом обличье – дальнейшие главы Части 2, что и подтверждает проходящая сквозь все эти рукописи (за вычетом 29?й, пропущенной, видимо, по недосмотру копииста) пагинация. Стоит, разумеется, помнить, что в нынешнем виде эти рукописи заключают в себе и позднейшую правку.].
Копии черновиков с этой прибылью текста сохранились – не полностью – в нынешнем составе рукописей 18, 28 и 31[488 - См. Табл. 1 на с. 233–234 и примеч. 3 на с. 240–241.]. Хотя их уцелевшие листы с номерами П/74 не смыкают пагинацию вплотную с нанесенным тем же почерком номером 57 на первом листе дальнейшей серии глав в рукописи 27 (в «пазле» остается пробел после листа с номером 43), последовательность и пагинации, и самого текста обнаруживает себя вполне четко. Из близкого знакомства с текстом становится вполне очевидно, что заключенные в рукописях 28 и 31 зимние петербургские главы – самый нерв завязки романа – были в рамках этой редакции созданы несколько позже следующих за ними и содержащихся в рукописи 27 весенних деревенских и летних петербургских глав. И так как перемены в персонажах, сделанные автором после возобновления работы над зимними главами, не успели перейти в другие сегменты ДЖЦР до соединения их общей пагинацией, то в действии Части 2 в этой редакции «младшие» в генезисе варианты характеристик или имен персонажей предшествуют «старшим».
Так и было с героиней – сестрой Каренина. В исходном автографе уже не раз упомянутых глав о Левине в деревне весной, на первой странице, имеется несколько конспективных помет, объединенных рубрикой «Добав[ить]», насчет содержания смежных глав других сюжетных линий. Одна из них гласит: «Мари отсекнулась»[489 - Р23: 1.]. Просторечный или окказиональный глагол, который Толстой не раз употреблял в рукописях АК (так не доведя его, однако, до печати) для брезгливого уподобления особого рода моральной и физической ущербности – сыворотке, отсекшейся от простокваши, уже привлекал наше внимание в предыдущей главе. Цитированная помета подразумевала развитие определенной черты в персонаже, и черта – безжизненная религиозность «души в турнюре» – получает развитие в надлежащем месте авантекста, но так, в некотором смысле, исчерпывающе, что это провоцирует дальнейшую ревизию.
Исчезать персонаж начинает одновременно с тем, как в фабулу вводятся новые главы – будущая концовка Части 1, где резко сгущается специфически петербургская тематика романа. Для нового участка используется, подобно строительной заготовке, отрывок из другой сцены, оказавшийся там лишним, – характеристика Мери посреди рассказа о первой попытке Каренина объясниться с Анной[490 - См. с. 53–55 наст. изд.]. При отладке, необходимой для переноса персонажа в новую главу (об Анне в ее собственной гостиной сразу по возвращении из Москвы), Мари сначала заменяется двояко, как бы на пробу и на выбор, соименной соратницей, но не родственницей Каренина («[Мери] была старая, знаменитая дама, главный друг Алексея Александровича») и графиней N., тоже появляющейся в действии впервые («Алексей Александрович был один из верных ее сотрудников, и Анну графиня N. причисляла к своим <…>»)[491 - Р18: 33 об. (нижний слой – копия рукой Троицкого), 34 об.–35 (правка в копии, снятой С. А. Толстой).]. А в следующей редакции отводившееся сестре Каренина персонажное задание – экземплификация великосветского святошества – окончательно перенимается памятной многим читателям графиней Лидией Ивановной, которой прозвище «самовар» подходит куда больше, чем «душа в турнюре»[492 - Р18: 33 об.; Р28: 1–2 (правка в копии, снятой Троицким). Эта-то правка (введение графини Лидии Ивановны – «Наш милый самовар <…>») является одним из оснований для датировки ДЖЦР концом зимы – первой половиной весны 1874 года. Дело в том, что правка успела отразиться в гранках последней из набранных тою весной глав Части 1 – с Карениным, встречающим Анну на вокзале в Петербурге и знакомящимся там с Вронским (К119: 33). В рукописи же, с верхнего слоя которой делался набор, соответствующие листы (Р18: 28–33 об.) маркированы карандашной пагинацией, продолжающейся без значительных пропусков в копии глав будущей концовки Части 1 и зачина Части 2 (Р28: 1 и след.) и в копиях дальнейших частей. Из этого ясно, что пагинация была сделана, когда актуальным был еще нижний слой, то есть до нового раунда авторской правки, пока снятая копия еще оставалась, так сказать, достаточно беловой. Ведь после получения корректуры не имело смысла вновь возвращать в работу и без того испещренную правкой наборную рукопись (и, будь сквозная пагинация последовательных частей романа сделана тогда, ее номера проставлялись бы на листах корректуры последних из набранных глав Части 1, а не их наборной рукописи). Итак, изготовление корректуры последних глав Части 1, датируемое концом марта – апрелем 1874 года, выступает terminus ante quem для пагинации, связываемой мною с ДЖЦР.]. Фраза «Мари отсекнулась» обретает почти каламбурное звучание. Тот факт, что в версии сцены после скачек, созданной лишь немногим раньше того, но позднейшей по времени действия[493 - Из перебеленного в рукописи 27 чернового автографа сцены с Анной и Карениным после скачек сохранился только малый фрагмент: Р21: 13 об.–14.], обреченный на отсечение персонаж еще получил выход, подчеркивает сложность процесса этой правки. Кроме того, сам «маршрут» правки в авантексте, начиная с конспективной пометы в черновике глав о Левине, показывает, что даже серия совсем новых глав Части 2 – ибо в редакции 1873 года не было Левина весной – родилась еще до того, как оформилась идея замкнуть Часть 1 сценами погружения Анны и Вронского в привычную той и другому среду.
Совершив эту экскурсию от рукописи 27 вверх по течению текста ДЖЦР, двинемся в противоположном направлении. Ведомые номерами листов П/74, мы попадаем в рукопись 38[494 - Присвоенный рукописи в ОпР номер согласуется с последовательностью антиграфа и апографа не для всех ее мест.]. Нижний слой ее содержательно и по объему составляет ядро ДЖЦР – кульминационную Часть 3 в этой редакции. Входящие в эту рукопись сегменты с П/74 значительно пространнее, чем в любой из трех других рукописей с этой пагинацией. Текст начинается главами о Левине в деревне в сенокосную пору (3:1–6) и завершается счастливым свиданием, на исходе следующей зимы, Анны и Вронского после ее родов, болезни и выздоровления (4:23). В проекции на ОТ этот материал соответствует двум вместе взятым Частям – 3?й и 4?й[495 - В текстологии АК рукопись 38, в своем роде осевая для генезиса текста романа, явно недооценена. Датируя ее 1875 годом без расщепления на слои, ОпР характеризует ее только как одну из редакций Части 3 и не упоминает в качестве компонента той или иной редакции Части 4 (см.: ОпР. С. 204). Таким же образом упускается из виду тот факт, что немалый сегмент нижнего слоя рукописи 38 представляет собой копию ключевых для содержания Части 4 рукописей-автографов 49, 65, 68, 69 и 70, полный состав или верхний слой которых, в свою очередь, неверно датируется началом 1876 года (ОпР. С. 207, 212–213). Согласно моей датировке, эти автографы подверглись правке или (рукопись 70) были написаны наново на рубеже 1873–1874 годов и вскоре – вероятно, даже до изготовления наборной рукописи Части 1 – перебелены С. А. Толстой для ДЖЦР. О верхнем слое рукописи 38 речь идет дальше.], но еще без целого ряда важных компонентов сюжета и отрезков повествования, которые, к примеру, вводятся в позднее добавленных главах о трех петербургских героях в течение нескольких дней после признания Анны мужу и о хозяйственных заботах и интеллектуальных исканиях Левина на протяжении пары месяцев во второй половине лета – начале осени. В связи с темой развода надо сразу указать на концовку – ее немного погодя нам предстоит разобрать подробнее – рукописи 38 в ее нижнем слое и, соответственно, кульминационной части в ДЖЦР
