Достигая крещендо

Противоречивое и непонятное утверждение премьера приводит экспертов в шок. Отменить домашние задания, сделать так, чтобы учащиеся тратили время в школе не только на уроки, но и на различные (к слову, неясные по своему содержанию) дополнительные программы и проекты – очень размытые части основной программы премьера с амбициями президента. "Реформа Божесова не оформлена и безумна" – констатирует лидер думского большинства С. В. Корнев».

Они сильно переврали слова Божесова, поддавшись вольной интерпретации и не слишком умелой пропаганде. Парламенты были одним из многочисленных положений реформы, почему–то никто не обратил внимания на огромный поток финансов, влитых в материально–техническую базу образовательных организаций, почему–то никто не стал рассматривать развитие спорта в каждой школе…

Большинство детей выходит из школы в три часа. И куда они идут? Шляются впустую по злачным местам в не очень приличных компаниях, не делая при этом уроки, которые все равно задают в огромном количестве. Но Божесов же предлагает, чтобы школа не заканчивала свою работу в три часа, чтобы дети были социально активны? Чем плоха эта его пионерия? Проблема в том, что не все школьники найдут себе дело в школе после уроков… Дополнительные занятия, дискуссионные клубы, концерты, общественная работа – это хорошо. Но учителями на эти мероприятия не напасешься, да и не все дети согласятся в этом участвовать… Точно не состоявшееся гнилое поколение моих сверстников – этим товарищам, за редким исключением, абсолютно справедливо ничего не хочется делать в школе, кроме как обсуждать подробности своей внешкольной и оттого не менее интересной жизни (какая порою бывает Санта–Барбара!). Только нынешняя же начальная школа лет через пять будет грамотным продуктом реформы.

Одним из самых замечательных предметов в моей школе, к которому я относился с завидным трепетом и от упоминания которого в моей душе расцветал букет из всевозможных воспоминаний, чувств, желаний и надежд, была химия. Ее я терпеть не мог. Это было нечто дьявольское.

В понедельник мы с Кленовым, не дожидаясь, когда вечно опаздывающая на первые уроки химичка доползет до работы, взяли ключ от кабинета и, предварительно посетив магазин, разложили на последней парте небольшой фуршетик для подтягивающихся одноклассников (конфетки, кексики еще какая–то закуска и всего–навсего три бутылочки какого–то лимонада). Было весело. Мы с Кленовым стояли у доски и радостно импровизировали на ней тему урока.

– Пишите, Артемий Алексеевич, – диктовал я голосом Ельцина. – Тема урока «Правила самогоноварения». План урока: теория, история происхождения, практическое задание, дегустация.

Артемий бодро выводил мелом слова.

– Домашнее задание, – продолжал я. – Параграф 13, теория этилового спирта. Принести монастырский кагор «Буйный монах».

Настроение поднималось у каждого.

– Задание на лето. Посмотреть сериал «Во все тяжкие».

– Это точно про этот предмет, – усмехнулся Артемий, поставив на доске точку.

– А теперь диктантик по периодической таблице, Артемий Лексееч… Записываете: алюминий, калий, мышьяк, водород.

На доске появилось: Al–K–As–H. Это вызвало очередные подхихивания.

В этот момент Снежана Петровна ввалилась в кабинет. Ее и без того всегда унылая физиономия потеряла последние человеческие черты от вида происходящего веселья. Я как лебедь подплыл к ней, вручая коробку конфет:

– С началом последней учебной недели, – елейно говорил я. – Давайте последний урок химии в 9 классе проводим достойно, Снежана Петровна!

Она вновь доказала свою непробиваемость и только пропищала вечным, ни в каких обстоятельствах не меняющимся голосом:

– У нас сегодня лабораторная… Уберите пока все…

Класс воспринял эту информацию негативно и подозрительно покорно. Пока Снежана «Альдегидовна» юркнула в свою лаборантскую, как мышь в норку, мы с Артемием вышли в коридор.

– Вот дура, – сказал Артемий.

– Полная… – кивнул я.

Когда мы вернулись в кабинет, к величайшему огорчению парты очистились от наших угощений, а доска была помыта.

– Эти тоже умом не блещут, – прошептал Артемий.

– Дураки, – громко согласился я.

Началась лабораторная работа. Унылая и малопонятная штуковина, в процессе которой нужно было сыпать какой–то порошок в пробирки, зажимать отверстие и, отпустив палец, ждать слабый хлопок. По сути, даже не совсем безопасная работа. Уже тогда надо было жаловаться на училку в прокуратуру…

В руках Снежаны Альдегидовны была колбочка с гораздо большим, чем у нас, количеством порошка и прозрачной жидкостью. Она самоуверенно химичила и проникновенно говорила:

– А сейчас будет хлопок… – в этот момент Артемий достал нетронутую бутылку ЛИМОНАДА и вместе со Снежаной Петровной, открывшей горлышко колбочке, вышиб пробку, вместе с терпением Альдегидовны. Хлопок действительно был…

В столовой мы вшестером сидели за столом, обсуждая реакцию Снежаны Альдегидовны на хлопок от бутылки.

– Так–то прикольно вышло, – говорил Юрий, еще не до конца выспавшийся после выходных, а потому сидевший в солнечных очках.

– А «это» сразу директору пошла звонить. Ну не дура? В последний урок давать лабораторную? – возмущался Артемий.

– Чмо, одно слово, – подтверждал, даже как–то уныло Буднин.

– Ой, бросьте, – сказал я. – Кто это такая, чтобы мы из–за нее расстраивались? Химичка и химичка… Даже не надо обращать внимания.

Мы начали изощренно обсмеивать Снежану Альдегидовну, вспоминая все ее промахи и ошибки за этот учебный год. Было весело и настроение поднялось практически у всех, кроме меня с Артемием.

– Юрусик, – обратился я к сонному Юрию. – Как хоть вы день рождения встретили?

– Весело было…, – ответил он. – Подрались правда немного. Серый ладонь на шампур насадил, а так нормально…

– Баню не сожгли?

– Нормально, – процедил сквозь зубы Юрий, допивая четвертый стакан воды. – В 16 лет все–таки наступает новая полоса сексуальной жизни…

На подобное романтичное заключение все только засмеялись, прекрасно понимая историю его возникновения. Перемена заканчивалась. Мы поплелись на третий этаж.

– Саш, – спросил Артемий тихо, – А что будет–то?

– Да расслабься, максимум поругают чуть–чуть и все… Пригрозят чем–нибудь. Ерунда, Тем, – успокоил я его, непривычно взволнованного. – Они с потолком, упавшим в 310, разобраться как следует не могут, а тут такая чушь. Прорвемся.

К директору нас все–таки вызвали.

Арина Валерьевна своим вечно суровым голосом предприняла попытку провести воспитательную работу. Делала она это не без очарования и могла производить впечатление прямолинейностью своих слов и выражений, однако, после завершения разговора в сознании собеседника начинали формироваться вполне обоснованные противоречия с ее позицией, которые раскрывать, доказывая свою правоту, оказывалось невозможным… Хоть ее претензии и гнев в нашем случае имели основания, уже на третей минуте мы с Артемием поняли, что она блефует, находясь в некоторой ловко скрываемой растерянности. Потому мы встали в позу и начали оправдываться, критикуя Снежану Петровну за ее преподавание и отсутствие маломальского умения держать внимание и дисциплину у класса. И вообще, где это написано, что учителя надо уважать просто так? Любой человек, даже родитель, должен еще доказать, что достоин нашего уважения – а уж если не способен, то прости, тебя можно и не слушать…

Наконец, разговор зашел в тупик и все мы, изрядно выдохшись от этого спора, ограничились применением символических угроз о том, как легко все повернуть против нас, и блефа по поводу строгой ответственности. Разговор закончился.

– Князев, – сказала Арина Валерьевна устало, – На тебя приказ пришел. После экзаменов поедешь в Москву от твоего этого Парламента, программу Конференции пришлют позже…

Я самодовольно кивнул и вышел.

– Потолок этот упавший надо было Арине припомнить, – прошипел взвинченный Артемий. – «Все хорошо, никто не пострадал, никого не было», – передразнил он ее комментарии для СМИ. – Могли бы и пойти куда следует, сказать правду!

Забавно это выглядело.

– Зря я так Альдегидовну беспристрастно в столовой защищал, – сказал я Кленову, вдохнув майский воздух, стоя на ступенях крыльца. – Все–таки чмо редкостное.

Мы злобно засмеялись.

4

Учебный год закономерно подошел к концу. Начиналась дичайшая экзаменационная пора и подготовка к Выпускному.

Первый экзамен по русскому получился замечательным.

Несчастный упавший потолок в одном из многочисленных кабинетов, захваченных учителями, строящими из себя музыкантов и искусствоведов, послужил причиной незапланированного закрытия школы. А потому 28 мая все девятиклассники в веселом и очень взволнованном расположении духа пришли в уже опустевшую от обычных уроков школу.

Я приехал вместе с Кленовым, сильно беспокоившимся об экзамене по предмету, который он искренне не любил.

– Я вчера по всем сайтам смотрел, – вещал он. – Ответы нашел на двенадцать вариантов. Пипец просто! Не знаю, может быть получится списать…

Во дворе школы галдели озабоченные дети. Мы с Кленовым гордо растолкали всех и зашли в фойе. Завуч невозмутимо наблюдала за местными толпами.

– Что–то Кленов с Князевым непривычно поздно. Не торопитесь на экзамен?

– Да что хоть вы, Валентина Геннадьевна, – отмахнулся Кленов. – Полный бред это, а не экзамен. Давно отменять их все пора!

Я улыбнулся на агрессивную перемену его настроения, не снимая своих солнечных очков (погода к этому располагала). Во всем помещении кучковались одноклассники, пересчитывающие черные гелевые ручки, находящиеся в ужасном изобилии, как на восточном базаре. Кленов перед завучем громко критиковал всю «прогнившую с низу до верху систему», а я решил пройтись между этими кружками заговорщиков. То тут, то там взлетали бумажки разной степени чистоты и заполненности – многочисленные столбики ответов пестрили в опьяненных глазах экзаменуемых.

Стали проводить перекличку, которой Кленов успешно умудрился начать руководить.

– Бестолочь… – прошипел он на крыльце. – Буднин здесь?

Германа не было.

– Валентина Геннадьевна, Буднин еще дрыхнет! – крикнул Кленов завучу. – Надо бы позвонить… – шепнул он мне.

На звонки Герман ожидаемо не отвечал. Переживаний по этому поводу ни у кого не было – все занимались попытками вспомнить, что такое «изложение». Я с любопытством всматривался в малознакомые фигуры девочек из параллельных классов. Кленов же с очень серьезным видом осматривал толпу, выявляя отсутствующих – он знал всех в лицо. Наконец с неторопливой походкой, плавно вывернув из–за угла, вышел Буднин, одетый абсолютно сasual.

– Идет! – завопил Кленов. – Только тебя и ждем, дурака! Да сними ты эту лапшу с ушей!

Слушая кленовскую критику Германа, вся масса школьников пришла в движение по направлению к пункту проведения экзамена, до которого нас довели известная читателю химичка и учитель биологии… Это даже не «вода и камень, стихи и проза, лед и пламень», это Небо и Земля, это изюм и виноград, это мертвая вода и живая, это училка и Педагог…

Впрочем, именно Надежда Андреевна, учитель биологии, повела нас до места экзамена дворами, мотивируя свои действия словами: «Да тут не далеко, а проветриться вам полезно. Прогуляемся и у вас сразу активность мозговая повысится». Шла она и правда грациознее и бодрее всех, хотя уже через четыре минуты некоторые дети начали тяжело вздыхать. Ее лицо, также скрытое за солнечными очками, было озарено довольной улыбкой от происходящих «израильских скитаний». Снежана Петровна замыкала колонны где–то сзади, возможно неосознанно отставая.

Счастливые девятиклассники, завершившие свои мучения, вошли во двор нужной школы. Организация проведения была ужасной – списки, распределяющие по аудиториям, находились на маленьком крыльце здания, отчего возникала толкучка из сотен детей. В ожидании своего сопровождающего до аудитории мы с Кленовым общались с Надеждой Андреевной, живо интересующейся, где мы достаем ответы (как оказалось, на биологию она берет там же).

Началось время прохождение фейс–контроля, металлоискателей и другого шмона. Нам с Артемием выпало сесть в одной аудитории – добрый знак. Зайдя в кабинет, я выбрал свою любимую первую парту (мои очки жестоко отобрали!), Артемий сел так, чтобы видеть меня. Позволили выйти и осмотреться. Туалеты прекрасные, спрятать в которых ничего нельзя (ни одного потайного угла, даже перегородки, разделяющие кабинки были убраны! Это очень заинтересовало меня с правовой стороны, как вице–спикера Школьного Парламента).

– Батюшки мои, – сказал я Кленову. – Все мои тут товарищи!

Я указал ему взглядом в разные стороны коридора, где стояли Спикер Парламента Вячеслав Суботин, секретарь Инга Камышева и пресс–секретарь Матвей Фиолетов.

– Сразу видно, дебилы, – процедил сквозь зубы, с очень смешным посылом, Артемий, обращая свои комментарии в первую очередь к мальчикам. – Ну, этот вообще, – кивнул в сторону жестикулирующего Фиолетова. Удивительное свойство Артемия судить о людях негативно без знакомства с ними, меня всегда смешило.

Вернулись в аудитории. Заняли места согласно жеребьевке. Нам прочли инструктаж и выполнили прочие формальности. Вскрыли пакеты, зачем–то показывая их на камеры – будто мы дураки, и не видим, что камеры не работают…

«Господи, благослови всех, кто сдает сегодня экзамены, дай их успешно завершить. Не оставь никого без Твоей помощи и дай каждому терпения. Будь и со мной… Аминь,» – проговорил я про себя.

Артемий загорелся от счастья, когда началось чтение изложения. Ведь мудрость нашего учителя подсказала ей дать однажды нам именно такой текст для тренировки. Впрочем, от этого не легче, некоторые его забыли – а слово «томик» (книжный) интерпретировали как: тобик, домик, ломик, сомик, комик, гномик и прочими вариациями…

Сочинение по шаблону мне никогда не нравилось, ибо стиль в нем похрамывает, но и с ним я справился. Кленов сосредоточенно пыхтел над работой. Я же принял решение покинуть аудиторию после двух с половиной часов.

В кабинете для ожиданий было уже много людей. Я, немного утомленный, занял уютное местечко в уголке кабинета, положив голову на плечи учениц нашей школы. Мысли подозрительно двигались в сторону анализа перспектив образования в Музыкальном Колледже, но в теплых плечах одноклассниц они быстро утонули…

Через полчаса уснувшего меня растолкал Артемий. Его лицо пылало, а в глазах чувствовалось бунтарское ощущение свободы. Мы вышли из школы, напоминающей режимный объект с многочисленными пропускными пунктами. Во дворе агрессивно светило солнце, отэкзаменованные дети стояли в тени деревьев, обсуждая свои ответы, часто разочаровываясь в них. По двору, видимо больше всех обласканный солнцем, носился Буднин, горланя изо всех сил: «Я свободен!»

– Ариночка, зайка моя! – прошептал Артемий фальшиво–слащаво. – Со всем справилась?

– Конечно… – ответила она гордо, но немного одурманено.

Мы стояли в тенечке крупной компанией, переговариваясь о результатах и наблюдая, как местный вахтер пытался выгнать опьяненного счастьем финала Буднина с территории. Я высокомерно кивнул проходящему мимо нас Суботину и чуть более дружелюбно поздоровался с Фиолетовым, хоть уважал его меньше.

– Иди, иди… Академик, – кинул ему вслед Артемий. Я удивился.

– Хоть бы познакомился с ним, – заметил я, увлекая за собой Кленова из компании. Он же захватил еще и Арину.

– Надо бы как–то отметить, – предложил он закономерную вещь.

– Прекрасная идея! Вы идите пока в магазинчик, а я дела доделаю…

Они направились согласно зову природы, я же собрал еще немного впечатлений, убедил Буднина пойти домой и просто попрощался со всеми.

– Саш, – окликнул меня голос. Я повернулся. Передо мной стояла Инга, секретарь Парламента.

– Приветики, – я надел очки, скрыв свои глаза. – Как успехи?

– Вроде ничего… Ты куда сейчас?

– Прогуляюсь с Кленовым… Знаешь его… Поболтаем, поедим чего–нибудь. Расслабимся в общем, – улыбнулся я.

– Как хочешь, – улыбнулась в ответ она.

– Или у тебя были какие–то предложения? – спросил я, подняв игриво очки.

– Нет–нет, – рассмеялась она. – Давай, до встречи на следующем экзамене.

– Ну, ладно… Пока, пока.

С Кленовым и Ариной мы прогулялись не плохо. Излюбленное действие Артемия – паломничество по всем магазинам округи, – приняло в тот день невиданный размах. Так был он счастлив, что пережил русский…

Остальные экзамены сдали достойно. Все смогли их успешно завершить.

5

Муторнейшей частью конца 9–ого класса был Выпускной и подготовка к нему. Уж и натерпелись мы с Артемием за это время – и на нас орали за «дезорганизацию активных масс», и мы орали, стремясь «активные массы» организовать обратно. В какой–то момент весь этот увлекательный процесс полностью мне опостылел, и я решил не принимать участия в напряженной самодеятельности с песнями под гитару – сам формат меня бесил, возможно не вполне справедливо. Артемий же расцвел и соколом смотрел на каждый из немногочисленных номеров Последнего звонка, как на свое режиссерское детище, хоть и причастен к ним не был…

После успешно сданных и практически для всех легких экзаменов наступил волнительный день вручения аттестатов. Мне лично было как–то наплевать, даже прекрасное чувство завершения эпохи не позволяло расцветать в сердце ностальгии и грусти по одноклассникам, с которыми я расставался. В этом не было ничего страшного – Земля круглая, с любым человеком можно спокойно пересечься.

Я поднялся рано, собрался быстро и пешком пошел в назначенное место. Семья прислушалась к моим желаниям с уважением, и потому решила не посещать это мероприятие – приятно, когда твое мнение учитывают в такой многообещающий день и дают свободу. Прохладный ветерок обдувал мое невольно сияющее лицо, придавая дополнительной скорости. Вскоре я пришел в отель. Артемий уже копошился с классическими ленточками «Выпускник» и еле убедил меня надеть одну из них, хоть мне она и не шла. Пестрые выпускники белого цвета шныряли между рядами зала в сладостном волнении. Учителя, классные руководители, директор и химичка с сияющими лицами коршунов смотрели на повзрослевших птенцов.

– Саш, подпиши этот бланк с итоговыми оценками, – выловила меня мой классный руководитель.

– Опаздываете сильно, – пожурил я с добрым юмором. – Аттестаты уже напечатаны, а оценки только сейчас проверяете! – и не глядя подписался в отведенной клеточке…

Официальная часть прошла очень мило – аттестаты вручили; за грамоты, дипломы и благодарственные письма поощрили аплодисментами; проникновенные слова, пробивающие слезу или грустную улыбку, сказали. Неофициальная часть с шуточными номерами тоже была воспринята положительно – все ведь старались, благодаря учителей за тяжелый труд в стихах.

Дальше фотографирование, запуск шаров в небо, разговоры, проводы сначала учителей, а потом родителей.

– Вы гулять пойдете? – спрашивала нас классный руководитель.

– Да разве это «гулять», мы же подписали бумагу о том, что никакого алкоголя, – отвечал ей с задором Юрий.

– Ну, ну! Смотрите у меня, – улыбалась нам она.

Когда поредевший класс остался на воле, Юрий спросил:

– Ну что? Как договаривались?

– Конечно, только адрес кинь.

– Сейчас…

Как можно понять, веселье только начиналось. Юре удалось снять домик и с помощью друзей из учреждения Среднего профессионального образования наполнить его разнообразными горячительными напитками. Кленов не захотел ехать, поэтому я пошел проводить его до автомобиля с родителями.

– Завтра документы с 9 до 12 подаем на 10–ый класс, – сообщил он и так известную информацию.

– Да ладно. Пусть попробуют не взять! – усмехнулся я.

– Тогда уж мы все вспомним им! – погрозил он.

– Куда хоть денутся, возьмут…

– Конечно, фикция сплошная этот конкурс. Хоть с улицы приходи…

За нашей иронией все равно скрывалось некоторое беспокойство. Артемий реально переживал за конкурс. При всем своем пробивном характере ему было трудно устраиваться в новом коллективе и атмосфере. Мы попрощались. Он поехал праздновать в своем семейном кругу, а я запрыгнул в такси и поехал на праздник в «кругу широком»…

Таксист не давал мне скучать, поминутно задавая самые нелепые вопросы.

– Школьник?

– Как видите, – ответил я на глупый вопрос – лента «Выпускник» была на мне.

– В истории разбираешься? – повернулся он, продолжив вести автомобиль.

– Относительно, – скромно отвечал я, кивая, чтобы он смотрел на дорогу.

– А сколько генералиссимусов было в России? – спросил таксист, все еще смотря на меня и не сбавляя скорость.

Я взглянул на него осуждающе, беспокоясь о безопасности, но ответил:

– Пять.

Он озадаченно вернулся к обзору дороги.

– Сталин, Суворов, Меншиков, воевода Шеин и принц Антон Ульрих Брауншвейгский, – отбил я по порядку. Удивленный и раздосадованный моей неожиданной эрудицией таксист молча довез меня до места назначения, жалея о несостоявшейся, но точно приготовленной лекции «глупому школьнику».

Дом был большим и даже немного красивым. Справа пристроена летняя веранда, на которой чем–то занимались довольные девушки. Я зашел туда с пакетами какой–то ерунды, купленной в местном магазинчике.

– Спасибо, – ответила распорядительница, приветливо меня обнимая. Легкий запах алкоголя щекотнул нос.

– Где же мужская часть нашей компании? – спросил я. – Или у вас на меня слишком большие планы?

Усмехнувшись раскрепощенно девушки отправили меня в баню (буквально), с которой возились мальчики. Свежеиспеченные выпускники веселились, размахивая топором в попытке попасть по дровам. Не желая принимать участия в растопке бани и осознавая, что подобное мероприятие может скомпрометировать меня, я отогнал Юрия от мангала и решил заняться кулинарией, сделав хоть что–то полезное для окружающих.

Не знаю, где я этому научился, но куски мяса ловко налезали шампур за шампуром и ровными рядами ложились над дымящимися углями. Мясной сок капал на них и вкусный запах разносился по всему участку. Аромат мяса потихоньку отвлекал мальчиков и притягивал внимание девочек. Получилось очень неплохо. Через определенный срок все с аппетитом набросились на это дикарское блюдо, сопровождая потребление баранины большими глотками красного вина (весьма хорошего). Болтали о всяких глупостях около часа, перебирая истории пролетевших девяти лет. Когда же достали гитару и приготовились горланить заезженные песни, по какой–то причине считающиеся классикой свободолюбивой души искателя светлой истины, я начал думать, как покинуть эти проводы молодости…

Случай представился одновременно удачно и огорчительно. Заглянув в очередной раз в аттестат, я заметил жестокую шутку судьбы – напротив предмета «История» было отпечатано «4 (хорошо)». Сказать, что это оскорбляло мое самолюбие, не сказать ничего. У меня была твердая 5! Я тут же вышел из–за стола, не дожидаясь кульминации и появления на рукаве группы крови. Тет–а–тет с распорядительницей я рассказал свою печальную историю.

– Не разнесите дом и баню не сожгите, – улыбнулся ей я, еще раз обнимая. – Завтра с 9 до 12 документы. В беседу скину перечень, а сам поеду разбираться с беспределом в мой адрес!

Проводить меня вызвалась малознакомая девушка с длинными ногами, вульгарно подчеркивающая их масштабы короткими шортами. Я не стал спорить с ее уже затуманенным разумом. С участка специально вышел не на главную дорогу поселка, а во внутренние улицы. Шел быстро, она еле–еле успевала бежать за мной. С чувством знатока местности я повернул направо и вышел к плавной реке.

– Даш, давай аккуратнее! – недовольно шикнул я на свою сопровождающую, чуть не свалившуюся с крутого берега в реку.

Мы шли дальше по направлению куполов местной церкви.

– Мог бы и остаться, – сладко говорила она. – В баню почему не пошел?

Я не отвечал. Новое такси уже меня ожидало.

– Я и не знала, что тут такая церковь есть! – продолжала она, охватывая взглядом большой храм из красного кирпича. – Древность какая…

– Это псевдорусский стиль, – ответил ей я. – Конец XIX века. Ничего древнего.

Она недовольно посмотрела на меня. Дошли до такси.

– Ну, давай, пока, – уныло проговорила Даша, плотно меня обняв. Я погладил ее широким движением, начиная со спины.

– Пока, – сказал самодовольно и запрыгнул в машину.

– Даже не спрашивайте, – улыбнулся я таксисту.

В школе я промучился несколько часов, рассказывая сначала завучу, потом директору, потом заведующей канцелярией, а потом и случайно попавшимся учителям о таком халатном отношении с, между прочим, их стороны! Все–таки тогда, когда мне дали подписать ведомость об оценках, чтобы проверить их на соответствие действительности, аттестаты уже были готовы – а это является халатным исполнением своих обязанностей… Его мне так и не восстановили, и я помню это до сих пор. Порою просыпаюсь ночью в холодном поту и думаю об этой незаслуженной 4 по истории… Обидно. А еще обиднее, что никто никак не желал исправлять ошибку11.