Достигая крещендо

– Есть повод для возмущений, – говорила Орлова, принимая греческую позу на диване.

– Просто мне не всегда бывает уютно на каких бы то ни было вечерах. В определённом смысле мой стиль жизнь неблагочестив и не подобает церковнослужителю, но во многом это и служебный долг…

– На вечеринке у Селини вы вели себя очень по–свойски, выступали, пели, играли, а с собственного вечера практически убежали… Как–то это неприлично.

– Селини и Ольга мои друзья, да и выступать я люблю, – улыбнулся епископ. – Ну, а вечер не совсем мой, я ведь даже не собственник.

– И чьи же это владения?

– Нарьевича. Он мне любезно пожертвовал это поместье вместе с водителем, садовниками, поварами и официантами в пользование, а платит сам, – тихим голосом отвечал епископ. – Был ещё пентхаус в Монако от одного олигарха. Я принял, но продал, а на деньги строю монастырь в Тверской области. Правда, тоже для себя…

– Да вы серьёзный коррупционер! – усмехнулась Орлова.

– Это нормальная практика, – спокойно сказал епископ. – Как в анекдоте – приходит в храм мужчина бандитской наружности, спрашивает: «Поп, гарантируешь мне спасение, если пожертвую двадцать тысяч долларов?» Священник обводит его взглядом и, прищурившись, отвечает: «Спасения не гарантирую, но попробовать определённо стоит».

Елизавета Николаевна меланхолически усмехнулась.

– Вот так и я. Жертвы принимаю, направляя их на благо Церкви, а спасение уже от жизни самого благотворителя зависит… Этот дом мне нужен ни как монаху – я вполне доволен своей квартирой–студией в Париже, напротив епархиального управления Европейского экзархата… Но должность викарного епископа по связям с Евросоюзом обязывает общаться с разными людьми из власти.

– Очень полезная должность, Бийон в вашем доме меня удивил и обрадовал…

– Да… Возможно, будущий премьер–министр Франции. Но и как еврокомиссар вполне выгоден…

– А сколько вам лет? – задала Орлова интересующий её вопрос.

– Почти тридцать, – ответил епископ с лёгким блеском в глазах.

– Не молоды для таких должностей?

– Честно говоря, я не поддерживаю омолаживание Церкви. Служители в ней должны быть с опытом… Впрочем, талантливые, без лишней скромности, люди имеют право на успех. Мне, конечно, во многом помогло знакомство с Патриархом, во время защиты моей дипломной работы… Но и мой личный проект общецерковного фонда… Я говорю о «Благословении»… Сильно повлиял на мою успешность…

– Фонд прекрасная идея, хочу вам сказать. Конечно, во власти многие со скепсисом восприняли создание церковного банка, но бесплатная юридическая помощь, денежные пособия, психологическая и медицинская поддержка, что ещё?..

– Помощь в трудоустройстве, предоставление жилья, образовательные гранты, – быстро дополнил Евгений.

– Да… Это всё вызывает уважение у многих политиков.

– Зря, – к удивлению Орловой, ответил епископ. – Таким образом Церковь уходит из–под контроля государства и в некотором смысле в перспективе становится политическим игроком… Как член Церкви не могу говорить, что это плохо. Но то, что власть не видит кризиса, наводит на мысль о её некомпетентности…

– Вы жестоки к нам, – засмеялась Орлова.

– Я жесток к людям, которые тянутся к Церкви, зная, что теперь она в состоянии решать мирские проблемы. Всё больше мы доходим до состояния, когда отношения человека с Богом строятся в рабочем формате. Как с «генеральным директором Вселенной»: молитвы услышал, помог – держи свечку; не помог – ну, значит и Тебя нет. Печально это.

Епископ немного помолчал, выдерживая внутри себя какой–то вопрос. Собака, чувствуя это, спрыгнула с его колен, подсказывая правильные действия.

– А я вот спросить у вас хочу, – решился Евгений. – Вы почему так свободно говорили в этой компании на темы, о которых вам говорить и не положено вовсе?

Елизавета Николаевна посмотрела в его глаза, обдумывая ответ.

– Ну, формально, я с этими людьми встречаться вообще не должна, впрочем, как и они со мной. Только, если во Франции узнают о встрече Бийона и Лимазо с членом Администрации русского Президента, у них будет скандал и увольнение. А я, как русский чиновник, просто отсижусь пару месяцев, не выходя в публичное пространство. Поэтому я могла хоть дух Ленина и революции призывать там, но никто бы об этом не станет распространяться за пределами этого дома… Понимаете?

– Конечно, – кивнул ей епископ.

– Но если б в таком интересном разговоре о государственном устройстве участвовал Божесов… О, он бы вёл трансляцию у себя в инстаграм!

– Вам он правда нравится, как политик? – мягко спросил Евгений.

– Ну, в первую очередь, он мой бывший муж, который хотел стать президентом в 2024 году… Конечно, он нужный для страны политик. И уверяю вас, он борется за власть, – она махнула большими ресницами, подтверждая свои слова. – Я увидела, Ваше преосвященство, что вы разделяете некоторые его взгляды… Жаль, что вы не пошли в политику.

– Я с ним встречался, – произнёс епископ.

– Да? – удивилась Орлова. – Впрочем, он встречался с духовенством часто…

– Нет, нет. Мы встречались в Лимске во время выпускного. Он приехал в город и устроил большой фестиваль для одиннадцатиклассников. А я был в Школьном парламента Лимска, да и просто выпускался.

– Вы разве из Лимска? – снова удивилась Орлова. – Вы с ним земляки?

– Да, да, конечно. В тот день парламентарии даже говорили с ним, правда речи были формальными… Мне он показался очень достойным Премьером, и, кстати, он бесподобно одевается.

– Хм, удивительные вещи происходят… Я же говорила, что он франт. Любит одежду. Особенно обожает запонки с собачками такой породы, как ваша.

– Моя? Длинноухие–то? – переспросил Евгений.

– Да, да! Любит длинноухих собак. Сразу, как из комы вышел после выстрела, так и началось у него. Даже теорию разработал политическую… «Франчизмом» назвал.

– Франчизмом? – епископ погладил свою собаку по кличке Франя. – И в чём же суть?

– Примерно в том, о чём мы сегодня говорили за столом. Социально–справедливая диктатура, демократические институты и, разумеется, переворот сознания… Он ведь диктатор, Ваше преосвященство, – сказала Орлова без оценки своего отношения к этому факту.

– Скажу, что диктатура – это очень хорошо.

Елизавета Николаевна посмотрела на него. Епископ улыбнулся, понимая всю противоречивость своего образа, составленного Елизаветой Николаевной. При этом он думал и о своей проблеме, чётко понимая, что Орлова находится на стороне Божесова, против которого, по словам Клёнова, ведётся борьба. Значит, Елизавета Николаевна может помочь…

– Вы когда в Москву? – спросил он немного неуверенно.

– Завтра ночью вылетаю. Дела, работа, страна, СМИ…

– Приходите вечером на службу в Николаевском соборе Ниццы. Я вас потом в аэропорт отвезу и скажу кое–что, важно–рабочее…

– Хорошо, я постараюсь, – уже сонно произносила Орлова.

– Тогда спокойной ночи.

Глава IX

Прилетев в Москву в половине одиннадцатого вечера, Клёнов не особо задумывался куда ему нужно ехать. С одной стороны, дома его ждала жена Лена с дочкой, с другой – в его кабинете который день хозяйничал исключительно капитан Мирович, с азартом желающий сделать дело провокационным. Дело и правда было муторным и запутанным до одурения, а главное обещало невиданный карьерный рост. За прошедшее с начала расследования время по делу «Дальнобойщиков» удалось определить происхождение фур – они принадлежали «True liberals», но были проданы за неделю до перехвата. Обнаруженное оружие оказалось очень низкого качества – каждое второе стреляло с осечками. Происхождение баллонов газа было совершенно непонятным – никакой маркировки на самих баллонах, и отсутствие найденного химического состава во всех официальных списках, хотя состав и был смертельно опасным.

При этом с «True liberals» дело «Дальнобойщиков» было связано только через фуры. Этому нашлось логичное объяснение – оппозиционеры обновляли свой автопарк и проводили масштабное техническое переоснащение организации со всеми филиалами (за счёт финансирования из бюджетных источников). Но договор продажи фур куда–то исчез и установить владельца было невозможно… На самом деле, совершенно ни к чему не обязывающая информация, но для уверенности участия «True liberals» в подготовке вооружённых выступлений очень полезная. Оппозиция выступала против Конституционной реформы, проводя частые публичные мероприятия, а потому попытка захвата власти могла относиться к этому движению. Гладкость всей этой схемы смущала Клёнова, но он понимал, что всё это часть большой политической игры, жалея только о том, что в ходе этого может пострадать его с епископом Евгением общая знакомая…

– О, Артемий Лексеич вернулся! – встретил его капитан Мирович, продолжавший сидеть в кабинете даже в поздний час. – Как загнивающий Запад?

– Да я так… Развлёкся немного.

– Ха–ха! Развлёкся и развеялся, а потом сразу на работу! А как же семья?

– Подождёт, – отмахнулся Клёнов от назойливой трескотни Мировича. – Чего меня сорвал с отдыха и планирования встречи выпускников? Что–то важное имеешь сказать?

– Да, – таинственно произнёс капитан.

– Так выкладывай!

– Я знаешь, что нашёл? – встал из–за стола Мирович. – Человека, который готов подтвердить то, что финансирование шло по приказу Божесова…

– Отлично, потому что кроме его посещения благотворительного вечера либералов больше ничего на него нет… – усмехнулся Клёнов.

– А теперь будет! Я встречаюсь с этим человеком через две недели. Он–то всё и расскажет!

– А меня вот смущает, что фурами управляли эти дурачки–мужички, – произнёс задумчиво Клёнов.

– С чего бы?

– Ты странностей не видишь? Сколько слов они сказали после ареста? Три! Недель больше прошло! Это какие–то фанатики, вряд ли имеющиеся у «True liberals»…

– В смысле?

– В том смысле, что это всё это случайно или специально подстроенные и спланированное не нами мероприятие.

– Тёма, – прервал его рассуждения Мирович. – Ты знаешь, что мы работаем так, как нам приказано. Я уже близок к доказательному разоблачению Премьера. Давай просто выполнять свою работу, к тому же у нас всё аргументированно.

– А если итог неправильный!

– Неважно, главное, что всё доказательно. Даже глупая идея может иметь аргументы в свою поддержку, а мы решаем важные вопросы. Иди уже домой, Тём… Завтра поговорим.

Клёнов кивнул головой, соглашаясь с Мировичем, и вышел из кабинета…

***

В то же самое время, пока Клёнов разговаривал с Мировичем, а Орлова была на вечере у епископа Евгения, Божесов после посещения Екатерины Алексеевны, прокатившись несколько кругов по Москве, заехал в Кремль. Лапин не привык находится в официальной резиденции, поэтому Божесов спокойно разгуливал по опустевшим коридорам Сенатского дворца, а в нужный момент спустился в длинный коридор, по которому пошёл уверенным шагом. Через некоторое время он вышел туда, где его уже ждали.

– Миша, – обратился Министр иностранных дел Наклеватько слегка раздражённо, – Объясни, пожалуйста, какого фига мы собрались в Мавзолее?!

– Мне кажется, это очень поэтично, – ответил Божесов, вытаскивая туфлю из узкой щели между плитами.

– Хорошее место, Игорь Сергеевич, что хоть вы? – сказал Министр обороны Максим Петрович.

– А я вот тоже не совсем понимаю удовольствие от такого… – проговорил Генеральный прокурор Сергей Васильевич Смолов.

– Это такая метафора, – заметил Даниил Николаевич, помощник Божесова со времён его губернаторства, а теперь глава Специального отдела Министерства юстиции.

– Бросьте, ребята, – сказал Божесов, нависший над телом Ленина. – Какая метафора? Это просто единственное место, которое Красенко не прослушивает… А то, товарищи, проблемы у нас.

– И что же? – спросил робко Игорь Сергеевич.

– Три недели до голосования по поправкам, а Лапин решил меня сажать, – улыбнулся игриво Божесов. – Натравил Службу безопасности, шьёт мне несуществующие дела, но эти проблемы решаются, – Божесов хищно осклабился. – Уже мною сделано некоторое распоряжение, которое позволит получить нам фору… Дедушка Ленин был бы в восторге от ситуации! А вот мы начинаем реализацию проекта «Франчизм» в полной мере.

– По плану? – спросил Даниил Николаевич.

– Не совсем… Сейчас определилась важная конкретика. Прокуратура кое–что должна начать; МИД работает в прежнем режиме, сейчас Орлова устанавливает связи с Еврокомиссией; с Максима Петровича только танки и завуалированные переназначения преданных людей; ну, а Даниил Николаич, вам придётся весь личный состав спецназа Министерства юстиции поднимать.

– Выполним…

– Главные изменения у нас, конечно, связаны с Елизаветой Николаевной…

– Что же ты придумал? И где она вообще? – спросил Игорь Сергеевич.

– В Ницце отдыхает и работает параллельно. Но пока не в курсе, что мы начинаем. Скажу ей сегодня по закрытой связи, – Божесов кругами ходил вокруг Ленина. – Ей придётся управлять сложной кампанией в СМИ, но, думаю, она справится.

Божесов принял серьёзный вид, достал из дипломата несколько папок, выдал их и трезвым взглядом окинул окружающих:

– Сейчас всё по делу, ребята. Начинаем.

***

После разговора с Мировичем настроение Клёнова ухудшилось. Он задумчиво вёл машину к дому. Желая развеяться, Артемий поехал не на прямую, а через Большой Каменный мост. Некрасиво на мосту сияла пустота вместо четырёх частей ограждения. Артемий взглянул на купола Храма Христа Спасителя.

«Сейчас бы с Князевым встретиться»…

Покатавшись полчаса по городу, он наконец доехал домой, больше думая о Мировиче, Князеве, Инге, Божесове, Орловой и всём этом странном деле. Дом его встретили радостно и на некоторое время он забыл о своём беспокойстве. Лена о чём–то расспрашивала, немного обижаясь из–за того, что в Ницце он был один, но в целом вела себя очень по–доброму. Однако всё равно видела озабоченность в глазах Князева.

– Мне не нравится то, что сейчас происходит у тебя на работе, – сказала она. – Ты слишком много внимания ей уделяешь и практически ничем не занимаешься с семьёй…

– Ну, при моих делах все силы уходят на работу.

– И это плохо. Я понимаю, что ты сотрудник серьёзной организации, но даже у неё есть график работы.

– Просто сейчас очень интересное расследование.

– Интереснее семьи? – спросила она с ухмылкой. – Ну, ну. Я знаю только, что все ваши интересные дела очень опасны для жизни, поэтому волнуюсь. И за себя, и за дочь, и за тебя.

Звонок телефона не дал Клёнову ответить на эти претензии.

– Как? – ответил он практически через несколько секунд какой–то информации. – Это ужасная трагедия… Завтра в Управлении всё подготовлю… Спасибо.

– Что там? – спросила Лена.

– Накаркала ты, – без особого сожаления произнёс Клёнов. – Мирович вылетел в Москву–реку с Большого моста и утонул. Дел теперь будет ещё больше у меня!

Глава X

Забросив все купленные за эти дни вещи, сувениры и подарки в свой автомобиль, Орлова отправила свою охрану ждать её в аэропорту и грузить чемоданы. Затем надела шляпку и солнечные очки, чем завершила свой лук, состоящий из длинной красной юбки и тельняшки, и прогулочным шагом с видом счастливого туриста вышла из отеля в сторону православного собора. Жара набирала свои обороты и тенистые улицы постепенно растворяли в себе людей, тянущихся к морю. Елизавета Николаевна дошла до участка, принадлежащего православной общине. У ворот её ждала женщина, одетая в чёрная, но опытный взгляд Орловой подсказывал, что она не имеет никакого отношения к монахиням. Они зашли в собор, в тёмно–жёлтом блеске свечей они направились дальше, к свету. Выйдя из притвора, они оказались среди людей, неподвижно стоящих и устремляющих взгляд на солею. Там, в полном облачении, в лучах света от паникадила и в дымке лада, стоял с воздетыми к небу руками епископ Евгений, читающий текст на старославянском. Вокруг него стояло четыре иподьякона в золотых одеждах, хотя парчовое облачение епископа смотрелось гораздо торжественнее и блестяще… Когда он заканчивал своё чтение, дивное пение откуда–то сверху обволакивало всё пространство, переливаясь от колонны к колонне и соединяясь в едином звучании со словами диакона–тенора. Так прошли двадцать минут, за которые в Орловой пробежали чувства гордого восторга и благоговения. После прозвучавшего в мажоре многолетия епископ Евгений повернулся к людям:

– Всечестные отцы, братья и сестры, – начал он благостно. – Поздравляю вас всех с праздником, благодарю всех за совместную соборную молитву. Замечательно, что меня благословили совершить богослужение у вас, в Ницце, много значащей для меня… Сегодня, во времена сложных испытаний в нашей мирской жизни, каждый сталкивается с ненавистью. Ненавистью в семейных отношениях, ненавистью в отношениях общественных, в отношениях рабочих, в отношениях властных. Так или иначе, но ненависти всегда сопутствует обида. Мы все ненавидим что–то или кого–то – бедный ненавидит богатого, глупый умного и наоборот, потому как Богом нам дана свобода воли и свобода выбора – мы вольны жить так, как нам нравится, вольны следовать тому пути, которому хотим. Но духовно широк и светел лишь путь Христа. В Котором кроется истина.

Что же есть Бог? Это любовь, милосердие и сострадание. Вспоминая апостольский путь, мы понимаем, что вся их жизнь была пропитана милосердием и любовью Бога. Но мы с вами не апостолы, а простые люди, которым нужно понять – чего же от нас ждёт Господь? Именно милосердия, любви и сострадания… Мы грешные, каждый из нас. В нас царят помыслы о славе, богатствах, жизненных успехах, часто за счёт других, и только после этих помыслов приходит последняя очередь для частички любви к ближнему… Любите всех, братья и сестры, любовь на первом месте – утешайте страждущих, помогайте нуждающимся, а самое главное, прощайте всех тех, кого ненавидите. Какую бы боль не причинил вам человек, на какое больное место он не наступил, прощайте его и молитесь о нём…

Каждый думает о том, что ждёт его после смерти, что будет, если, выходя из квартиры, лифт оборвётся, и я полечу вниз, лишившись жизни? Что будет потом? Об этом нам следует думать постоянно, и чтобы сердца наши были всегда чисты, нам нужно прощать и окутывать всех ближних своей духовной любовью. Любите друг друга, будьте счастливы в милосердном отношении к жизни, сострадайте и прощайте врагов ваших… Существуя в большом и секулярном мире, строя карьеру и налаживая жизнь, не отступайте от пути добра, ибо государство нам дано для плотского благоденствия, а Церковь для духовного. И одно не мешает другому. Но без любви к ближнему ничто не имеет цены… С праздником, братья и сестры! Храни вас Господь!

Епископ удалился в алтарь, врата которого тут же были закрыты. Освещение пропало и люди стали расходиться в огоньках свечей.

– Подождите, – шепнула Орловой женщина.

Елизавета Николаевна движением ресниц сказала, что подождёт. В приглушённом свете и доносящимся аромате церковных благовоний, чувствовалась чистота и спокойствие. А прохлада собора служила приятным укрытием от средиземноморской жары.

– Мы можем ехать, – подошёл к Орловой, разглядывавшей фреску, епископ в хлопковом подряснике.

– Куда?

– В одно кафе на пляже, и аэропорт в шаговой доступности, и кофе потрясающий, впрочем, как и везде. Идёмте.

Они направились к выходу, благоговейно перекрестившись.

– О чём вы говорили в проповеди? – прямо спросила Орлова, задорно сняв свою шляпу, садясь в кабриолет.

– Проповеди всегда импровизация для меня, – отвечал без запинки Евгений.

– Но вы говорили, отсылая к нашему разговору в Монако об истине. Верно?

– Не без этого, Елизавета Николаевна, ведь любовь – это главная истина христианства.

– Вас кто–нибудь любил, Евгений? – повернувшись спросила Орлова.

– Я думаю и до сих пор любят, – тихо ответил он. – Но имеет ли это значение сейчас, когда я связан?

Орлова повела головой, выражая задумчивость, и весь недолгий путь ни о чём не спрашивала. Только когда они сели за маленький столик на веранде, повисшей над морем, и каждому принесли красиво оформленный капучино с очаровательным десертиком, епископ спросил у Елизаветы Николаевны:

– Вот мы были в опере позавчера… Для вас музыка и искусство душевна потребность? Или весь интерес завязан на работе в Администрации со СМИ?

– Ну, я отношу свою работу к интересной и очень важной, – усмехнулась она. – И точно не считаю себя скучным человеком, зацикленным на идее трудоголика… Как видите, я люблю пофилософствовать впустую, особенно в таком живописном месте.

– А опера? – настойчиво спросил епископ.

– Я люблю музыку просто так. А художественный вкус, как известно, признак интеллектуальной личности… Божесов тоже любит искусство, но в отличие от меня и сам способен к творчеству.

– Вы не можете творить?

– Абсолютно. Я полный ноль в создании чего–то ранее не существовавшего, еду по рельсам… А вот Божесов может сочинять рассказы, басни, а главное законопроекты. В этом отношении он прекрасный идеолог, зато я прекрасный исполнитель.

– Я из Лимска, как и Божесов, но ведь вы с городом не связаны?

– Я москвичка, мой отец был директором Департамента лесного хозяйства Московской области. Как понимаете, безумно коррумпированная отрасль, как и всё, что связано с лесом в России… Не захочешь покрывать какие–то серые схемы – пристрелят случайно на охоте… Но благодаря этой семье у меня было хорошее образование и шансы на жизнь.

– Вы амбициозный карьерист? – как–то отстранённо спросил епископ, в последний раз прощупывавший почву.

– Любая умная женщина амбициозный карьерист, – улыбнулась очаровательно Орлова. – Но дело скорее в том, что дочери успешных родителей стремятся доказать, что они не хуже. Одни идут против родителей, так показывая свою исключительность, другие, как я, прилежно учатся в школе, вузе, изучают свою специальность, психологию поведения людей и в целом наращивают интеллектуальный потенциал… Но, когда рядом появляется фигура мужа и собственная семья, все амбиции исчезают, и мотивация ежедневной работы пропадает, уступая место детям и любящему человеку. Всё становится доказанным и карьера уходит на второй план… В этом отношении женщины гораздо логичнее мужчин.

– Но вы же были замужем за Божесовым? – подводил епископ к главному.

– Ха! – сделала глоток кофе Орлова. – Быть мужем не его занятие, он не мужчина, рождённый для семейной жизни… Но я ему благодарна, потому что мои амбиции он всячески поддерживал и не давал им угаснуть.

– Да… Вокруг меня много примеров, когда амбициозные девчонки, стремящиеся к работе над собой с бесконечной идеей социального успеха, с рождением ребёнка понимали, что самое главное это семья. И это здорово…

– Конечно. Потому что, уверяю вас, вся женская работа над собой, совершенствование своих возможностей, испытание себя и прочее приводит к одному финалу. Они рожают и желание доказать свою исключительность пропадает. Это материнский инстинкт, не позволяющий рисковать… Кто его перебарывает, достойные личности, но плохие матери…

– Но у вас же нет детей? – прямо спросил Евгений, сзади которого загорался закат солнца, тонущего в море.

– Метафорически, моя работа и есть воспитание ребёнка, – грустно улыбнулась Орлова, поставив пустую чашку на блюдце. Епископ откинулся на стуле и глубоко вдохнул прохладный морской воздух.

– Что вы хотели сказать важного? – спросила Орлова, принимая деловую позу.

– Очень важное… Я вижу, что вы соратник Божесова и строите с ним какую–то новую политику, – Орлова сосредоточенно кивнула. – И поэтому мне нужно вам сообщить то, что мне сказал Клёнов… Он ведёт дело о фурах с оружием и движении «True liberals». И ему приказали установить связь Божесова со всей этой историей.

– Я знаю, – прервала Орлова. – И он тоже знает. Звонил днём очень радостный.

– Радостный? – удивился Евгений.

– Как мы говорили вчера, он нелогичен. Поэтому нашёл эту ситуацию очень забавной. Но спасибо вам, что сказали. Думаю, вам можно доверять.

– Постойте, – сказал с волнением Евгений, – Это не всё…

Елизавета Николаевна вопросительно просмотрела на него, беспокоясь о какой–то ещё неизвестной подробности.

– Дело в том, – продолжил Евгений. – Что в «True liberals» работает важный для меня человек… Я немного смыслю в политике и правоохранительной системе России, поэтому понимаю, что это движение рухнет в противостоянии Лапина и Божесова (кто бы не выиграл), а его участников и сотрудников Штаба ждёт незавидная судьба… Вы можете помочь спасению человека?

Орлова провела пальцами левой руки по своим бровям и сжала губы.

– Технически это просто… Но любой шум до развязки опасен, поэтому помочь смогу только по факту.

– Всё равно спасибо. Это правда важно для меня, Елизавета Николаевна…

– Конечно, я всё понимаю, – ласково улыбнулась она, давая понять, что пора ехать в аэропорт.