Машинка

Некоторое время Лорина Павловна продолжает использовать Марка в качестве любовника, а потом неожиданно для всех назначает его генеральным директором одной из своих компаний. Узнав об этом, Стелла еще раз убеждается, что мать ее цинично обманывала, прикрывая красивыми словами собственную похоть, что для нее нет ничего святого, а счастье дочери, о котором она якобы так пеклась, на самом деле для нее ничто.

Марк ликует: половину пути он уже одолел и вот-вот поднимется еще выше. Но тут его настигает коварный удар вдовы-миллионерши: ему предъявляют обвинение в какой-то финансовой махинации, и суд приговаривает его к долгому тюремному сроку.

Отношения Стеллы с матерью восстанавливаются. Стелла начинает верить в искренность желания родительницы оградить ее от проходимца, которого интересуют одни только их деньги. Пусть даже таким неординарным способом. У богатых свои причуды.

После этого объяснения – крупным планом устремленный куда-то в сторону лукавый взгляд Лорины Павловны, на губах которой играет «улыбка Моны Лизы».

Открытый финал для следующего сезона.

Поставив точку, Лиза откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза и тут же оказалась на Новом Арбате, у выхода из магазина «Дом книги». В следующее мгновение она увидела шедшего в ее сторону своего героя, высокого, статного, темноволосого, зеленоглазого красавца Марка Стоцкого, самоуверенного и где-то даже немного надменного, не обращавшего внимания на заинтересованные взгляды оказывавшихся рядом женщин. Он шел прямо на Лизу и, подойдя, с улыбкой, исполненной сознания собственной неотразимости, произнес: «Привет! Я Марк!»

Лиза быстро открыла глаза, словно испугавшись возникшего видения. Взгляд упал на часы: было уже около трех. До встречи с Вовкой оставалось не так много времени. Надо было начинать собираться.

Когда Лиза пришла в кафе, Вовка уже был на месте – сидел за столиком и энергично махал ей рукой. Выглядел он все так же – щуплый, вихрастый, взъерошенный – и с виду никак не походил на главу серьезного отдела весьма крупной компаний по производству программного обеспечения.

Некоторое время назад, рассказывая Лизе о случайной встрече с Вовкой, Лида назвала фирму, где тот работал, и, многозначительно округлив глаза, понизив голос, сообщила, что это очень круто. Однако название фирмы Лиза так и не запомнила.

Когда она была еще только на полпути к занятому Вовкой столику, тот уже вскочил со стула и отодвигал второй, готовя его для нее.

– Глазам не верю! Как на выпускном! – почти завопил он.

Несколько сидевших рядом посетителей повернули головы в сторону Лизы и с любопытством посмотрели на нее. Лиза почувствовала себя неловко. Она ускорила шаг, чтобы поскорее оказаться за столиком.

– Крученых, ты совсем не меняешься! – сказала со смущенной улыбкой, подойдя уже к Вовке. – Все в том же репертуаре.

– Время, Лиз, надо мной не властно. Буду вечно молодым, – выпятив грудь, гордо заявил Вовка.

В это время мимо них проходил толстяк размером с штангиста-тяжеловеса. Шел в раскачку, поворачивая сильно выпиравший живот то вправо, то влево. Поравнявшись с Лизой, он задел ее плечом, и, если бы Вовка ее не подхватил, та точно бы очутилась на полу.

Ударившись бедром об угол стола, Лиза возмущенно посмотрела на хама, который будто ничего даже не заметил и, продолжая смотреть строго по курсу, не останавливаясь, прошествовал дальше.

Вовка такого вынести не мог. Вылетев из-за стола, он в два прыжка оказался рядом с толстяком и схватил его за рукав. Толстяк обернулся и с удивлением уставился на Вовку: тот был его на голову ниже и раза в три легче. Рядом они смотрелись как Давид и Голиаф.

– Тебе чего? – удивленно спросил он хриплым голосом.

– Это тебе сейчас будет «чего»! Давно по кокосу не прилетало?! – выдохнул в лицо ему Вовка. Голос его звучал, как натянутая струна.

– А в чем дело? – Голиаф сонно взирал на Вовку, как на надоедливого муравья.

– Когда идешь, по сторонам вообще не смотришь?

– А тебе-то что?

– А то, что ты ее толкнул! – кивнул Вовка на Лизу.

– Ну и что? – с нескрываемым презрением ответил Голиаф. – Не упала же!

– Ты чего, совсем не вкуриваешь? – Вовка едва не захлебнулся собственным возмущением. – Я тебе сейчас все табло разнесу!

Лиза подумала, что после школы Вовкин язык не претерпел особых изменений. Стиль его был сейчас до боли знаком. Все тот же дворовый лексикон, который Вовка обычно «расчехлял» в минуты возмущения или гнева.

– Да пошел ты! – отмахнулся от Вовки толстяк и хотел было двинуться дальше, но Вовка уже вцепился в него хваткой бультерьера.

– Извинись! – сквозь зубы процедил он.

– Отвянь! – толстый дернул руку, пытаясь высвободиться, но Вовка словно приклеился к нему.

Поняв, что так просто его не стряхнуть, толстяк пихнул Вовку другой рукой, рассчитывая, видимо, опрокинуть на пол. Со стороны могло показаться, что толчок был легкий, однако, будь Вовкин захват чуть послабее, он вполне мог бы улететь и далеко.

С верхнего этажа по лестнице уже спешили два охранника. Поняв, что времени мало, Вовка отпустил руку Голиафа и, как распрямившаяся пружина, нанес ему апперкот. При этом – случайно, нет ли – угодил в ту самую точку, от попадания в которую происходит нокаут.

Толстяк удивленно взглянул на Вовку и, ничего не говоря, обрушился перед ним на пол, как земляная порода из ковша экскаватора.

Вовка торжествующе оглянулся. Казалось, ему хотелось издать победный клич, гордо сложив на груди руки, поставив ногу на поверженного врага, но охранники были уже совсем близко. К счастью, их задержала стайка галдящих подростков, вывалившаяся из дверей спортивного бутика и перегородившая им дорогу.

Воспользовавшись заминкой, Лиза подскочила к Вовке и, схватив за руку, быстро, почти бегом, повлекла к выходу. Сейчас ведь никто не будет разбираться, с чего все началось. Вовку стопроцентно назначат зачинщиком, и следующая остановка у него будет в «обезьяннике». Допустить этого было нельзя. Лиза чувствовала свою ответственность за Вовку: это ведь она вытащила его на встречу. Если бы его забрали, она бы себе этого не простила.

Когда они выскочили на улицу, Вовка уже успел слегка остыть. Лизе хотелось поскорей уйти подальше от торгового центра, и она предложила отправиться на другую сторону проспекта Вернадского, где тоже должны были быть какие-то «точки общепита».

– А зачем что-то еще искать? – возразил на Лизино предложение Вовка. – Пошли лучше ко мне. Я ведь тут совсем рядом, на Строителей, живу. Зайдем только купить чего ни то в смысле вина и посидим спокойно, поболтаем. Уж сколько не виделись!

Лиза тут же согласилась. С одной стороны, это экономило время, с другой – исключало возможность повторения – по крайней мере, сегодня – того, что случилось в ТЦ.

Вовка жил один в трехкомнатной квартире, которая досталась ему от деда с бабкой. Она была просторная, с хорошим ремонтом, но, войдя в нее, сразу можно было сказать, что в ней живет холостяк. Лиза отметила это, едва переступив порог Вовкиного жилища.

– А ты женат? – на всякий случай спросила она, проходя в гостиную.

– Развелся два года назад, – Вовка выглянул из кабинета и как-то по-особому посмотрел на Лизу. – А как ты с твоим тогдашним?

– Не сошлись характерами, – уклончиво ответила Лиза, не желая вдаваться в подробности несостоявшегося замужества.

На пятом курсе она познакомилась с Павлом Скобелевым, веселым обалдуем-айтишником. Они встречались несколько лет, и все думали, что свадьба уже вот-вот, как однажды в центре, идя мимо одного модного кафе, Лиза случайно увидела своего суженого нежно целующимся с какой-то незнакомкой. Слушать бурные заверения насчет «ничего серьезного» и «дружеского поцелуя давней приятельницы» она не стала – просто сказала, что между ними все кончено, и перестала отвечать на звонки.

– А ты крутая! – крикнул Вовка уже из кухни. – Быстро сориентировалась!

– Это ты о чем? – не поняла Лиза.

– Об эвакуации из ТЦ. О чем еще!

– За тебя испугалась. Не хотела становиться причиной твоих проблем, – с нарочитым пренебрежением ответила Лиза. – А ты все такой же. Ни за что не скажешь, что большой начальник и солидный человек …

– С проблемами у меня все просто! За таких, как я, в моей компании держатся всем, чем только можно и даже чем нельзя. Привод в полицию, обезьянник – фигня вопрос! Они мне таких адвокатов подгонят, что прокурор сам себя виновным признает, – хорохорился Вовка. – А ты, кстати, о чем вообще хотела поговорить?

Лизе показалось, что сейчас у Вовки в голосе прозвучали нотки смутной надежды.

– Позарез нужен новый компьютер. Старый сгорел, а мне тут сценарий заказали. Хотела посоветоваться с тобой как со специалистом. Но, видать, сегодня уже ничего не решить.

– Почему не решить? Во-первых, могу дать качественный совет, а во-вторых – обеспечить компьютером.

– Как это? – удивилась Лиза.

– Элементарно, Ватсон! По счастливой случайности есть совсем новый. Муха не сидела! Даже еще не распакованный. Бери и пользуйся!

– То есть?

– То и есть: бери и пользуйся! – повторил Вовка уже с нажимом, как для особо непонятливых.

– Вовка, я все понимаю: ты крутой, причем во всех смыслах, но компьютер – это не конфета к чаю. Он денег стоит.

– Ну если так тебе будет удобней, то купи. С тридцатипроцентной скидкой, между прочим. Или вернешь, когда в магазине купишь. Только не понимаю, чего ты менжуешься. От себя я ничего не отрываю, отдаю за то же, за что сам взял. А комп хороший. Ты ведь не забывай, кто я! Как говорится, дурному не научим!

– Я подумаю. Но в любом случае спасибо, – словно не веря своему счастью, Лиза недоуменно хлопала глазами. – Ты настоящий друг, – как-то виновато вдруг добавила она.

– Немного, правда, недооцененный… – не удержался Вовка, чувствуя, что в этот момент имеет право на подобный комментарий. С нарочито серьезным видом он повернулся к Лизе в профиль, словно подставляя щеку под поцелуй, который, был уверен, заслужил.

Когда Лиза собралась уходить, Вовка заявил, что проводит ее, но Лиза наотрез отказалась. Ей хотелось пройтись. От Вовкиного дома до своего на улице Гарибальди, было всего минут двадцать – двадцать пять ходьбы, и за это время можно было спокойно подумать обо всем том, о чем они успели поговорить.

Но когда она вышла из подъезда, начался дождь, который стал быстро усиливаться. В рюкзаке у нее был легкий складной зонт, но идти под ним – перспектива так себе, и Лиза пошла на метро. Пока она доедет с двумя пересадками от «Университета» до «Новых Черемушек», дождь может перестать. Брать такси Лиза не захотела. Четверг – день дорожных пробок. А метро, оно вот – рядом совсем.

Стоя на эскалаторе, Лиза вдруг почувствовала, что оказалась в школьном прошлом. Она вспомнила, как Вовка переглядывался с ней на уроках, бросал записки, отпускал колкости, которые, бывало, ранили, но она и не подавала виду. Позднее она поняла, что все это было проявлением Вовкиного отчаяния из-за невозможности осуществить главную свою мечту – по-настоящему завладеть ее вниманием, не говоря уже о том, чтобы быть вместе.

Лиза подумала, могло ли такое быть. Если бы тогда, в школе или сразу после нее, ей задали этот вопрос, она бы однозначно ответила «нет». А теперь? Теперь Вовка совсем другой, такой, о каком она даже не подозревала. И, похоже, по-прежнему к ней неравнодушен. Вернее «неровнодышен», как он сам говорил, стремясь в очередной раз блеснуть перед ней остроумием.

Лиза задумалась. Но все же решила, что с Вовкой у нее бы вряд ли что получилось. Все-таки они с ним совсем разные. Хотя, что ни говори, приятно, когда тебя любят!

Мимо Лизы по эскалатору пробежал парень с рюкзаком на плече и едва не задел им ее. Лиза неодобрительно посмотрела ему вслед. Сегодня ее уже задевали. Она случайно бросила взгляд вправо, и ей показалось, что на другом, поднимавшемся вверх, эскалаторе она увидела давешнего антиквара. Но поскольку это случилось, когда тот уже проплыл мимо и почти полностью был к ней спиной, абсолютной уверенности в том, что это он, не было.

Подумав об антикваре, Лиза вспомнила о появившейся у нее странным образом машинке и непроизвольно заглянула в пакет, где лежал новый компьютер, предоставленный на небывало щедрых условиях Вовкой. Все-таки что ни говори, а старая любовь не ржавеет!

– Как-то слишком меркантильно, – тут же услышала Лиза внутренний голос. Ей стало немного стыдно. К окончательному решению, купит ли она у Вовки этот комп или вернет, как только обзаведется в магазине каким-нибудь еще, она пока так и не пришла. После столь долгого перерыва в общении – даже при всех добрых отношениях – подарок в виде тридцатипроцентной скидки все-таки к чему-то обязывал. А быть обязанной Лиза не любила. Но она тут же вспомнила, как Вовка на нее смотрел, и улыбнулась. Что ни говори, а приятно, когда после столь долгого времени к тебе по-прежнему «неровнодышны».

Придя домой, Лиза почувствовала себя уставшей и решила поскорее лечь спать. Чистя зубы и глядя на себя в зеркало, она снова думала о школе, вспоминая уже не только Вовку, но и других действующих лиц той «прелестной пьесы».

Она заснула, едва голова коснулась подушки, – как в черную бездну провалилась – и проспала до утра без всяких снов. Проснувшись, почувствовала, что выспалась, и с удовольствием ощутила прилив сил.

Сквозь плотные шторы в комнату изо всех сил старалось пробраться солнце. Желая поскорей улечься, Лиза как следует не занавесила окно, и под легкое дуновение внезапного ветерка, заколыхавшего неплотно задернутые шторы, яркий солнечный лучик забрался ей на лицо и шаловливо запрыгал по глазам. Окно летом Лиза обычно не закрывала.

Быстро умывшись и позавтракав, она взяла пакет с Вовкиным компьютером и направилась к столу, на котором оставила сделанный накануне набросок будущего сценария. Ей не терпелось взглянуть на него свежим глазом.

Проходя мимо шкафа, на котором она поселила машинку, Лиза заметила рядом с ней тоненькую стопку бумаги, буквально в несколько листов. Это было странно. Она прекрасно помнила, что ничего, кроме машинки, на шкаф не ставила. Единственной обитательницей его верхней крышки была чешская ваза с искусственной розой. А откуда взялась бумага, Лиза понять не могла. Кто мог положить ее сюда?

Лиза сняла со шкафа неизвестно откуда объявившиеся листы. Они были заполнены текстом. Шрифт – классический «курьер», какой обыкновенно стоит на пишущих машинках. Лиза стала читать и тут же поняла, что это не что иное, как синопсис ее будущего сценария, наброски к которому она сделала накануне, но только чернильной ручкой, а не на машинке. Кто мог его напечатать?

Лиза быстро просмотрела текст. Изложение истории было здесь куда подробней, чем у нее, с деталями, которые не помнила, чтобы были в набросках.

Закончив чтение, Лиза недоуменно уставилась на страницы, которые держала в руках. Неужели она все это вчера напечатала, а теперь даже не помнит? Прямо мистика какая-то!

Ей стало страшно. Может, что-то с памятью или вообще с головой? Да, позавчера они с Лидой хорошо выпили, однако же не критично; до дома она добралась сама и вполне благополучно. А вчера у Вовки из купленной по дороге бутылки испанского сухого выпит был всего один бокал.

Отложив в сторону «находку», Лиза позвонила Лиде и рассказала о творившихся чудесах.

– Не переживай. Такое бывает. У тебя могла быть элементарная ТГА, – со знанием дела успокоила Лида.

Но Лиза тут же напряглась.

– Какая еще ТГА?

– Транзиторная глобальная амнезия. Бывает, совершенно здоровых людей накрывает. Из-за травм, переутомления или всяких там злоупотреблений. Алкоголь, наркотики… Выбирай, что подходит.

– Ничего не подходит! Все мимо, – возмутилась Лиза. – Ты вообще думай, что говоришь – наркотики!

– Но позавчера-то мы с тобой по-взрослому накатили, – немного виновато напомнила подруга. – А наркотики, они из общего причинного ряда. Я на днях один медицинский журнал читала…

– От многой мудрости много печали, и умножающий знание умножает скорбь. Слышала такое? – оборвала Лиза подругу. – Толку от тебя!

– Не хочешь – не слушай, – притворно обиделась Лида.

– Ладно, пойду работать, – уже более миролюбиво произнесла Лиза, досадуя про себя, что разговор с подругой не принес ни ясности, ни облегчения. – Пока!

– Удачи! – благословила Лида.

Лиза села к столу и еще раз просмотрела загадочный текст. Немного подумав, решила отложить выяснение, каким образом в ее жизнь закралась мистика, и заняться делами более насущными, перво-наперво сценарной заявкой.

Она распаковала коробку с Вовкиным компьютером и включила его. Нужные программы оказались уже на месте и дело оставалось за малым – написать то, чего от нее ждали.

Лиза быстро загрузила программу для сценаристов, которой пользовалась уже давно – она стояла у нее на сгоревшем компьютере, – и снова пробежала сделанные накануне наброски. Затем, немного подумав, стала печатать, время от времени поглядывая на машинку, безучастно взиравшую на нее со шкафа, надменную и непроницаемую, как египетский сфинкс.

Когда она откинулась на спинку кресла, было готово около половины заявки. Лиза с благодарностью посмотрела на машинку. Она вспомнила слова Лиды о Лене Липкине, который пользовался печатной машинкой, поскольку та его «по-особому вштыривает».

– Вот и меня вштырило, – подумала Лиза. – Будем считать, что это оно и есть, – она бросила очередной взгляд на машинку, на крышке которой была табличка с ее названием – «Эрика». – Добавить еще одну букву, и будет «Эврика».

Лиза вспомнила Набокова, который однажды сказал, что только один фрикатив отличает «космическое» от «комического». А «в», между прочим, тоже фрикатив, но не просто зубной, как «с», а губно-зубной. Все-таки после пяти лет филфака в голове что-то да осталось. И, похоже, прав был этот странный антиквар Теодор Карлович, говоря о винтаже как источнике вдохновения.

Вечером Лиза заехала к родителям. В основном чтобы поговорить с отцом. Порасспросить его о транзиторной амнезии, но так, чтобы он ничего не заподозрил. До этого, погуглив, Лиза сама нашла кое-что о загадочном ТГА. В том числе узнала, что напасть эта случается в основном после пятидесяти и редко когда до сорока. Ключевое слово здесь – «редко». Хотя «никогда» звучало бы куда более обнадеживающе.

Родители Лизы жили в Пожарском переулке, почти у Пречистенской набережной, и приезды к ним означали для Лизы еще и удовольствие прогуляться по Остоженке или вдоль самой Москвы-реки, по набережной, представляя в воображении, как эта часть города выглядела век-полтора назад.

По детским годам она помнила неотреставрированную Остоженку с прилегавшими к ней переулками: неухоженные, нередко сильно облупившиеся фасады, подслеповатые окна с грязными рамами, неприбранные дворы, проход в которые еще не перекрывали солидные ворота со шлагбаумами.

Идя вдоль непрерывного ряда добротно отделанных домов и оглядывая их целиком, Лиза всякий раз думала, насколько их сегодняшний облик соответствует тому, что был дан при постройке. В некоторых домах смущали окна: они были из другого времени – без переплетов, практичные в обиходе, но выбивавшиеся из общего архитектурного унисона. Это же надо, по-крупному вложиться в реставрацию в золотом районе Москвы и упустить-не заметить-не подумать о столь существенном элементе. Явно от недостатка или отсутствия вкуса. Вопрос только, у кого: у реставраторов или заказчиков? Подозрение падало на вторых.

В шестом классе Лизе и всем ее однокашникам дали задание выяснить происхождение названия своей улицы. С Остоженкой особых проблем не возникло. Интернет тут же выдал всю необходимую, причем весьма обстоятельную, информацию.

Когда-то здесь, среди заливных лугов, стояло дворцовое село. Через него шла дорога в Кремль, окруженный тогда еще только деревянной стеной, такой, каким его изобразил Аполлинарий Васнецов. А неподалеку от села паслись великокняжеские кони. Трава с лугов шла на их прокормление. Скошенную собирали в стога, которые и дали этой местности название Остожье.

Лиза частенько останавливалась, и закрыв глаза, мысленно представляла себе идиллическую картину с кривобокими избами, мужиками в лаптях и онучах, бабами в сарафанах, скрипящими телегами, груженными товарами и припасами для великокняжеского двора. Интересно, что было на том месте, где стоит дом ее родителей: чья-то изба или часть заливного луга, займище? Луг представлялся более вероятным: очень уж близко к реке, которая наверняка весной разливалась. Иначе ведь почему – займище?

Идя от «Парка культуры» к родительскому дому, Лиза решила сделать небольшой крюк, чтобы пройти мимо Зачатьевского монастыря и войти в Пожарский переулок с набережной. Она любила заходить в этот монастырь, не столько чтобы полюбоваться на церковные постройки, сколько ощутить все еще витавший здесь, как ей казалось, дух древних столетий. В чем именно выражалось это ощущение, Лиза сказать не могла. Скорее всего, это была просто игра воображения.

Когда Лиза позвонила в дверь, ей открыла Варвара Алексеевна. Она только что вернулась с работы и Лизу никак не ждала. Отец, Виталий Климентьевич, задерживался из-за какого-то неотложного дела, возникшего как всегда вдруг.

– Недавно позвонил, сказал, что будет поздно, – объяснила Варвара Алексеевна.

– У него в последнее время такое постоянно случается, – добавила она вдруг неожиданно прохладным тоном.

Лизе показалось, что прозвучал он непроизвольно, однако особого значения она не этому придала, поскольку досадовала в этот момент на невозможность обсудить с отцом то, что ее сейчас больше всего волновало. Она лишь тяжело вздохнула про себя. Обсуждать транзиторную амнезию с матерью она не собиралась. Зачем лишние волнения? Хоть Варвара Алексеевна и врач-хирург, что, в свою очередь, предполагало наличие стальных нервов и привычки к неожиданностям, но, когда речь заходила о каких-то серьезных проблемах дочери, сталь мгновенно начинала плавиться, а карета хладнокровия тут же превращалась в тыкву сентиментальности.

Внешне Варвара Алексеевна выглядела значительно моложе своих пятидесяти. Подтянутая, стройная, энергичная, с короткой стрижкой, она притягивала мужские взгляды, где бы ни оказалась. В глазах совсем молодых можно было прочитать удивленный интерес, а у более зрелых – интерес просто мужской обыкновенный, тот, что называется, без затей.

Мать с дочерью уселись на кухне, и Лизе пришлось подробно отчитаться о событиях в своей жизни, случившихся за время, что они не виделись. Хотя это и было-то всего неделя-две.

Лиза с гордостью поведала о полученном сценарном предложении, умолчав о приключившейся «засаде» с Щегольским, знакомстве с мефистофелеподобным директором антика, загадочном приобретении пишущей машинки, а также таинственном появлении неизвестно кем напечатанного текста.

Варвара Алексеевна вежливо порадовалась за дочь. Однако в подробности предстоявшего проекта углубляться не стала.

К профессии Лизы она относилась скептически, ибо по-прежнему считала, что той нужно было идти по родительским стопам – в медицину. Если уж так нравится копаться в чужих мозгах и мыслях, могла бы стать психиатром или психотерапевтом, как отец, благо голова есть, причем неплохая, а уж поддержку и проход в терниях на пути к звездам они бы с отцом ей как-нибудь организовали.

Хорошо зная консолидированную позицию родителей, Лиза быстро сменила тему и поведала матери о том, как встретилась с Вовкой Крученых, постаравшись наполнить рассказ максимумом подробностей.

Варвара Алексеевна хорошо помнила Вовку и его выходки, которые, по ее словам, весьма оживляли родительские собрания, привнося в монотонное их течение свежую струю.

– А он ведь был влюблен в тебя, – с неожиданной грустью сказала она.

– Кто? – изобразила удивление Лиза, словно не понимая, о ком речь.

– Вовка твой. И не надо делать вид, что ты ничего не знала или не понимала!

Лиза молча пожала плечами. Разговаривать на эту тему ей не хотелось. После встречи с Вовкой она снова и снова мысленно возвращалась к ней и снова и снова задавала себе вопрос, могли бы они с Вовкой быть вместе. В школе, как и многим другим ее сверстницам, ей казалось, что еще пара лет – и ее непременно встретит принц на белом коне, и, лишь пережив несколько неудачных романов с такими «принцами», она наконец поняла, что очень часто те похожи на перевязь для шпаги Портоса: спереди – золотое шитье, а сзади, под плащом, – грубая буйволовая кожа.

– Очень жаль, что пропустила его. Или упустила… И спуталась с этим…, – Варвара Алексеевна на мгновение замолчала, чтобы удержать готовое сорваться с языка. – Я уверена, что он ради тебя хулиганил. Чтобы привлечь внимание. А голова у него светлая. Учителя его хоть и ругали, но в уме не отказывали и за глаза хвалили. А его сегодняшнее положение – подтверждение этой их правоты.