Полное собрание стихотворений

X

Собрались мы плыть на лодках; кормчий парус подымал;Из тайги в ту пору беглый к нам бродяга забежал.Он, дрожа и задыхаясь, пал на землю предо мнойИ глядел мне прямо в очи с боязливою мольбой:«Я скитался диким зверем тридцать дней в глуши лесов,Сжалься, батюшка, не выдай, скрой от лютых казаков!..»Вижу – лоб с клеймом позорным, обруч сломанных цепей,Но прощенья страшно молит взор испуганных очей.Плачет, ноги мне целует – окровавленный, в пыли:До чего созданье Божье, человека, довели!..Я забыл, что он преступник, я хотел его поднятьИ как брату, кто б он ни был, слово доброе сказать.Но жена меня торопит: «Спрячем бедного скорей!..»И голубка отвернулась, – льются слезы из очей.Скрыл я миленького в лодке да подушек навалил;Протопопицу и деток на постелю положил.Казаки к нам скачут вихрем и с пищалями в руках,Как затравленного зверя, ищут беглого в кустах.И кричат нам: «Где бродяга? – уж не спрятан ли у вас?»«Никого мы не видали, – обыщите наш карбас!»Ищут, роют, но с постели бедной Марковны моейНе согнали: «Спи, родная, не тревожься!» – молвят ей, —«Вдоволь мук ты натерпелась!» Так его и не нашли.Обманул я их, сердечных. Делать нечего – ушли.Пусть же Бог меня накажет: как мне было не солгать?Согрешил я против воли: я не мог его предать.Этот грех мне был так сладок, дорога мне эта ложь;Ты простишь мне, Милосердный, ты, Христос, меня поймешь:Не велел ли ты за брата душу в жертву принести.Все смолкает пред любовью: чтобы гибнущих спасти,Согрешил бы я, как прежде, без стыда солгал бы вновь:Лучше правда пусть исчезнет, но останется любовь!

ХI

Вижу – меркнет Божья вера, тьма полночная растет,Вижу – льется кровь невинных, брат на брата восстает.Что же делать мне? Бороться и неправду обличать,Иль, скрываясь от гонений, покориться и молчать?Жаль мне Марковны и деток, жаль мне светиков моих:Как их бросить без защиты; горько, страшно мне за них!И сидел в немом раздумье я, поникнув головой.Но жена ко мне подходит, тихо молвит: «Что с тобой?Отчего ты так кручинен?» – «Дорогая, жаль мне вас!Чует сердце: я погибну, близок мой последний час.На кого тебя оставлю?..» С нежной ласкою в очах —«Что ты, Бог с тобой, Петрович, – молвит, – там, на небесахЕсть у нас Ходатай вечный, ты же – бренный человек.Он – Заступник вдов и сирот, не покинет нас вовек.Будь же весел и спокоен, нас в молитвах поминай,Еретическую блудню пред народом обличай.Встань, родимый, что тут думать, встань, поди скорей во храм,Проповедуй слово Божье!» Я упал к ее ногам,Говорить не мог, но молча поклонился до земли,И в тот миг у нас обоих слезы чудные текли.Встал я мощный и готовый на последний грозный бой.Где ж они, враги Господни, жажду битвы я святой.За Христа – в огонь и пытку! Братья, надо пострадатьЗа отчизну дорогую, за поруганную мать!

XII

Смерть пришла... Сегодня утром пред народом поведутНа костер меня, расстригу, и с проклятьями сожгут.Но звучит мне чей-то голос, и зовет он в тишине:«Аввакумушка мой бедный, ты устал, приди ко Мне!»Дай мне, Боже, хоть последний уголок в святом раю,Только б видеть милых деток, видеть Марковну мою.Потрудился я для правды, не берег последних сил:Тридцать лет, Никониане, я жестоко вас бранил.Если чем-нибудь обидел, – вы простите дураку:Ведь и мне пришлось не мало натерпеться, старику...Вы простите, не сердитесь, – все мы братья о Христе,И за всех нас, злых и добрых, умирал Он на Кресте.Так возлюбим же друг друга, – вот последний мой завет:Все в любви – закон и вера... Выше заповеди нет.

1887

Уголино[3]

(легенда из Данте)

В последнем круге ада перед намиВо мгле поверхность озера блисталаПод ледяными твердыми слоями.На эти льды безвредно бы упала,Как пyx, громада каменной вершины,Не раздробив их вечного кристалла.И как лягушки, вынырнув из тины,Среди болот виднеются порою, —Так в озере той сумрачной долиныБесчисленные грешники толпою,Согнувшиеся, голые сиделиПод ледяной, прозрачною корою.От холода их губы посинели,И слезы на ланитах замерзали,И не было кровинки в бледном теле.Их мутный взор поник в такой печали,Что мысль моя от страха цепенеет,Когда я вспомню, как они дрожали, —И солнца луч с тех пор меня не греет.И вот земная ось уж недалеко:Скользит нога, в лицо мне стужей веет...Тогда увидел я во мгле глубокоДвух грешников: безумьем пораженный,Один схватил другого и жестокоВпился зубами в череп раздробленный,И грыз его, и вытекал струямиИз черной раны мозг окровавленный.И я спросил дрожащими устами,Кого он пожирает; подымаяСвой обагренный лик и волосамиНесчастной жертвы губы вытирая,Он отвечал: «Я призрак Уголино,А эта тень – Руджьер; земля роднаяЗлодея прокляла... Он был причинойВсех мук моих: он заточил в оковыМеня с детьми, гонимого судьбиной.Тюремный свод давил, как гроб свинцовый;Сквозь щель его не раз на тверди яснойЯ видел, как рождался месяц новый —Когда тот сон приснился мне ужасный:Собаки волка старого травили;Руджьер их плетью гнал, и зверь несчастныйС толпой волчат своих по серой пылиВлачил кровавый след, и он свалился,И гончие клыки в него вонзили.Услышав плач детей, я пробудился:Во сне, полны предчувственной тоскою,Они молили хлеба, и теснилсяМне в грудь невольный ужас пред бедою.Ужель в тебе нет искры сожаленья?О, если ты не плачешь надо мною,Над чем же плачешь ты!.. Среди томленьяТот час, когда нам пищу приносили,Давно прошел; ни звука, ни движенья...В немых стенах – все тихо, как в могиле.Вдруг тяжкий молот грянул за дверями...Я понял все: то вход тюрьмы забили.И пристально безумными очамиВзглянул я на детей, передо мноюОни рыдали тихими слезами.Но я молчал, поникнув головою;Мой Анзельмуччио мне с лаской милойШептал: «О, как ты смотришь, что с тобою?..»Но я молчал, и мне так тяжко было,Что я не мог ни плакать, ни молиться,Так первый день прошел, и наступилоВторое утро: кроткая денницаБлеснула вновь, и в трепетном мерцаньеУзнав их бледные, худые лица,Я руки грыз, чтоб заглушить страданье.Но дети кинулись ко мне, рыдая,И я затих. Мы провели в молчаньеЕще два дня... Земля, земля немая,О, для чего ты нас не поглотила!..К ногам моим упал, ослабевая,Мой бедный Гаддо, простонав уныло:«Отец, о, где ты, сжалься надо мною!..»И смерть его мученья прекратила.Как сын за сыном падал чередою,Я видел сам своими же очами,И вот один, один под вечной мглоюНад мертвыми, холодными телами —Я звал детей; потом в изнеможеньеЯ ощупью, бессильными руками,Когда н глазах уже померкло зренье,Искал их трупов, ужасом томимый,Но голод, голод победил мученье!..»И он умолк, и вновь, неутомимый,Схватил зубами череп в дикой злостиИ грыз его, палач неумолимый:Так алчный пес грызет и гложет кости.

1885

Орваси

Царь Пурурава ищет свою возлюбленную в заколдованном лесу, где она превращена в лиану чарами одного отшельника.

Невидимый хор

Над душистыми цветамиПчелы весело жужжат;Южный ветер с облакамиГонит теплыми волнамиПервый вешний аромат;Ветер полон жгучей ласки,И растенья в шумной пляскеВсеми листьями дрожат.

Царь

Этой тучи полог черный —Мой роскошный балдахин.Как наряден мой придворный,Этот радужный павлин!Мне, как дань, примчали грозыСотни пенистых ручьев,И колеблются мимозыВместо пышных вееров.Лишь бананы в грусти томнойКлонят нежные цветы;Край пурпурный, венчик томный —Все в них чудо красоты:Я гляжу на них уныло,В них я вижу, полный грез,С темным взором очи милой,Покрасневшие от слез...

Невидимый хор

Белый слон по кокосовым рощам веснойДнем и ночью без отдыха бродит:Всюду ищет подруги своей молодойИ покоя нигде не находит.

Царь

Вот павлин: на камне диком,Весь обрызганный дождем,Резво прыгает он с крикомС гордо поднятым хвостом.Ветер веет, и трепещутПерья в ливне золотом,И волнуются, и блещут...Не видал ли ты, павлин,Где-нибудь богини кроткой,Не встречал ли средь долинПери с царственной походкой?..Нет! Он радостно молчит,Он смеется надо мною;Только хвост его горит,Словно тучки пред зарею.Да, павлин, – открой смелей,Распусти ты хвост победно!Здесь ведь нет Орваси бедной,Нет соперницы твоей:Если милая, бывало,Гиацинты заплеталаВ темный шелк своих кудрейИ потом их распускала, —То пред ней, полна стыдом,Эта царственная птицаНе могла уже гордитьсяЯрко блещущим хвостом!

Невидимый хор

По зеленой бамбуковой чаще веснойБелый слон тихой поступью бродит;Он клыки опустил, он поник головойИ покоя нигде не находит.

Царь

Чу! Я слышу, прозвенелиСловно кольца ожерелий.Крик блаженства затая,Жадно внемлю... НеужелиЭто – милая моя?Нет! То лебедь над волнамиИз густых болотных травЗвонко крикнул, увидав,Как с весенними дождямиТучи тянутся грядами.Гордый лебедь, отряхнувЖелтых лотосов тычинки,С них медовые росинкиТы лови в свой темный клюв,Через горы и пустыниСобирайся в дальний путь,Но скажи – моей богиниНе видал ли где-нибудь?..Взор он грустно подымает,Словно молвит: «Не видал».Нет, он видел, но скрываетЭту тайну; где б он взялСтолько грации свободной!..У царевны благороднойВсе движенья он украл,И как вор бежит от казни,Так, царя узнав во мне,Мчится в трепетной боязниОн к лазурной вышине.

Невидимый хор

По глубоким цветущим долинам веснойБелый слон тихой поступью бродит:Всюду ищет подруги своей молодойИ покоя нигде не находит.

Царь

Вот пчела: благоуханьемИ теплом опьянена,В розу прячется она;И таинственным жужжаньемРоза нежная полна:Так в безумные мгновенья,Если пери я лобзал,Страстный шепот наслажденьяВ алых губках замирал.Где ж Орваси дорогая,Не видала ль ты, пчела?..Нет, ты видеть не могла:Если б встретилась, играя,Ты с дыханьем милых уст, —Ты б от них не отлетела,Ты бы видеть не хотелаЭтой розы пышный куст!

Невидимый хор

Там, под кущей миндальных деревьев, веснойБелый слон тихой поступью бродит;Он клыки опустил, он поник головойИ покоя нигде не находит.

Царь

Что за чудо! Дивный каменьМежду темных скал горит;Он кидает на гранит,Словно кровь, пурпурный пламень.

(Наклоняется и берет его в руку)

Только мне уж не видатьТой головки, где б лучамиНад душистыми кудрямиЭтот камень мог сиять!Прочь, рубин, – тебя слезамиЯ не буду омрачать.

Невидимый хор

Талисман драгоценный ты свято храни:Он дарует влюбленным счастливые дни.

Царь (подымая брошенный камень)

Если так, – пусть он горит,Как луна в короне Сивы,И венец мой горделивыйНовым блеском озарит!

(Делая несколько шагов)

Вот лиана молодаяВ светлом ливне вся дрожит,Теплый дождь с ветвей роняя;Это – пери дорогая:Те же слезы, тот же вид.Нет на ней цветов душистых,И не манит сладкий медСтаю пчелок золотистых.Что же к ней меня влечет,Что так радует невольно?Сам не знаю почему —Мне так сладостно, так больноВерить чувству моему.Чтоб забыться на мгновенье,Это нежное растеньеЯ с любовью обниму...

(Закрыв глаза, он обнимает лиану, которая под действием талисмана превращается в Орваси)

Тише, сердце, подожди...Что-то теплое, живое,Словно тело молодое,Я прижал к моей груди.Я от радости слабею:Это пери легкий стан!Я дрожу и пламенею,Но очей открыть не смеюИ боюсь узнать обман...

(Медленно открывая глаза)

Это ты, моя желанная!

(Теряет сознание)

Орваси(наклоняя над ним ветви роз)Пусть роса благоуханнаяОживит его чело!

Царь (приходя в сознание)

Волны музыки божественной,Пойте громко и торжественно,Как в душе моей светло!..

(Возлагая талисман на голову своей невесты)

Он над мраморным челомСветит розовым огнем, —Словно лотоса дрожащегоБледно-матовый цветокПурпур солнца восходящегоАлым пламенем зажег!

Орваси

Нам давно пора домойВозвратиться в край родной.

Царь

Брама тучу темнокрылуюВ колесницу превратит,Теплый ветер с бурной силою,Словно конь, ее помчит;Ленты радуг ярким пламенемКолесницу обовьют,И над ней победным знаменемГрозно молнии блеснут;Прямо к тверди ослепительнойМы направим смелый путь,Чтоб в лазури упоительнойСловно в море потонуть!

Невидимый хор

Белый лебедь, от счастья на шее твоейСеребристые перья вздымаются,И как ложе любви, в полной славе лучей —Небеса пред тобой открываются!

1886

Страшный суд

И я видел седьмь Ангелов,

которые стояли перед Богом,

и даны им седьмь труб.

Апокал<ипсис> VIIIЯ видел в вышине на светлых облакахСемь грозных ангелов, стоявших перед БогомВ одеждах пламенных и с трубами в руках.Потом еще один предстал в величье строгом,Держа кадильницу на золотых цепях;Горстями полными с улыбкой вдохновеннойНа жертвенный алтарь бросал он фимиам,И благовонный дым молитвою смиренной,Молитвой праведных вознесся к небесам.Тогда кадильницу с горящими углямиДесницей гневною на землю он поверг, —И в тучах молнии блеснули, день померк,И преисподняя откликнулась громами.Семь ангелов, полны угрозой величавой,Взмахнули крыльями, и Первый затрубил, —И пал на землю град, огонь и дождь кровавыйИ третью часть лесов дотла испепелил.Под звук второй трубы расплавленная глыбаБыла низринута в морскую глубину:Вскипела треть пучин, и в них задохлась рыба,И кровь, густая кровь окрасила волну.И Третий затрубил, и с грохотом скатиласьНа царственный Ефрат огромная звезда,И в горькую полынь внезапно превратиласьВ колодцах и ключах студеная вода.Четвертый затрубил, – и в воздухе погаслаТреть солнечных лучей и треть небесных тел;Как над потухшими светильнями без масла,Над ними едкий дым клубился и чернел.Откинув голову, с огнем в орлином взоре,Блестящий херувим над миром пролетелИ страшным голосом воскликнул: «Горе, горе!..»И Пятый затрубил, и слышал я над бездной,Как шум от колесниц, несущихся на бой;То в небе саранча, гремя броней железнойИ крыльями треща, надвинулась грозой.Вождем ее полков был мрачный Абадонна;Дома, сады, поля и даже гладь морей, —Она покрыла все, и жалом скорпионаВысасывала кровь и мозг живых людей.И затрубил Шестой, и без числа, без мерыКогорты всадников слетаются толпойВ одеждах из огня, из пурпура и серыНа скачущих конях со львиной головой;Как в кузнице меха, их бедра раздувались,Клубился белый дым из пышущих ноздрей,Где смерч их пролетал, – там молча расстилалисьКладбища с грудами обугленных костей.Седьмой вознес трубу: он ждал, на меч склоненный,Он в солнце был одет и в радуге стоял;И две его ноги – две огненных колонны,Одной – моря, другой он земли попирал.И книгу развернув, предстал он в грозной силе.Как шум от многих вод, как рев степного льва,Звучали ангела могучие слова,И тысячи громов в ответ проговорили.Тогда мне голос был: «Я – Альфа и Омега,Начало и конец, я в мир гряду! аминь».Гряди, о Господи! Как воск, как хлопья снега,Растает пред Тобой гранит немых твердынь.Как женщина в родах, Природа среди пытокВ последний час полна смертельною тоской,И небо свернуто в один огромный свиток,И звезды падают, как осенью избытокПлодов, роняемых оливою густой.

1886

Песнь баядер

Он лежит под навесом пурпурного ложаВ бледно-розовом свете вечерних огней;Молодого чела золотистая кожаОттеняется мраком глубоких очей.Смотрит Будда, как девы проносятся в пляскеИ вино из кувшинов серебряных льют;Вызывающий взор – полон огненной ласки;Ударяя в тимпан, баядеры поют.И зовут они к радостям неги беспечнойТех, кто молод, прекрасен, могуч и богат.Но, как звон погребальный, как стон бесконечный,Переливы тимпанов для Будды звучат:«Все стремится к разрушенью —Все миры и все века,Словно близится к паденьюНеобъятная река.Все живое смерть погубит,Все, что мило, – смерть возьмет.Кто любил тебя – разлюбит,Радость призраком мелькнет.Нет спасенья? Слава, счастье,И любовь, и красота —Исчезают, как в ненастьеЯркой радуги цвета.Дух безумно к небу рвется,Плоть прикована к земле:Как пчела – в сосуде, бьетсяЧеловек в глубокой мгле!»Перед ложем царя баядеры плясали;Но для Будды звучал тот же грустный напевВ этих гимнах, что жизнь и любовь прославляли,В тихой музыке струн, в нежном голосе дев:«В цвете жизни, в блеске счастьяВкруг тебя – толпы друзей.Сколько мнимого участья,Сколько ласковых речей!Но дохнет лишь старость злая,Розы юности губя,И друзья, как волчья стая,К новой жертве убегая,Отшатнутся от тебя.Ты, отверженный богами,Будешь нищ и одинок,Как покинутый стадамиСолнцем выжженный поток.Словно дерево в пустыне,Опаленное грозой,В поздней, старческой кручинеТы поникнешь головой.И погрязнешь ты в заботе,В тине мелочных обид,Словно дряхлый слон в болоте,Всеми брошен и забыт.Что нам делать? Страсти, гореГубят тысячи людей,Как пожар – траву степей,И печаль растет, как море!Что нам делать? Меркнет ум,И толпимся мы без цели —Так испуганных газелейГонит огненный самум!»Баядеры поют про надежды и счастье,Но напрасны тимпаны и лютни гремят;Как рыдающий ветер в ночное ненастье,Песни, полные жизни, для Будды звучат:«Близок страшный день возмездья:Задрожит земля и твердь,И потушит все созвездьяТоржествующая смерть.Мир исчезнет, как зарницаВ полуночных небесах;Все, что есть, нам только снится,Вся природа – дым и прах!Наши радости – мгновенны,Как обманчивые сны,Как в пучине брызги пены,Как над морем блеск луны.Все желания, как сети,Как свеча для мотыльков:Мы кидаемся, как дети,За виденьем лживых снов.Страсти, нега, наслажденья —Никому и никогдаНе приносят утоленья,Как соленая вода...Что нам делать? Где спаситель?Как защитника найти?Бодизатва-Утешитель!Пробил час, – пора идти!В этот пламень необъятныйМук, желаний и страстейТы, как ливень благодатный,Слезы жалости пролей!..»..……………………….

1886

Дон Кихот

Шлем – надтреснутое блюдо,Щит – картонный, панцирь жалкий...В стременах висят, качаясь,Ноги тощие, как палки.Но зато как много детскойДоброты в улыбке нежной,И в лице худом и бледном —Сколько веры безмятежной.Для него хромая кляча —Конь могучий Росинанта,Эти мельничные крылья —Руки мощного гиганта.Видит он в таверне грязнойРоскошь царского чертога,Слышит в дудке свинопасаЗвук серебряного рога.Санхо Панца едет рядом;Гордый вид его серьезен:Как прилично копьеносцу,Он величествен и грозен.В красной юбке, в пятнах дегтя,Там, над кучами навоза, —Эта царственная дама —Дульцинея де Тобозо...Страстно, с юношеским жаром,Он толпе крестьян голодных,Вместо хлеба, рассыпаетПерлы мыслей благородных:«Люди добрые, ликуйте, —Наступает праздник вечный:Мир не солнцем озарится,А любовью бесконечной...Будут все равны; друг другаПерестанут ненавидеть;Ни алькады, ни бароныНе посмеют вас обидеть.Пойте, братья, гимн победный!Этот меч несет свободу,Справедливость и возмездьеУгнетенному народу!»Из приходской школы детиВыбегают, бросив книжки,И хохочут, и кидаютГрязью в рыцаря мальчишки.Аплодируя, как зритель,Жирный лавочник смеется;На крыльце своем трактирщикВесь от хохота трясется.И почтенный патер смотрит,Изумлением объятый,И громит безумье векаОн латинскою цитатой.Из окна глядит цирюльник,Он прервал свою работу,И с восторгом машет бритвой,И кричит он Дон Кихоту:«Благороднейший из смертных,Я желаю вам успеха!..»И не в силах кончить слова,Задыхается от смеха.Все довольны, все смеютсяС гордым видом превосходства.И никто в нем не заметитКрасоты и благородства.Он не чувствует, не видитНи насмешек, ни презренья:Кроткий лик его – так светел,Очи – полны вдохновенья.Смейтесь, люди, но быть может,Вы когда-нибудь поймете,Что возвышенно и святоВ этом жалком Дон Кихоте:Святы в нем – любовь и вера,Этой верою согретыВсе великие безумцы,Все пророки и поэты!

1887

Жертва

У ясных волн священной БрамапутрыПроводит дни в молитве и постеБожественный подвижник Усинара.Однажды царь небес, могучий ИндраОтшельника задумал испытать.Тогда в голубку Агни превратился,И соколом за ней помчался Индра.Но на груди подвижника святого,Увидев в нем защиту от врага,Дрожащая голубка приютилась;Он бережно покрыл ее рукойИ ласково промолвил ей: «Не бойся!»Но в тот же миг на каменный уступ —Угрюм и мрачен – сокол опустилсяИ злобно крикнул: «По какому праву,Могучий Усинара, ты дерзнулОтнять мою законную добычу?» —«Во имя милосердья и любвиТому, кто слаб, я должен дать защиту» —«Что значит милосердье и любовь?В моем гнезде голодные птенцыИ день и ночь кричат: отец, дай пищи!Лишив меня последнего куска,Старик, ты предал их голодной смерти!» —«Я дам тебе волшебные дворцыИ грудами каменьев драгоценных,И золотом осыплю я тебя, —Но, – видит Бог, – я выдать не могуГонимую, беспомощную жертву...»Он говорил и старческой рукойЛюбовно гладил белую голубку.«Нет, Усинара, – грозно молвил сокол, —К чему мне золото, к чему дворцы:Я не отдам за них моей добычи.Смерть – побежденным, сильным – торжество, —Таков закон природы беспощадный.Я голоден, не мучь меня, старик...Мне надо теплого живого мяса!Я требую, чтоб ты мне возвратилКусок, моей добыче равный весом.И если ты не хочешь, чтоб погиблаИная жертва – мяса для меняИз собственной груди ты должен вырвать».Но ласково морщинистой рукойОтшельник гладил белую голубку,Потом взглянул на сокола, и жалостьКо всем живым, ко всем, кого томитНужда и голод, жалость кротким светомЗажглась в его божественных очах,Задумчивых и бесконечно добрых.Он тихо молвил соколу: «Ты прав».И острый нож он в грудь себе вонзил,И вырезал кусок живого мяса,И бросил соколу взамен добычи.Но тот сказал: «Мы смерим на весах,Чтоб был кусок голубке равен весом».И повелел отшельник, и пред нимЯвился рой духов его служебных.Тяжелые огромные весыОни к скале гранитной прицепили,И на одну из чашек голубь сел,И на другую бросил УсинараКусок кровавый собственного тела.Но чаша с голубем не поднялась.Еще кусок он вырезал и бросил,Потом еще, еще... и кровь струилась,И не было на нем живого места:Срывал он тело с бедер, с плеч, с грудиИ все кидал, кидал на эту чашу,Что неподвижно в воздухе висела.Вся плоть его – зияющая рана,Под ней в крови кой-где белеет кость,А между тем в очах глубоко ясных —Все та же необъятная любовь.Он подошел к весам и покачнулся,И навзничь грохнулся, но среди мукОн упрекал себя за эту слабость,Он говорил: «Позор, позор тебе,О жалкое, бессмысленное тело!..Иль мало я учил тебя страдать,Томил постом, сушил полдневным зноем...Вперед, скорей, – конец твой недалек:Еще одно последнее усилье!..»Из лужи крови бодро он поднялся,Приблизился к весам и в них вошел,И чаша опустилась до земли,И радостно к лазуревому небуСпасенная голубка вознеслась.Вздохнул он и промолвил: «Как я счастлив!..»И бледное прекрасное челоБезоблачным блаженством просияло.

1886

Аллах и Демон

(мусульманское предание)

...В начале не было ни солнца, ни планет,И над вселенною от края и до края,Как вечная заря, могучий ровный светБез тени, без лучей горел, не угасая.Как пыль разбитых волн, как смерч, как ураганНад миллионами теснились миллионыБесплотных ангелов, и в светлый океанИх огнекрылые сливались легионы.Как в бурю грозный гул взволнованных лесов,Гремело: «Свят, свят, свят!» – со всех концов вселенной,И бездны вторили той песне вдохновенной.Но вдруг над сонмами сияющих духовПромчалась весть о том, что в недрах ночи темнойЗадумал Бог создать какой-то мир огромный,Каких-то маленьких, страдающих людей, —Страдающих... увы, как мрачно, как сурово,Каким предчувствием неведомых скорбейНа небе в первый раз звучало это слово!..С поникшей головой, с покорностью в очах,Полны томительным отчаяньем и страхом,Безмолвно ангелы стояли пред Аллахом.Когда же издали в испуганных рядахБлагоговейное промчалось: «Аллилуйя!»Так стыдно в этот миг, так больно стало мне,Что на Всевышнего восстал я, негодуя,И ропот мой пред ним раздался в тишине;Я видел в будущем обиды и страданьяВсех этих трепетных, беспомощных людей,Я понял их печаль, я слышал их рыданья, —И пламя жалости зажглось в груди моей.Любовь великая мне сердце наполняла,Любовь меня звала, – и я покорно шел,На Всемогущего я рать мою повелЗа мир, за бедный мир, и битва запылала...И дрогнул в небесах сияющий престол —Я говорил себе: отдам я жизнь мою,Но жалкий мир людей создать я не позволюИ человечество пред Богом отстою!О пусть я ныне пал, низверженный громами,Пускай тройная цепь гнетет меня к землеИ грудь изрезана глубокими рубцами,И выжжено клеймо проклятья на челе, —Еще мой гордый дух в борьбе не утомился,Еще горит во мне великая любовь,И будущность – за мной, и я воскресну вновь, —Я пал, но не сражен, я пал, но не смирился!Не я ли пробудил могучий гнев в сердцах,Не я ли в них зажег мятежный дух свободы?Под знаменем моим сбираются народы:Я цепи их разбил, – и мир в моих руках!Придите же ко мне, страдающие братья, —И я утешу вас, и на груди моейНайдете вы приют от Божьего проклятья:Придите все ко мне, – я заключу в объятьяМоих измученных, обиженных детей!Восстаньте, племена, как волны пред грозою,Как тучи темные, наполним мы весь мир,Необозримою, бесчисленной толпоюПокроем небеса и омрачим эфир.Так много будет нас, что крики, вопли, стоныВсе гимны ангелов на небе заглушат, —И язвы грешников им воздух отравят,И в черной копоти померкнут их короны.Дождемся, наконец, мы радостного дня:И задрожит Аллах, и разобьет скрижали,Поймет, что за любовь, за правду мы восстали,И он простит людей, и он простит меня.Как будут там, в раю, блаженны наши слезы,Там братья-ангелы придут нас обниматьИ кровь из наших ран с любовью вытиратьКраями светлых риз, и пурпурные розыС блестящих облаков на грешников кидать.Как утренняя тень, исчезнет наше горе,И небо, и земля тогда сольются вновьВ одну великую безгрешную любовь,Как в необъятное сияющее море...

1886