В дельте Лены

Ветер всё ещё дует с такой силой, что ни человек, ни собака не могут противостоять ему. Сегодня я вышел на улицу просто для того, чтобы поэкспериментировать и посмотреть, можно ли там стоять —хотя бы держась за что-нибудь. На самом деле я просто ничего не мог различить в плотном потоке бешено несущегося снега и мелких льдинок. Ничего не оставалось делать, как встать на четвереньки, вернуться к снежным ступенькам и нырнуть обратно в хижину. Туземцы не позволяют никому из нас выходить в одиночку, а настаивают на том, чтобы идти с кем-нибудь из своих. В Японии я был свидетелем тайфуна, когда анемометры на трёх кораблях показывали девяносто девять, сто одну и сто три мили в час соответственно; когда разрушались непрочные здания, суда срывало с якорей, а повозки рикшей швыряло ветром, как ивовые корзины, – и всё же я мог стоять на ногах, а тайфун в его самом худшем проявлении был лишь слабым подобием этого неукротимого Борея. Грозы совершенно неизвестны в Северном Ледовитом океане и в приполярной области северное сияние является единственной формой проявления электричества в атмосфере. Тогда возникает вопрос: почему сияние, а не вспышки молний, сопровождаемые раскатами грома, как на экваторе?

Чтобы вызвать обычные атмосферные явления, необходим перенос тепла в атмосфере. Возможно, тогда отсутствие гроз в полярных регионах можно объяснить недостатком тепла, – или может быть так, что толстый изолирующий слой льда и снега препятствует разрядам электрического тока? А если бы атмосфера была теплее, полярное сияние сопровождалось бы яркими молниями?[104]

2 марта. – Буря становится ещё хуже. Снег завалил входную дверь нашей хижины, и целые сутки ни у кого не хватило смелости высунуть наружу хотя бы нос. Я уже отчаялся сделать что-либо, кроме как ждать перемены погоды. Нам повезло в одном – в хижине нет детей. Хотя жена Николая продолжает изливать свою материнскую любовь на своего сына Афанасия, вполне уже взрослого молодого человека, которого она родила своему первому мужу. Она сажает его к себе на колени, обнимает и ласкает, вытирает нос и вообще заботится о нём, как будто ему года четыре. Афанасий – хороший мальчик и помогает своей матери носить дрова, лёд и т.д. На женщину возлагается обязанность дрессировки молодых собак, и каждый день в течение четырёх-пяти часов перед ней выстраивается полдюжины щенков, у каждого из которых вокруг шеи повязан ремешок, привязанный к палке длиной фут с небольшим, которая, в свою очередь, прикреплена к краю низкой скамейки. Результатом этого является то, что собаку постоянно заставляют тянуть только вперёд, ибо, если она пытается пятиться назад, палка вонзается ей в шею и напоминает, что лучше этого не делать. Домашняя собака обычно помогает держать детей в относительной чистоте, вылизывая их. Так или иначе, я предпочёл бы спать в сугробе, чем в хижине, полной маленьких детей.

Иннокентий Шумилов должен был приехать уже несколько дней назад, чтобы доставить нас в Хас-Хата, но он, очевидно, пережидает шторм в Кумах-Сурте или в какой-нибудь поварне по пути. У меня достаточно собак для поездки в Хас-Хата или Матвей, но в деревне нет человека, знакомого с этой дорогой, и потом, нам также может потребоваться перевезти большой запас рыбы, чтобы пережидать затянувшуюся плохую погоду, так что я должен остаться и ждать здесь больше собачьих упряжек и проводников. У нас закончились оленина и хлеб, но есть много рыбы и соли, так что мы живём намного лучше, чем пять месяцев назад здесь же. Туземцы, которые месяцами живут без хлеба, выпрашивали понемногу, а я оказался несколько более щедрым, чем следовало, если бы знал насколько мы здесь задержимся. Вот и Кузьма просил у меня совсем немного на ужин, а я дал ему столько, что хватило бы на дюжину едоков.

«Рыжий чёрт» Ефим Копылов квартирует в хижине Николая, живёт в углу и спит на полу. По нашему прибытию он сразу же стал как бы дворецким Ипатьева, капитана Грёнбека и меня. Он упрашивал меня взять его на службу в качестве разнорабочего, на что в конце концов я согласился, с жалованьем пятнадцать рублей в месяц. Он заботится обо всех наших нуждах, готовит нам рыбу и чай и показал себя действительно очень полезным. (Потом я взял его с собой на северо-запад, затем снова в Быково и, наконец, с разрешения генерала Черняева, в Якутск, где он, потеряв голову, попал в передрягу и, соответственно, в кутузку.) Больше всего я беспокоюсь о Бартлетте и его людях, потому что они находятся на краю совершенно бесплодной местности, хотя примерно в семидесяти верстах к западу от них есть приличного размера деревня[105], где Константин Мухоплёв может раздобыть провизию.

3 марта. – Собачьи упряжки, которые я отправил в Кумах-Сурт, вернулись сегодня, потерпев неудачу в попытке достичь этой точки. Им удалось добраться до первой поварни, расположенной в сорока верстах от Зимовьелаха, но по дороге в Тас-Ары[106] они заблудились и пережили ужасные испытания. Четыре их собаки погибли, некоторые были брошены, а других привезли обратно на санях в беспомощном состоянии. Вожак Спиридона, молодой и хорошо обученный пёс, стоящий семьдесят пять рублей, находился среди погибших, и старик был безутешен. Сами туземцы в плачевном состоянии, у них сильно обморожены лица, руки и ноги. Они сбились с пути сперва по дороге туда, а потом и обратно, и я едва ли смогу убедить их пойти снова, пока не установится погода. Две упряжки ещё не вернулись, но вернувшиеся уверены, что с ними всё хорошо. Из-за этой неудачи Бартлетт и его люди вынуждены оставаться в Кумах-Сурте, а мы оказались втянуты в дополнительные расходы и задержки.

Теперь я беспокоюсь, что отряды, которые я отправил в Матвей, также вернутся ни с чем. Обеспечить здесь любую перевозку – чертовски сложная задача, поскольку недостаточно иметь даже самых лучших собак и оленей, а лучшего средства передвижения в этих диких местах нет. Оленьи упряжки, которые привезли нас в Зимовьелах, сегодня отправились в Кумах-Сурт. Они не могли привезти нам никакой рыбы, но пообещали отдать Бартлетту шестьдесят своих, которые будут возвращены им из тех ста пятидесяти, которые я всё пытаюсь ему доставить. Смею заметить, что некоторые из кабинетных арктических путешественников и критиков, которые не приближались к этим местам ближе трёх тысяч миль, зададутся конечно же вопросом, почему этот дурак сидел там и ничего не делал? – да, если бы только они здесь оказались – я бы посмотрел, как бы они обделались! Сотня рыб – это приличный груз, да ещё надо везти с собой рыбу в качестве еды для собак и погонщиков, хотя эта проблема частично решается запасами, заранее сделанными вдоль дороги.

День был сравнительно погожий, если не считать порывистого ветра.

4 марта. – Неожиданно наступила хорошая погода, но через несколько часов так же неожиданно куда-то исчезла. Ветер снова дует, и, кажется, ещё сильнее. Я легко прошёл триста ярдов по ветру снять показания приборов, но с величайшим трудом вернулся обратно – это торнадо превосходит всё, что я когда-либо видел. Один из возвратившихся туземцев зашёл сегодня ко мне и рассказал незавидную историю своих страданий. Впрочем, лицо и руки бедняги без всяких слов свидетельствуют о жестокости местного климата. Его скулы – две сплошные раны, а опухший нос багровый, как свёкла. Он больше не хочет никуда ездить до весны, и я его понимаю. Одна из собак, брошенная на дороге, прошлой ночью пришла обратно в деревню и умерла. Это всё большие потери для туземцев, и, главное – совершенно напрасные, так как в соответствии с контрактом они должны были получить оплату, только если доставят грузы до места назначения. Теперь у нас остались последние буханки хлеба, и наша ежедневная еда – варёная рыба, очень вкусная, когда нет ничего другого.

Сегодня я был свидетелем как делили деньги, полученные за упряжку из одиннадцати собак, три местных жителя, которым принадлежали соответственно три, пять и шесть собак. К тому же тот, у кого было три собаки, предоставил свои услуги в качестве погонщика, а владелец пяти животных предоставил корм для собак. Таким образом возникла финансовая проблема, представлявшая для туземцев немалую сложность, и вот как они её решили. Они положили на стол столько палочек, сколько было собак (одиннадцать), а тот, который был погонщиком, прибавил к своим ещё три. Затем они разделили между собой деньги в соответствии с количеством палочек у каждого, а потом каждый рассчитался с человеком, предоставивший корм для собак по его цене, в соответствии с долей каждого в упряжке: три, пять и шесть.

5 марта. – Ветер повернул на восток – несомненно, это перемена к лучшему. Приехал из Ары Василий Кулгах и привёз с собой трёх человек с Длинного острова[107], что недалеко от Оленёкской протоки, и проводника на реку Омолой. Первые будут выступать, если мне понадобится, в качестве погонщиков и проводников до Оленька, а другого, тунгуса, я могу найти здесь, когда захочу.

Две упряжки, с которыми я послал рыбу в Матвей, очевидно, добрались до цели, так как не вернулись в Ары, поэтому я могу надеяться, что они находятся сейчас на пути в Кумах-Сурт. Другие упряжки всё ещё здесь, но если ветер будет попутный, то есть с востока, то они предпримут ещё одну попытку. Положение наше здесь незавидное – мой отряд из трёх человек и якуты расквартированы в хижине размером двадцать на двадцать футов. И запахи, и зрелище – не из приятных!.. И всё же мы укрыты от непогоды, что для нас сейчас как благословение Божье! А если учесть, что каждый день мы пьём чай с варёной рыбой, то мы вполне довольны!

Если погода останется такой же, нам придётся туго. У меня есть пять собачьих упряжек, готовых для нашей поездки в Хас-Хата, но, кроме рыбы для собак, я могу взять с собой только пятьдесят штук для нас самих. Ветер постепенно стихает, и туземцы собираются покормить своих собак, чтобы утром отправиться в Кумах-Сурт. Это главная причина наших задержек: туземцы не кормят собак до тех пор, пока не прояснится погода, а после кормёжки могут отправиться в путь только через двенадцать часов, при условии, опять же, что погода не ухудшилась. В противном случае оказывается, что пока собаки переваривали свою пищу, эти двенадцать часов теряются зря, запасы рыбы истощаются, собаки сыты, но никто никуда не поехал.

6 марта. – Сегодня утром лёгкий восточный ветер со снегом. Погонщики предложили ехать до балагана Спиридона в Ары, в десяти верстах к северу; и, наконец, когда мы тронулись в путь в 11.20 утра, было уже светло, но довольно холодно.

Ямщики настаивают на том, чтобы остаться здесь на ночь, чтобы покормить собак, а завтра рано утром отправиться в Чолбогой, что в семидесяти верстах, куда они надеются добраться до рассвета. Там есть несколько туземцев из Северного Булуна, которые приехали по вызову исправника, чтобы помочь мне в перевозке рыбы и груза. Они сообщают о голоде в Северном Булуне, а их обморожения свидетельствуют об ужасной непогоде, которая настигла их в пути, к несчастью – вдали от каких-нибудь убежищ.

Мы остановились в хижине старого Спиридона, а в деревне я встретил жену и внуков Василия Кулгаха и дал им немного чая. Здесь было большое количество рыбы, но вся она была уже продана тем купцам. Сегодня в пути нам пришлось пробежать около часа, и у меня сильно заболели ноги из-за влажных носков из оленьей кожи – я несколько часов ходил в них дома, и, как следствие, они так замёрзли в дороге, что, когда мы прибыли сюда, мои ноги были покрыты волдырями.

7 марта. – Наш отряд, состоящий из Ипатьева, капитана Грёнбека, Ефима, меня и пяти погонщиков, выехал из Ары сегодня утром около семи часов. Взяв курс на северо-запад, мы достигли Чолбогоя, состоящего из трёх полуразрушенных хижин, примерно в два часа дня.

На четвёртом-пятом часу пути я спросил Василия, чтобы запомнить направление, а затем отметить его на карте, как далеко и в каком направлении находится Баркин. Расстояние, по его словам, составляло сорок вёрст[108]; а, чтобы указать направление, он положил на снег свой остол, чтобы я мог проверить курс по компасу. Туземцы обладают прекрасным чувством местности и способны одинаково хорошо им пользоваться как при солнечном, так и при лунном свете или даже самой тёмной ночью. Они сбиваются с пути только в пургу, когда снег кружится вокруг облаками. Я много раз, просто чтобы проверить их способности, просил их показать мне север-запад или какое-либо другое направление, и они всегда точно указывали его, а мой компас неизменно подтверждал их правоту.

Старый Василий с удовольствием демонстрирует эту свою способность. Он выучил слово «компас» и, постукивая себя по голове, со смехом говорит мне: «Компас голова!». И когда я спросил его, в каком направлении Баркин, он указал своим остолом на восток-тень-север и сказал: «байхал» (море). Таким образом, теперь у меня есть основные точки дельты, обозначенные на моей карте как можно точно, и я могу приблизительно обозначить положение всех деревень и хижин, а также маршруты всех моих перемещений. Конечно, есть некоторые неточности; так как, спрашивая разных погонщиков, как далеко до какого-нибудь места, они отвечали, например, «пятьдесят вёрст», если собаки были хорошими, а если плохими, то «семьдесят» или даже «девяносто вёрст». Тем не менее я научился определять расстояния по движению и другим признакам и отмечал их на карте соответственно.

8 марта. – В девять утра, когда мы снова тронулись в путь, было ясно и холодно.

К югу от Чолбогоя проходит небольшой гряда отдельно стоящих холмов, по виду мало чем отличающихся от предгорий южного горного хребта. Они находятся на расстоянии от пяти до десяти миль от большого залива, так называемой «губы», и, хотя погода была ясной, они скрывались в густой дымке, которую сибиряки называют «ледяным туманом».

Мы провели ужасную ночь в поварне – холодную и дымную. Спать в дырявой хижине ещё хуже, чем в сугробе или на санях, потому что холодный ветер дует изо всех щелей, как из кузнечных мехов. Мы всё утро ехали на запад и к двум часам дня достигли Турканаха, где рассчитывали провести ночь. Когда мы подъезжали к деревне, я с удивлением (мы знали, что тут никого не должно быть) увидел, что из одной из трёх хижин поднимается дым. Наши собаки, как обычно, бросились вперёд с оглушительным лаем, но никто не вышел из хижины, чтобы поприветствовать нас. Тогда Капитон, один из наших ямщиков, заполз на четвереньках внутрь, но тут же выскочил назад, ужасно испуганный, повторяя что-то вроде «помри» и «пропали», из чего я сделал вывод, что внутри были мёртвые или умирающие люди. Пока он объяснял Ипатьеву, я увидел, как из хижины появилось хромое и согнутое в три погибели жалкое существо, кое-как прикрытое оленьей шкурой. Оно жалобно стонало, обмороженное лицо и руки его распухли, и с минуту я не мог определить, мужчина это или женщина. Опираясь на длинный посох, кланяясь, крестясь и ударяя себя в грудь, существо, наконец, проговорило: «Драсти, драсти!»

Мы обнаружили, что это был мужчина, и исправник, успокоив его, поинтересовался что произошло. Он позвал нас в хижину, заверив, что внутри нет мёртвых, потому что у туземцев никому не разрешается входить в хижины умерших, кроме родственников покойного, и даже они после этого на тридцать дней бывают изолированы от остальной общины. Забравшись в хижину, мы обнаружили, что в ней живут шестеро – старик со старухой, их сын с женой и двое детей: девочка лет четырнадцати-пятнадцати и ребёнок нескольких лет. Их стоны были душераздирающими, все они были искалечены от обморожения. Полуслепой дедушка сидел в углу, раскачиваясь взад-вперёд, его пожилая супруга, едва способная поднять голову, держала у огня ребёнка и растирала его почти безжизненное тело. Мать, голова которой была покрыта оленьей шкурой, сидела на одной из коек и выла от боли; а девушка судорожно плакала, обхватив руками шею матери.

Вскоре мы выслушали печальную историю из уст несчастного отца семейства, он рассказал нам, что в западной части Дельты свирепствует голод, что до него дошли слухи, что на Быковом Мысу много рыбы, и тогда он сам, отец и мать, его жена и их пятеро детей попытались пройти пешком от острова Длинный, в устье Оленёкской протоки, до Быково с небольшой упряжкой из пяти собак, несущей их скарб. Восемь суток они шли через жестокий шторм, неоднократно сбиваясь с пути; трое их детей умерли от холода и голода и были похоронены в снегу; после чего им наконец удалось добраться до этой хижины, где они живут уже более недели на сыромятной коже от своей одежды и снаряжения. Они слишком слабы, чтобы охотиться и собирать дрова, поэтому сожгли всё, что могли, из внутренней обстановки хижины. Тут Капитон сорвался с места, в мгновение ока сбросил груз со своих саней и вскоре приехал с охапкой дров. Тем временем вскипел для них наш чайник и, оставив себе рыбы только чтобы нам дойти до Хас-Хата, я отдал остальное несчастной семье, закопав рыбу в снегу возле хижины. Я также дал им чаю и велел оставаться на месте и ждать, пока наши упряжки, возвращающиеся в Быково за рыбой, не заберут их в Ары, куда они и направлялись. Конечно, они были очень рады такому исходу их несчастий. Я думаю, что вся жизнь таких бедняков – это непрерывная череда бедствий и избавлений от них, они кочуют с места на место в поисках самого необходимого для своего выживания, но не всегда находят его.

Когда мы таким образом несколько облегчили их страдания, мы отправились в следующую поварню, которых в этой местности очень много, и летом она густо населена. Сегодня, когда мы ехали, старый Василий указал на восток и сказал: «Буор-Хая!» – имея в виду не большой мыс, носящий это название, а Малый Буор-Хая, точку, где мы встретил трёх туземцев на лодках. Василий рассказал исправнику всё о нашей встрече и о том, как он отвёз нас в Зимовьелах. И вот я еду по тому же пути, по которому меня отговаривали следовать прошлой осенью. А если бы я смог тогда выбраться – возможно, встретил бы своих товарищей по первому куттеру – кто знает?

Мы прибыли в Ордоно[109] в три часа дня и остановимся здесь на ночь. Василий говорит, что Матвей находится в пятидесяти верстах к юго-западу или западу-юго-западу, а Кувина – в пятидесяти верстах к северо-западу; поэтому мы пойдём к последней, так как она находится недалеко от Хас-Хара. Теперь возникает вопрос: где Бартлетт и сани с провизией? Туземцы сказали мне сегодня, что две упряжки, которые я отправил в Матвей с рыбой, из-за непогоды постоянно останавливались и съели половину рыбы Бартлетта, прежде чем достигли Матвея, а затем были вынуждены взять другую половину с собой в дорогу до Кумах-Сурта. Это действительно неприятная новость, потому что, если Бартлетт задержится с перевозкой провизии, моему отряду не хватит продовольствия. У нас нет ничего съестного, кроме чая и рыбы, и этих припасов только на пару дней.

9 марта. – Хороший ночной отдых в поварне Ордоно. Хотя бы потому, что ночью нам было всего лишь холодно, а позапрошлой ночью мы просто замерзали. Рано отправившись в путь, мы взяли курс на северо-запад. Когда мы отъехали примерно две мили от Ордоно, то миновали высокий остров, который иногда ошибочно принимают за остров Столб[110]. Наш курс лежал далеко к северу, так что мы не видели самого о. Столб, и к тому же сильная позёмка совершенно скрывала из виду горный хребет на юге. Мы миновали Кувину, пройдя примерно в четырёх верстах к северу от неё; она даже была видна, но туземцы хотели непременно добраться до Хас-Хата, а у меня не было желания сдерживать их похвальное честолюбие. Здесь мы расквартировались в двух жалких поварнях и двух чумах, которые бы лучше подошли для хранения рыбы или чего подобного.

День был ясный и морозный, с лёгким ветерком с юго-востока.

10 марта. – В Хас-Хата. Наша юрта – просто «дворец» какой-то, особенно по размерам – десять на десять футов и четыре фута в высоту! В ней нет ни камина, ни двери. Дыру для дыма мы накроем оленьей шкурой, а дверь сделаем завтра. Дым от костра в центре нашего жилища ест глаза, лицам жарко, а ноги мёрзнут. Всё ужасно, поверьте…

Вот полная опись наших припасов: десять рыб, ни чая, ни сахара, ни соли, ни хлеба. Я отправил одну собачью упряжку в Северный Булун за Иннокентием Шумиловым и всеми собаками в этой деревне, а Ипатьев издал приказ местным жителям по всей Дельте отправить сюда всех своих собак. Я ожидаю двести рыб завтра, если упряжки выполнят моё распоряжение; и, если мы хотим остаться в этой хижине, я должен придумать какой-нибудь дымоход, иначе задохнусь до смерти.

11 марта. – У нас закончилась рыба – закончилась вообще вся еда, и нам абсолютно нечего есть. Если наша провизия не прибудет вовремя, я пошлю «Рыжего Чёрта» Ефима в Хойгуолах или Северный Булун за помощью. У нас не осталось пригодных собак, так что ему придётся идти пешком – не очень большое расстояние, при условии, что он не заблудится.

12 марта. – Ясно, с сильным холодным ветром, дующим с юга. Этим утром я собирался отправить Ефима в Северный Булун; поэтому подготовил его: одолжил ему компас и проинструктировал, как им пользоваться. Он бывал в Северном Булуне, но ездил туда с туземцами. Какой-либо «дороги» туда нет, есть просто некий непроторённый путь между двумя точками, и Ефим может распознать ориентиры на этом пути, а может и не распознать. Кажется, ему не очень хотелось идти, но что тогда нам оставалось делать?

Прежде чем он ушёл, мы все поднялись на крышу хижины и внимательно оглядели обширной снежное пространство на юге, надеясь в последний момент увидеть приближающуюся помощь. Ничего там не увидев и не услышав, мы обратили наши взоры на север. Глядя в том направлении, мне показалось, что я увидел во́рона, пролетевшего над снежной грядой и исчезнувшего в низине. Я сказал об этом спутникам, и мы все вместе стали пристально вглядываться и ждать, не появится ли ворон снова. Внезапно нечто тёмное, похожее на извивающуюся змею, показалось в низине и стало приближаться к нам. Это была собачья упряжка – мы хором закричали и вскоре услышали ответный лай собак. Наконец-то! Мы почувствовали облегчение; мы ещё не знали, много ли провизии они нам везли, но это было хоть что-то, хоть какая-то еда… хоть надежда на неё! Мы заползли обратно в хижину погреться и вскоре вышли снова, чтобы посмотреть, насколько близко подъехали упряжки.

И тут, к нашему удивлению и радости, мы услышали лай собак ещё и с востока, и через некоторое время увидели вереницу саней с провизией, то исчезающую, то появляющуюся между снежных холмов.

Упряжки из Северного Булуна прибыли первыми. Их пять, и управляют ими мои старые друзья: Иннокентий Шумилов, Георгий Николаев, Старый Николай, Молодой Кирик и Старый Кирик. У последнего было полтуши оленины, которые я сразу же купил и распорядился приготовить часть её для нас на предстоящий ужин. Примерно через час прибыл продовольственный отряд с Бартлеттом, Ниндеманом, Калинкиным, Бобоковым, четой Портнягиных и пятью погонщиками. Все со следами обморожений и голодные, но тем не менее весёлые. Поскольку оленей нельзя было взять с собой из-за собак, Бартлетт убил их столько, сколько мог увезти; кроме того, приехал Василий Кулгах с сыном, доставив пару упряжек с рыбой, так что теперь у нас было полно еды. Теперь у меня сто двадцать пять скулящих на привязи собак и двадцать человек, которых надо кормить. Я нанял в качестве погонщиков собак Георгия Николаева и Иннокентия Шумилова и три хорошо подобранные упряжки. Одну из них мне придётся отправить с Ефимом и Константином в Кумах-Сурт, чтобы подготовить ещё оленей на будущее. Бартлетт не смог взять с собой хлеб, и я уже отправил за ним упряжки. Рыба, которую я отправлял в Матвей, была съедена в пути погонщиками и собаками, поэтому я пошлю за дополнительной для наших поисковых отрядов и для упряжек, курсирующих отсюда до Булуна. Бартлетт потерял по дороге мешок со сто двадцатью фунтами кускового сахара, но надеется, что он будет найден, так как он сразу же послал погонщиков, с чьих саней он пропал, найти мешок под страхом наказания; ибо это знакомый трюк, который ямщики не стесняются практиковать на излишне доверчивых. Также Калинкин потерял кое-что из своей одежды.

Бартлетт, действуя согласно полученному приказу, выехал вовремя и вопреки протестам туземцев, старосты и казачьего командира. По его словам, когда они отправлялись в путь, был ужасный шторм, а сани были тяжело нагружены, и олени с трудом могли идти по глубокому снегу. Из-за обычных в таких путешествиях задержек Бартлетт вырвался вперёд всех вместо того, чтобы держаться сзади, и тем временем последние в очереди упряжки начали застревать в глубоком снегу и рваться в упряжи, съехали с пути, взбежали на берег и убежали в лес, опрокидывая сани и рассыпая на бегу поклажу. Как только это обнаружили, в погоню за беглецами была послана одна из упряжек, которая нашла беглецов лежащими в снегу, с санями, основательно застрявшими среди деревьев. Затем, собрав, наконец, упряжки вместе, они заночевали в новом жилище Кузьмы, недалеко от Эекита, а на следующий день продолжили путешествие без особых задержек до Кумах-Сурта, где дождались прибытия наших долгожданных собачьих упряжек. Они провели не одну ночь в снегу, и вместе со всеми миссис Портнягина. Она всегда бодра и весела и хорошо справляется с готовкой нашей пищи, тем более, что меню её довольно незатейливое: варёная или жареная рыба, да оленина, тоже варёная или жареная, а жарится она прямо на углях.