Зов из глубины веков

Герман все это время смотрел на даму и с нежностью во взгляде улыбался ей. Наверное, ему в жизни улыбнулась сама фортуна, так как у него была такая прекрасная жена, с которой он счастливо жил в тихом укромном местечке у озера.

– Геша, ты не представишь нас? Я не знала, что у нас сегодня будут гости, – сказала она, поднявшись на веранду и обращая взгляд на Германа.

– К нам случайно забрел паломник из монастыря, – начал говорить Герман, показывая обеими руками на меня. – Его зовут Альберт. Альберт это Инна. Я называю ее ласково Инюша, потому что горячо люблю ее.

– Очень приятно, – промолвил я, кивнув головой Инне.

– Взаимно, – ответила Инна и поставила свою корзину с грибами на столик. – Геша, зачем ты опять устраиваешь спектакль? Не нужно рассказывать каждому встречному, как ты меня любишь.

– Не переживай. Он не вор, – подшутил Герман надо мной. – По крайней мере, пока у нас еще ничего не пропало.

Улавливая иронию Германа, я все же немного смутился и криво улыбнулся Инне, показывая тем самым, что я не против, когда меня незатейливо выставляют шутом.

– Геша, ну ты и юморист, – ответила Инна и положила руку на плечо Германа, опираясь на него. По всему этому было видно, что ей очень даже нравилось, когда Герман травит разные шуточки, хотя внешне она пыталась казаться серьезной и невозмутимой. В Инне чувствовался тот же задор в характере, что и у Германа, поэтому я сразу выявил, что они очень подходят друг другу и горячо любят друг друга.

– Инюша мы разговорились с Альбертом и поняли, что между нами нет абсолютно никаких разногласий во взглядах, и что мы очень близки между собой интеллектуально.

– Правда? – спросила Инна, повернув голову прямо напротив лица Германа. – У тебя с кем-то нет разногласий во взглядах? Как такое может быть?

– Да. Это так, – сказал Герман и с непринужденностью чмокнул Инну в щечку.

– А как вы здесь оказались Альберт? Собирали грибы? – спросила Инна, рассматривая мою корзину.

– Да. Точно, – ответил я.

– Давайте выпьем чаю. У нас гость, – произнес Герман, обняв одной рукой Инну, а другой, указав на дом.

– Хорошо. Сейчас приготовлю, – проговорила Инна, собираясь уходить.

– Извините, но я пойду, – ответил я, робея. – Мне как-то неловко беспокоить вас.

– Как? Давайте выпьем по чашечке чая. Это то, что надо в жаркую летнюю погоду. Мы пьем китайский качественный чай, – заговорил суетливо Герман.

– Нет. Я лучше пойду. Давайте завтра? – спросил я с неожиданностью для себя самого.

– Ну ладно. Давайте завтра. Приходите Альберт. Я буду ждать вас, – сказал Герман, подойдя ко мне.

– А почему у вас так мало грибов? – спросила Инна, заглядывая в мою корзину.

– Да. Я не особо удачно сходил за грибами.

– Давайте я поделюсь своим сбором и отложу вам немного. У меня полная корзина.

– Спасибо. Я не откажусь от вашего предложения, – выговорил я с радостью.

Инна переложила немного белых грибов из своей корзины в мою.

– Я очень благодарен вам Герман. Спасибо за чудесную беседу. Буду рад еще раз с вами встретиться, – сказал я, уходя.

– Приходите завтра в обед, – продолжил Герман. – Я все подготовлю для нашей культурной рыбалки.

– Хорошо. Я понял. Приду.

– Идите по этой грунтовой дороге, которая начинается за домом, – начала говорить Инна. – Вы пройдете около километра и дойдете до коттеджного сектора. Там выйдите на шоссе и по нему доберетесь до монастыря.

– Спасибо. До свидания, – ответил я и быстрым шагом направился в обратную дорогу.

Глава восьмая

Ночной мрак неторопливо рассеивался и все повсеместно окружалось темно-сизым ореолом, принимая свои природные естественные очертания.

Я расслабленно стоял у окна и дышал прохладным свежим воздухом. Было безветренно и необычно тихо, так, что даже жужжание комаров где-то поблизости от меня звучало пугающе сильно.

Я спал очень мало, так как после встречи с Германом у меня осталось неизгладимое впечатление. Волнительное состояние и бесконечные думы прогоняли мой сон. До самой ночи я вспоминал детали моего знакомства с Германом, нашу беседу. Я осмыслял, анализировал мировоззрение Германа, поразившее меня своей особенной непредвзятой многогранностью. Казалось, что он открыл мне глаза на многие туманные для меня вопросы относительно религии и веры. Я нашел то, что искал у чудного мудреца-ученого, а не здесь в монастыре.

Теперь же, после общения с Германом мне не терпелось поговорить и с отцом Димитрием. Меня привлекла идея обсудить с ним эту тему о мифе в религии и узнать, что он думает по этому поводу сам. Несмотря на наши разногласия и противоречия в отношениях, я хотел с ним поладить и устранить все препоны между нами. Собравшись духом и уверившись в себе, я посчитал, что теперь точно готов заключить между нами духовный союз.

С таким оптимистичным настроем спозаранку я пришел в игуменский корпус. Я хотел поговорить с отцом Димитрием до начала его проповедей в библиотеке, и поэтому быстрым шагом направился к его кабинету.

Дверь была открыта. Отец Димитрий сидел за своим столом, и просматривал раскрытые перед ним книги. Услышав мои шаги, он поднял голову и взглянул на меня.

– Да. Что вы хотели?

– Отец Димитрий я хотел с вами поговорить на одну важную тему, которая меня беспокоит.

– Вот как.

– Извините, если я отвлекаю вас.

– Ничего страшного. Если вы пришли, то значит, вам есть что сказать мне.

– Да. Это займет совсем немного времени.

– Ну что ж. Давайте поговорим, – сказал отец Димитрий, отодвинувшись от стола.

Я обрадовался настрою игумена и быстро сел на свободный стул.

– Я многое думал о том, что вы говорили о церковных догматах на ваших беседах, – заговорил я важным тоном. – И у меня возникли определенные трудности в понимании догмата о Боге Творце. Вернее, я для себя решил эти трудности, но это не совсем идет вровень с вероучением. Поэтому это для меня какой-то камень преткновения.

– И что же вы решили для себя? Скажите.

– Отец Димитрий дело в том, что сначала я сомневался в этом, но потом укрепился в таком понимании этого догмата. Но мне важно знать, как это будет восприниматься вами. Дело в том, что я не могу опираться на догмат о Боге Творце, как на безусловную истину. Вот что меня беспокоит. Я не могу этого сделать, так как научное знание в этой ситуации кажется мне более оправданным.

– Интересно, – начал говорить, кивая головой, отец Димитрий. – Научное знание необходимо в жизни во многих случаях. Я не понимаю только, для чего научное знание вам необходимо в понимании догмата о Боге Творце? Это истина, которая заложена в самом Священном Писании, и которую Священное Предание всегда бережно хранило.

– Да. Но я объясню, что имею в виду. Я ясно понял, что для меня вера принадлежит только внутреннему миру человека. Она никаким образом не касается мира природного. Больше того. Я отчетливо уяснил, что считать Бога Творцом в современном мире просто противоречиво. Это же миф! Мифологическое представление прошлого. Люди всегда создавали мифы, которыми до сих пор и живут. Ветхий Завет и отличается от Нового Завета тем, что там есть этот миф о сотворении мира.

Закончив свою речь, я вообразил, что отец Димитрий ясно понял мою мысль и наверняка скажет мне, что все так и есть. Я радостно улыбнулся ему, но в ответ он только нахмурился и опустил с сожалением глаза, словно показывая, что я несу несусветную чушь.

– Значит, – начал говорить отец Димитрий строгим тоном, – вы хотите этими спекуляциями просто надменно отделаться от положений Священного Предания, установленных догматов, которые всеми христианами признаются и считаются неотъемлемой частью христианской веры?

– Я просто пытаюсь найти истину, – заключил я виновато.

– Опровергая догмат, который является корневым стержнем нашей церкви?

– Но, то, что считается церковной истиной, может не являться истиной в иных отношениях. Разве нет? Бога можно постигать не только через церковное мировоззрение.

В этот момент отец Димитрий побагровел и глубоко вздохнул.

– Этим самым вы переступаете все дозволенные границы Альберт. Если вы полагаете, что догмат о Боге Творце миф, то не можете называть себя настоящим православным христианином, для которого Церковь Христова и является установителем канонов вероисповедания. Вы хотите непонятным образом объяснить то, что всегда было в основе библейского творения. Вы будто бы и не знаете, не замечаете того, что верующий человек жил этими представлениями всегда. Вы хотите самовольно отбросить то, что Отцы Церкви считали одним из самых важных догматов нашей веры. И вы называете себя верующим человеком, желая так свободно отсечь догмат веры?

Отец Димитрий был взволнован, и сам я в этой ситуации со стороны выглядел довольно глупо. Но все же я взял себя в руки, пытаясь обосновать свою точку зрения.

– Я считаю себя верующим человеком. Я просто исхожу из здравого смысла. Я верю в то, что Бог есть Любовь, что Бог может руководить моим разумом, моими идеями и устремлениями. И я ничего не отбрасываю, а только рассматриваю догмат о Боге Творце в ракурсе исторического развития религиозных взглядов, которые совершенствовались по мере расширения познавательных горизонтов человека. И очевидно, что две тысячи лет назад верить в Бога Творца, как миф было вполне естественным. Но сейчас мы живем во времена, когда можно научно осмыслить предпосылки развития подобных религиозных взглядов.

– Я не знаю, откуда вы набрались ваших знаний. Я полагал, что вы черпаете знания из моих проповедей и вам это очень интересно и близко. Но раз вы придерживаетесь такой вот веры, то тут уж ничего не поделаешь. Ваше объяснение догмата веры во многом мне понятно. Я знаком с подобными объяснениями у некоторых русских философов. То, что вы говорите про миф является только лишь философскими спекуляциями, умозрительной попыткой охарактеризовать религиозность человека, как таковую. Это ничего не объясняет, но просто вносит полную путаницу, делает религиозность чем-то вторичным. История церкви основана на теологических, богословских построениях, которые зиждутся на своем собственном основании, своих понятийных категориях, и они не нуждаются в философских, психологических и каких-либо иных интерпретациях. Мы познаем Бога только через нашу веру, через установленные принципы понимания, правила веры данные церковью, а не через аналитический спекулятивный разбор. Вера на то и есть вера, что ей не нужны никакие научные обоснования. И ваши взгляды, увы, никоим образом не могут изменить тот факт, что люди всегда будут принимать действительную для всех форму вероисповедания такой, какая она есть.

– Я с вами во многом согласен. Но я лишь хотел понять, почему невозможно интерпретировать строго рационально и осмысленно догмат о Боге Творце?

– Догматы церкви установлены не по чьей-либо прихоти, и Священное Предание опирается во всем на Священное Писание. И не имеет значения, что вы не приемлете или не допускаете какой-либо из догматов. Церковь всегда принимала данность Священного Писания такой, как она есть. И если вы считаете что-то неправильным в этом, то все дело только в вас самих, в вашем неприятии того, что является общепризнанным фактом. Если мы обнаруживаем нечто непознаваемое, недосягаемое, что запечатлено в Священном Писании, то мы можем только верить в это. На то мы и являемся лишь людьми, которым дано познать лишь частицу доступного нашему пониманию знания. И наша вера жива, пока мы верим в это.

– Да. Это так. Бог выше нашего ограниченного ума и это очевидно. Бог выше нас, но он в наших же представлениях, а не где-то за пределами нас самих в природном мире. В ваших же проповедях вы говорили не раз, отсылаясь к библейской картине мира, что сначала Бог создает духовный мир, а затем материальный мир. И для тех, кто не верит в это полностью, не может быть никакого представления о величии Бога. Почему же это так? Почему не считаться с современным научным знанием, когда вера в Творца объясняется мифологическим мышлением? Почему нужно подходить к этому пониманию только с церковной точки зрения?

– Потому что я представляю нашу Церковь! Всю жизнь я посвятил себя служению в монастыре. Многие люди посвящают себя этому так же, как и я. А вы решили, что можете изменить то, что всегда являлось основой, фундаментом нашей веры. Как это самонадеянно. Вы пустились сами в ваше плавание и я вам ничем не смогу помочь. Вы сказали все, что хотели. Я не в силах вас изменить и не собираюсь этого делать. И также не хочу ни в коей мере становиться на вашу сторону. Когда-нибудь вы поймете, что православная вера, которой жили даже все одаренно духовные люди, ставшие впоследствии святыми, и отсылает нас к единственно истинной духовной жизни. Это историческая основа, которая всегда укрепляла наш народ и делала его единым. Совершенно невозможно взять и отбросить то, что было установлено изначально, как церковная истина. И никогда, никому из приближенных к церкви не было нужды думать о том, что вера должна непременно равняться с научным осмыслением мира, с материалистическим безусловным опровержением догматов. Священное Предание только сохраняет в неизменном виде то, что отражено в Священном Писании. И от этого никуда не уйти. Это данность, так же, как вы принимаете как данность законы физики. Вы должны хорошо знать, как грубый материализм разрушает основы нравственности человека. Вы же видите сами, или еще не видите, как пошлость и разнузданность нивелируют наши духовные ценности и развращают народ. И разве нужно, к примеру, даже для простого рабочего, который может и так жить в тяжелых жизненных условиях, углублять это постижение Бога, веру до такой степени, к какой вы хотите приноровить всех? Можно ли это применить к каждому? Для того, чтобы иметь хотя бы малую возможность оторваться от этого порочного, разъедающего душу нигилизма, безверия людей достаточно и нашего церковного мировидения, которое всегда будет жить в человеке. Вы это понимаете? Церковь может дать людям то, что они не в силах постоянно сохранять в себе, часто падая в пропасть греха. Не каждому суждено нести свой крест и хранить свято свою веру. Для чего же мы должны еще пугать человека невнятными идеями, что вера наша основана на мифе, если высшая цель наша приобщить человека к нравственности, к духовному бытию, вообще. Вы не знаете народ. Не знаете совсем, чем живут люди. Вы думаете, что любой человек будет пускаться в ваши дебри спекуляций. Рабочий на фабрике или заводе, труженик на полях, которые заняты тем, чтобы у каждого дома была пища на столе и уютный кров. Как им объяснить вашу философию? Или вы думаете, что им нет надобности в вере, раз они заняты только тем, что всю жизнь должны отдавать себя всецело труду ради общего блага?

– Я вас понимаю, – ответил я тихо, выслушав патетическую речь отца Димитрия. – Тогда, как быть в этой ситуации? Видимо, я ошибаюсь отец Димитрий.

– Нужно понимать, что природа человеческого ума в большей мере склонна к принятию вещей обыденных, и совершенно невозможно, чтобы каждый занимался тем, что ему не под силу.

– Но разве не важно пытаться сделать мир лучше? Или это не так?

– Важно. Это важно. При этом вы все равно не избежите того, что предложенное каноном, церковной традицией вероисповедание наделено безусловным авторитетом и непререкаемостью. По вашему же все люди должны быть мыслителями, должны сидеть в университетах, забросив все свои повседневные дела и заботы. Я вас теперь очень хорошо понял. Пусть даже мы, как черное духовенство отрекаемся от мирских забот ради личного спасения, но в нас есть и понимание того, что мы можем и должны помочь людям приблизиться к духовным тайнам, приняв их такими, какие они есть. И главная цель наша помочь человеку найти покаяние в этой грешной жизни. Только церковь и может помочь нам избежать оскудения духовного и погружения в разврат и похоть, умственную грубость и леность. Церковь необходима для человека, который слишком склонен к греху и бессилен противостоять злу. Взоры наши не отворачиваются от народа, хоть они отворачиваются от всего грешного мира. Вам же, как я понимаю, важно только личное спасение. Вы думаете, что идете своим особым путем, который и приведет вас к окончательной истине. А разве недостоин того каждый человек? Быть причастным к божьему свету, к божьей правде, хоть на толику? Если у него нет в полной мере сил и возможностей для этого, но есть хоть малое только зерно стремления к этому, которое может прорасти и укрепиться. Кто ему может помочь в этом, если не священнослужитель, который искренне принимает без сомнений то, что написано в Священном Писании. Священник или монах, который не смущается тем, что Бог как Творец всего сущего является в этой религии, именно, Богом Творцом. Это есть, было и будет всегда в нашей великой русской культуре и православной церкви. Но почему-то вы этого не можете понять, так как вы слишком отдалены от исконного понимания веры своими философскими спекуляциями и вашей гордыней. Я же верю в то, что каждый, несмотря ни на что, может оставаться человеком, который всегда найдет в Храме Божьем свою сопричастность исторической церковной основе. И Церковь Христова не имеет абсолютно никакого морального права изменять какие-либо догматы, даже если иные взгляды на мир могут быть истинны в некотором отношении. Дай вам Бог любви на вашем пути. На этом нужно закончить. Люди уже собираются.

Отец Димитрий закончил свою речь. Я молча опустил голову, не зная, что ему ответить. Я понял, что он был во многом прав, и мне нечем было возразить. Все вышло не так, как я рассчитывал.

– Вы позволите мне остаться в монастыре еще на несколько дней? – выдавил я робко. После чего отец Димитрий взглянул на меня настороженным взглядом.

– Как же все-таки вы похожи на моего племянника, – произнес отец Димитрий с озадаченностью.

– На вашего племянника? – спросил я удивленно.

– Да. Он вот считает всю жизнь, что я по натуре очень слабый человек, если живу здесь в монастыре. Такие вот самонадеянные молодые люди.

– Но я не считаю, что вы такой человек отец Димитрий. Мне очень жаль, что ваш племянник так думает.

– Я знаю. Знаю. Но у вас тоже свой особый взгляд на мир. С вашим нравом, конечно, вам непросто понять, чем живет монах в монастыре. Я видел на своем веку много разных людей. Но вы мне нравитесь тем, что в вас есть духовный зачаток. То самое зерно, которое может глубоко прорасти. В молодости я был таким же самонадеянным… Жаль только, что вы идете не по тому пути, которым шел я. Увы.

– Я знаю, что монашество для меня совершенно недостижимый подвиг.

– Увы. Каждый живет своими представлениями о том, что самое главное в жизни.

– Да. Вы правы.

– Вы можете остаться здесь, если хотите. Но при одном условии. Впредь я не хочу больше об этом говорить. Я сам всегда был слишком напорист в стремлении изменить кого-то, и это всегда было моей гордыней. Больше я не хочу распыляться подобным образом. Поэтому эти разговоры больше не должны повторяться.

– Я вас понял. Этого больше не повторится.

В этот момент между нами возникла неловкая минута молчания, которую нарушил внезапно вошедший в кабинет молодой человек. Я видел его в монастыре несколько раз, ему было лет тридцать. По всей видимости, он был трудником, выполнявшим здесь работу по хозяйству. Я заметил, что его руки были запачканными.

– Руслан, – радостно заговорил отец Димитрий, – вот и ты. Как продвигается работа по ремонту заграждения?

– Все хорошо батюшка Димитрий – ответил Руслан, убрав руки за спину. – Работа почти закончена. Все сделаем как надо. Часть забора уже заменили.

– Вот и славно. Ты очень помогаешь нам здесь. Трудишься один за семерых. Имеешь рвение большое к труду. И все во Славу Божью.

– Спасибо за отзыв батюшка Димитрий, – ответил Руслан, смущаясь.

– Прав был отец Григорий, когда сказал, что родственник у него способный.

– Ручная работа всегда и везде нужна.

– Это точно. Ты с чем пожаловал?

– Хотел сообщить, что нам нужны еще кое-какие материалы, чтобы закончить. Меня к вам направили.

– Ладно, ладно, – ответил отец Димитрий. – Сейчас обговорим это.

После разговора с Русланом игумен снова взглянул на меня. В его взгляде можно было уловить укор.

– На этом закончим, – сказал с непринужденностью отец Димитрий. – Можете идти.

– Хорошо. Спасибо, что уделили мне время, – ответил я и вышел из кабинета.

Глава девятая

Обида и негодование перемешались во мне с чувством вины перед игуменом, когда мы закончили нашу беседу. Теперь я понимал, почему он хотел, чтобы я остался в монастыре. Я был похож на его племянника, который, по всей видимости, был каким-то атеистом. И во мне отец Димитрий увидел человека, который похож в чем-то и на него самого. Но выходило так, что я не оправдал его ожиданий.

Я пришел к себе в комнату, надел на голову панаму и прямиком направился за ворота монастыря. Я хотел увидеть Германа. Именно в нем я видел моральную опору в этой ситуации, когда отношения между мной и отцом Димитрием накалились до предела. Хотя мне было теперь даже немного жаль отца Димитрия, и я понимал, что он был во многом прав, доказывая свою точку зрения, но я не хотел принимать его правду.

Был солнечный безветренный день. Направляясь быстрым шагом к коттеджному сектору, вскоре я уже оказался у самого озера.

Я подошел к крыльцу дома и постучал в дверь. Через несколько секунд послышались шорохи за дверью. Я увидел перед собой лицо Инны, которое было немного опухшим, словно она плакала. Я немного смутился, заметив, что она пыталась отвести взгляд в сторону и спрятать свои глаза. Инна была одета в желтую футболку и короткие синие шорты.

– Добрый день, – произнес я, заискивая. – Герман приглашал меня вчера на рыбалку.

– Здравствуйте Альберт, – ответила Инна, поправляя свои волосы. – Проходите в дом. Герман отлучился в лес. Он как раз ушел за червями. Подождите его. Он скоро вернется.

– Хорошо. Я подожду.

Я зашел в дом и прошел в гостиную через большую прихожую с лестницей наверх. Инна ходила по дому босиком и ее длинные тонкие пальцы на ногах, словно впивались в ковер постеленный в гостиной.

– У вас все хорошо? – спросил я, замешкавшись. – Вы выглядите грустной.

– Да. Все нормально, – ответила Инна, приободрившись. – Только жара уморила. Так часто бывает. Не очень люблю, когда слишком жарко и душно.

– Ясно.

– Вы будете чай? Горячий чай помогает в жару.

– Да. Я не откажусь. Спасибо.

– Сейчас приготовлю, – сказала она и быстро вышла на кухню.

В доме Германа и Инны было очень уютно. Вместо привычного запаха ладана, который распространялся повсюду в монастыре, здесь витал приятный приторно пряный аромат мужского одеколона. В гостиной дома находился широкий современный стеллаж, на полках которого стояли книги, вазы и различные антикварные вещицы. Вся эта большая комната была обставлена мягкой красивой мебелью, у окна стоял роскошный деревянный стол с письменными принадлежностями. В стене дома был удачно установлен искусно декорированный камин, дизайн которого также был очень современный.

Я подошел к стеллажу с книгами и с любопытством начал рассматривать их. Верхние полки стеллажа были заставлены книгами по философии и религии, что было вполне естественно, ведь я знал, чем увлекался Герман. Однако вторая половина полок, к моему удивлению, была полностью заставлена научной литературой по биологии и анатомии человека. Но особенно поразило меня то, что эта литература была большей частью узкоспециализированной. После того, как я достал и пролистал одну из этих книг, мне стало не по себе от детальных иллюстраций вскрытия и извлечения органов человека. С отвращением я быстро убрал книгу и сел на диван. Герман все больше и больше щекотал мне нервы своими странными интересами.

– Альберт, – сказала Инна, войдя в гостиную, – чай приготовлен. Пройдемте на кухню.

– Хорошо, – ответил я, отвлекшись от неприятного открытия.

Кухня в этом доме была оборудована по последнему слову техники, в ней было множество различной кухонной утвари, и все, что нужно для полноценного приготовления любых блюд. Видимо, эта кухня была мечтой хозяйки для Инны, так как она кружилась по ней с большой отрадой и увлеченностью.

– Вот ваша чашка, – с заботой произнесла Инна и поставила большую чашку чая на стол.

– Спасибо, – ответил я, положив ложечку сахара в чашку. – Какой он ароматный.

– Герман мне рассказал немного о вас. Вы очень похожи на него, – продолжила говорить Инна, садясь на стул.

– В чем же я так похож на него? – с удивлением спросил я.

– Вы так же живете своим богатым внутренним миром. Что довольно редко встречается в мужчинах.

– Так сказал Герман?

– Да. Он сказал, что вы непростой человек, и способны постигать суть вещей, как и он сам. Это для меня, к примеру, слишком сложно. У меня более практичный ум.

– Понятно. Но и для мужчины женщина так же иной раз совершенно непостижимое существо, – заключил я с толикой иронии.