Наизнанку

«Двери всегда должны быть закрыты на все замки. Телефон всегда должен быть заряжен. Куранов должен знать о всех твоих передвижениях по городу. Не верь никому, Кролик… Ушел…»

– Сука!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Олег

С каждым шагом в воздух поднималась пыль, такая сухая, мелкая. От нее было невозможно отряхнуться, крошечные частички крепко держались на хлопковой ткани штанов. Несмотря на то, что на дворе декабрь, солнце в Кабуле было теплым. Черная кожаная куртка впитывала ленивые лучи, отдавая телу все тепло. Я стоял, прислонившись к капоту джипа. Остановился, чтобы немного размяться. Путешествие длиною в сутки изрядно вымотало. Пришлось пересечь границу нескольких государств, чтобы достичь пункта назначения.

Горная витиеватая дорога, протискивающаяся вдоль высокой рваной скалы, за несколько часов стала давить на мозг своей монотонностью. Отсутствие растительности, звуки скатывающихся с отвесной скалы камней, тяжелый горный воздух, от которого хотелось делать глубокие вдохи, чтобы надышаться, безлюдность и еле уловимая напряженность – все держало и без того натянутые нервы в напряжении. Приходилось постоянно оглядываться, прислушиваться и держать руку поближе к стволу, хотя понимал, что он меня может не спасти. Было глупо ехать одному, но и взять с собой никого не мог.

Полез за сигаретами, но подушечками пальцев наткнулся на что-то острое. На ладони засверкал крохотный золотой крестик. Я отцепил цепочку и вложил православный крест в кожаный ремешок часов. Янка…

Приехал домой с уверенностью, что не могу уехать из города. Не могу оставить ее одну. Не могу бросить, но стоило взглянуть в прозрачные тусклые глаза, осознал, что она не оставила выбора. Нет, не в том, что несла околесицу или делала вид, что спокойна, как слон, хотя лицо было красным от потрескавшихся капилляров. Не стал спрашивать, почему сгрызены ногти, искусаны губы или почему она, стараясь выразить равнодушие к моему появлению, уткнулась в книгу. Пальцы крепко сжимали коричневую обложку до белизны костяшек, только книга была перевернута верх тормашками. Не стал спрашивать, почему не мог до нее дозвониться, потому что увидел разбитый телефон, валяющийся у входа в мой кабинет. От каждого громкого звука Янка жмурилась и прикусывала губу.

Больше не было смысла действовать медленно, вычисляя подонка, сливающего информацию. Но и идти к Корнею было нельзя, потому что не вышел бы больше никогда… Хватит! Не для Моисея, а для нее.

Янка смотрела так, будто побывала на моих похоронах. Говорила все, что может сделать больно. Но слова давно уже не приносят боли. Она не замечала, что кричит, а я не слышал. Не нужно было слышать, потому что видел вздутую на шее вену, напряженные скулы, влажные глаза. Хотел бы почувствовать то, что она пыталась донести. Хотел забрать все, что скопилось в ее груди. Не понимает меня, находясь в мечтаниях. Не осознает всю серьезность. Думает только о чувствах, надеясь получить отдачу. Но я-то не могу погрузиться в болото скандалов, чувств, слез и истерик…

Глупо врать, что не зацепила. Конечно, не могла не зацепить. Грустный, опустошенный взгляд затрагивал самые дальние уголки темноты, тревожа похороненные чувства страха и тревоги. Давно не испытывал более отчетливой потребности защитить и спрятать. Все это граничило с неконтролируемым желанием наказать, а потом пожалеть. Ощущал себя садистом, но не мог по-другому. Все, что она делала, каждое движение, вздох, всхлип – все выворачивало меня наизнанку. Но Янке было мало. А для меня это было пыткой, потому что признаться в слабости перед женщиной – ерунда. Главное – невозможность быть вместе…

– Хватит… – запрыгнул в джип и стартанул, поднимая дорожную пыль в воздух…

****

– Салам!

– Салам… – продавец вздрогнул, а потом машинально потер длинную бороду, накрутив на указательный палец черную, как смоль прядь. Обвел прилавок с овощами беглым взглядом. – Деньги есть или так, посмотреть?

– Если есть, что продать, то и деньги найдутся! – отсалютовал, прислонив два пальца к козырьку черной бейсболки и снова нырнул в толпу местных. К таким, как я, тут привыкли. Хоть мы и отличались от безликой бедной массы населения, перестали бросаться в глаза. Кожаная куртка, военные светлые штаны и высокие ботинки на толстой подошве, чем больше ты похож на военного, тем менее заметен. Парадокс? Страна, изъеденная войнами, погрязла в ощущении постоянного вмешательства извне. Для людей стало нормой, что по уличному базару старого города разгуливает европеец, за поясом которого пара стволов.

Рынок находился почти в самом центре города. Снующая под ногами ребятня дергала меня за руку, рассчитывая на подачку. Карманы куртки были заполнены конфетами и мелочью, которую я горстями выгребал. С громкими криками мимо пробегали носильщики, толкающие деревянные телеги с тюками. Атмосфера оживленности, жизни, общей возбужденности давила на мозг. Воздух был переполнен ароматами специй, пота, выпечки, жареного мяса и крепкого кофе. Хаотичное людское движение, пестреющие лавки с детскими игрушками, у которых стояла орава детей. Молчаливые женщины в голубой парандже, до сих пор боящиеся скинуть глухую оболочку, несмотря на то что суровый режим талибов пал много лет назад. Они прячутся за плотной тканью, чтобы быть незаметными, чтобы слиться с неприглядной действительностью, лелея мнимое ощущение защищенности от внешних угроз.

Уши резало монотонное чириканье птиц в клетках, которыми были увешаны торговые лавки. Там, где готовилась еда, тут же стригли волосы, продавали птиц, от которых в разные стороны летели перья и опилки. Торговцы фруктами лениво отгоняли мух, слетающихся на запах гнили. Под ногами хлюпала вода, хрустел мусор. Непрекращающееся баранье блеянье, мужские крики, детский смех, лай собак.

Ускорил шаг, увидев свою машину, оставленную у обочины. И, запрыгнув, выехал на дорогу, плотно закрыв окна, чтобы не впускать непривычный спертый воздух, обогащенный разными запахами. Дорогой это было можно назвать только с натяжкой: хаотичное движение транспорта, монотонный звук автомобильного клаксона, звонкие крики. В открытых багажниках катались дети, животные и женщины, не удостоившиеся места в салоне. В открытых кузовах грузовиков перевозили скот, обогащающий и без того спертый запах. Хотелось закрыть глаза и отстраниться от этого постоянного мельтешения. Свернув с центральной дороги старого города в переулок, остановился на заднем дворе неприметного дома.

– Наскалов! Ты, что тут забыл? – как только я вышел из салона, правую руку крепко сжали, заводя за спину. – Ты же знаешь, что тебя здесь ищут!

– Знаю, Акир, знаю… Поэтому ты должен мне помочь, и я свалю.

– Как ты въехал в страну? – парень отпустил мой локоть и отпрыгнул к забору, прислонившись лбом к желтому пыльному камню. Он морщился и с силой растирал морщинистый лоб. – Ты в розыске уже три года.

– Через Пакистан. – улыбнулся, рассматривая друга. На нем была длинная светлая рубаха, коричневая жилетка, светлые шаровары и тюрбан на голове.

– Олег, у меня осталось мало людей, способных помочь в твоем деле…

– Акир, мне нужна другая помощь. Нужно найти того, кто продал фуру «кайфы». Я видел упаковку, фирменный узел Халика. Только он так скрупулезно завязывает подобные узлы бечевкой, с вкраплениями сухих стеблей мака.

– Сколько? – перебил парень, округлив глаза.

– Фуру. Я дошел до Кабула, все нити идут отсюда. Хотя его плантации находятся на юге.

– Черт! – выругался парень, а потом задрал голову к небу и стал что-то нашептывать, быстро перебирая в руках деревянные четки. – Халик давно захватил рынки Кабула, задавив всех, кто мог более-менее конкурировать. Подкупил деревни. Люди, находящиеся на грани бедности, сдавали полиции плантации конкурентов, после чего их выжигали дотла.

– Это все знаю, Акир. Ты мне скажи, как выйти на тех, кто купил. Я приехал не для того, чтобы перекраивать рынок опиата, я здесь, чтоб найти того, кто ввез это в мой город.

– Твой? – парень скинул тюрбан и взъерошил черные волосы. – Как только Халик узнает, что ты снова здесь, то ты уже ничего не сможешь сделать для своего города. Я думал, что ты умнее, что не вернешься, тем более один…

– Сведи меня с Халиком, – я закурил, делая глубокие затяжки. Горячий густой дым заполнил мои легкие. Кабул не тот город, где можно вычислить людей, фамилии, лица, только просматривая городские камеры, потому что их тут нет. Фура пересекла границы нескольких стран, и ни на одной камере я не нашел лиц. Шестерку в панаме я нашел уже давно. Клим работал шофером у Моисея, пока Козырев не привел своего родственника. Собственно, после этого Козыря и убрали. Но компания, с кем был Клим, остается для меня главной целью. Узнаю компанию– пойму на кого они работают. Пойму на кого они работают – пущу на корм собакам. Он станет первым. Первым и долгожданным…

– Я помогу, а ты вывезешь мою семью в Индию…

Глава 24

Яна

Рано радовалась выпавшему снегу. Земля, как по волшебству, сбросила белоснежный, почти свадебный наряд, облачившись в траурное одеяние из грязи. Собственно, все это настолько сильно гармонировало с моим душевным настроением, что становилось еще грустнее. Деревья зябко покачивались на ветру, размахивая уродливыми голыми ветками. Центральный проспект опустел. Люди старались не выходить из дома в такую погоду. Для нашей широты отсутствие снега в середине декабря – это что-то страшное, потому что морозы приходят как по расписанию – в ноябре. Они медленно осваиваются, наслаждаясь победой над «плаксивой» осенью, постепенно усиливая давление на еще хранящих тепло лета прохожих. Ветер зверствовал, показывая свою власть над нами, он резко врезался в девичьи фигурки, стараясь сбить их с ног, словно играя прохожими в боулинг. Но мы привыкли и к серому дождливому лету, лишающему нас хоть капли тепла, и к холодным ночам, морозным зимам, и растянутым, слякотным вёснам.

– Моисеева, ты хочешь промечтать еще одну пару? Я не узнаю тебя в последнее время. Сессия на носу, а ты часами смотришь в окно, будто видишь то, чего не видим мы. – Валентина Ефимовна сняла узкие очки, машинально прикусив металлическую дужку.

– Простите… – смахнув так и неоткрытые тетради с парты в сумку, выскочила в коридор и побежала в гардеробную.

Конечно, видела! Сияющая зеркальной поверхностью высотка на противоположной стороне городской плотины притягивала все мое внимание. Если аудитория, где проходила пара, находилась на стороне с видом на это строение, то стараться вслушиваться в монотонное повествование преподавателя было бессмысленно. Прошло так много времени. Слишком много. Две недели. Я не видела его две долбанные недели, а меня уже скручивало от грусти и тоски. Мечтала отмотать время вспять, только бы не сказать тех ужасных слов. До сих пор отчетливо помню вспышку гнева в его глазах, а в ушах стоит тихий шорох босых ног по паркету. Я даже не посмотрела ему вслед, не насытилась идеально очерченной спиной. От одного только воспоминания о его обнаженном торсе стало душно. Горло сжало тисками, а легкие начинали гореть, отчего каждый вдох становился мукой. Не думала, что он смог так глубоко засесть в моем сердце. Да при чем тут сердце? Казалось, что каждый орган кровоточил от тоски.

Так сильно захотелось выбежать на улицу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Крашеные в нездоровый бежевый оттенок стены давили, вызывая ставшую привычной мигрень. Боли стали посещать все чаще, усиливаясь по вечерам, когда дом замирал в тишине, где властвовал лишь стук моего одинокого сердца. Не радовало даже то, что отец перестал пропадать на работе, засев в своем домашнем кабинете. Не радовал Снежок, заметно подросший за эти две недели, да даже малиновый диван перестал поднимать настроение.

Схватив шубу, затормозила у дверей, посмотрев на огромный циферблат электронных часов в фойе университета. Куранов приедет только через час. Мы договорились, что он доверяет мне, а я не подставляю его, предупреждая о своих передвижениях заранее. Но сейчас мне было просто необходимо сбежать отсюда.

– Моисеева! – знакомый голос за спиной выдернул из неясных мыслей. В последнее время ясности в моей жизни совершенно не хватало.

– Привет, Марат! – увидев школьного друга, стала размахивать рукой, пробиваясь сквозь толпы студентов, спешащих перекурить перед парой.

– Ну, ты краса… – он схватил за руку и стал вращать, разглядывая, как экспонат в картинной галерее. – С каждым днем становишься все краше!

– Ладно тебе!

– Ты же помнишь, я никогда не вру!

– Ага, никогда не врал, когда прятался от Наськи в мужском туалете, тиская молоденькую практикантку английского, или не врал, притворяясь больным, когда мы всем классом шли на субботник…

– Хватит.... А то я получаюсь каким-то злодеем.

– А ты хороший? Белый и пушистый?

– Ага, – он дернул меня, выхватывая стиснутую в руках шубку. – Ты снова учишься? Решила освоить все профессии мира?

– Да, – я повернулась спиной, просовывая руки в рукава шубы. – Решила попробовать себя в детской психологии, как ты и говорил. Хотя… Если честно, то я очень сомневаюсь, что сделала верный выбор.

– А что так?

– А то, Маратик, что я в своих узлах мыслей разобраться не могу, куда мне к деткам? Да мне вообще к ним нельзя подходить.

– Ян, дети не ждут от тебя психоанализа высшей категории. Им нужна капля понимания и любви. А в тебе этого хоть отбавляй. Знаешь, я приглашаю тебя к себе. – Марат прищурился и полез во внутренний карман пальто.

– Куда? – я резко отшатнулась от друга, пытаясь рассмотреть его мимику.

– Расслабься, ты чего такая запуганная? Я уже два года руковожу детским домом– интернатом. Недалеко отсюда. Мой контингент – детки, вырванные из семей. Так сказать, жертвы гос. системы. А мы им помогаем, показываем, что пьяные матери, обкуренные отцы – не норма. Влияем на еще гибкий детский мозг, чтобы избежать, предупредить повторение сценария, только уже во взрослой жизни детей. Ну, что я тебе объясняю. Присоединяйся, у нас коллектив молодой. Детки от пяти до двенадцати лет. Приходи!

– Даже не знаю… – я сжимала в руке втиснутую визитку.

– Ну, Моисеева! Ты что? Попробуй для начала.

– Хорошо…

Выскочила на улицу, вдохнув ледяной воздух полной грудью, и тут же застыла на месте, наткнувшись на скучающего Куранова. Он стоял, прислонившись к капоту машины, и играл в телефоне.

– Ну… И часто ты освобождаешься раньше? – абсолютно ровный, даже холодный, как декабрьский ветер, голос, не сулил ничего хорошего. Он продолжал быстро перебирать пальцами по широкому экрану смартфона.

– Нет… Прости. Я не планировала сбегать. Честно!

– Капюшон надень, простынешь, – прохрипел он и открыл для меня дверь машины. – Куда прикажете, сударыня?

Салон авто встретил меня потоком теплого воздуха, я перегнулась, чтобы забросить сумку на заднее сидение. Взгляд упал на чехол с моим костюмом, за которым ездил Куранов.

– У нас же еще есть время?

– Хм… – Андрей проследил за моим взглядом. – Есть. Гости прибудут часа через два. Опять?

Договорив, дернул ручку скорости и направился в сторону знакомого дома. Я периодически косилась на Андрея, пытаясь понять, почему он сегодня так молчалив, но мой защитник не желал встречаться со мной взглядом. Он разминал не прикуренную сигарету резкими движениями пальцев.

– Он звонил тебе? – мой голос превратился в хрип, когда я, наконец, набравшись смелости, задала вопрос, мучающий меня последние дни.

– Кто?

– Андрей, не заставляй меня…

– Не заставлять что? – он выдохнул и повернул голову, взглянув на меня лишь краем глаза. – Я не знаю, что у вас произошло. И мне все равно, почему ты постоянно ревешь, но ответь! Зачем ты постоянно туда приезжаешь? Думаешь, что он прячется в шкафу? Или тебе нравится реветь?

Вопрос Андрея повис в воздухе, потому что я и сама не знала ответа на него. Просто ездила, просто …

Прикоснувшись пальцами к холодной стальной двери, замерла, прислонив ухо к холодной поверхности. Хотелось услышать хоть что-то. Брякнула сжатыми в кулаке ключами и стала отпирать замок за замком. Звук бряцающего металла разрушал мирную тишину подъезда. Войдя, закрыла за собой дверь. Руки машинально откинули крышку охранной системы и ввели код безопасности.

Прислонилась к двери, всматриваясь в длинный широкий коридор, погруженный в темноту. Оттолкнулась и, делая шаг за шагом, стала двигаться вдоль стены. Шероховатая штукатурка приятно царапала подушечки пальцев. Перед глазами стали вспыхивать картинки: вот он возвращается домой и аккуратно убирает пиджак в шкаф или стоит, прислонившись к косяку кухни, тихо наблюдая за мной.

Никогда не чувствовала большей радости, чем ощущать всем телом взгляд, наполненный нескрываемым интересом. Ему не нужно прятаться, таиться и маскировать немые эмоции, поэтому от одного только взгляда температура тела поднимается, а по спине скатываются капли пота. Хотелось вновь увидеть, как он скидывает надоевший за день костюм и остается в спортивных трикотажных штанах. Они сидят так низко, что невозможно оторвать глаз от ярко выраженных косых мышц пресса. Аккуратная поросль волос струится по груди и уходит тонкой дорожкой меж выпуклых кубиков. Пальцы помнят то ощущение упругости мышц, медленно перекатывающихся при каждом движении. Большие сильные ладони, обхватывающие мою грудь, горячее дыхание и чуть прищуренный взгляд, впитывающий каждый мой вдох. Никогда не встречала мужчин, все действия которых были направлены только на то, чтобы увидеть, как хорошо женщине…

Дернула головой, пытаясь прогнать навязчивые мысли. Пустота и безликость квартиры стала раздражать. Начала быстро раздеваться, раскидывая одежду по всей квартире. Непреодолимая потребность оставить свой след победила. Джинсы полетели на светлое кресло у зашторенного окна, шелковая блузка упала прямо на пол, застыв красным пятном на черной деревянной поверхности. Недолго думая, сняла бюстгальтер и зашвырнула его на кованую ветвистую люстру.

– Вот теперь хорошо. Просто замечательно! – рассмеялась, расстегивая чехол с костюмом....

***

Отец из года в год в середине декабря собирает друзей из нашего родного города. Много лет назад мы жили в П****ом. Моя любовь к снегу – это яркие воспоминания детства. Я выросла там, где из окон квартиры были видны горные вершины, заботливо укрытые снежным покрывалом. Просыпаясь по утрам, первым делом смотрела в окно, чтобы убедиться, что снег не растаял.

Сегодня был один из тех вечеров, когда дом наполнялся людьми, с которыми отец виделся раз в год. Они могли несколько дней подряд делиться событиями, прерываясь только на короткий сон, а в последний день перед отъездом садились за большой стол и, выгнав из столовой всех посторонних, заседали весь день. Попрощавшись с молчаливым Андреем, вышла из машины. Парковка у дома была заставлена, на террасе курила толпа мужчин, громко смеясь над чем-то. Вдоль забора стояла охрана, которой сегодня было много, как никогда.

– Дочь! Ты опоздала, – отец вышел из своего кабинета, чуть прищурившись, осмотрел меня с ног до головы. – Красавица.

– Пап, я наизусть знаю все ваши тосты и анекдоты. Не понимаю, зачем я тут тебе нужна? И мне нужно с тобой поговорить, – на выдохе сказала я, сжав кулаки в карманах широких брюк синего цвета. Нет, не боялась реакции отца, боялась, что струшу и ничего не скажу.

– Проходи, мне тоже нужно поговорить. И если ты не возражаешь, то сделаем это на улице, – отец достал из гардеробной только что убранную шубу. Накинул ее на плечи, задержав большие ладони на моих плечах чуть дольше, чем обычно.

– Что? Все настолько плохо? Боишься, что я закачу истерику? – попыталась рассмеяться, но папа продолжал сжимать мои плечи.

– Да, боюсь, – накинув пальто, отец подтолкнул меня к двери на веранду. Стеклянная дверь скрипнула, в лицо ударил сильный ветер, подняв волосы в воздух.

– Ну? – закутавшись в шубу, внимательно стала рассматривать каменное лицо отца. Он закрыл дверь, а потом снова открыл и закурил, сделав пару коротких затяжек, выдохнул клуб дыма в воздух и резко обернулся. – Помнишь, я обещал тебя кое с кем познакомить?

– Ты привел свою девушку? Где она? – я подпрыгнула на месте и стала оглядываться. Но терраса была пуста. – Зови!

– Нет, дочь. Я имел в виду не это. Я хочу познакомить тебя с твоим будущим мужем, – отец в одну затяжку докурил сигарету и щелчком отбросил окурок в пепельницу.

– Что? – пальцы сильно сжали ворот, погрузившись в мягкий мех.

– Мне повторить или сразу перейдем к истерике?

– Папа! Как ты можешь? Как вообще в твою голову могли прийти такие мысли? Я не понимаю!

– Ты поймешь меня, как только у тебя появятся дети, ты сразу все поймешь, – отец хотел подойти, но передумал и вернулся на место. Убрал руки в карманы и стал раскачиваться с носка на пятку. – А теперь начинай.

– Нет! Мне надоело, что ты принимаешь все решения за меня!

– Ну, раз мы перешли к истерике, то позволь ответить? С самого детства ты делаешь только то, что хочешь! Для тебя никогда не было ограничений. Я позволял все: хочешь в обыкновенную школу – пожалуйста, хочешь поехать на практику к черту на кулички – пожалуйста, хочешь выйти замуж за нищего пиз**ка – пожалуйста! Что хорошего вышло из этого? Назови мне хоть одну вещь, которую я навязал тебе? – отец проговаривал каждое слово, выделяя буквы. Неподвижный взгляд застыл на белоснежной колонне, обвитой засохшим плющом, напоминающем о прошедшем лете.

– Пап? А как же любовь? – я застыла, не в силах пошевелиться. Все ждала, что отец рассмеется и скажет, что все это глупая шутка.

– Много хорошего тебе принесла твоя любовь? Много радости? Счастья? – он дернул губой и закрыл глаза, прижав пальцы к переносице.

– Пап! Но я уже не маленькая…

– Ты всегда останешься для меня крохотной малышкой. Я помню до малейшей мелочи день, когда принес тебя домой. Эмоции душили меня, рвя душу надвое. Одна часть хотела напиться и забыться, оплакивая любимую жену, а вторая гнала в церковь отмаливать свои грехи, чтобы ты была жива и здорова. И я почти сделал выбор, но ты ухватила мой мизинец и так серьезно посмотрела в глаза. Твои румяные щечки и безумно голубые глаза. Боже! Янка! Да я готов весь мир перевернуть, чтобы обезопасить тебя. Ты думаешь, что все это мне надо? – отец сделал резкий шаг и с силой пнул высокое мраморное кашпо с зеленым деревом. – На фиг мне это не надо. Но у меня нет выбора. А у тебя есть. Будет. Хочешь свободы? Я тебе ее устрою.

– Это шантаж! – прошептала, заглядывая в красные от гнева глаза отца. – Нет! – взвизгнула я и бросилась к двери, но в проеме показалась мужская фигура.

– Знакомься, вернее ты его знаешь, – отец прислонился к стене, пропуская темную фигуру. – Динар.

– Кто? Ты сошел с ума?

– Нет, недавно проверялся, – он грустно улыбнулся, а потом вздрогнул, будто вспомнил о неоконченном разговоре. – Пока готовитесь к свадьбе, я подготовлю все документы, и вы уедете. Сразу.

– Па…

– Я все сказал! – впервые крикнул отец, зло сверкнув своим взглядом.

Тело трясло от переизбытка адреналина, выбежала в коридор, а потом на улицу. Подъездная дорожка была заполнена мужчинами, сгруппировавшимися у беседки с большим мангалом. Громкий смех и музыка, от вибрации которой мое сердце дрожало, сбивая привычный ритм биения. Бросилась в сторону конюшни. Там всегда тихо. Высокие шпильки проваливались в размякший от дождя газон, но я все равно бежала, срезая путь, минуя витиеватые мощеные дорожки.

– Тенёчек! – ворвавшись в конюшню, рухнула в пышный стог сена у загона с моим конем. – Что же это?

Не стала включать свет. Темнота ласково окутывала трясущееся тело, сердце отбивала ритм боли.

– Хотела замуж? Сама же говорила, что хочешь? Чего теперь реветь? – сквозь дикий рев орала сама себе, словно хотела докричаться, убедить и успокоить. Перед глазами вспыхивали воспоминания последних месяцев, на этих картинках менялись обстоятельства, помещения, время года, но только один человек был постоянным – Олег.

– Ян? – тихий голос вырвал меня из темной пучины самобичевания. Динар вошел в конюшню и плотно закрыл за собой дверь. – Держи.

Он раскрыл ладонь, в которой лежала связка ключей.

– Что это?

– Моисей сказал, что это ключи от твоей свободы. Куранов здесь, он отвезет тебя в твою квартиру, – парень присел на край стога, расстегнув короткое серое пальто. – Хочешь, я откажусь? Что нужно сделать? Не могу смотреть на твои слезы. Ян?

– Почему?

– Потому что сейчас очень опасно. Он переживает за тебя, не может больше ни о чем думать. А как только мы уедем, он выдохнет и успокоится. Скоро все наладится.

– Как ты согласился? Как мог?

– Я не знаю, что тебе ответить, – парень закинул голову, погрузившись ладонями в вьющиеся волосы, и откинулся на сено. – Я просто хочу тебе помочь. Это не значит, что ты должна меня полюбить. Нет, ты будешь свободна. Я не стану играть роль «мужа», мы просто будем рядом. Вернее, я буду всегда рядом. А как только все устаканится, мы вернемся. Поверь, все будет хорошо. Это когда-нибудь закончится, должно закончиться…