Наизнанку

– Олег где? – Лазарев прокашлялся.

– Я откуда знаю? Когда я убегала в универ, он еще был дома. Я только вернулась.

– А… Ладно. А посмотри, пожалуйста, его машина стоит под окнами?

– Блин, ты думаешь, он бросит свою ласточку? – я выбежала на балкон, пытаясь вспомнить, где мы вчера припарковались. – Нет, машины нет.

– Ладно, Янка-обезьянка! Пока!

– Стой, а что случилось?

– Дозвониться весь день не могу!

– Ладно, пока. Там мебель привезли.

*****

Боролась со сном, пока собирали мебель, занимая себя домашней работой. Приготовила обед и с дрожью в руках убрала бутылку шампанского в холодильник. Постояв немного, добавила еще одну. Сказать, что я надеялась на повторение – ничего не сказать, потому что просто жаждала этого. Никогда не думала, что ощущение близости с мужским телом может опьянять сильнее, чем алкоголь. Его грубоватые, но уверенные движения рук, то, как он играл моим телом – все это было сказкой, сном. Олег ни разу не отвернулся, не закрыл глаза. Он впитывал каждую эмоцию, считывая меня, как банковскую карточку. Как только он видел, что я на грани, менял позу и замедлялся, пытаясь растянуть ночь как можно дольше. Я была не против. Да что я вру! Если бы только знала, где он сейчас, то влила бы в себя пару бокалов коньяка и рванула к нему, завернувшись в шубку.

– Ну, хозяйка, принимай работу!

– Вы сами-то не проверили?

– Обижаешь, – сборщик облизался, глядя на коробки с алкоголем, стоящие на полу.

– Так, – я выключила утюг и зашла в гостиную, где собирали новые стеллажи и барный комплекс.

… Прямо в центре города утром прогремел взрыв. Со слов очевидцев, черная БМВ, припаркованная у ресторана «Пляж», взлетела на воздух…

– Черная BMW… Черная BMW… Черная BMW… – вновь и вновь повторяла я, не отрывая глаз от телевизора.

Глава 22

Олег

Сердце обливалось кровью, глядя на то, как моя «ласточка» взлетела на воздух. После громкого хлопка автомобиль подкинуло в воздух настолько легко, будто сделан был из картона, не из прочного металла. Время остановилось, пока я смиренно наблюдал, как осколки пластика с дикой скоростью засыпали парковку. Металл кузова с диким скрежетом лязгнул об асфальт, заставив меня закрыть глаза. Кровь в мозге просто пульсировала, закладывая уши. Говорят, что нельзя сделать больно самому себе. Врут. Всё врут, потому что мои руки сжимались в кулаки так сильно, что кожа ладоней начинала гореть, а суставы напряженных пальцев щелкали, издавая противный звук. На огороженной парковке закрытого на ремонт ресторана догорало то, что когда-то было моей машиной.

С годами научился не привязываться к материальному, понимая, что у всего есть срок годности. Нет ничего вечного. Материальное иногда служит намного дольше, чем абстрактные чувства, которые мы называем любовью, привязанностью и родством. Эти невидимые нити настолько тонки, прозрачны и невидимы, что их может и не быть вовсе, а люди верят… Надеются, что не показалось, рисуя их в своем воображении. Так что я хорошо научился отпускать…

А вот прощать я никогда не умел. Да и не хотел. На миг показалось, что в веренице чувств уловил ликование. Да! Именно! Полупрозрачный оттенок радости проскользнул, оставив за собой тонкий шлейф предвкушения. Давно не сталкивался с подобным. За много лет скитаний я успокоился, потому что все происходило по четкому плану. Не было сбоев. Цель, аргумент, подход и выстрел. Вот эти четыре «кита», на которых строился мой метод. Всегда тщательно изучал аргументы, на основании которых человек лишался права на жизнь. Никогда не поддавался внезапной панике, не устраивал кровавых расправ, потому что тщательно выверял каждый шаг, просчитывая его последствия. А сейчас я ощутил, как земля под ногами пошатнулась, потому что целей было много, аргументов еще больше, а подходов я пока не нашел. Нужно решить, кто станет первым…

Холодное стекло изо всех сил старалось успокоить непрекращающуюся карусель мыслей в голове. Они вылетали, словно искры из костра, стремительно поднимаясь в небо, обрастали фактами, мелочами, в итоге превращаясь в версии. Весь этот мысленный штурм был привычен, только было что-то странно тревожное. Оно скреблось в темном углу мозга, отвлекая от мыслительных процессов.

– Что, так и будешь смотреть? – тихий голос Бояры выдернул меня из собственных мыслей. Мы уже несколько часов сидели во дворе дома, откуда открывался хороший вид на парковку ресторана.

– Б**дь! Да! – взвыл я, откинув голову на подголовник. – Дай насытиться чувством, когда только что пропустил собственные похороны! Только чтобы Мартынова на похоронах не было, если уж случится этот праздник…

– Мара-то тебе что сделал?

– А просто! Потому что мажор долбанный!

– Может, наконец-то, расскажешь? – Бояра вложил в мою руку вторую порцию кофе, наивно надеясь, что это поможет. – Я с самого утра только и делаю, что смотрю на твое багровое от гнева лицо. И, признаться, мне изрядно надоело.

– Не лезь!

– Сука! – Бояра резко обернулся и, схватив меня за затылок, притянул к себе. Хватка руки усиливалась, а пальцы больно впивались в основание черепа. Его карие глаза блестели недобрым светом, он щурился, отчего ресницы дрожали. – Заткнись! Мы уже не в школе, чтобы оберегать нас с Ильей, как курица– наседка. Прекрати играть в «папочку». Не скажешь, начну шуршать самостоятельно! Только от моего кипиша твои планы могут полететь ко всем известным только тебе чертям…

– Б**ть! – я дернулся, освобождаясь от его хватки. – Вышел утром к машине за сигаретами, а вокруг нее следы. Не мои. Всю ночь валил снег. Дверной замок был цел, повреждений не обнаружил. Только у днища с водительской стороны была смазана грязь. Я отогнал тачку в безлюдное место и бросил. Все, больше мне нечего сказать! – выпалил и закурил. Густое облако дыма взмыло вверх и, ударившись о потолок машины, рассеялось тонким покрывалом.

***

Выбежав на пробежку, решил сначала забрать из машины документы и сигареты, оставленные впопыхах вечером. Но застыл в паре шагов, заметив четкие следы на еще нетронутом снегу. На ровной поверхности были четкие отпечатки одного человека.

Снег скрипел под ногами, вторя каждому моему шагу. На детской площадке сонные мамочки катали коляски, а на горках визжала ребятня. Радуясь первому снегу, они с энтузиазмом лепили снеговиков, которые никак не хотели принимать нужную форму, потому что снег еще не видел настоящих морозов и недостаточно прогрелся на ярком, но все же прохладном солнце. Кругляши быстро рассыпались, образовывая бесформенные кучи снега, где елозила ребятня. Крики, визг и постоянно вздымающиеся вверх охапки снега заставили меня остановиться. Нет, я не смотрел на детей. Я думал только о том, что если бы Янка не убежала в универ, то точно присоединилась к этим игрищам. И, несмотря на свой возраст, абсолютно органично вписалась бы в беснующуюся ораву молодняка. Длинный паркинг был отделен от большой детской площадки только тонким проволочным забором. Хлопнув себя по карманам, не обнаружил телефон. Перекинув быстрый взгляд на подъезд, просчитал примерное количество времени, которое затрачу, а потом снова повернулся в сторону детской площадки, куда высыпало еще больше детей. Не было вариантов. Никаких.

Втопив педаль в пол, я мчался по городу, объезжая по-утреннему ленивые пробки по тротуару, полосам общественного транспорта и парковкам торговых центров. Помню размеренное биение сердца, помню какое-то нереальное спокойствие, пока в голове мелькали варианты. Гнать за город было опасно, мог не успеть, оставалось найти место, подходящее для взрыва. Бомба, конечно, бомба! Потом вспомнил, что рядом с домом Пахи закрылся на ремонт ресторан и ночной клуб, где была довольно большая парковка. Если бы только взглянуть на заряд, то можно примерно рассчитать силу удара. Но нельзя было рисковать, как только остановлюсь, времени совсем не останется.

Сжимал руль, пытаясь избавиться от нервной дрожи. Хотелось закурить, да так сильно, что стали чесаться ладони. Грубый шов кожаной оплетки руля впивался в руки, я почти не дышал, представляя перед глазами карту города. Нужно было добраться до ресторана, минуя людные улицы города. Как только остановился на парковке, окинул салон беглым взглядом. Достав из бардачка ствол, засунул его за пояс джинсов и вышел, оставив свою «ласточку» дожидаться своей участи.

***

– Кто? – Бояра тряханул меня за руку, выдергивая из воспоминаний. Я вдохнул, набрав кислорода как можно больше, а потом выдохнул, стараясь вытолкнуть тревогу, сцепившую сердце. Сжатая между пальцев цепочка с крестиком, впилась в кожу. Уже почти вылез из машины, когда взгляд напоролся на что-то блестящее на светлой коже пассажирского сидения. Тонкая золотая цепочка, на которой висел крохотный детский крестик. Это могло быть только ее. Простой, без резных узоров крестик, зажатый между подушечками большого и указательного пальцев, напоминал о Янке. В этот момент мысли полетели, как карусель. Расслабленный мозг перестал думать о случайных жертвах, сосредоточившись на хрупкой фигуре Янки. Она уже знала. Не могла не знать.

– Он! – я махнул в сторону неприметной черной «ауди», припаркованной за пожарным оцеплением. Как только я остановился на углу дома, сразу заметил эту тачку. Она со свистом затормозила у обочины, но из салона так никто и не вышел. Пашка жил в последнем подъезде, а чтобы позвонить в домофон, нужно было покинуть удачную локацию. Я сидел у детского деревянного домика, мою немаленькую фигуру скрывала фигурная качель. С моего места была отлично видна и парковка, заполненная ментами, пожарными, и обочина, где стояла тонированная «ауди». Мне даже и думать не нужно было, как связаться с другом, потому что Паха со скоростью света вылетел из подъезда, натягивая толстовку на ходу…

– А чего сидим? – Бояра схватился за ручку двери, но я перехватил его, отбросив обратно. – Сидим. Он должен был проследить за мной, чтобы убедиться в том, что дело сделано. Но даже дураку понятно, что машина пуста. Чего он ждет?

– Привет, – задняя дверь Пашкиной машины открылась. Лазарь рухнул в салон легковой «тойоты», создав слишком много шума. – Держи!

Серега бросил мне на колени ноутбук и оставленный дома телефон. Внимательно посмотрел в лицо парня, стараясь прочитать эмоции. Только сейчас лицо Лазаря было безупречно спокойным, только мелкая россыпь морщин появилась, как только он рассмеялся. Хотелось спросить, как Янка, но не стал. Сам разберусь!

– Зачем тебе комп?

– Играть в «косынку» сейчас будем, – сквозь зубы огрызнулся. Не мог нормально разговаривать. Пока не мог, потому что не понимал, как правильно подобрать слова. Это словно кто-то отключил способность классифицировать, отличать и подбирать, оставив лишь способность огрызаться. Парни не обращали на меня внимания, переговариваясь меж собой вполголоса. – Сизый, ты отсмотрел пленки?

– Привет, – голос парня был весьма растерянным. Он кашлянул, а потом тихо продолжил: – Скала! Тут целый день по всем каналам гоняют видяху, где твоя тачка взлетает в воздух! Где ты?

– Потом вместе посмотрим ролик. А теперь помоги мне!

– Как?

– Ты отсмотрел, кого не было?

– Да, там целый список. Лето же, многие повезли семьи в отпуск! Я нарезал видео кусками, потому что если это то, о чем думаю я, то тебе они понадобятся. – Сизый говорил тихо и спокойно.

– Хорошо, высылай на почту. Жду.

– Э… Скала, я рад, что твоя заносчивая задница не пострадала, потому что я еще должен уложить тебя на лопатки.

– Сизый, утри сопли, – рыкнул я и отключился.

Запустив нарезанное Сизым видео, начал просматривать. Мелькали лица, машины, менялась погода.

– Стоп! Кто это? – я с силой нажал на экран телефона, останавливая видео.

– Э– э– э… Надо смотреть с другого ракурса, не видишь, лицо скрыто огромной панамой… – Лазарев сначала ухмыльнулся, а потом лицо стало багроветь. Конечно, для меня это были всего лишь незнакомые парни, а для него – братья. Желваки напряглись, а губы сжались в тонкую линию. Каждая мышца лица напряглась, а грудь расширилась с невыпущенным вздохом. Трудно было поверить, обмусоливая что-то абстрактное, маловероятное, а сейчас? Серега медленно поднял на меня свои карие глаза, а потом перевел взгляд на «ауди», которая, как по волшебству, стартанула с места, разбрасывая во все стороны подтаявший снег. –Оп-па…

***

Сделав последний оборот ключа, нажал ручку. По всей квартире горел свет. Скинув куртку на пол, направился вглубь квартиры, по пути выключая свет настенных бра. Из каждой комнаты доносился звук работающих телевизоров, они сливались, превращаясь в монотонный шум. Заглянул в гостевую спальню. Комната весьма преобразилась. В центре стояла большая кровать, накрытая розовым покрывалом. В углу появился туалетный столик на резных ножках, а стены были увешаны фотографиями Янки. Розовые занавески, орхидеи на подоконнике и круглый белый ковер на полу.

– Привет! Кушать будешь? – в коридоре появилась Янка. Длинные волосы были собраны в высокий пучок, открывая лицо и длинную шею. На ней снова была моя рубашка, стянутая на поясе тонкой тесьмой. Широкий ворот чуть сполз, оголив одно плечо. Тонкая прядка выбилась из тугого узла и щекотала ключицу, отчего Янка дергала обнаженным плечом.

Прислонившись к стене, внимательно изучал ее лицо. Но она лишь на мгновение подняла глаза, стараясь не столкнуться с моими. Внешне выглядела на удивление спокойно, ее выдавало только нервное колупание лака на большом пальце. Заметив, что я смотрю на трясущиеся руки, она сцепила пальцы, принявшись за кольцо. Резкими рваными движениями крутила объемное кольцо в виде цветка.

– Нет, спасибо.

– Ты ел сегодня?

– А ты?

– Нет… – на выдохе сказала Янка. Как только она выдохнула, закрыла глаза, откинув голову, прижалась всем телом к стене, словно искала опору. Видел, как она часто моргает, стараясь унять слезы, готовые вырваться из глаз. На миг показалось так тихо. Я готов был броситься, чтобы добавить звук на всех телевизорах. Потому что густая, звенящая тишина стала сдавливать уши. На длинной шее пульсировала жилка, а предательски вырвавшая слеза капнула со скулы, оставляя за собой темный подтек от туши. Не понимал, как реагировать, но зато ощущал всем телом ее дрожь.

– Тогда, может, сегодня я тебя покормлю? Хочешь?

– Хм… – Янка пожала плечами и, как одолжение, посмотрела на меня. Глаза были красными. Ревела. – Мне нужно закончить доклад.

– А мне нужно принять душ…

Неосознанно скопировал тон ее голоса: тихий, натянутый, но готовый сорваться в любой момент. Казалось, что она как струна. Даже малейшее движение, поднятый тон голоса – все может вывести ее из состояния покоя. Янка развернулась и побежала в гостиную. Звонкое шлепанье босых ног по паркету слышалось еще пару секунд, а потом тишина.

Перестал восприниматься монотонный звук телевизоров, перестал мешать яркий свет. Скидывая спортивный костюм, в котором утром выбежал на пробежку, быстрым шагом направился в свою спальню. Еще утром просторная комната была пустой, а теперь… Теперь замер, потому что когда-то холодная, сухая атмосфера стала живой и теплой. На окнах вместо жалюзи, появились прозрачные серебристые занавески, прихваченные широким канатом. У кирпичной стены стояла огромная светлая кровать, а на новых прикроватных тумбочках стояли стеклянные светильники и рамки с фотографиями.

– Черт! – практически вбежал в душ, включив горячую воду. Помещение мгновенно заволокло паром.

Он густыми клубами скользил по черному кафелю, заполняя легкие обжигающим воздухом. Я вдыхал, наслаждаясь покалыванием, ощущая чувство расслабленности, которого жаждал с самого утра. Мышцы стали оттаивать, как от лютой зимы, а сердце ускорило темп, разгоняя остатки тревоги, скопившиеся за день. Единственным желанием… Нет, скорее потребностью, было упасть в кровать и уснуть, отключив мозг. Но не мог, потому что в гостиной меня ждала очередная проблема… Полуголая… Желанная, но такая грустная проблема. Заноза. Прямо в самом сердце!

***

– Ну? Идем кормиться?

Янка лежала на полу гостиной, зарывшись в тетрадках. Она болтала согнутыми в коленях ногами, легонько ударяя пятками по попе. Аппетитные округлости дрожали, и с каждым ударом край рубашки поднимался все выше и выше.

– Нет, мне нужно еще почитать, – Янка даже не повернулась, продолжая мусолить кончик ручки.

Оттолкнувшись от стены, направился в кухню. Теплая подсветка, которой почти никогда не пользовался, превратила брутальный интерьер в что-то теплое, тягучее, как мед. От этого ощущения побежали мурашки по телу. Не мешали ни резкий переход от черного к белому или от глянца к матовому. Все было гармонично. На барной стойке стояла недопитая чашка кофе, а в пепельнице лежала недокуренная сигарета. На кожаной спинке стула висела ее сумка, а на полу валялись розовые махровые носки, будто она только отошла на мгновение. Поведя носом, осмотрелся. На плите стояла кастрюля.

– Черт! Это борщ? – открыв крышку, вдохнул пьянящий аромат домашней еды. – Где она взяла кастрюлю?

– В магазине, – тихий голос за спиной застал врасплох, но я уже не вздрагивал, потому что привык.

Привык, что не один дома, привык, что в квартире появляются новые полотенца, рубашки, кровати, диваны. Что под ногами носится щенок, еле ощутимо хватая зубами ткань трикотажных брюк. Только когда я успел привыкнуть?

– Я так понимаю, что на карточке опять нет денег?

Попытался отшутиться, но Янка грозно оттолкнула меня от плиты, сухо кивнув в сторону купленного для меня кресла. Она быстрыми движениями стала нарезать хлеб, доставать что-то из холодильника, затем машинально включила кофемашину, но, взглянув на часы, выключила. Нахмуренные брови, прищуренный взгляд и слишком громкое закрывание кухонных шкафов – все говорило о том, что она злится. Злится, но продолжает сдерживаться. Не знаю, что было безопасней для меня – уйти спать, так и не выслушав, или попытаться сдуть этот шарик гнева. На столе появилась тарелка супа, две дольки чеснока и хлеб.

– Что? – я взял в руки головку чеснока. – Все было так плохо, что ты и не надеешься на продолжение?

– Ешь, – Янка достала заварочный чайник, засыпала в него две ложки чая, а потом подумала и добавила еще половинку. – Зимой необходимо есть чеснок. Пора инфекций…

Я орудовал ложкой, не ощущая ни вкуса, ни удовольствия от еды. Глаза были прикованы к хрупкой фигуре. Янка хлопала дверцами, а когда натыкалась на доводчик, то с силой прижимала глянцевую дверь, словно сопротивлялась чему-то. Налила в кружку чай, попробовала и быстрым движением вылила весь чайник в раковину.

– Та-а-а-к… А теперь дадим слово начальнику транспортного цеха… – отбросил ложку, она громко сбрякала, ударившись о край тарелки.

– Я спать! – Янка вздрогнула от резкого звука и выбежала, скрывшись в темноте коридора. Только хлопок двери дал понять, что ушла к себе.

Напряжение вновь вернулось, а голова разболелась от одной только мысли, что нужно попытаться поговорить. Бл*ть! Это слово – НУЖНО, да кому это нужно? Мне? Нет. А кому? Кровь пульсировала, заканчивая свой ритм где-то в висках, а злость застряла комом в горле. Закурив, бросился в спальню, громко хлопнув дверью. Хотелось разгромить все то, чего не было тут. Все действовало на меня раздражающе. Упав на кровать, затянулся, выпуская кольца дыма в воздух. На тумбе заботливо была поставлена пепельница. Стряхнув пепел, наткнулся на рамку. Широкий стальной кант обрамлял фотографию. Я чуть не подавился. Янка распечатала фото, которыми изводила меня, пока я был в Казахстане. Конкретно на этой были ее коленки. Кажется, что ничего откровенного, пошлого, но мой и без того бушующий пульс, стал просто зашкаливать. Как так? Коленки!

Выключил свет. Ну, как выключил… Запустил подушкой в суперсовременный светильник и все. Комната стала привычной. Ничего нет: ни ее следов, ни мебели, ни фоторамок. Только мрак и темнота. И уголек дотлевающей сигареты. Еще запах и рев… Тихий плач доносился из-за стенки, скручивая мое сердце в тугой узел.

– Хватит!

Не знаю, как я не вышел из спальни вместе с дверью, потому что перестал думать. Сердце рвалось, а нутро сжималось в конвульсиях гнева. Я рвался от дикого желания убить и пожалеть.

– Говори! – ногой открыв дверь, закричал. Янка сидел на подоконнике, поджав к груди ноги. Коленки! Черт! Убить и пожалеть. Убить и пожалеть! Осталось только определиться, что сделать вначале.

– Не хочу! – в ответ закричала она.

– Убить! – рычал, сжимая руки в кулаки.

– Что?

– Пожалеть… Определенно… – подошел близко, так, что грудью ощутил шелковистость кожи ног. Янка опустила голову, скрывшись в занавесе локонов.

– Что? – пискнула она, но так и не решилась поднять глаз.

– Ничего. Просто скажи… – я перешел на шепот, чтобы успокоить ее нервные всхлипы.

– Я думала… Думала, что ты умер. Всего пару минут, но поверила в это. Понимаешь? Я представила только на миг, что ты больше не придешь, не посмотришь на меня исподлобья, не зашипишь, когда я начну спорить. Что не увижу твои глаза, не почувствую аромат твоих сигарет. Черт! Засранец, ты хоть понимаешь, насколько чертовски приятно пахнешь? А потом пришел Лазарев и молча забрал твой компьютер и телефон, который я так и не выпускала из рук. А ты не позвонил. Ты так и не позвонил. Но я знала, что такие, как ты, не умирают от взрыва, пули или ножа. Ты умрешь стариком, пережив всех родных и близких. Мне было невыносимо больно. А я только представила… И? Как жить дальше? Как я могу? Что? Как… – Янка откинула голову, прислонившись щекой к холодному стеклу.

– Ян, ты не понимаешь, на что готова согласиться. Ты не должна понимать! Это неправильно. Я не смогу жить правильно никогда, потому что это невозможно.

– Что?

– Я никогда не смогу жить счастливо и правильно.

– Тогда научи, – взвизгнула Янка, вцепившись мне в плечи руками. Она скинула ноги с подоконника и обхватила мою талию, крепко прижимая к себе.

– Чему? – капельки пота мгновенно выступили на груди, как только я ощутил тепло ее тела.

– Жить неправильно, но счастливо! – она чеканила звуки, проговаривала каждую букву, стараясь донести до меня смысл сказанных слов. Но все, что я видел – боль. Под красными от слез глазами залегли глубокие тени. Кончик носа распух, а губы дрожали.

– Ян… – я выдохнул и прижался к ней лбом. Руки сами потянулись, обвивая хрупкое тело.

– Знаешь… Сегодня мне захотелось обратно… – прошептала она, зарываясь носом мне в шею.

– Куда?

– В прошлое. Там я – жена. Я знала, что муж всегда будет дома… Что он всегда вернется…

– Правильно, Кролик. Все правильно. Молодец! – я сильно зажмурился, а потом разомкнул руки и вышел, тихо прикрыв за собой дверь…

Глава 23

Яна

Вздрогнула. Тело сжалось в спазме, а по крови разлилось чувство страха, испуга и ужаса. Бьющееся сердце не давало прислушаться, а в голове вновь и вновь крутились собственные слова. Как только я сказала то, о чем думала весь день, силы покинули меня. Веки стали смыкаться под тяжестью усталости. Не видела, но чувствовала, как Олег вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Понимала, что осознанно пытаюсь сделать ему больно. Ловила эмоции, которые могли бы мне ответить на вопросы, крутящиеся в голове. Не могла больше думать.

– Хватит! Стоп! – безмолвно кричал мозг.

– Достаточно! – вторило сердце, сжимаясь в болезненной конвульсии.

– Тупик… – отвечало тело, падая на мягкую кровать.

Тишина квартиры давила. Боясь пошевелиться, чтобы создать какой-то шум, лежала, смотря в белоснежный потолок. Мысли исчезли, сердце успокоилось, только страх продолжал стремительно передвигаться по венам. Боялась того, что осталась одна. Что, выйдя из комнаты, не обнаружу его на кухне. Не смогу насладиться расслабленной позой, в которой он пьет кофе по утрам. Утром он машинально достает большую чашку, заполняя ее до краев. Заметила, что, сделав один глоток, морщится и добавляет щепотку сахара. Затем подгибает ногу под себя и откидывается на спинку, закуривая сигарету. Утром он делал короткие затяжки, внимательно рассматривая город за окном. А вечером курил, вдыхая дым резко и сильно. По утрам он пользовался гелем для душа с ароматом чего-то свежего, а вечером от него пахло чем-то по-мужски грубым и тяжелым. Черт!!!!

Скинула ноги с кровати, ощутив ласковое касание ковра, и, делая шаг за шагом, двинулась к двери. Щелчок замка оглушил и пролетел эхом по квартире, отражаясь от стен. Во всех комнатах горел свет, а в приоткрытую дверь его спальни, увидела не расправленную кровать. На цыпочках вбежала в кухню, прижав ладони к металлическому корпусу кофемашины. Холод. Такой неприятный холод обжог кожу.

– Ушел…

Все было, как вчера. В раковине валялась чашка и чайник, на плите кастрюля, на столе тарелка, на барной стойке пепельница. На черной гранитной поверхности лежал белый лист: