Новая Афи

Мы все замерли, превратившись в каменные изваяния. Кроме проснувшегося Селорма – не знаю, почувствовал ли он мое потрясение или узнал голос отца. Когда он повернул головку, Айви выкрикнула его имя и кинулась к нам, однако мать схватила ее за плечи, останавливая. К моему удивлению, Селорм потянулся к либерийке. Машинально отпрянув, я крепко прижала сына к груди.

– Афи, идем, – раздался голос Эвелин – я не слышала, как она подошла.

Я не могла заставить себя двинуться, заставить отвести глаз от Эли, стоящего без рубашки, в одних плавках, с кухонным полотенцем в руках. Он смотрел на меня в ответ, на лице – смесь изумления и вины. Эвелин потянула меня назад, пока я наконец не очнулась, а затем повела к нашему дому. Селорм ерзал, пытаясь слезть. Я обернулась – Эли и либерийка стояли на месте, глядя мне вслед. Он не стал меня догонять.

Съемка закончилась. Модели, фотограф, парикмахер и визажист уехали. За ними последовали Йебоа с Нэнси. Я села в машину к Эвелин.

– Ты как? – спросила она меня минут через пять. Селорм крепко спал в детском кресле.

– Ты знала, да? – прорычала я.

– Что он был там с ней? Зачем бы я повела тебя туда, если бы знала, Афи?

Я тяжело дышала, но не плакала. Нет уж, не дождетесь!

– Но ты знала, что он ее не бросал? Что водил к ней моего сына?

– Конечно, нет! Я бы тебе сказала! Разве я не говорила тебе правду раньше, хотя все молчали? Клянусь, я понятия не имела! То есть не секрет, что он видится с ней, когда ходит к Айви, однако на том все.

– А Ганьо знают?

– Вряд ли. Ричард уже давно о ней не упоминал. Думаю, Эли убедил всех, что бросил ее.

Я молча опустила окно и подставила лицо резкому ветру. Эвелин вела как автогонщик «Формулы-1» и обгоняла всех на пути. Но мне хотелось большего: хотелось почувствовать ветер всем телом. Только когда заныла шея, я откинулась на сиденье и подняла окно.

– Они говорили, что она уродлива.

– А?

– Говорили, что она похожа на мужчину.

– Ну, о ней много всякого наплели. После всего рассказанного мне Ричардом я ужасно удивилась, впервые ее встретив.

– Почему?

– Почему удивилась?

– Нет, почему они врали?

– Потому что тетушке она не нравится. Братьям она не нравится. Йайе не нравится. Она всегда поступает по-своему и не берет в расчет их мнение. Она не следует их правилам, не чтит наши традиции. Она без раздумий отказывалась ездить в Хо, даже по особым случаям. Когда она жила в главном доме, Ганьо не могли приходить и уходить, когда им вздумается. Они должны были заранее предупредить о визите, а придя, сообщить, когда намерены уйти. Они не могли просто брать любую еду из холодильника или заказать что-то кухарке. Муна пресекла такое поведение с самого начала, с самой первой встречи с Ричардом в Либерии, поэтому они пытались разлучить их уже тогда. Но теперь ты сама с ней встретилась и понимаешь, что она не из тех женщин, которых легко бросить, даже Эли не в состоянии, несмотря на любовь к матери, ставшей в Хо притчей во языцех. Тетушке пришлось пойти на крайние меры и запретить Эли на ней жениться, заручившись поддержкой старых дядюшек. Мы обе понимаем, что он никогда не женится на женщине без благословения семьи. Я знаю одного парня из университета, который так поступил, и с тех пор его семья не желает с ним знаться. Представляешь? Больше десяти лет он не может вернуться домой!.. Муна слишком горда, чтобы уступить, а Эли не пойдет против воли матери… пока она жива.

– А что будет после ее смерти?

– Ну, она – заводила во всей этой истории. Как только она уйдет с пути, что ж…

Когда я приехала, мама уже вернулась, однако я ничего не сказала ей о случившемся и заперлась в нашей спальне. Меня одолевала смесь печали и ярости. Впрочем, последнее все же брало верх.

Примерно через час после приезда раздался стук в дверь, и меня позвал Эли. Я не отреагировала. Вскоре стук повторился.

– Чего надо? – крикнула я.

– Селорм плачет, – ответила мама. – Отец пытался его успокоить, но он не перестает.

По другую сторону тяжелой деревянной двери слышался плач моего сына. Я вышла, взяла у мамы Селорма, однако преградила ей путь, когда она попыталась войти, явно желая выяснить, что происходит. Мне нисколько не хотелось ей что-либо объяснять или выслушивать ее советы.

Я положила Селорма на кровать. Малыш уже успокоился и тыкал в кнопки на одном из телефонов Эли. Я вытащила гаджет из его удивительно цепкой хватки, а взамен отдала свой, поскольку он поднял протестующий вой. Телефон Эли оказался разблокирован. Я пролистала журнал вызовов: последний завершился три часа назад. Затем открыла папку сообщений: примерно половина была адресована его братьям и партнерам по бизнесу. Некоторые – Йайе. Остальные предназначались некой «М» – наверняка Муне.

Я начала читать сообщения. Хотя во многих речь шла об Айви, большинство посвящались самой либерийке. Эли писал, как скучает по ее улыбке и телу. Как хочет ее обнять, прижать к груди. Как его тянет с ней увидеться. Как он ее обожает, как счастлив, что она у него есть, как он ее любит. По моим щекам ручьем текли слезы. Большая часть сообщений отправлена в этом месяце – семьдесят четыре только за эту неделю: некоторые написаны в рабочее время, но в основном – из дома. Звонил он днем, а писал вечером – судя по времени, порой лежа со мной в кровати. Например, в среду вечером, когда мы обсуждали поездку в Париж. Я привыкла к тому, что он постоянно прикован к своим многочисленным гаджетам, привыкла к постукиванию пальцев по экрану и наивно полагала, будто все переписки связаны с работой. Ну и дура!

Я взяла Селорма на руки и пошла вниз. В гостиной мама смотрела нигерийский фильм. Я передала ей ребенка и спросила, где Эли.

– Во дворе. Афи, что случилось?

– Ничего.

Миновав миссис Адамс на кухне, я вышла на задний двор, где сидел Эли, – на лице выражение, похожее на испуг. Я села напротив и положила его телефон на стол. Когда он заметил, что гаджет разблокирован, испуг на лице превратился в настоящий ужас.

– Прости. Я не хотел, чтобы так вышло. Мне очень жаль, – проговорил он тихим голосом, избегая моего взгляда.

– К чему мне твои извинения, Эли?

– Мы с этим справимся.

– Ты вообще собираешься ее бросать?

– Афи, давай не будем…

– Ладно, женись на мне, – выпалила я отчаянно.

– Что?

– Я сказала, женись на мне! Поедем в понедельник в церковь. Отец Виздом обвенчает нас за полчаса.

– О чем ты? В понедельник мы улетаем.

– Улетим во вторник. Самолеты летают в Париж каждый день, а с тебя даже процент не снимут за обмен билетов, ты сам говорил.

– Афи, почему?.. Сейчас не время…

– Сейчас самое время. Если ты меня любишь, давай обвенчаемся.

– Афи, ты же знаешь…

– Хватит! Перестань! Не хочу больше слышать о том, как ты все уладишь, со всем разберешься! Ничего больше не хочу слышать. Просто скажи честно: ты женишься на мне в церкви или нет? Хотя бы раз, Эли, скажи мне правду!

Тяжело вздохнув, он откинулся на спинку садового стула, чьи ножки глубже провалились в почву. Посмотрел на телефон у себя на коленях, затем вновь поднял взгляд на меня.

– Я не могу, Афи, не могу с тобой венчаться. Мне очень жаль. – Его голос дрожал.

– Потому что хочешь жениться на ней, да? Ты хочешь жениться на ней, когда умрет твоя мама, и уравнять ее со мной в правах. Ты не можешь обвенчаться с нами обеими, поэтому не будешь венчаться ни с одной.

Он не произнес ни слова.

– Ты хоть раз, хоть один раз думал обо мне как о единственной женщине? Когда хотел только меня?

Он вновь не ответил.

– Почему ты так сильно ее любишь? Почему меня одной недостаточно? – проговорила я срывающимся голосом.

– Афи, ты же знаешь, что я тебя люблю.

– Но ее любишь больше, не так ли?

– Что за странный вопрос, Афи?

– Вполне нормальный вопрос. Скажи – да или нет? Ты любишь ее больше меня?

– Я люблю вас обеих.

– Но ее любишь больше?

– Я люблю вас обеих.

– Ты любишь нас обеих и поэтому женишься на обеих, ведь ты такой особенный и заслуживаешь всего, чего пожелаешь! Но не я, я не заслуживаю того, чего хочу и из-за чего столько страдала.

– Ты по-прежнему будешь моей женой, моей первой женой. Наше соглашение никак не изменится.

– Мы оба понимаем, что ты намерен вернуться к старой жизни: спать в двух домах и разъезжать по Аккре с дорожной сумкой в багажнике. Это только вопрос времени: представление, которое ты разыгрываешь перед матерью, не продлится вечно. А я не готова возвращаться к старому. Не готова возвращаться к одинокой кровати и слезам в подушку. Слезам по тебе, пока ты водишь моего сына в дом другой женщины.

– Афи…

– Не произноси мое имя! И не смей называть наш брак соглашением. Я – твоя жена! Твоя семья взяла меня тебе в жены. Все твои родственники засвидетельствовали, отец Виздом засвидетельствовал. Я – твоя жена!

– Это не значит, что я не могу завести вторую жену. Пожалуйста, будь благоразумна, Афи.

– Благоразумна? Ты – грешник. Ты – лжец.

– Я никогда тебе не лгал. Никогда не обещал ее бросить. Никогда.

В ту ночь он спал в комнате для гостей. На следующее утро я сообщила ему о своем желании развестись.

Мы стояли на противоположных концах кухни, прислонившись к столешницам. Почувствовав напряженную атмосферу, миссис Адамс и ее помощница сочли за лучшее удалиться. Было воскресенье, и мама ушла в церковь, взяв с собой Селорма. После вчерашнего я успокоилась – или скорее вымоталась из-за бессонной ночи, проведенной в раздумьях: о том, что делать дальше и как мое решение повлияет на нас с сыном. Сколько я ни старалась, душа продолжала бунтовать от перспективы жить в браке с Эли и второй женой. От мысли о них двоих в одном доме меня бросало в жар, а голову сверлила тупая боль. К тому времени, как первые солнечные лучи просочились в спальню, я приняла решение: лучше жить без него, чем делить с ней.

– Я хочу развестись, – тихо сообщила я.

– Развестись? Ты серьезно? Из-за этого?

Недоумение Эли меня удивило и разозлило. Выходит, он в самом деле ждал, что я буду спокойно сидеть и безропотно приму все его условия?

– Да, из-за этого! Потому что ты мне изменял и лгал. Потому что я не хочу другой женщины в браке.

– Не глупи. – Он держал в руке чашку кофе, но не сделал ни глотка с тех пор, как вошел на кухню.

– Ненавижу, когда ты так говоришь! – прорычала я, буравя его взглядом.

– Как?

– Когда игнорируешь мою боль и страдания, называя их глупостью. Когда не пытаешься даже на мгновение мне посочувствовать. Как бы ты отреагировал, если бы я тебе изменила? Если бы сказала, что хочу встречаться с другим мужчиной, будучи замужем за тобой?

Он фыркнул и поставил кружку на стол.

– Это другое, Афи. Ты сама понимаешь, это не одно и то же.

– Одно и то же, Эли, и ты никогда на это не пойдешь. Так почему я должна мириться с другой женщиной?

Он шагнул мне навстречу. На его лице появилось печальное выражение.

– Хорошо, ладно, – медленно проговорил Эли, поймав мой взгляд. – Не будем растрачивать время на абстрактные ситуации. Прости за все. Прости за причиненную боль. Я понимаю, как тебе тяжело: мне тоже нелегко. Я люблю тебя и люблю наш брак. Я не хочу его потерять, не хочу терять тебя.

– Ты любишь меня, однако недостаточно, чтобы бросить ее и быть со мной одной?

– Милая, я готов на все ради тебя… только не на это. Она тоже моя семья, я не могу ее бросить. Точно так же, как не могу бросить тебя.

– Тогда оставайся с ней, а я уйду. – В горле застрял тугой ком от осознания, что мы приближаемся к концу совместного пути, – он не передумает.

– Прошу, не надо так говорить, Афи.

– Лучше бы ты мне все рассказал до того, как я в тебя влюбилась.

– Я никогда не хотел причинить тебе боль.

– Тем не менее причинил, и теперь я не могу оставаться с тобой.

– Афи, не надо… Подумай о Селорме, подумай о нашем малыше, не поступай так с ним!

– Не я с ним так поступаю, а ты! Именно ты рушишь нашу семью из-за другой женщины. Хотя бы за это возьми на себя ответственность!

Он умолял меня изменить решение, однако я оставалась непреклонна. Ему нужно было выбрать: либо я, либо она – только не обе. Когда я развернулась, чтобы уйти, он схватил меня за руку, но я ее выдернула. В его глазах блестели слезы, тем не менее я выстояла.

Мама тоже разрыдалась, узнав о случившемся; полагаю, она понимала, что не в силах ничего сделать. Мавуси же попыталась меня переубедить, полная решимости сохранить иллюзию сказки.

– Афи, он хороший человек. Если не считать ту женщину, во всем остальном он хороший, не забывай. Его предложение не идеально, и все же такое случается. Я знаю женщин с дипломами, врачей и юристов – важных, очень важных женщин, – которые делят мужей с другими женами. С этим можно смириться, если мужчина не такой, как мой отец, который заставляет всех женщин жить в одном доме и не заботится о своих детях.

Сестра сидела со мной в моей спальне. Мама попросила ее приехать, как только я объявила о своем решении.

– Мавуси, ты не представляешь, каково мне: не представляешь, как я страдаю. Он хочет на ней жениться!..

– Он сказал, что любит вас обеих.

– Ах, Мавуси! Даже родители не любят своих детей одинаково, что уж говорить о мужчине с его женами! Если бы он действительно любил меня так сильно, то давно бы ее бросил. Очевидно, меня ему недостаточно. Спустя столько времени, после всего, через что я прошла, после Селорма, ему недостаточно меня одной. Как бы ты себя чувствовала, если бы Йао поступил так с тобой?

– Тут совсем другое.

– Потому что Эли богат?

– Нет. Потому что у тебя еще есть то, о чем ты всегда мечтала: хорошая жизнь с добрым, заботливым и любящим мужчиной.

– Мне этого мало. Я хочу быть для него единственной. Разве я слишком многого прошу? К сожалению, я не такая, как другие женщины, которые готовы делиться своими мужьями с другими женами, любовницами и подругами. Это не для меня. Так уж я устроена. Вспомни, что произошло, когда я вынашивала Селорма, вспомни, как тяжело мне пришлось. Я не хочу всю жизнь мириться с этой болью в душе.

– Со временем станет лучше.

– С чего ты взяла? Пока что становилось только хуже. Я беременной лежала в пустой постели и чувствовала, как меня душит тоска. Чем дольше я так живу, тем дольше буду страдать и либо сойду с ума, либо впаду в депрессию. Совсем не о такой жизни я мечтала для себя или сына.

Мавуси тяжело вздохнула.

– Афи, ты же знаешь, что будут болтать люди.

– Пусть себе болтают. Разве я первая женщина в этой стране, попросившая развода? Нет, многие так поступают, и их жизнь не заканчивается. Они по-прежнему дышат и работают, а некоторые даже снова находят любовь. Чем я хуже? Я еще молода, мой бизнес процветает. Я буду работать и позабочусь о себе и сыне. Даже если Эли не даст мне ни одного седи[30], мы справимся.

– Хм-м. И где ты найдешь такого мужчину, как Эликем Ганьо, готового взять тебя после другого мужа? Особенно с ребенком?

– Я не намерена выходить замуж за подобного мужчину.

Едва ушла Мавуси, прибыли Ричард с Йайей – Эли наверняка уведомил их о случившемся.

Я сидела на заднем крыльце, дыша свежим воздухом и присматривая за Селормом, который играл с мячом в траве. Мама прилегла, пожаловавшись на головную боль, а Эли поднялся наверх. Его брат с сестрой вышли ко мне и уселись напротив.

– Эли нам рассказал… – тихо произнес Ричард, сложив руки на коленях. Пожалуй, я никогда не видела его таким серьезным. А Йайа впервые на моей памяти вышла на люди в простых джинсах, футболке и тапочках, с неаккуратным пучком на макушке и без малейшего признака косметики. Казалось, она выскочила из дома в чем была.

– Хм-м, – только и ответила я, устремляя взор за их спины, где играл Селорм.

– Помнишь, я тебе говорил, что та женщина что-то сделала с моим братом, он не тот Эли, которого мы все знаем. Та женщина – зло, чистое зло, она…

– Прошу, хватит, – отрезала я. – Ничего она с вашим братом не делала. Эли просто хочет и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Он считает, что вправе приобретать столько машин, домов и женщин, сколько ему вздумается. Он никогда не собирался бросать ту женщину, и вы все это прекрасно знали, но уверили меня, будто это лишь вопрос времени.

Ричард выглядел шокированным моими словами, его брови уползли высоко на лоб. Очевидно, он по-прежнему считал меня той девчонкой, с которой сидел на веранде моей матери, рассказывая бредни о либерийке.

– Поосторожнее в выражениях, Афи. Не оскорбляй нас, – отчеканила Йайа напряженным голосом, предостерегающе подняв указательный палец.

Да как она посмела! После всего, через что я из-за них прошла!.. Нет, с меня хватит и Йайи, и ее матушки, и ее братьев.

– Не надо мне угрожать! Разве не все вы меня уверяли, что он ее бросит? И вот два года спустя вы опять пытаетесь меня убедить, будто тут замешана нечистая сила, будто либерийка так заморочила ему голову, что он больше не в состоянии мыслить здраво. Почему вы не признаете, что ваш брат встречался с женщиной, которая пришлась вам не по душе и вы попытались избавиться от нее с моей помощью? Просто признайте, что она вовсе не сумасшедшая, не мужеподобная, не склонная к самоубийству, не алкоголичка, не курильщица и не плохая мать. Она нормальная! Она – лишь женщина, которая вам не нравится, потому что поступает по собственному усмотрению и не танцует под вашу дудку. Зря вы втянули в эту историю меня – надо было самим все исправить. Или даже лучше – позволить своему брату жениться на той, которую он выбрал сам.

Я была в ярости и высказала все, о чем думала прошлой ночью, расхаживая по спальне и переживая, что разрывающая грудь боль не утихнет никогда.

– Ха-ха, – язвительно рассмеялась Йайа, закатывая глаза и медленно хлопая в ладоши. – Это мы-то тебя втянули? Тебя, Афи, которая сшивала лохмотья в Хо и называла себя швеей? Втянули? Мы? Лучше благодари нас за то, что мы спасли тебя от жалкого существования и дали настоящую жизнь. – Ее глаза гневно сверкали, и я впервые заметила, насколько она похожа на свою мать.

– Йайа, – предостерегающе проговорил Ричард и дотронулся до плеча сестры, однако та стряхнула его руку и поднялась на ноги. Я тоже встала. Мои слова задели ее за живое и вынудили показать свое истинное лицо.

– Хочешь правды? Так держи: мы вытащили тебя из канавы и дали тебе то, чего бы ты не добилась и за тысячу лет. В этой стране полно женщин со смазливыми личиками и мясистыми задницами – ты не особенная. Мы могли бы выбрать для своего брата любую из них. Как думаешь, чего бы ты добилась с этой мордашкой и фигуркой? С дипломом о среднем образовании в стране, где даже выпускники вузов не могут устроиться на работу? Ты была никем, никем и осталась! Подумай об этом, прежде чем заявлять о разводе с Эли.

– Убирайся, – прошипела я, приблизившись к ней нос к носу.

– Тебе ли меня прогонять? Разве дом твой? Ты его купила? Ты здесь только благодаря нам!

– Ладно! Тогда уйду я.

Подхватив Селорма, я метнулась в дом.

– Ах, Йайа, ну зачем ты так? – послышались упреки Ричарда с крыльца.

Ни я, ни мама не утруждались звонками тетушке, чтобы рассказать о происходящих волнениях, – пусть ее сыночек сам ей рассказывает. Я позвонила тоге Пайесу и велела вернуть Ганьо подаренный на свадьбе шнапс.

– О чем ты, Афи?

Он только недавно вновь начал со мной разговаривать после Рождества.

– Я больше не хочу состоять в этом браке и прошу вас его расторгнуть, вернув их напитки.

– Что стряслось? Приезжай домой, и все обсудим. Наверняка проблему можно решить.

– Нельзя. Пожалуйста, верните им напитки.

– Афи, мужа так просто не бросают! И что мы скажем его семье? Приезжай домой, и поговорим.

В понедельник утром мы с мамой и Селормом отправились в Хо, по дороге купив две бутылки шнапса той же марки, что Ричард подарил тоге на свадьбе. Дома все мои дяди и тетя Сильвия, примчавшаяся на рассвете из Того, принялись меня переубеждать. Тога Пайес умолял даже сильнее, чем Эли, словно от этого зависела его жизнь. Мы сидели в гостиной – той самой, в которой я ждала в день свадьбы. Жалюзи опустили, чтобы никто не узнал о происходящем.

– Что о нас будут говорить люди? – вопрошал дядя Брайт.

– Дядя, люди меня не волнуют.

– Конечно, тебе все равно, ведь ты живешь в Аккре, – ответил дядя Экселлент. – Именно нам придется жить с этим позором! Как нам после такого ходить на склад за покупками? Ты же знаешь, моя жена берет там муку, и тетушка отпускает ей товары в кредит, который позволяет выплачивать после продажи хлеба. Хватит думать только о себе, подумай о нас!

– Если вы не пойдете к тетушке возвращать напитки, то я сама к ней пойду, – предупредила я.

– Боже правый! – потрясенно воскликнула тетя Сильвия и схватилась за голову, словно ее известили о смерти родственника.

– Оливия, что не так с твоей дочерью, она совсем с ума сошла? Вы когда-нибудь слышали, чтобы женщина сама возвращала свои напитки? Разве у тебя нет семьи? – воскликнул тога Пайес и принялся нервно расхаживать по маленькой комнатке. Мама обмахивала Селорма газетой: бедняжка изнывал от жары.

– Я говорю, что если вы откажетесь возвращать напитки, то их верну я.

– Видимо, ты не успокоишься, пока не опозоришь всех нас! Пока не сделаешь нас изгоями в этом городе! Слава Господу, что покойный брат Илластриас не видит твоего поведения!

– Если бы мой отец был жив, я бы не вышла замуж за Эли. Он бы никогда не согласился на этот брак.

Позже родственники доложили, что тетушка швырнула одну бутылку возвращенного шнапса о стену. Но сперва заявила, что не принимает мой уход от ее сына. Затем она стала проклинать нас с мамой и угрожать жестокой расправой. Тетя Сильвия сказала, что при этом в уголках губ старухи начала пузыриться слюна, как у бешеного животного. На середине тирады она принялась тяжело глотать воздух, словно выброшенная на сушу рыба. Выслушав рассказ, я лишь покачала головой – тетушка меня больше не пугала.

Когда я поведала обо всем Эвелин, навестившей меня в мастерской в доме Ричарда, она долго молчала. Я переделала одну из комнат обратно в спальню, в которой спала вместе с Селормом. Мама жила во второй комнате.

– Даже не знаю, что и сказать, – наконец промолвила подруга.

– Наверное, ты хочешь сказать, что мне следовало получать удовольствие от денег мужчины и игнорировать его недостатки.

Она усмехнулась.

– Верно. Но также я хочу сказать, что тебе следует думать и о своем счастье – оно важнее всего. Ты заслуживаешь покоя в душе. Брак – не бесконечное соревнование, борьба за внимание и уважение. Никакие деньги не стоят боли, слез и бессонных ночей. Так что ты поступила правильно. Ты умная и не боишься тяжелой работы: у тебя все будет хорошо.

– Эли обещал каждый месяц присылать деньги на Селорма. А еще разрешил оставить машину с водителем и взять себе один из домов.

– Ну разумеется! Это меньшее, что он может сделать.

– С меня хватит чужих домов, я хочу свой собственный…

– Так, позволь тебя перебить. Тебе лучше принять машину с домом и даже потребовать вдобавок квартиру и вторую машину. Считай их платой за страдания, которые он тебе причинил. Это не чужой дом, а твой! Просто удостоверься, что твое имя вписано в документы на собственность. И вообще, удостоверься, что твое имя на всех документах – на дом, на машину, на все. Знаю я одного юриста, который поможет ускорить процесс, – я сама отведу тебя к нему. Пока ты указана в документах, младшая тетушка не станет распускать свой длинный язык и нести всякую чушь. Тебе нужно быть жесткой, Афи. Пусть еще и Селорма впишут, чтобы, если вдруг с Эли что-то случится, его родственнички тебя не обобрали.

Я улыбнулась, вызвав возмущение Эвелин.

– В чем дело? Я серьезно!

– Знаю. Я подумаю об этом.

– Не о чем тут думать, просто послушай меня.

– Хотела бы я быть такой же сильной, как ты: смириться с другой и сохранить брак. Ведь столько женщин живут в подобных отношениях и счастливы.

– Афи, ты вовсе не слабая, в тебе нет ни капли слабости, слышишь? И думать так не смей! Нужна немыслимая сила, чтобы уйти от того, кого любишь. У тебя хватило смелости заявить о том, что ты не хочешь несчастной жизни и не позволишь ему раз за разом разбивать тебе сердце. Да, я говорила тебе любить головой, но я готова признать, что так жить тяжко. Безжалостная боль съедает тебя изнутри и оставляет пустую оболочку. Не кори себя за отказ от такой жизни: ты поступила правильно. Ты заслуживаешь счастья, заслуживаешь мужчину, которому нужна только ты одна.

Я кивала, глубоко в душе веря в ее слова. И только сердце еще сомневалось и жаждало утешения.

Чуть больше месяца минуло с тех пор, как я переехала из дома Эли в мастерскую. Мне пришлось долго бороться с ним из-за своего решения. Он не хотел, чтобы Селорм жил в мастерской, и предлагал нам переехать в один из его домов. Однако я не собиралась возвращаться к старому. Мне хотелось жить в доме, оформленном на меня или хотя бы мной арендованном, пусть даже у его брата. В конце концов удалось достичь компромисса: мы с Селормом поживем в доме Ричарда, но переместим мастерскую в хозяйственный домик, который Эли расширит.