The Last Artifact

Maxim Tikhonv

The Last Artifact

Меч выбирает не героя. Он выбирает того, кто не побоится стать монстром.

Последний Артефакт.

Введение

Император Вейн стоял на руинах столицы, сжимая окровавленный клинок.

Некогда великая империя теперь лежала в пепле, а над полем боя висел гул – низкий, нечеловеческий, словно сама земля стонала под тяжестью войны. Воздух был густ от запаха гари и крови, смешанной с чем-то едким, почти металлическим. Остатки дворцовых колонн, некогда белоснежных, теперь почернели, как обугленные кости. Где-то вдали рухнула башня, и грохот её падения потонул в общем хаосе.

Дарги шли в последний штурм.

Это была раса захватчиков. Их тела, покрытые хитиновыми пластинами, сливались в едином ритме, словно части смертоносного механизма. Длинные, изогнутые конечности заканчивались когтями, способными вспороть доспехи, как гнилую ткань. Спины горбились под тяжестью перепончатых крыльев – серых, жилистых, с жесткими прожилками, которые хлопали в воздухе.

А их глаза… Узкие, без зрачков, они мерцали холодным зеленым светом, будто капли ртути в клубах дыма.

Каждый дарг – личность, но в бою их разумы сливались в единый поток, как компьютеры в безупречной сети. Видит один – видят все. Обнаруживает слабину – стая уже атакует, без приказов, без колебаний. Чем теснее их строй, тем смертоноснее система. Меч взметнулся в ударе? Они уже просчитали траекторию. В обороне брешь? Координация – мгновенна, прорыв – неизбежен.

И они уже почти победили.

Города пылали. Реки, некогда чистые, теперь текли чёрной жижей, отражая тени крылатых убийц. Магия, веками защищавшая людей, дрожала, как пламя на ветру. Оставался последний ритуал – и она будет запечатана. Поэтому Вейн торопился.

Где-то впереди, за стеной дыма и криков, возвышался древний зиккурат. Там ждал финальный обряд. Тридцать два храма уже принесли свои жертвы. Восемь Волков – легендарных хранителей империи, величайших духов, призванных самим Анубисом в помощь человечеству, – отдали свободу и силу, чтобы спасти людей. Их души стали вторым слоем печати, вечными стражами, закованными в магические цепи.

И теперь настал черёд девятого – Умбриса, верного друга императора, его последнего защитника, Хранителя Теней. Именно их с императором жертва должна была стать искрой, что запустит каскад остальных печатей и навсегда заточит магию этого мира.

Вейн скомандовал вперёд, и Умбрис ответил на его порыв – огромный волк, чья шерсть сливалась с клубящимся дымом, бросился сквозь хаос битвы. Его лапы не касались земли, будто сама тень несла его, обтекая баррикады из трупов и пылающих обломков. За императором, сжимаясь в клин, двигались его верные воины – последние из личной гвардии, те, кто прошел с ним через ад всех предыдущих сражений. Их доспехи были иссечены, лица покрыты кровью и копотью, но в глазах горела та же решимость.

Дарги обрушились на них волной.

Крылатые тени метались в воздухе, сшибаясь с магическими щитами, которые отбрасывали маги отряда. Щиты трещали, рассыпаясь под ударами, но Вейн не останавливался. Он рубил на ходу, клинок его оставлял в воздухе кровавые росчерки, а Умбрис рвал пастью всё, что оказывалось на пути. Казалось, они двигались не сквозь врагов, а сквозь саму смерть – и она отступала перед ними, хоть и ненадолго.

– Вперёд! – его голос перекрыл гул битвы. – До зиккурата – считанные шаги!

Но шаги эти были вымощены сталью и когтями.

Один из даргов врезался в строй, сбив двух воинов – их тела разорвались в клочья, едва тварь добралась до них. Вейн развернулся, меч взметнулся в ответ, но враг уже отпрянул, слившись с другими. Они учились. Приспосабливались.

– Они предвидят удары! – крикнул кто-то сзади.

– Значит, надо бить быстрее, чем они успевают думать!

Умбрис взревел, и тени вокруг сгустились, обрушившись на стаю даргов, словно чёрные копья. На миг путь оказался свободен.

– На прорыв! – скомандовал император.

И они рванули к зиккурату.

Ступенчатая пирамида вздымалась к небу, её ярусы чёткими террасами сужались к вершине. Кирпичные стены, некогда отливавшие золотом в лучах заката, теперь были покрыты трещинами и пятнами копоти. На самой верхней площадке – небольшое святилище. Именно в нём и необходимо было провести ритуал.

– Займите оборону и удерживайте этих тварей, пока всё не закончится, – сказал он и зашёл в храм.

Там, в центре зала, на полу горели руны, высеченные в камне ещё в те времена, когда магия была даром, а не проклятием. Воздух дрожал от сгустившейся энергии, а тени на стенах шевелились, будто прислушиваясь к его шагам.

– Ты готов, Умбрис? – Голос Вейна звучал спокойно, но в глубине его глаз, словно отражение далёкого пожара, бушевала буря.

– Да, ваше величество. – Умбрис склонил голову, его тёмная шерсть колыхалась в такт магическим вихрям. – Но вы уверены, что готовы отдать свою жизнь и лишить людей магии? Без неё они станут беззащитны…

– У меня нет выбора, дружище.

Император сжал зубы, его взгляд устремился обратно на вход, где на горизонте, как чёрная туча, клубилась тьма даргов.

– Мы проиграли войну. Планета почти пала. Но если магия исчезнет, их магическая связь друг с другом пропадёт. Они станут не умнее собаки.

Умбрис оскалился.

– Шучу, друг мой. Глупее. Намного глупее собаки… Это наш единственный шанс.

Вейн стоял в самом центре каменного зиккурата, окружённый мерцающими рунами. Последняя печать – круг с переплетёнными символами древней магии – пульсировала под его ногами, будто живая.

– Прощай, друг, – прошептал он, и эхо разнесло его голос по залу.

Умбрис взвыл, покрылся чёрным пламенем и стал уменьшаться в размерах, а его энергия растеклась по полу, вплетаясь в узор печати.

Император поднял меч – клинок, который был с ним всю жизнь, оружие, впитавшее кровь сотен врагов. Лезвие замерло в воздухе, повинуясь его воле, а сам Вейн ощутил, как магия печати начинает разрывать его на части.

Сначала он почувствовал холод – будто кто-то вытягивает из него дыхание. Затем боль, острую и жгучую, но не в теле, а глубже. Вейн видел, как его собственная душа, серебристая и переливающаяся, отделяется от плоти, тянется к клинку и вплетается в чёрный металл, становясь частью оружия.

Его тело рухнуло на каменный пол, но меч остался висеть в воздухе, окутанный мерцающим сиянием. Печать под ним вспыхнула последний раз и застыла, теперь скреплённая не только древней магией, но и его духом.

Лишь тот, в чьих жилах течёт кровь Вейна, сможет снять печать.

Лишь его потомок освободит меч – а вместе с ним и магию, некогда заточенную в вечное заточение.

С исчезновением магии дарги, отрезанные от своего мира, пали. Человечество, уцелевшее в катастрофе, начало историю заново – и решило стереть даже память о прошлом, чтобы печать никогда не была разрушена.

Прошли тысячелетия.

Мир стал иным.

Там, где когда-то гремели заклинания и скрежетали клинки, теперь царила тишина. Угасающее солнце скользило по руинам древнего города, погребённого под песками.

Люди забыли магию. Забыли даргов. Забыли его.

Но Умбрис помнил.

Он не был ни живым, ни мёртвым. Он был тенью – хранителем проклятого зиккурата, призраком, обречённым наблюдать, как век за веком печать теряет силу, а человечество, бьётся за жалкие крохи мировых ресурсов. Они должны были сплотиться. Стать сильнее и подготовить планету к очередному вторжению.. В этом был смысл жертвы. И их последний шанс.

Он знал: если печать падёт сама, мир не выдержит хлынувшей магии.

Но люди решили забыть.

А он оставался стражем – вечным узником своего долга.

Сколько ещё ждать? Печать уже трещит по швам.

– Хватит.

Его голос, давно утративший звук, прошелестел в пустоте.

Если потомки Вейна не пришли за силой… он приведёт их сам.

Глава 1. Бункер прошлого: Дверь, которая не открывается.

Передо мной снова захлопнулась дверь. На табличке холодно поблескивали буквы: «Терапевт Елизарова В.А.» – и никаких объяснений, кроме равнодушного: «Ваш дом не в моем секторе». Будто её волнует, что в моем секторе терапевта нет вообще, а вакансия висит уже полгода.

С одной стороны, её можно понять: людей много, всех не принять. Но с другой – что делать мне? Язва желудка, больной кишечник, поджелудочная, которая напоминает о себе жгучей болью после каждого приёма пищи. Зато в поликлинике теперь – свежий ремонт. Белоснежные стены, пахнущие краской и стерильностью, удобные кресла с едва уловимым ароматом синтетической кожи, новое оборудование… Но талонов нет. «Держитесь там», – словно говорят мне. «И ни в коем случае не занимайтесь самолечением. А то, не дай бог, поправитесь».

Я усмехнулся и вышел на улицу.

Май. Солнце палило так, будто хотело выжечь всё ненужное. Воздух был густым, пропитанным пыльцой и тёплым асфальтом. Ветер шевелил молодые берёзки, аккуратно высаженные вдоль тротуара, и доносил до меня их горьковато-свежий запах. Моя старая чёрная «Пежо» терпеливо ждала у входа, издавая легкий треск остывающего металла.

Сегодня она завелась не с первого раза. Двигатель «троил», на приборной панели мигал значок ошибки. Обычно это проходило после прогрева, но сегодня пришлось повозиться. В салоне пахло бензином и старым кожзамом, а руль слегка лип к ладоням, будто предупреждая: «Не сейчас». Только собрался тронуться – зазвонил телефон.

– Здорово, Лёх. Надеюсь, дела уже закрыл? – голос босса звучал так, будто он уже знал ответ.

– Да.

– Отлично. Вчера давал тебе документы на новый объект – Ленинградская, 20. Старый советский бункер. Осмотреть, сфоткать, отправить мне.

– Принято.

Через двадцать минут я был на месте. Типичная хрущёвка, четыре подъезда, облупленная штукатурка, от которой отделялись мелкие крошки, оседая на пальцах. А сбоку – полу заросший спуск в подвал, перекрытый ржавым амбарным замком.

Когда я дотронулся до него, холодный металл будто слипся с кожей, словно не желая отпускать. На секунду мне показалось, что где-то в глубине подвала кто-то вздохнул – глухо, протяжно. Но ветер тут же донёс запах сырости и плесени, и звук растворился, будто его и не было.

«Ну конечно. Кто говорил, что будет легко?»

Позвонил Анатолию Сергеевичу. Мой начальник, человек, который умудрялся сочетать в себе цинизм чиновника и обаяние старого армейского товарища. Работаю я, если официально, в «Центре инспекции исторических объектов» – звучит солидно, но на деле это значит, что лазаю по полуразрушенным подвалам и пишу отчеты, которые потом годами пылятся в архивах.

– Толя, ключей нет, – сказал я, придерживая телефон плечом и пытаясь оттереть ржавчину с пальцев.

– В ЖЭКе, – тут же отрезал он, и в его голосе явно читалось удовольствие.

«ЖЭК». Это слово звучало как приговор.

– Ты же знаешь, что у них даже ручки на месте нет. Последний раз, когда я просил у них ключ, мне сказали: «А вы уверены, что дверь вообще должна открываться?»

Анатолий Сергеевич фыркнул:

– Ну так покажи им удостоверение. Или, на крайняк, ногу. Может, поймут, что ты не просто так тут ковыряешься.

– Они и так знают, кто я. В прошлый раз сторож Василич мне заявил: «Опять пришёл, проклятый шакал? Ты ж все подвалы в округе уже проверил!»

– А ты ему: «Василич, я не шакал, я инспектор. И если я не проверю этот бункер, то завтра в нём поселятся либо бомжи, либо демоны. А тебе потом отчитываться».

Я усмехнулся:

– Демонов он ещё переживёт, а вот бумажку в три экземпляра заполнять – нет.

– Ладно, не ной, – босс вздохнул. – Если совсем прижмёт, звони, я позвоню ихнему начальнику. Только учти – потом он мне неделю будет жаловаться, что мы ему работу создаём.

– Значит, у нас есть неделя, чтобы найти что-то интересное, пока он не передумал, – пошутил я.

– Вот именно. А теперь иди и работай, герой.

Связь прервалась. Я взглянул на замок, который упрямо не хотел поддаваться, и потянулся за ломиком в багажнике.

«Ну, Василич, прости. Но если тут и правда заведутся демоны – я хотя бы попробую их сфотографировать для отчёта».

ЖЭК встретил меня радушием морга: выцветшие таблички, запах хлорки и ощущение, что ты здесь лишний. Фойе – музей советской бюрократии: линолеум цвета тоски, стены в объявлениях «ОТКЛЮЧИМ» и портрет начальника, который явно следил за мной. За древним компьютером дремала синеволосая женщина, а из кабинета №3 доносились телевизор и чавканье.

– Кабинет четыре. Завхоз.– Ключи от подвала на Ленинградской, 20? – спросил я официально.

Там сидел мужчина с лицом «Я ненавижу всё».

– Добрый день. Ключи, по заданию управления. – Я протянул бумагу с печатью.

– Не наш участок. Кабинет два.Он изучил её, как древнюю рукопись, и фыркнул:

– Без заявки не выдаём. Читайте правила.– Только что оттуда. Мне сказали – к вам.

– Ой, ну тогда тем более, – закатила глаза синеволосая. – Бегите к Сергею Петровичу.Я постучал по стойке: – Через час отчёт у начальства!

– Ключи. Срочно.В этот момент из кабинета вышел он сам – тельняшка, лицо «служившего» человека. – Чё шумите?

– На «срочно» у нас отдельная очередь. Вон там. – Ткнул в пустой коридор.Он взял бумагу, разорвал и бросил под ноги:

– Анатолий Сергеевич, да, именно в ЖЭКе на Советской… Нет, ключи не дают. Может, вы позвоните их директору? А то тут говорят – «пусть начальство само разбирается»…Я достал телефон:

Сергей Петрович вдруг побледнел. Через десять секунд ключ уже лежал у меня в ладони, тёплый от чьей-то злобы.

– Спасибо за оперативность, – я ухмыльнулся. – Как же приятно иметь дело с профессионалами.

– Там свет не работает! И крысы!Девушка с ногтями фыркнула, а синеволосая крикнула вслед:

– Мелочи, – буркнул я, выходя на улицу. По сравнению с этим адом, бункер казался раем.

Я вернулся к зловещему спуску. Замок поддался не сразу, скрипя, будто нехотя отпуская свои секреты. Вниз вела узкая лестница, затянутая паутиной и тенью.

Запах сырости и ржавых труб ударил в нос. Стены были такими близкими, что казалось – ещё немного, и они сомкнутся, навсегда оставив меня здесь. «Сегодня я окончательно похороню свой последний приличный костюм», – мелькнула мысль. Мама всегда учила ходить в больницу, как на важный приём: чисто, опрятно, с достоинством.

«Давно я ей не звонил…»

Ещё один поворот – и передо мной встала массивная железная дверь с огромным штурвалом. Я ухватился за холодный металл, провернул его. Механизм скрипнул, но поддался неожиданно легко.

Достал телефон, сделал первый кадр. Затем включил фонарик – луч света дрожал в пыльном воздухе. Сделал шаг внутрь. И вдруг – резкий порыв ветра. Он ворвался ниоткуда, взметнул мои чёрные волосы и так же внезапно стих. «Откуда здесь сквозняк?» Лестница вниз была тёмной, как забытое прошлое.

Эхо моих шагов раскатывалось по бетонному коридору, будто за мной шёл невидимый двойник. Света не было – только луч фонарика выхватывал из темноты облупившуюся краску на стенах и ржавые трубы, свисающие с потолка, как щупальца.

«Где тут чёртов рубильник?»

Я шарил по стене, ища хоть что-то похожее на выключатель. Пальцы наткнулись на шероховатую поверхность металлического щитка. Дёрнул рычаг – тишина. Ещё раз, с проклятием – и вдруг… Щёлк.

Одна за другой загорелись лампочки, спрятанные за решётчатыми колпаками. Жёлтый, мерцающий свет заполнил коридор, и передо мной открылась картина, будто застывшая в 1970-х.

Длинный красный бетонный коридор уходил вперёд, словно артерия какого-то гигантского механизма. По бокам – двери с потускневшими табличками: «Склад №3», «Комната дежурного», «КПП». Воздух пахнул плесенью, машинным маслом и чем-то ещё… металлическим. Кровью?

Я включил камеру.

Первое помещение оказалось бараком: двухъярусные деревянные нары, прибитые к стенам, тонкие матрасы, провалившиеся от времени. На одной из коек лежала свернутая в трубочку газета «Правда» за 1982 год.

Второе помещение было затоплено на треть. Чёрная вода стояла неподвижно, отражая свет, как зеркало. Посредине – узкий деревянный мостик, скрипящий под ногами. У стены торчало какое-то оборудование: насос с оторванными проводами или, может, часть системы вентиляции.

Я навёл фонарик на воду – и сердце ёкнуло. Там что-то шевельнулось. Но нет… просто пузырь воздуха. Наверное.

– Ну конечно, Лёха, испугался пузыря, – пробормотал я себе под нос, стиснув фонарик покрепче. – Тебе платят за то, чтобы ты лазил по таким дырам, а не прыгал от каждой тени.

Дальше я прошел в офицерскую комнату. Дверь скрипнула, словно не хотела впускать – будто предупреждала: «Не лезь, потом пожалеешь».

– Да ладно тебе, – хмыкнул я, толкая её плечом. – Я и не такие двери открывал.

Внутри – массивный дубовый стол, заваленный бумагами, сейф с оторванной дверцей (видимо, кто-то уже побывал здесь до меня и не стал церемониться) и… Папка. Толстая, в потрёпанной обложке. На ней – «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО», и ниже – «Проект „Гранит“». Я оглянулся. Тишина.

– Ну вот, – проворчал я. – Или это разводка, или мне сегодня чертовски везёт. Если тут что-то ценное, зачем это бросили? Может, спешили? Или… спешили убраться подальше? Пальцы сами потянулись к папке. В тот момент, когда я её поднял, где-то в глубине бункера грохнуло – будто захлопнулась дверь. Я замер.Тишина.

– Воображение, – попытался убедить себя. – Просто сквозняк. Или крыса. Или… Но инстинкты кричали: «Уходи».

– Ладно, хватит на сегодня, – буркнул я, сунув папку под куртку. – Если там чертежи бомбы или инструкция по вызову демонов – разберёмся потом. В более цивилизованной обстановке.

Быстрым шагом я направился к выходу, но не побежал – нет, я не трус. Просто… торопился.

– Главное – не оглядываться, – пробормотал я себе под нос, уже поднимаясь по лестнице. – А то вдруг там правда что-то есть… И, конечно же, я оглянулся. Но там ничего не было.

Когда Лёха вышел на улицу, в тени у стены притаился маленький чёрный волчонок.

Его шерсть была матово-чёрной, будто впитавшей в себя саму тьму, лишь на груди выделялось белое пятно, похожее на девятку. Глаза горели алым светом – не отражением уличных фонарей, а каким-то собственным, глубинным жаром.

Он осторожно облизывал переднюю лапу – шерсть вокруг когтей была вымазана в рыжей ржавчине, точно такой же, как на сорванных петлях сейфа в бункере. Это был Умбрис и Леха даже не догадывался, что стал пешкой в чужой игре. Было несложно изменить содержание папки. Ведь, в отличие от других, в нем еще хранятся крохи магии.

Лёха прошёл мимо, так и не заметив зверька. А волчонок поднял голову и проводил его горящим взглядом, прежде чем раствориться в темноте, оставив после себя лишь слабый запах и тёплые следы на холодном асфальте.

Глава 2. Возвращение домой

Старая «Пежо» кряхтела на каждом ухабе, будто проклиная свою вековую судьбу. По стеклу медленно ползли первые жирные капли дождя, расплываясь в грязных дорожках, превращая огни ночного города в мутные, дрожащие пятна. Я приоткрыл окно – в салон ворвался резкий запах мокрого асфальта, смешанный с едким шлейфом выхлопных газов.

И вдруг – лёгкое шевеление в зеркале заднего вида. Я резко обернулся, сердце на мгновение замерло. Пусто. Только бледная тень от моего же плеча, скользящая по потрёпанной обивке сиденья, да пыль, кружащая в воздухе.

– Галлюцинации, – пробормотал я сквозь зубы, сжимая руль так, что костяшки пальцев побелели.

– Ну конечно, – буркнул я и с раздражением вырубил звук.Радио хрипело, выдавливая из динамиков обрывки фраз: «…ожидается ухудшение погоды… возможны… магнитные бури…»

Поджелудочная напомнила о себе тупым, ноющим уколом под рёбра. Я машинально потянулся за сигаретой, но передумал – сегодня и так перебор.

Во дворе, как всегда, маячил Андрей – мой сосед и единственный, кто ещё утруждал себя кивком при встрече. Он сидел на лавочке с банкой «Жигулёвского» в руке, будто не замечая начинающегося дождя.

– Ну что, опять машина троила? – крикнул он, ехидно ухмыляясь.

– А у тебя, как обычно, «работа» кипит?Я показал ему средний палец, но остановился на полпути:

– Ага, – он хлопнул по банке. – Вот, провожу маркетинговое исследование. Тема: «Как быстро «Жигуль» превращается в мочу». Хочешь поучаствовать?

– Лучше сам выпей, – бросил я, но не удержался от кривой ухмылки.

– Слушай, Лёх, к тебе опять приходили какие-то типы. Спрашивали, когда ты вернёшься. Выглядели… ну, не как сборщики для «Подари жизнь».Андрей вдруг стал серьёзным, его голос понизился:

– Знаю, – сухо ответил я, чувствуя, как в животе снова скручивает.

– Не связывайся с ними, – он вдруг потянулся ко мне, но я уже отходил.

– Не собираюсь.

Лифт, как всегда, не работал. Пять этажей по лестнице, пропитанной запахом кошачьей мочи, дешёвого алкоголя и чего-то затхлого.

Замок заедал – пришлось толкнуть плечом, пока дверь не поддалась с противным скрипом.

Вот и моя старая, родная однушка. 25 квадратов, которые я с горькой иронией называл «домом».

В прихожей – единственный приличный пиджак, висящий на гнутом плечике. На кухне: воющий холодильник, шаткий столик с глубокими царапинами и календарь, где красным перечёркнуты даты платежей по кредиту.

В комнате:

Диван, который я не раскладывал уже год – спал свёрнутым калачиком, будто пытаясь спрятаться от реальности.

На тумбочке – единственная фотография мамы в простой деревянной рамке, её глаза смотрят на меня сквозь время.

На полу – аккуратный небольшой коврик, выцветший от времени, но всё ещё хранящий следы былого уюта.

Капли дождя стучали по карнизу, словно метроном, отсчитывающий секунды до чего-то неизбежного.

Я швырнул потрёпанную папку на кухонный стол. Бумаги рассыпались, обнажив пожелтевшие листы с грифом «Совершенно секретно». Я взял в руки первый из них, ощущая под пальцами шершавую поверхность.

Объект «Гранит»

*По вашему прямому распоряжению провел разведку аномальной зоны в квадрате 7-42-Дельта. Результаты превзошли все ожидания.*

Мною был обнаружен зиккурат в пустыне. Его размеры – 60×60 метров, а конструкция не соответствует ни одной известной культуре. Ступенчатое сооружение с признаками гипертехнологичной обработки камня. Около 80% здания погребено под песком, но вход, расположенный на вершине, остался не засыпанным. Двери наглухо запечатаны, и, судя по рисункам над ними, для входа требуется ключ.

Также мною зафиксированы аномалии:

Полный отказ компасов.

Искажение радиосигналов.

Колебания магнитного поля.

Местные жители, опрошенные мной, называют это место Эль-Макам аль-Мамнуа («Запретная зона») и категорически отказываются приближаться к нему. Упоминают «дурные ветра», вызывающие головную боль, галлюцинации и потерю памяти. Некоторые рассказывали о чёрном волке – существе, охраняющем объект. Однако его замечено не было.

В храме Эдфу (1962 г.) обнаружен текст, упоминающий «Ритуал Безмолвия»:

«Место, где боги спрятали то, что не должно быть найдено… ибо оно развязывает узы миров.»

Совпадение: детали двери полностью соответствуют древним описаниям.

Далее шли снимки, чертежи и дополнительные сводки. Одно было ясно – там находилось что-то ценное, и без ключа попасть внутрь невозможно.

Я закрыл папку, решив отвлечься на кофе. Повернулся к чайнику – и в тот же миг резкий порыв ветра распахнул форточку. Воздушный вихрь подхватил листы со стола, разметав их по кухне. Я принялся собирать бумаги, а когда поднялся…

На столе лежал бронзовый диск с девятью загадочными символами.

Минуту назад его там не было.

Что, чёрт возьми, сегодня со мной происходит?

Я попытался убедить себя, что диск просто выпал из папки. Но, взяв фотографию двери зиккурата, сразу понял – это ключ.

Я сидел, ворочая в руках пожелтевшие страницы доклада. «Эль-Макам аль-Мамнуа» – «Запретная зона». Звучало как дешёвый сюжет для приключенческого фильма, но…

Если объект не тронут – там может быть всё что угодно. Золото. Археологические артефакты. То, за что коллекторы наконец оставят меня в покое.

Но эти аномалии… «Дурные ветра», сходящие с ума приборы… Бред какой-то.

Хотя…

Советские военные не стали бы просто так засекречивать пустынный пятачок.

Мои пальцы привычным движением нащупали пачку сигарет, но в тот же миг в запотевшем окне мелькнуло отражение – два тускло-алых огонька, будто чьи-то глаза на мгновение вспыхнули в темноте.

Я резко обернулся.

Тишина. Только дождь стучал по карнизу, да холодильник взвыл на кухне. Пусто.

«Крыша точно едет», – прошипел я себе под нос, но пальцы сами сжали бронзовый диск так, что суставы побелели.