Темные числа

– Я к Ирине Кирилловне. Она здесь живет?

Леонид кивнул, подвинулся на ступеньках, недоверчиво прищурился, глядя снизу вверх сквозь затемненные очки. От пышных светлых волос отца, которые он смутно помнил из раннего детства, остался только жалкий венчик вокруг покрытой шрамами лысины. О каждом шраме отец мог сообщить дату, место и чаще всего воинское звание. Эти комментарии сопровождались красноречивыми взглядами или пренебрежительным причмокиванием. На вопрос, почему он не вернулся домой в первое же послевоенное лето, отец бесстрастно ответил, что в неспокойные времена возможны всяческие недоразумения и что об этом он расскажет как-нибудь в другой раз. Сначала он должен отдохнуть – поездка его страшно утомила. Леонид же еще долго лежал на диване без сна.

На следующее утро его разбудил звонок в дверь: курьер доставил телеграмму от Сергея Алексеевича. В ней сообщалось, что Лебедев может договориться о получении места в московском вузе. Если Леонид готов всецело посвятить себя прикладной математике, то пусть выезжает ближайшим поездом.

– В Москву? Сегодня? – устало выдавил отец.

Леонид взглянул печально, кивнул. Да, ясно одно: загадывая следующее желание, нужно учесть, что у щуки специфическое чувство юмора.

МСМП#02

Участок железной дороги «Ленинград – Москва»,

27 мая 1985 года

В конце мая около девяти часов вечера скорый поезд Октябрьской железной дороги, замедлив ход, покинул Ленинградскую область. Грозовой фронт гнал густые тучи над лугами по берегам Волхова. Мириады тяжелых капель барабанили по вагону. Дождь бушевал с таким рвением и упорством, что кубинская переводчица Мирейя Фуэнтес назвала его «спорным дождем». Она была в восторге от придуманного выражения: подобные ливни, в самом деле, начинались внезапно, как спор, и свирепствовали оглушительно и бурно, иногда несколько часов. Настоящий русский «спорный дождь». Словотворчество она переняла за прошедший год у родителей Ники и уже знала все признаки полосового и ситного дождя. О Нике и его родне ей сейчас вообще не хотелось думать; в ближайшие дни ей потребуется ясная голова.

Капли стекали по окну, пелена дождя накрыла поезд. Лишь когда сверкали молнии, удавалось что-то разглядеть вдоль железнодорожной насыпи: опоры ЛЭП, семафоры, растрепанные вязы. Никого из пассажиров купе не интересовала эта игра света. Ни погруженного в чтение матроса, ни бабушку с внуком, сидевших у окна напротив друг друга. Старушка как раз очистила очередное сморщенное яблоко и нарезала дольками. Семечки и очистки она складывала на «Известия», лежавшие на коленях. Мальчик сидел, наклонившись вперед и упершись локтями в покрытые ссадинами коленки. С самого отправления он был занят видеоигрой и гонял по крохотному экрану волка, который собирал куриные яйца, выкатывавшиеся с четырех сторон. Время от времени мальчик тихо бормотал: «Дай еще», и старушка засовывала ему в рот дольку яблока. На столике дребезжали четыре чайных стакана в никелированных подстаканниках. В соседнем купе раздавалось многоголосие. В вентиляции что-то потрескивало, словно работало отопление, но с потолка струился холодный воздух. Мирейя, уже несколько часов как кандидат наук – для кубинцев Doctora Fuentes, – мерзла. Она помчалась на вокзал прямо из актового зала университета, даже не переодевшись. Едва она взглянула на багажную полку, как сидевший рядом матрос вскочил:

– Позвольте, помогу.

Мирейя позволила, подавив смешок. За три года, прожитые в Ленинграде, она уже не раз слышала, что на подлодке высокий рост только помеха. Матрос приподнялся на цыпочках и с трудом спустил ее сумку на сиденье. Поправив задравшуюся форму, он сообщил, что теперь засвидетельствует почтение соседнему купе: там явно весело. Как показалось Мирейе, он взглядом пригласил ее присоединиться, но, возможно, это было обманчивое впечатление, потому что лампы на потолке замигали. Как бы то ни было, Мирейя никуда не пошла и набросила вязаный жакет. Не успела она раскрыть тетрадку со словами, как свет – и в купе, и в коридоре – погас.

– Нет, нет, – взвыл мальчик, – что за черт! У меня же почти триста. Какого…

Гневный возглас потонул в скрежете тормозов. Поезд резко остановился, стало тихо; даже «спорный дождь», казалось, на время умерил пыл.

– Ну, прекрасно, – прорезал темноту купе голос старушки. От соседей донесся смех, и кто-то баритоном затянул «Попутную песню» Глинки: «Веселится и ликует весь народ». Вентиляция защелкала еще усерднее, но воздух уже не шел. Когда по соседнему пути проехал пассажирский поезд, мальчик в мелькающем свете посмотрел на тусклый жидкокристаллический экран:

– Двести девяносто семь очков. Двести девяносто семь!

– Слезами горю не поможешь, – проворковала старушка.

Снова тронулись. Когда стрелки остались позади, поезд заметно ускорил ход, и лампы, мигнув, включились. Щелканье в вентиляции мгновенно прекратилось, но сверху снова начал поступать воздух.

– Ну, отлично, Евграф.

Под покровом темноты мальчик содрал корочки на ссадинах. Струйка крови уже приближалась к носкам, но старушка успела прижать к ноге обрывок газеты.

– Держи крепко, Графа. Я сейчас.

Она вернулась с мокрым носовым платком и вытерла с ноги мальчика кровь, прикасаясь осторожно, потому что тот как раз менял крохотные батарейки. В дверь купе постучали, и вошел мужчина с зачесанными назад волосами. На нем был пиджак с подплечниками, из-за этого крепко сложенный здоровяк лет сорока пяти казался монументальным, как памятник рабочему.

– Разрешите представиться: Гоголадзе. Григол Николаевич, Тбилиси. Маленький адмирал поведал, что я найду здесь очаровательную соотечественницу. Откуда вы родом, милейшая?

– Вас не касается, – отрезала старушка, – и я вам не милейшая.

– О, ваша речь выдает вас: вы из Питера, ошибки быть не может. Жаль, жаль. А вы, позвольте спросить?

– Из Батуми, – ответила Мирейя, так как матрос уже наверняка передал эту невинную ложь. – Но уже несколько лет живу в Ленинграде, – добавила она, объясняя акцент. Кубинке легче отделаться от ленинградских сердцеедов и матросов, если выдавать себя за грузинку.

– А фамилия ваша?

Ее окатило волной жара, когда она произнесла фамилию Ники. Грузин поцокал языком, словно пробуя фамилию на вкус, как дорогое вино.

– Ни разу не слышал, но на побережье у меня нет родственников, – пояснил он и вынул бутылку из внутреннего кармана пиджака. – Нужно обмыть знакомство.

На старушку у окна вид бутылки подействовал возбуждающе. Она воскликнула: «Здесь же ребенок!», а затем бросилась в бой со злейшим врагом страны. Поставленным голосом она процитировала отрывок из постановления ЦК «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма». Не выдержав атаки, грузин отступил. Едва за ним закрылась дверь, старушка опустилась на сиденье:

– Извините, пожалуйста, если я слишком громко. Но со злом нужно решительно бороться. И вообще, если этот клетчатый шкаф – грузин, то я якутка. Прохвост даже не отличит Колхиду от колхоза.

Мальчик выудил из корзинки упавшую сердцевину яблока и вернул на газету. Старушка рассыпалась в благодарностях и тут же очистила новое яблоко. Однако вышеупомянутый клетчатый шкаф вскоре вернулся с подкреплением: два его усатых ровесника, явно покупавшие одежду у той же продавщицы, что и их товарищ, заняли позицию позади него.

– Примите мои искренние извинения, – смущенно выдавил тот, кто назвал себя грузином, – чтобы искупить вину, мы исполним для вас балладу из нашего репертуара.

– Пощадите, – проворчала старушка, но не очень убедительно.

– Прошу вас, соотечественница. Текст написал мой дедушка Шота, пусть земля ему будет пухом! Он был свидетелем событий, на которых основана эта баллада, в 1935 году на заводе за Уралом. Итак, сейчас и только для вас, дорогие дамы: «Баллада о крахе Купидона». И-и-и…

Прежде чем старушка и Мирейя успели что-либо возразить, он и его друзья завели:

Во время перерыва появилсяЛюбви посланник КупидонНа химзаводе имени Папанина. (О Папанин, о Папанин!)А из котла вдруг пар излился,Разнесся по столовой громкий звон.

Старушка попыталась протестовать, но перекричать голоса трио оказалось ей не под силу. Объявился еще и матрос. Хотя он всего лишь улыбался, прислонившись к двери, пение зазвучало на четыре голоса:

И глицерин в огромной дозеУдарил в мозг посланнику любви.Любовь всего сильнее, но не в этот раз. (О глицерин, о глицерин!)Летит стрела, лови ее, лови.Но все застыло, будто на морозе.Будь то вахтер иль бригадир,Что проку в ханжеской морали?Сразили две стрелы Марию…

Но тут проводница положила конец представлению. Стаканами с горячим чаем она оттеснила участников ансамбля в их купе, а матросу посоветовала наведаться в вагон-ресторан. Старушка смотрела в окно на ярко освещенную платформу Бологого и бормотала что-то об остряках-самоучках и язве. Пытаясь восстановить душевное равновесие, она глубоко вздохнула и принялась расспрашивать Мирейю о диссертации:

– Поздравляю! Но я не совсем понимаю: вы все-все сами написали?

– Нет, что вы, программы уже были. Моя исследовательская задача состояла в том, чтобы определить, можно ли их использовать для улучшения качества переводов…

Мирейя, правда, предпочла бы исследовать программы языкового анализа на примере любимого кубинского романа. Хотя бы потому, что в книге «Три грустных тигра» удивительно стильно переплелись разновидности языка, в первую очередь социолекты ночных бродяг и бездельников, да еще и литературная манера известных кубинских авторов. Но до сих пор книги Гильермо Кабреры Инфанте попадали в страны Восточного блока лишь контрабандой и в виде нелегальных перепечаток – пробиться с этим в диссертационном совете было бы нереально. Как и с «Улиссом», взятым Кабрерой Инфанте за образец. Этот шедевр ирландской литературы идеально подходил для машинного анализа. Джойс утверждал, что подробнейшим образом описал в романе Дублин: погрузись вдруг столица в Ирландское море, ее можно было бы полностью восстановить на основе книги. И хотя советские журналы в то время напечатали несколько отрывков из «Улисса», Мирейе не удалось бы получить согласие научного руководителя на использование текста Джойса в диссертации. Венедикт Павлович с самого начала настаивал, чтобы она проводила исследование на материале, связанном с практикой, и выдал ей пачку технических справочников. Ограничение оказалось рациональным, работа с узким семантическим полем конструирования осевых вентиляторов стала напоминать Мирейе сизифов труд. Без помощи Эдуардо Пиньеры и его энергичных подопечных ей бы ни за что не удалось в срок составить испанский вокабуляр для исследования. Она только раз прослушала в вычислительном центре ленинградской альма-матер кассеты, которые привезла из последней поездки на Кубу, и сразу приступила к исследованию. Взамен она пообещала Эдуардо поехать на II Спартакиаду в качестве переводчика для кубинской юношеской сборной. Когда INDER – Национальный институт спорта, физического воспитания и отдыха Республики Куба – выслал ей в январе официальный запрос, оказалось, что соревнования начинаются в день защиты диссертации. Мирейе и в голову не пришло отказаться. Она сообщила, что пропустит только церемонию открытия и все пять дней соревнований будет полностью в распоряжении кубинской юношеской сборной.

Впрочем, Мирейя не собиралась обременять и без того уставшую старушку запутанными подробностями. Она лишь вежливо объяснила, зачем нужны программы языкового анализа:

– Используя их, можно, например, показать, где и как часто в тексте появляется то или иное слово и где автор заменяет его синонимом. Чем прозрачнее для переводчика исходный текст, тем точнее мы можем изложить его на целевом языке.

– Вот видишь, Графа, электрические машинки нужны не только для игр!

– Знаю, – ответил мальчик, не отвлекаясь от волка, метавшегося по экрану. На платформе плевался громкоговоритель, выдавая посторонние шумы, обрывки цифр и названий станций. Поезд рывком тронулся. Мирейя съела последний крендель с маком, запивая его чаем, потом снова взялась за словарь: цикл программы, переменная связка, команда безусловного перехода…

Когда она проснулась, мальчик все еще играл, а старушка тихонько похрапывала. Поезд ехал сквозь аллею фонарей, мимо ржавых чугунных вагонов, за которыми высился навес перрона.

– Это какой город?

– А?

Поезд качнулся на стрелке, перешел на главный путь и так содрогнулся, что задрожали вентиляционные решетки. На столик с громким щелчком упал таракан, а затем приземлился в корзинку с яблоками. Второе насекомое угодило в стакан старушки, разбрызгав чай. Капли попали на Мирейю. Мальчик раздраженно оторвался от игры. Мирейя кивком указала на стакан, где барахтался несчастный таракан.

– Ну, отлично, – фыркнул мальчик и вытер забрызганный экран о жилетку, после чего возобновил попытки побить свой рекорд.

МСМП#03

Москва, 28 мая 1985 года

Телефонный звонок вырвал Мирейю из сна и вернул в полумрак гостиничного номера. Едва она ответила, звонивший отключился. Мирейя швырнула трубку на рычаг, мысленно проклиная телефонный аппарат, но тому было все равно. Со вздохом она откинула голову на подушку. Может, оргкомитет организовал побудку постояльцев? Тогда телефонистке, должно быть, предписывалось ради выполнения работы в срок тратить на каждого строго определенное количество секунд. Совершенно не выспавшаяся, Мирейя решила придерживаться этой гипотезы. Все равно уже зазвенел будильник, который она предусмотрительно поставила на подоконник. Она отдернула гардины, прищурилась. Металлический хвост ракеты на противоположной стороне улицы так нестерпимо сиял на утреннем солнце, словно над Музеем космонавтики поднимался настоящий космический корабль. На площади перед ВДНХ поливальная машина мыла асфальт, на котором сияли радуги и увеличивались маслянистые лужи. Скверы всесоюзной выставки еще пустовали, фонтаны не работали. Во время первой Спартакиады Мирейя посетила ВДНХ; она тогда оторвалась от группы и полдня провела в павильоне «Космос», по настоянию матери пытаясь отыскать на стендах хоть какое-то упоминание о Сергее Богосяне. В этот раз для всех спортивных делегаций тоже организовали экскурсию, но Мирейя надеялась, что ей удастся провести немногие свободные часы по-другому и посмотреть наконец Москву. Вряд ли останется время на официальную туристическую программу; даже когда соревнования закончатся, она не сможет распоряжаться собой. В субботу после обеда запланирована встреча с профессором Розенцвейгом. Издатель «Специализированного журнала по машинному переводу» пожелал изложить соображения по переработке ее статьи непременно с глазу на глаз. А в субботу вечером Ника уже будет ждать ее во Внуково. Им предстояло вместе лететь в Батуми. Об этом ей сейчас совсем не хотелось думать.

Мирейя бросила ночную рубашку на кровать и отправилась в ванную, где бессовестно фальшиво запела песню о следах на пыльных тропинках далеких планет, и продолжала мычать мелодию, пока чистила зубы. Вопреки ожиданиям ее разместили одну в двухместном номере: наверное, Хулия Фернандес поселилась с братом-близнецом, или ей, как единственной девушке кубинской сборной, полагался отдельный номер.

Так как Мирейе еще не выдали новую эмблему, она прикрепила к воротничку значок кубинской сборной 1981 года. Она поспешила на завтрак и вопреки здравому смыслу набросилась на бутерброды «Волжские» и вареные яйца. На Мирейю то и дело поглядывал официант, с рекордной быстротой убиравший посуду с соседнего столика. Поставив на тележку последнюю чашку, он спросил:

– Вы, наверное, ошиблись?

Прежде чем она, прожевав, смогла говорить, официант, старательно растягивая слова, поведал, что для участников Спартакиады завтрак накрыт в ресторане А.

– Вы меня поняли?

– Администратор на этаже отправила меня сюда, – ответила Мирейя, показав ключ от номера. – Я приехала с опозданием, поэтому меня, видимо, разместили далеко от остальных.

– Тогда все в порядке, – сказал официант, после чего уже не торопясь поставил на стол две чистые тарелки, положил приборы и покатил тележку в кухню. Мирейя запила остатки бутерброда чаем и уже на ходу проглотила блин со сметаной.

Хотя участники соревнований при тренерах и кураторах вели себя сдержанно, в ресторане А стоял шум, как в столовой пионерского лагеря. Звон посуды, шарканье, хруст и чавканье, нервные перешептывания как минимум на двадцати пяти естественных и искусственных языках (придирки к еде, каламбуры, дегустация гениальных идей, преждевременные разговоры о фаворитах и кодовых последовательностях, рассуждения о тактовой частоте окутанных легендами опытных образцов, непрекращающиеся споры о произношении иностранных аббревиатур и, конечно же, непременные слухи об утечке конкурсных заданий и решений) – все это создавало такой шум, что Мирейя не расслышала, как к ней обратилась польская чемпионка:

– Ты здесь! Здорово, – прощебетала она по-русски.

Семнадцатилетняя Халина Лукасевич была худенькая и долговязая, носила прямой пробор и подвязывала волосы двумя крендельками-восьмерками. Только тоненький голосок напоминал о малышке Халинке.

– Я уже думала, мы в этом году не увидимся.

– Почему? Ты не получила мое письмо?

– Получила, получила. И как? Все прошло хорошо? Отлично, поздравляю! Дай обниму тебя. Кандидат наук, здорово. Но скажи, что случилось с… – договорить она не успела.

Куратор польской команды тронула ее за плечо:

– Idziemy![3]

– Мне надо идти. Увидимся позже, – уходя, сказала Халина. – Обязательно расскажи, что случилось!

– Конечно, – крикнула Мирейя ей вслед.

Нигде не было видно кубинских участников, даже тренера Эдуардо, чья кудрявая голова наверняка возвышалась бы над всеми в ресторане. «Наверное, все пошли к залам для соревнований», – решила Мирейя. На предыдущей Спартакиаде кубинская команда потеряла двенадцать очков из-за того, что близнецы Фернандес опоздали на одно из соревнований, сейчас Эдуардо наверняка уделяет особое внимание пунктуальности.

У выхода выстроились юные программисты из ГДР, и ангольский тренер воспринял это как сигнал точного времени. Избегая толпы у лифтов, Мирейя спустилась в вестибюль по лестнице.

Участников и гостей II Международной спартакиады юных программистов над переходом в корпус для заседаний приветствовал транспарант – порядковое числительное бросалось в глаза из-за свежей белой краски. В вестибюле стояло четыре игровых автомата. Прорези для монет были заклеены ярлычками с указанием, что это выставочные экземпляры: «Руками не трогать!» Стенгазеты чествовали победителей Спартакиады 1981 года и доказывали последовательностью языков программирования впечатляющий уровень подготовки всех категорий. Огромные плакаты от всех стран-участниц превозносили вклад информатики в борьбу за мир и социализм.

Молодые люди устремлялись в вестибюль, где в зависимости от возрастной группы становились в ту или иную очередь. Халина, стоявшая перед закрытыми дверями главного зала, помахала Мирейе, но та в поисках знакомых лиц протискивалась вперед. Венгерский тренер, чья когда-то мелированная борода почернела как смоль, поднял указательный палец в знак молчаливого упрека. На ее вопрос он лишь пожал плечами. Вьетнамский тренер бросил на Мирейю озадаченный взгляд и жестом направил ее к румынскому коллеге, но тот устраивал нагоняй одному из подопечных и пытался поднять его боевой дух. Мирейя остановилась у информационного стенда. Перед ней был только один человек, но вперед протиснулись члены оргкомитета. Председатель Соваков поднял руку – толпа расступилась. Он с достоинством прошествовал через живой коридор из взволнованных участников. Увидев Мирейю, Соваков остановился и растерянно прищурился поверх очков. Он еще раз поднял руку, намереваясь пройти к ней, но его помощник что-то коротко сказал. Председатель повел себя благоразумно. Он кивнул Мирейе и вместе со спутником исчез в главном зале. Спустя несколько мгновений из-за двери выглянул судья и дал знак открыть залы для соревнований. Очереди пришли в движение. Помощник Совакова устремился к Мирейе против потока участников. Было заметно, как вымотало его пережитое во время вчерашней церемонии открытия напряжение.

– Мне так жаль, – вместо приветствия произнес пепельно-серый Радионцев.

– Что, простите?

– Я говорю, невероятно жаль, что ваша команда не сможет участвовать, – объяснил он.

– О чем вы?

– К сожалению, нам известно не больше, чем… – Радионцев отвел ее в сторону, аккуратно поддерживая под локоть. – Пока нам лишь сообщили, что вся команда сразу после посадки самолета была отправлена на карантин. Страшный удар. Для всей Спартакиады, – вздохнул он.

– Какой карантин? Что с ними?

– Нам ужасно жаль, но мы правда не знаем. Предположительно какая-то тропическая инфекция. Нам даже до сих пор не сообщили, в какую больницу поместили команду. Обещаю, сегодня же вечером наведу справки. Да, пока не забыл, вот талоны на еду… А сейчас прошу меня извинить, начинается первый тур.

– Но что мне делать? Просто сидеть и ждать?

– Нет, конечно, нет, – воскликнул помощник председателя. – Если я не ошибаюсь, экскурсовод вашей команды сейчас в вестибюле. Если хотите, она покажет вам красавицу Москву. А завтра что-нибудь придумаем.

Сказав это, Радионцев исчез в зале.

Мирейя растерянно уставилась на списки у двери, где были перечислены участники Спартакиады и их посадочные места. Двадцать одно имя, отпечатанное серым: Аранго, Онелио из Кортадеры, Хуан, Васкес, Маноло и остальные. Никого из кубинских участников еще не вычеркнули. Из громкоговорителя над дверью зазвучал гимн Спартакиады. У нескольких молодых людей в конце очереди сдали нервы, и в дверях зала Д возник затор, с которым пришлось разбираться куратору. Через вестибюль промчался фотограф, он достиг главного зала как раз вовремя, гимн еще звучал. Двери одна за другой стали закрываться. Кому-то удалось включить оставленный без присмотра игровой автомат. Ярлычок валялся на полу. Вокруг попискивающего выставочного образца толпились энтузиасты без командных значков, предположительно постояльцы гостиницы, привлеченные суматохой. Мирейя подняла смятый ярлычок и отбросила к стене. Нет, роль переводчицы, которая ничего не переводит, ее совершенно не устраивала.

В дальнем уголке вестибюля она увидела экскурсовода, которая самозабвенно листала иллюстрированный альбом. Мирейя сразу узнала эту модно одетую женщину лет тридцати пяти: она уже сопровождала кубинскую сборную в 1981 году. Аглая Андреевна Красавчикова, напротив, сослалась на то, что каждый год работает с бесчисленным количеством туристических групп, поэтому не в состоянии запомнить все лица. Она отгораживалась от Мирейи «Сокровищами декоративно-прикладного искусства Москвы», словно переводчица кубинской сборной тоже была заразной. На вопросы об этом Красавчикова отвечать не стала под предлогом, что эпидемиологические мероприятия не входят в ее полномочия. Так как Мирейя упорно продолжала донимать экскурсовода, та сослалась на оргкомитет Спартакиады: Радионцев отвечает за здоровье участников и поможет разобраться. Закрыв тем самым тему, она наклонилась, поднимая выскользнувшую из альбома страничку «Burda». Затем Аглая Андреевна мягко перевела разговор на туристическую тему. Она согласилась, что в сложившихся обстоятельствах сегодня не стоит осматривать достопримечательности в центре столицы, и посоветовала после долгой дороги и печального известия отдохнуть в расположенном поблизости парке ВДНХ. Особенно горячо она рекомендовала посетить фонтан «Дружба народов» с позолоченными скульптурами девушек в национальных костюмах, символизирующими союзные республики.

– Замечательное зрелище. Вы будете в восторге!

Экскурсовод повеселела, спрятала альбом в сумку и попрощалась: ее рабочий день закончился сегодня рано.

Пока Аглая Андреевна цокала каблучками к лифтам, Мирейя обратилась к администратору. Она попросила соединить ее с Отделом международных связей в ИНДЕР, но, взглянув на часы за стойкой, сообразила, что в ближайшее время в Гаване никто не ответит. К тому времени, как солнце взойдет над Карибским регионом и поднимется на высоту, подходящую для решения деловых вопросов, наверняка удастся прояснить наиболее насущные вопросы здесь, на месте. Как говорил дядя Леонардо, для того матери и родили нас с голосовыми связками – петь в ритме болеро и задавать вопросы. Администратор действительно назвал ей три специализированные больницы для детей и подростков. Самая современная, несомненно, в Тушино. Сам он как-то лежал со скарлатиной в больнице имени Русакова и точно знает, что там есть карантинное отделение. Разумеется, в Москве работают десятки других медицинских учреждений. Мирейя перебила администратора и попросила дать ей кабинку для местных звонков.