Семнадцать рассказов

Бицепс, Усатый, Коса и Лысый, так про себя я назвал четвёрку, сно- ва усаживались у стены и начинали разводить огонь. На этот раз вместо пива в руках были котелок и какие-то упаковки из магазина. Было по- хоже, что они собираются варить суп, а может даже и пельмени. Они чувствовали себя как дома, нисколько не удивляясь ни худым святым вверху, ни мне, вылезшему из ямы. Не обращали внимания на зелёный росток, что, клянусь, вырос ещё немного с момента моего погружения под пол. Дрова они принесли сами и расселись полукругом, обращен- ным к дубу и ко мне. Пока я очищал одежду, а они что-то шаманили с огнём и котелком. В церковь пару раз заглянули случайные мальчиш- ки. Однако дембеля грубо окрикнули их и даже послали матюгами так жёстко, что гости скрылись за стеной. Меня же не гнали, отпустили только пару шуток, что моя белка приходила после того как я понюхал пива. А если б выпил с ними, то белка привела бы ещё с собой других лесных зверей.

–

Вы каждый день сюда приходите? – я осмелел и расхаживал от

дуба до разгорающегося костра, попутно убедившись, что батарейки в фонарике сели.

–

А, что тебе, парень? Может и ходим. Может не ходили, а теперь начнём, – Лысый отвечал и ломал принесённые сухие ветки.

–

У

тебя

соли

нет?

–

вдруг

спросил

у

меня

Усатый.

–

Нет,

но

могу

домой

сгонять,

принести.

–

Принеси, будь другом, если недолго, – татуировка с драконом на руке Лысого привлекла моё внимание.

Усатый выглядел старше всех, но был также могуч, как остальные. Сегодня отчётливо было видно, что бицепсы и прочие мышцы перека- тывались под рубашкой не только у Бицепса, но и у других пришедших в храм чрезмерно. Они были широки в плечах, без отвисших животов и оттого казалось, что их тела от молодых перекачанных спортсменов, а головы от более взрослых харизматичных мужиков. Актёров или мо- делей, если мужчины вообще бывают моделями. Более всего, они по- ходили на исторических реконструкторов. Бородки, коса, усы, словно специально отращённые к историческому фестивалю. Подобный про- ходил у нас на реке, со сплавом ладьи, и, кстати, должен быть снова в конце августа, в последние дни моих каникул. Мне не нравилось, что фестиваль сводился с ярмарке-продаже свистулек и нескольким сорев- нованиям, на подобие перетягивания каната и метания топора, но за не- имением лучшего, я посещал его каждый год. Мне хотелось хотя бы там почувствовать атмосферу старины, в которой наш город был важен и уважаем. Как и воины его населявшие.

Дома, стараясь не вызывать вопросов, я отсыпал в спичечный ко- робок соли, в другой перца, взял несколько картофелин, морковку и попавшийся под руку бумажный свёрток с сыром. Я должен был его съесть на обед, но сыр никогда не любил. Теперь же эта обязанность мне пригодится. Был сыр и нет его. На выходе во двор я встретил всезнаю- щего дядю Колю. Он неожиданно проявил ко мне интерес и вспомнил про измерение дуба. Спросил, получилось ли у меня. Я ответил, что всё хорошо. После этой встречи, я вернулся в квартиру и захватил кни- гу с главой про мамврийский дуб и с историями о прочих знаменитых деревьях чтобы показать дембелям. Они нарочито игнорировали при- сутствие огромного разломанного ствола рядом с ними, при том, что не разрешили мне отломать и спалить его часть. Они могли быть такими же школьниками из этих мест в прошлом и что-то знать про церковь, дерево, а может и про всё на свете. Обойдя двором школьных ребят, я спускался к переулку с храмом. Навстречу, как назло, попадалось мас- са знакомого люда. Не желая останавливаться, я боком, а где и спиной поворачивался к ним, делая вид, что не замечаю, терял время на этом, завязывал шнурки, прятался, пока не столкнулся с прохожим. Это вы- шло ужасно неловко. Я ударил его плечом, и он в ответ также оттолкнул меня и что-то грубое сорвалось с его языка. Передо мной стоял пьяный дембель. Настоящий. Худой и лысый, в берете державшимся неизвестно как на самом затылке, весь в значках и белых аксельбантах, в расстёгну- той гимнастёрке и тельняшке в красную полоску. От него несло резким спиртным, он шатался, позвякивая бутафорскими медалями, значками и булавками. Я обошёл его, извинился, посмотрел сзади, как на его спи- не нашита масса непонятных эмблем и ремень весь увешан кортиками, патронниками и фляжками. Да, это был настоящий дембель. Клоун, от- мечающий свой приезд, новогодняя ёлка, что завтра проспится, снимет с себя украшения и пойдёт устраиваться на авиационный завод. Вот это дембель. А те, кто сидят у костра в церкви, это совсем другие люди. Они скорее полковники из спортивного полка, чем вот это. Подтверждая мои сомнения, увешанный сувенирами солдат, что-то бурча под нос отошёл к дому и начал мочиться прямо под чьи-то окна. Я почти бегом прибыл под синий свод. Внутри уже никого не было. Погасший костёрок пускал последний дым в лоб склонившемуся над книгой старцу на синей стене. Мужиков след простыл. Солнце садилось. Возможно, я слишком долго ходил за солью. Без батареек опять лезть под плиты я не мог. Пошатался немного вдоль стен церкви, отметив, что нигде нет рисунка дерева, если не считать какой-то куст с яблоками, наполовину закрашенный эмбле- мой «Спартака».

Четыре метра. Примерно. Делить на два с половиной, как считает дядя Коля. Ну, примерно, скажем, на два. Дубу две тысячи лет? Вот он рос под крышей церкви, мог не получать достаточно света или воды от дождя, тогда его скорость роста снижалась. Делить на полтора, на один? Дубу что ли четыре тысячи лет? Четыре метра, возможно, это я от страха и волнения намерял. Пусть три. Пусть два с половиной. Всё равно складывалась нереальная картина. Не добравшись до корней, до начала дерева, так сказать, ни о чём уверенно нельзя судить. Я спрятал принесённые продукты и книгу под фрагмент упавшей колонны и по- шёл домой. Мне чудилось, что все нарисованные святые рады, что я, как и четверо до меня, оставили их в покое.

Три следующих дня, как я не упрашивал родителей, оказались по- теряны в гостях у дальних родственников. Они жили на конечной оста- новке трёхзначного автобуса и весьма под вопросом могли считаться городскими. Рядом с ними стоял колхоз им. Куйбышева. Я не был уве- рен убийца ли он, так что возможно, это было первое место в округе названное в честь какого-то полезного и неопасного члена общества. Вокруг колхоза я и бродил эти дни, скучая по приключению с церко- вью Спиридона Какого-то. Родные выпивали, ходили в магазин и вы- пивали снова. Тихо, но продолжительно. Детей в той семье не было, вернее они уехали учиться в другой город, я был предоставлен сам себе. Уехать в квартиру мне не разрешили. Каникулы кончаются, а мы вот не были ещё у Петрачковых. Что ж. Вы не были, так езжайте, я здесь при чём? Петрачковы, особенно необъятная их женщина, пытали меня вопросами, кем я решил стать. Ответы типа историком, архитектором, строителем её не устраивали. Она всё напирала на то, что военные, это есть соль земли, только ради них женщины выходят на улицу показать себя. Не было бы военных, лежали бы под простынями до вечера. Муж её, хромой и беззубый, когда-то служил, но даже и сам не вспоминал об этом. Ибо служба охранником склада ГСМ, вероятно, не совсем то, что следовало рассказывать. Он имел всё же три медали: «За 10 лет без- упречной службы», «70 лет Вооружённых сил» и ещё какую-то тоже красно-оранжевую. Всезнающий дядя Коля, что кстати тоже заехал вы- пить на халяву, научил меня различать ценные или боевые и всякие неценные юбилейные медали у военных. Главной приметой был цвет ткани. Коля говорил, что если медаль оранжевая, то это ведомственная пустышка. Серьёзные медали серые или иного окраса, с красными по- лосками. Таких у нашего хозяина не было.

Так разница между просто служивым и героем состоит в цвете ма- ленького пятиугольника на котором болтается монета-медаль. Серебри-

стый – герой, охряный – просто чтобы не было обидно за потерянные годы. Может кресты и нимбы у святых в разрушенной церкви – это тоже своего рода медали? У кого-то боевые с золотом, у кого-то хозяй- ственные, серебристые. С крестом, текстом, у всех свой ранжир. Вот у норвеев были татуировки и шрамирование, это будет посерьёзнее. Не кресты с медалями. Я бы так хотел иметь что-то настоящее, доказатель- ство своих подвигов. Руку-крюк? Нет, это неудобно. Можно и без этого обойтись. Шрам, тату?

Я уходил от вопросов о моём будущем предназначении за дом, в поле, бродил у поломанных ворот колхоза, обходя подозревающих во мне врага баранов и коз. Шерсть животных была увенчала цветным ре- пеем, медалями своего рода, но это ничего для них не означало. Бараны за медали не геройствуют, только люди. За этих несколько прогулок в голове оформились все мысли относительно четырёх недембелей и дуба. Я вспомнил все детали разговора, их татуировки, покрой солдатской формы, зарубки на стволе, рыжую белку и сутулых святых. Припомнил и тексты библиотечных книг. Мне отчаянно захотелось вернуться к не- знакомым мощным дядькам, к которым я не испытывал никакого страха в отличие от любого первого встреченного мной на улице мужика. От Усатого исходила уверенность и сила. Он, мне верилось, не из тех, кто обижает детей. И все они, вчетвером, явно что-то задумали и неслучай- но проводили время в заброшенном здании. В своих фэнтезийных ил- люзиях я уже дошёл до того, что решил, что они монахи тайного ордена и приехали выкрасть мамврийский дуб. Здесь, в Винтергарде, он был посажен паломником тысячу лет назад и вокруг него воздвигли непри- метный храм. Для отвода глаз. Необходимо вернуть дерево на Святую землю, поскольку оригинал засох. Монахи охраняют дуб, растят моло- дой побег, удобряют золой своего костра и пивом, и позже скроются, как их не бывало. Где-то на этом месте, когда я ещё не перешёл к мечтам уехать вместе с ними, мы стали собираться на автобус домой. Такой же бесплатный и шумный, как городской трамвай. По Мамаеву шоссе, до- роге с откровенно кровожадным названием.

Стоит ли говорить, что первое, что я совершил после доставки в квартиру усталых родителей, это пробежка до храма. Было скользкое последождье. Первый намёк на приближающуюся осень. Я скользил как фристайлер на выпуклых мокрых булыжниках и забежав за угол с трудом притормозил своими кедами. Передо мной стоял свежий за- бор, а выше него ещё и плотная зелёная сетка, растянутая на арматуре, вместе они были высотой с двухэтажный дом, полностью закрывая цер- ковь. Некрашеная дверь на петлях ведущая внутрь ограды была закры-

та. На заборе висел плоский план церкви, фото гравюры с ней из старой книги и информация, что кооператив «Сюрнес» является подрядчиком

«Госархреконструкции» по ремонту храма. Ремонт завершится, я не по- верил своим глазам, через шесть лет. Были ещё какие-то фамилии и номера телефонов… Я обошёл глухой пахнущий сосной забор. Нашлись пожарный щит с багром и ведром, ворота для автотранспорта, также за- крытые, и куча песка с торчащей из неё лопатой. Через щели ворот было видно, что никаких рабочих внутри нет, перед входом стоит небольшая бетономешалка, к ней и к вагончику вдали вели на невысоких столбах толстые чёрные электрические кабели, провисавшие местами до роста человека. В общем, добавить битого стекла, грязи и карбида в лужу и будет типовая стройка нашего города.

–

Твоя книга, парень? – сзади меня оказался мужик с косой, тот самый

Коса

в

моей

классификации,

один

из

«монахов».

Он

был

одет по-новому. В серую грязную строительную робу, высокие резиновые са- поги и шапку

сварщика,

с

такими странными шнурками.

–

Твоя? Возьми, запачкается, – он протянул мне толстую книгу про деревья, обёрнутую в газету.

–

Моя. Библиотечная. Нашли сыр? – я забрал книгу и чувствовал

себя обманутым забором и всем миром.

–

Съели уже, спасибо, – Коса начал отступать, будто закончил со мной разговор.

–

Стойте! Вы будете церковь реставрировать? В вагончике жить? Он не ответил.

–

Это

всё

из-за

мамврийского

дуба?

–

я

пошёл

за

Косой

ступая

след в след за ним, – вы приехали чтобы возродить реликвию Святой земли? Коса обернулся и показал мне рукой следовать за ним, по-прежнему ничего

не

говорил.

Мы

дошли

до

калитки,

проникли

внутрь

огорожен- ного участка и затем попали в вагончик. Стандартный строительный, с

одним окном, столом и электропечкой внутри. За столом сидел Усатый.

В

углу Бицепс нарезал лук и зелень в мини-кухне. Кромсал овощи на раз- делочной

доске

шумно

и

с

большой

амплитудой,

будто

делал

ампутацию. Его мышцы могли порвать рубашку в любой момент. До чего же они все были

здоровые.

Включая

сидевшего

за

столом

их

явного

лидера

–

Усатого.

–

Чай будешь, парень? – Старший наливал себе в гранёный стакан землисто-коричневый горячий напиток из двухлитрового чайника.

–

Вам тут ещё надо повестить график дежурств и огнетушитель для пущей маскировки. Ещё такой красный вымпел за ударный труд. И зна- чок на него приколоть – «Заслуженный строитель области». Вы же не реставраторы. Вам же…

–

Погоди, малец, – Усатый наливал себе и мне во второй стакан, –

присядь.

–

Сахар?

–

из-за

спины

спросил

Коса.

–

Не надо мне ваш сахар, – я сказал неприятным тоном, меня не слушали. Хотя и не гнали.

–

Конфет нет. Без сахара не так вкусно, – Коса сел на табурет в даль- нем углу. Оказалось, у него там тоже стоит кружка. Минутную тишину нарушал только стук ножа о разделочную доску. Усатый мешал ложкой чай.

Я

сел,

сомкнул

ладони на

своём

стакане,

от

него

шёл

жар.

–

Святая земля, кхе, – будто сам себе говорил Усатый, – они ещё не родились, когда мы… Кхе… Мымра какая-то…

В окно бытовки постучали. Усатый открыл одну половину окна внутрь. К нам заглянул Лысый. С ним в бытовку заглянула и голова дра- кона, вытатуированная на его шее с моей стороны. А дальше, ещё инте- реснее. На другом плече мужчины, полускрытая от меня лысой головой, сидела белка. Она привставала и потом снова садилась, ставила лапки на лысину и задирая головку нюхала воздух. Крупная, рыжая, с кисточками на ушах, это точно была та самая, напугавшая меня под землёй.

–

Будем что передавать наверх? – Лысый смотрел на Усатого поло- жив подбородок на своё предплечье.

–

Сегодня

нет,

пусть

уходит,

–

Усатый

говоря

это

показал

Лысому на стакан чая.

–

Не-а, потом нормально пообедаю, – Лысый с белкой вернули свои головы на улицу и чуть прикрыли раму.

Я ещё успел увидеть, как белка сбежала вниз по туловищу облачён- ного в рабочую одежду Лысого и запрыгала в сторону церкви. Усатый шумно втянул в себя чай, неприлично громко даже для разнорабочего, после чего поставил стакан и стал добавлять в него кубики рафинада из коробочки. В его огромных ладонях всё казалось маленьким, и стакан, и ложка, и бело-синяя коробочка прессованного сахара. Перед ним Би- цепс поставил тарелку салата и отдельно нарезанные яблоки.

–

Парень, – начал как-то задумчиво Усатый, – ты же догадываешься, что всё это неспроста.

–

Да я вам говорю же, вы меня не слушаете. Конечно, неспроста, – изумлённый своей храбростью я взял четвертинку яблока, говорил по- спешно – у меня есть версия, что вы из тайного ордена и всё это связано

с древним дубом. Святой Авраам…

–

Ну-у-у,

что

за

святые

такие

опять?

–

громко

перебил

меня

Бицепс.

Ложка Усатого вернулась в стакан и начала перемешивать мутный от избытка сахара чай.

–

Мы

тебя

не

гоним,

только

потому

что

ты

свой.

Наш.

Понимаешь?

–

Свой?

–

я

выпрямился

на

табуретке.

–

Да, ты такой как мы. Просто тебе ничего не объясняли. Некому

тебе объяснять. Тут же одни мертвецы.

–

Про

что

объяснять?

Про

дуб?

–

Про мир. Как всё устроено, – Усатый показал указательным паль- цем вверх, а затем вниз.

–

Задумывался

почему

тут

война

всегда?

–

из

угла

спросил

Коса.

–

Не гони, Сверр, – Усатый посмотрел прямо на меня, не зло и не добро, каким-то новым, ранее не встречавшимся мне способом.

–

Войны нет. Есть путь. Не знаю, парень, как тебе сказать. Но скажу просто, по правде. Мы здесь по делу. Нанимаем мертвецов на битву. Здесь можно. Здесь такая земля, знаешь, ты же чувствуешь это, так?

Здесь есть связь.

–

Здесь

много

мертвецов,

–

сказал

я

что-то

странное.

–

Их

дуб

привлекает.

Он

связывает

миры.

Низ,

верх,

понимаешь. На

этот

дуб

ваш

город

нанизан.

Всякий

пытается

от

него

силу

взять. Вот церковь вокруг построили, а до этого было капище, а до того свя- щенный лес и так дальше, – Усатый смотрел на меня словно гипнотизи-

ровал.

–

За ним и наши предки пришли – Норвеи. Проходили в школе? Вот

и мы пришли. Мы восстановим этот дуб. Это Иггдрасиль.

–

Вы

викинги

норвейские?

Из

прошлого?

–

негромко

спросил

я.

–

Это ты из прошлого, – Усатый улыбнулся, – викинг – это не на- циональность, это профессия, можешь и так нас называть, если хочешь.

У нас несколько профессий. Людей нанимаем в том числе на работу. За деревом ухаживать умеем. Реставрируем вот.

–

Смотри, вот какой он будет, дуб, когда оправится – Бицепс задрал свою робу и показал огромную татуху на боку, переходящую ему на жи- вот и спину. Дерево с симметричной кроной округлой формы и повто-

ряющие эту форму ветвистые корни. В центре по стволу бежала белка.

Следя

за

моим

взглядом,

Бицепс

прокомментировал:

«Рататоск,

ну,

вы уже знакомы». И тут он ткнул мне в висок своим пальцем, туда, где ещё виднелась небольшая корочка на месте царапины от взбежавшей на меня белки.

–

Пока Иггдрасиль вернёт свой вид, мы будем здесь шесть лет на- нимать мертвецов. Отправлять их в Верхний мир чтобы отражать атаку великанов, – Усатый потрогал свои подковообразные усы.

Это не прозвучало странно или смешно. Усатый, сам вполне вели- кан, говорил с интонацией ветерана в школе, который вспоминал Ста-

линградскую битву. Мне не хотелось ничего спрашивать, вернее, я изо всех сил скрывал, что именно я хочу сейчас спросить.

–

Спрашивай, – Бицепс вернул свою робу на торс, – спрашивай, ты такой же как мы, в тебе наша кровь. Она в тебе проросла от наших

предков.

–

Ну

и?

–

Усатый

опять

смотрел

прямо

мне

в

глаза.

–

Почему

мертвецы?

–

сначала

я

спросил

совсем

не

то,

что

хотел.

–

Потому что вы живёте перед нами, для нас ты и все остальные

здесь – мертвецы – вас можно нанять на битву ради спасения нашей земли. Так это работает. Живых нам уже не хватает. Такая большая

битва. Но ты – особенный мертвец. Если тебя нанять, то… То будешь

как мы.

–

Мы можем переходить по дубу в другие миры и везде великанов доставать, – Коса тоже смотрел мне прямо в глаза.

–

Ты мечтал когда-нибудь стать героем? – Усатый наклонился ко

мне.

Мне не в первый раз показалось, что они читают мои мысли. По- сле этого, я спросил то, что имел ввиду викинг, когда намекал на мой основной вопрос.

–

Задай

его,

не

утаивай,

–

Усатый

замер.

–

Можно с вами? – я отпил полстакана чая словно это была чаша из черепа врага полная крови. Чем больше я отпивал, глотал, тем больше

мне

хотелось знать,

–

можно

с

вами туда,

где

герои и сражения?

–

Мы можем отправить тебя на битву хоть сейчас. Ты станешь геро- ем. У тебя получится. Ещё раз повторяю – ты один из нас. Это просто какая-то ошибка, что ты живешь раньше, чем мы. Ты наш. Битва, о ко- торой я тебе рассказал, уже идёт и тебе придётся перейти туда и после победы остаться или вернутся в своё время. Героем. Мечтал о таком? Конечно, мечтал!

–

Что для этого нужно делать? – я спросил, не получил ответа, затем также нечаянно шумно, как Усатый до того, отпил ещё чая из своего стакана.

А

они

продолжали

в

упор

смотреть

на

меня.

Я

так

никогда

и не

вспомнил,

что

они

ответили

и

поставил

я

стакан

на

стол

или

нет…

Сами великаны Йотунхейма не показывались нам. По сути воевали мы с такими же людьми, какими являлись сами. Говорили на одном с ними языке. Носили похожую одежду, волосы, цвет глаз. Только где- то далеко за нашими спинами стояли конунги и асы, а противникам приказы отдавали великаны. Так говорили конунги. Мой первый бой начался по колено в холодной воде. Говорят, что нельзя забыть первую любовь, первый поцелуй и всё такое прочее. Я точно не смогу забыть

ту первую битву. Мы едва успели выпрыгнуть из драккаров севших на песок устья реки, как из-за кустов на нас полетели стрелы и побежали враги. Первый из толпы нападавших ринулся точно на меня, потому что я отчего-то оказался впереди остальных шагающих по воде к берегу. Не зная, как быть, я просто изо всей силы запустил в бегущего на меня волосатого мужика чем-то бывшим у меня в правой руке. Короткий то- пор с небольшой рубящей частью улетел в голову нападавшему. Тот не просто остановился, его ноги подлетели из песка вверх и тело рухнуло назад словно его сбил грузовик. Я посмотрел на свою правую ладонь и предплечье. Они были плотными и твёрдыми как ветвь дерева, покры- тые большими венами и перевязанные широким кожаным браслетом. Опустив подбородок, я увидел, что весь я словно олимпийский бог, соч- ленение мышц и кожаных ремней, на могучих голенях, стоящих в воде. Я вдохнул от удивления и мой вдох, наверное, вмещал ведро воздуха. Второй подбегающий ударил меня дубиной, но не попал и только осад- нил моё плечо. Машинально я выхватил что-то из-за пояса, другой то- пор, и далее, махал им, по тех пор, пока не сломал деревянную рукоять. Тело второго врага превращалось с каждым ударом в тушу, какие висе- ли на Колхозном рынке. Тупую окровавленную тушу свиньи, у которой не разберёшь, где перед, а где зад. Дальше я бил других подобранным мечом, а после тяжёлым копьём с набалдашником. Мы гнали напавших до холма, и я бы бежал за ним ещё целый день, но кто-то крикнул воз- вращаться на корабли. Пленных убили. Умирая они кричали что приш- ли из тех же мест, что и мы. Что мы с одной улицы, из одного города, из одной школы. Я никого не узнавал среди усатых и кучерявых мужчин, и втыкал копьё им в грудь, как и остальные. Крики стихали. Тела мед- ленно подхватывала вода. Мы, воины, сели за вёсла и с нас капала кровь на скамьи. И никто точно не знал наша ли это кровь или вражеская. Она была внутри у всех одинаковой. Мы гребли не спрашивая, подчиняясь ритмичным командам кого-то сзади. Только вечером я заметил в бедре рану и вытащил с помощью товарища обломанный наконечник стрелы. Прижёг раскалённым ножом. После этого моё сердце перестало бешено колотиться, и я осознал, что хочу пить и есть.

Утром я осмотрел себя в отражении спокойной воды. Я был по мень- шей мере двадцатипятилетним мужчиной с развитым телом и волосами везде, где только они могут быть. Я не умел бриться, и также не имел до- статочно нежного лезвия для этого, отчего первые месяцы носил бороду. Я постоянно ел жареное мясо, которое наш повар приправлял какими-то травами и грибами. Мы пели песни на незнакомом языке, однако легко запоминали слова. Мы оплакивали погибших, лечили раненых и обожа-

ли громко орать и показывать пальцем, когда вдали, за рядами врагов в поле сражения, показывались тени великанов. Не имея каких-то знамён или знаков отличия, медалей, званий, мы все интуитивно понимали, кто главный, кто опытный. Это было как звериное чутьё, как свет. Как волки мы вдыхали воздух и сразу всё становилось ясным. Где свой, где чужой. Ничего не нужно было объяснять. В нас текла одна и та же жажда отсто- ять Асгард и победить. Хотя никто не знал, что такое Асгард и лично не был там. Вместе с однополчанами и конунгом я много раз высаживался на незнакомых берегах, бился в чистом поле или штурмовал крепости. Наша дружина теснила наёмников великанов везде, где встречала. Мы были непобедимы, неделя за неделей я был частью этой победы. Я пере- стал слушать пленных, называвших знакомые книги и рок-группы. Это была магия великанов. У нас была одна бесконечная война. Только по периодически появлявшемуся снегу можно было отмерить время. И на шестую зиму меня всё-таки тяжело ранили.