Семнадцать рассказов

Великаны бросили в тот раз на нас не людей, а чудовищ. Огромных ящериц, похожих на варанов или крокодилов из телевизионной пере- дачи Дроздова. Конунг предупредил, что они плюются ядом и укус их смертелен. Твари прижимались к земле и ловко маскировались, замирая у камня или в сугробе. Она из тварей выпрыгнула из снега, когда я стоял на посту, охраняя лагерь и с ужасным хрустом откусила мне ногу. Особой боли я не ощутил, впрочем, как обычно, но сил стоять или бить чудовище у меня не стало. Меня оттащили воины, заколовшие монстра. Отнесли на носилках моё замирающее тело. Красивые девушки выхажи- вали меня в шатре, где-то далеко, куда отвёз корабль. Истекая гноем и мазями, собственной рвотой и мочой, я часто бредил. Мне мерещилось, что я в библиотеке ищу книгу по медицине, рецепт как сделать из желу- дей лекарство. Обаятельные тёти в очках вместо этих важных книг всё приносят и приносят мне из-за своих укромных углов чай в гранёном стакане…

Когда настала весна, вместе с теплом и ароматом травы ко мне в ша- тёр пришёл Усатый. Он был без одного глаза. Через пол-лица проходил белый шрам в форме буквы V. Он взял меня за плечо и долго говорил. Если вкратце, то о том, что мне снова повезло. Ящерица откусила ногу и большая часть яда ушла с плотью, в меня попало чуть-чуть. Усатый повязал мне что-то у изголовья на память и сказал, что обо мне сложат легенды. Я – герой. Он незаметно ушёл пока меня забивал кашель. Затем я стал тихонько лежать и вдыхать свежий воздух из-под незакрытого полога, воздух пах чем-то приятным. Пахнуть мог и пучок травы, при- вязанный Усатым к моей кровати. Позже я привстал, опёрся на край

постели и решил, что ко мне вернулся бред. Я был уже не в шатре, а в душном маленьком помещении, один на один с тусклым светом лампоч- ки и досадной мухой, метавшейся вокруг неё.

Мне оставалось только смотреть через пыльное стекло на пыль, под- нятую грузовиками, везущими до обеда пыль, а после обеда пустой воз- дух. В чужом незнакомом городе, который весь пропах стоячей водой. На первом этаже, над разномастной острой травой без цветов и бабочек. На переулке без фамилии убийцы в названии. До меня долетали незна- комые пошлые песни с улицы, крики толстых некрасивых женщин из коридора и куски грязи от колёс проезжающих пустых коробок самосва- лов. Это было пустое место, и я оказался пустой человек в нём. Дважды в день ко мне наведывалась с миской или хлебом самая некрасивая и крикливая баба на свете, которая считала, что я её отец и приволакива- ла периодически какого-то мальчугана. Худого как спичка и тупого как баран. Она, имени её я не знал, она говорила, что я виноват, что мальчик остался без отца и теперь этот мой внук – моя ответственность. Маль- чишка убегал, баба орала, в окно летел ком грязи, солнце садилось через смог и алкогольные пары за густой кусок крапивы, и всё повторялось назавтра. Пыль слой за слоем лакировала оконное стекло. Без ноги мне тяжело было уходить из комнаты. Я не знал куда ковылять поскольку город был огромный и чужой. И время было чужое. И люди. И не было трамваев, храмов и библиотек. И умопомрачительно чужим был жили- стый старик с рубцами и татуировками, седой как облако, смотревший на меня из зеркала. У меня была одна татуировка, сюжет которой не встретился мне во времена битв. Что-то моё собственное. Это была то ли буква, то ли символ молнии. Мне раздражало, что я не помнил от- куда это на мне и что означает. Бесило также, что все называли меня по фамилии, совершенно не моей по внутреннему ощущению, и никто по имени. Прежнее своё имя я забыл и часами придумывал как меня могли звать до битв и морских походов.

Через месяц или около того, когда я начал с тоски и непонимания реальности пить спирт с соседом-зэком, ко мне пришёл Рататоск. Он спустился по деревянной обшивке нашего трёхэтажного барака, вдоль водостока, как по голубому дереву досок, откуда-то с неба и передал мне послание. На бересте. Совершенно удивительно почему я смог про- читать незнакомый текст, с острыми угловатыми как топорики буквами. Прочитал и тут же разучился его читать. Не смог повторить. В бересте говорилось, что зимой, когда драккары станут на покой до новой смо- лы, ко мне приедут гости. Четверо сослуживцев. Привезут новости из Верхнего мира и подарки. В момент чтения последнего слова я видел

уже только закорючки, такие же мне неясные как китайские иероглифы. Береста полетела под шкаф. Туда я бросал всё якобы принадлежавшее мне, но не моё. Ждать холодов. Мне оставалась только не повеситься на торчащей над туалетом трубе и рассчитывать, что правда, меня посетят те, те самые, кто что-то может объяснить. Хотя бы сколько мне лет. Куда исчезла моя жизнь. Кто победил в битве. Где мой город. До зимы оказа- лось далеко, особенно судя по высокой зелёной траве лишённой всяких бутонов, и я злился на свою единственных ногу, дочь и внука, одинаково мне отвратительных. И только вырванные иногда с комом земли части человеческих костей, прилетающие мне в окно после грохота уличного грузовика, напоминали мне родной Винтергард. Город-кладбище. Город с историей всех битв. Тот, что держался на высоком холме и не съезжал в реку исключительно благодаря бесконечно глубоким корням Иггдра- силя. Эти корни, питавшиеся жертвами всех войн, прошедших через го- род, делали великий дуб куда ближе к Нифлхейму, Нижнем миру, чем к тому, за который я бился рука об руку с товарищами. Моя память, как пыльное стекло, отделявшее меня от чудовищ-грузовиков, редко про- пускала свет внутрь разума. Ещё до первой встречи с сослуживцами я перестал пытаться понять о чём я действительно могу рассказать. О чём моя история, длившаяся столько лет.

Маясь от тоски и дефицита общения, я обходил на костылях наш странный дом. Дом, полный деревянных лестниц и сломанных перил, населённый людьми, совершенно не заботящими о нём. Здесь в порядке вещей было выбить окно на общей площадке или поджечь соседу дверь. Люди, стали дикими, громкими, вонючими, я никогда не видел столько непонятной злости и усталости на лицах. На моей войне с великанами такого не было. Жильцов не били, не отбирали еду и вещи, не заставля- ли платить за кров, не пугали тюрьмой и не заставляли работать. Одна- ко, мои соседи, бесконечно устраивали споры, переходящие в погромы, пьянки, заканчивающиеся мордобитием и ныли о злом государстве и роке, висящем над ними. Мне хотелось прекратить всё это, силой на- вести порядок, но энергии у меня не было. Я практически голодал, по- скольку дочь кормила меня очень скудно, она была бедна. И в этом, тоже каким-то образом был виновен я. Мышцы мои были дряблыми, спина постоянно гудела, плохое зрение подводило, я часто падал с костылей по совокупности этих причин. В конце концов, с наступлением поздней осени, мой мир уменьшился до кровати у тёплой батареи и подоконника, через который я познавал свой новый унылый мир. Я так сильно ждал зиму. Пусть придут мои викинги, расскажут о великанах и драконах, пусть исцелят меня или похитят и отнесут на драккар. Пусть я буду тем

же немощным, но стану дышать морским воздухом. Пусть я перестану жить воспоминаниями.

Однажды на уличную сторону подоконника лёг снег. Белее потолка и моей седины. Не растаял, лёг основательно, до конца местной зимы. Тогда, далеко за дверями лабиринта маленьких комнат затопали сапо- ги. Игнорируя визг дочки и плач мальчика, ко мне ввалились четверо крупных мужчин. Они заняли всё место от стены до стены не только своей массой, но и запахами. Они пахли морозом, алкоголем и дымом, а ещё чем-то откровенно мужским. Тем, что отпугивает трусов и лесных хищников. Такой смесью здорового пота, молодой крови и запретного курева. Они без спросу взяли стулья и стол, нарезали и налили. А даль- ше, дальше они пели и хохотали, трепали меня за плечи и даже носили на руках. Тыкали пальцами в мои татуировки и рассказывали что-то, о чём я не помнил. Мне было грустно и одиноко даже рядом с ними, такими разгорячёнными и пришедшими исключительно чтобы провести время со мной. Первые мои гости в этой новой жизни. Потому что гости это были совсем не те, которых я ждал. Рататоск вселил в меня ложную надежду, обманул? Четверо мужчин не были Усатым, Лысым, Косой и Бицепсом. Не были они и никем их тех, кто являлся мне в снах о битвах и разделе добычи после набега на лагерь наёмников великанов. Четвёрка была компанией отставных военных, помладше меня. Без кос и татуи- ровок, без странных имён. Они оставляли после себя пол уставленный выпитыми бутылками и ещё столько же мне в подарок полных. Прочие припасы и одежду могли положить в шкаф или под кровать. Сколько бы они не приносили добра и историй, они оставались мне чужими. Я абсолютно не помнил их. Я не подбивал с ними танки, не размини- ровал минные поля, не сбивал летающие следящие устройства, ничего из этого. Из их рассказов. Я не знал и не помнил ничего. Они говорили, что я был в будущем их напарником, командиром, что мы воевали с русскими и это их совсем не смущало. Они говорили и говорили. Их речи были для меня бессмысленными. Когда я пытался вставить что-то про бои на топорах, они заливались смехом и наливали. Они всегда мне наливали…